Анастасия Орлова
Лето, когда ты была невестой
Сольгерд вздрогнула и задохнулась. Тёплая волна, нахлынувшая откуда-то из-под рёбер, затопила её всю, оторвала от земли и унесла в стремительный водоворот. Она прижалась к Брегиру ещё крепче, словно боялась потерять его в этом омуте страсти и нежности.
– У меня мало времени, Сольгерд, – прошептал он, прижимаясь лбом к её лбу, – прости меня.
– У нас будет сколько угодно времени, – ответила она, счастливо улыбаясь, – сколько нужно, чтобы сплести ошейник? Дня два? Три?
Брегир покачал головой, его взгляд переполняла горечь.
– Сольгерд… Я больше не смогу обратиться… не смогу стать человеком, – произнёс он севшим голосом. – Больше не смогу…
– Тогда я найду тебя белым медведем и всё равно надену ошейник! – Её глаза по-прежнему горели надеждой. – Мы разрушим это проклятье…
– Не смей искать меня! – оборвал её Брегир. – Это может стоить тебе жизни.
– Но без тебя моя жизнь ничего не стоит! – воскликнула Сольгерд.
Брегир хотел возразить что-то, но резкая боль обращения выбила воздух из его груди. Чувства обострялись. Раны кровоточили. Время истекало.
– Я присмотрю за ней, друже, – хрипло раздалось от двери, и Сольгерд только сейчас заметила скромно стоявшего здесь уже незнамо сколько времени Хойбура.
Полугном потупил взгляд и опустил верную секиру, с лезвия которой уже успела натечь лужица крови. Брегир прижался губами ко лбу Сольгерд.
– Прощай, Сольгерд, – тихо произнёс он, – береги себя! – и вышел, слегка прихрамывая на раненую ногу, по пути благодарно хлопнув Хойбура по широкому плечу.
Сольгерд ринулась было вслед, но полугном преградил ей путь, предостерегающе мотая головой.
– Мы всё сделаем, – едва слышно прошептал он с заговорщическим огоньком в глазах, – мы найдём его. А пока… – Он вытянул что-то из поясной сумы. – Брось это в огонь.
Сольгерд в ужасе отпрянула – в руках Хойбур держал безглазое лицо её отца. Только спустя мгновение она поняла, что это всего лишь искусно разрисованная маска.
– Во дворце скажешь, что этого, – полугном брезгливо кивнул на тело Рейслава, – убил дух твоего отца. Двое стражников, которым мы дали сбежать, подтвердят. Кстати, они должны скоро вернуться. С подмогой.
***
– Три пряди сюда, две – сюда, эту и ту – связываем… – шептала Сольгерд пересохшими губами, сплетая волосы замысловатым узором. – Ещё две – пропускаем…
– Поешь, дитятко, ну хоть ложечку, – тихим голосом просила потерявшая надежду старая Келлехерд, и мелкие слёзы прятались в сеточке морщин, капали в миску с остывшей кашей.
– Четыре – перекрещиваем, и одну – вокруг них…
Воспалённые глаза смотрели в тёмное зеркало, уже почти ничего не видя. Они не спали несколько ночей, и под веки словно песка насыпали.
– Эти три связываем…
Онемевшие скрюченные пальцы из последних сил держали шелковистые волосы, но те всё равно рассыпа́лись, и приходилось начинать снова. Сольгерд должна была сплести ошейник из ещё живых волос, и отрезать их только перед тем, как наденет его на медведя.
Когда её, дрожащую, перепачканную чужой кровью, привезли во дворец, Рейславовы люди уже дали дёру, прослышав о мстительном духе цесаря. Незамедлительно было послано за членами цесарского совета, которым предстояло исполнять обязанности цесаря до следующего замужества овдовевшей королевы. Из темницы выпустили верных предыдущему цесарю стражников и телохранителей. А молодая вдовица в сопровождении няньки и нескольких человек охраны отправилась обратно в Дом Душ. Она должна была запереться в комнате скорби, вознося молитвы богам, дабы успокоили разгневанный дух отца и упокоили душу убитого мужа.
– Три пряди сюда, две – сюда, эту и ту – связываем… – вот какая молитва не угасала в комнате скорби уже третий день. – Ещё две – пропускаем…
Но свадебный обряд так и остался незавершённым, и Сольгерд не знала, получится ли снять проклятье. Она не знала, сможет ли найти белого медведя, не станет ли сама добычей чудовищного Нордскогура, но даже это не могло заставить её отступиться.
2.2
Рассвет был холодным и пасмурным. Над лесом за Домом Душ опрокинутым молочным морем стоял туман, укрывая острые верхушки ёлок. Трава под ногами была мокра, как и подол тёплого платья Сольгерд, и мыски её сапог. Лошадей лениво взмахивали хвостами, словно киты в туманном море, и выдыхали белые облачка.
– Нам придётся отпустить их на границе Нордскогура, они туда всё равно не пойдут, – пробубнил Хойбур себе в бороду.
Ни одна живая душа не пойдёт в тёмный Нордскогур по своей воле. И никто ещё оттуда не возвращался. Лес, полный неведомых тварей, был живым. Он заманивал, запутывал, кружил. Он подчинял себе, делал путника частью себя, поглощал его или отдавал на лакомство обитающей в нём нежити.
Белый медведь, оборотень, утративший человеческую суть, услышал его зов. Потому что он в конце концов тоже станет нежитью, а значит, частью Нордскогура.
Келлехерд плакала и хваталась за руки цесаревны, не желая отпускать её, но ни она, ни кто-либо другой не смог бы удержать Сольгерд. Потому что та точно знала: она не хочет, не может жить без Брегира. И перед этой безысходностью отступал даже страх смерти.
Лес, что за Домом Душ, начал редеть, и вскоре Хойбур и Сольгерд выехали на поросшую высокой травой опушку. Её надвое разрывал овраг, заполненный тёмной застоявшейся водой. На ту сторону был перекинут ветхий бревенчатый мостик, а на опушке дремучего Нордскогура не росло ни кустов, ни трав – только мох, укрывающий и землю, и старые поваленные стволы, и большие валуны. Из его мягкой, тёмно-зелёной глубины тянулись маленькие цветочки с острыми лепестками, словно белые звёздочки на стебельках-волосинках.
Лошади начали заметно нервничать, пришло время их отпустить и продолжить путь пешком. Хойбур достал из седельной сумки два маленьких пузырька из дублёной кожи.
– Он не подпустит нас близко. Придётся его усыпить, чтобы ты смогла надеть на него ошейник. Виски приготовила отвар. Нужно, чтобы он попал в его кровь, тогда он уснёт. – Хойбур тяжко вздохнул. – Мне придётся нанести это на лезвие секиры и ранить его. Других способов нет. Вот, возьми один, чтобы и у тебя был, мало ли…
Сольгерд вскинула тревожный взгляд на полугнома.
– Ну вдруг я свой потеряю… оброню где-нибудь, – смущённо закончил он. – И вот ещё, спрячь за голенище. – Хойбур протянул ей лёгкий узкий кинжал. – А это – через плечо. – Накинул на шею Сольгерд ремень фляги с водой. – Запомни: в этом лесу ничего нельзя ни есть, ни пить. Только то, что принесла с собой. Какими бы чистыми ручьями и спелыми ягодами он тебя ни завлекал!
Сольгерд кивнула. На душе было так же душно и затхло, как в подёрнутой мутной плёнкой воде оврага. Происходящее больше походило на сон.
Хойбур аккуратно ступил тяжёлым сапогом на подгнившие брёвна моста, покачался с ноги на ногу, проверяя их прочность, перехватил секиру поперёк и медленно двинулся к другому берегу, балансируя, словно канатоходец. Сольгерд шагнула на край мостика и замерла у самого ограждения, ожидая команды полугнома.
От зловонной воды внизу поднимался едва заметный пар, и что-то будто шевельнулось под недвижной матовой плёнкой, стягивающей поверхность. Уловив едва заметное движение краем глаза, Сольгерд склонилась к воде, опершись на влажный деревянный поручень ладонями. В густой, словно черничный кисель, глубине мелькнуло светлое пятно и тут же исчезло, а потом появилось вновь. Цесаревна вперилась в поднимавшееся к поверхности зеленовато-белое пятно. Постепенно на нём проступили тёмные кляксы сомкнутых, провалившихся в глазницы век, сжатые в нитку губы, впалые щёки, длинные водоросли седых волос, клочками колыхавшиеся вокруг почти лысого черепа.
Сольгерд вздрогнула от омерзения, не в силах отвести взгляд от иссушенного скелета, обтянутого зеленоватой кожей. Вдруг он открыл пустые глаза и распахнул чёрный, полный заострённых полусгнивших зубов рот в беззвучном крике. Сольгерд вскрикнула и отпрянула от ограждения, Хойбур на другом конце моста резко развернулся, беря секиру наизготовку.
– Смердит, – пролепетала она, кивая на тёмную недвижную воду.
– Да и пусть его, – полугном с облегчением выдохнул и махнул рукой. – Не старуха Арабаш, да и ладно. Иди аккуратней, мост пока ничего, держится.
– Старуха Арабаш? – насторожилась Сольгерд, медленно двигаясь к Хойбуру.
– Не слышала? – Хойбур протянул ей руку и помог спуститься с ветхого моста на землю. – Местная нежить. Является тому, кого ждёт смерть до новой луны.
По спине цесаревны пробежали холодные мурашки.
– Лучше не смотреть в эту воду, – мрачно продолжил полугном, – говорят, кто увидит старуху, тот точно покойник. Того лес уже выбрал, метку свою на нём поставил, никуда не денешься. А пока не знаешь, всяко может повернуться. Пойдём, хватит сказку сказывать.
Хойбур переступил с ноги на ногу, будто собирался с духом перед прыжком в ледяную воду, и шагнул под тёмную сень Нордскогура.
Сольгерд ожидала, что здесь будет холодно, но она словно зашла в остывающую баню: в лесу было душно, тепло и влажно. Ноги почти по щиколотки проваливались в мягкий мох: он сплошным ковром покрывал землю и корни исполинских деревьев, укутывал их стволы, словно мягкая зелёная шуба. Стояла неестественная тишина: ни пения птиц, ни жужжания насекомых, ни даже шелеста листьев. Сольгерд сделала несколько шагов, и деревья словно сомкнулись за её спиной: пропали из виду и узкая опушка, и ветхий мостик, вокруг был только дремучий лес.
– Как мы будем искать его здесь? – с ужасом прошептала Сольгерд.
Едва войдя в лес, она уже в нём заблудилась.
– Он сам нас найдёт, – ответил Хойбур, настороженно оглядываясь по сторонам, и покрепче сжал секиру. – Лес выведет его на человеческий запах. Хорошо, если только его. Идём! – Он подбадривающе кивнул и двинулся вперёд.
***
Душная полутёмная тишина, где не было ни времени, ни направления, а был лишь тонкий и липкий, словно паутина, страх, каплями пота стекающий по позвоночнику, обнимала путников со всех сторон, застилала глаза, забивалась в рот и нос, затекала в уши.
Хойбур был напряжён, сосредоточен и на удивление неразговорчив. Он уверенно пробирался вглубь леса. Сольгерд шла следом, стараясь как можно меньше смотреть по сторонам: в каждой причудливой неровности покрытых мхом древесных стволов ей виделась старуха Арабаш, её пустые глазницы и разверстый в крике страшный рот.
Если Сольгерд суждено умереть до новой луны, пусть так. Ведь она знала, чем может пожертвовать, ступая под сень Нордскогура. Но, боги, позвольте сначала обнять плетёным ошейником шею белого медведя!
– Устала? – обернулся на неё Хойбур, тяжело пыхтя, и Сольгерд вздрогнула от неожиданности.
Она помотала головой, поджав бледные губы. Устала. Конечно, она устала каждый шаг вытягивать увязающие в густом мхе ноги, перелезать через поваленные деревья, задыхаться в тёплом и влажном, неподвижном воздухе. Но она будет идти дальше, пока не найдёт его. Или не упадёт без сил. До новолуния оставалось два дня.
Хойбур согласно кивнул. Не её молчаливому вранью, а её мыслям: он всё понял.
– Да, девочка, тут лучше двигаться, если не хочешь, чтобы этот проклятый лес пророс сквозь тебя, – пробубнил он, указывая украшенной костяными бусинами бородой на замшелое дерево. – Спать нам всё равно придётся, но понемногу и по очереди, чтобы не стать такими же вот. – И он пошёл дальше, бросив ей что-то неразборчивое свистящим шёпотом.
– Что? – переспросила Сольгерд.
– Что? – удивился полугном. – Я молчу.
«Сссслышшшу!» – холодным свистом выдохнуло прямо в ухо Сольгерд, и словно чьи-то длинные ледяные пальцы обвили её щиколотку под густым слоем мха. Сольгерд даже не смогла закричать, просто в ужасе рванулась вперёд, выдёргивая ногу из жуткого захвата, запнулась и ничком упала наземь. Хойбур в два прыжка оказался рядом и одним движением руки поставил её на ноги.
– Что? Что такое? – обеспокоенно пыхтел он, перейдя на сиплый шёпот.
– Меня кто-то схватил, – пролепетала Сольгерд.
Её била крупная дрожь, она шарила взглядом по тому месту, где только что стояла, но мох был по-прежнему неподвижен.
– Что-то холодное… за щиколотку…
– Но, девочка… – В голосе Хойбура слышались отголоски пережитого за неё испуга. – Как ты могла почувствовать холодное касание сквозь тёплые сапоги?
Цесаревна перевела взгляд на полугнома.
– Да, – неуверенно согласилась она, – да, ты прав, мне, верно, показалось…
– Видать, ногу подвернула, вот тебя болью-то и обожгло, будто холодом, – успокаивал её Хойбур, словно бабка внучку, увидевшую страшный сон. – Попробуй ступить, не больно?
Со щиколоткой было всё в порядке, и они двинулись дальше. Хойбур продолжал идти впереди, но поминутно оглядывался на Сольгерд.
– Со мной всё хорошо! – смущённо заверила она полугнома.
Вот ведь дурочка, испугалась на пустом месте чуть ли не до обморока! Теперь Хойбур будет смотреть за ней, словно нянька за неразумным дитём.
Хойбур каждый раз одобряюще кивал, но через пару мгновений вновь оборачивался, отыскивая её глазами. В один из таких моментов он резко отшатнулся и зашипел от боли, прижав ладонь к щеке. Сольгерд в испуге кинулась к нему, но тот выбросил руку в предупредительном жесте.
– Вот дуролом, не приметил! – раздосадованно вздохнул он, отнимая ладонь от лица.
Щеку от виска рассекал глубокий кровоточащий порез, теряясь в густой бороде. Сольгерд достала свой платок и прижала его к ране. Хойбур накрыл пальцы цесаревны своей большой мозолистой ладонью и легонько похлопал по руке:
– Ничего, девочка, это ничего, царапина. Внимательней надо быть. Вон что, видишь!
Он зацепил острым концом секиры тонкую, едва заметную нить, растянутую между двумя деревьями. Та блеснула и металлически звякнула, но не порвалась. Приглядевшись, Сольгерд увидела на стволах обрывки огромной, в человеческий рост, паутины.
– Будь она целой, да иди я чутка быстрей, нашинковало бы меня сейчас кубиками, как раз в рагу, – мрачно пошутил полугном.
– А где… паук? – с замиранием спросила Сольгерд.
Если паутина была столь ужасающих размеров и свойств, страшно было представить, на что способен её хозяин.
– Какой паук? А, этот? Это не паук. Это сам лес плетёт. Такие вот хлеб-соль для гостей. – Хойбур на мгновение задумался, окинул взглядом остатки паутины, пытаясь утереть кровь со щеки, но только больше её размазал. – Её не так-то легко порвать, большая сила нужна… Медвежья…
– Думаешь, он был здесь? – встрепенулась Сольгерд, но полугном лишь пожал плечом.
– Как знать, может и был. Или не он.
«Но не менее большой и сильный», – мысленно закончила неутешительную фразу цесаревна.
– Почему ты пошёл со мной, Хойбур? – спросила Сольгерд спустя некоторое время.
– А? – Полугном обернул к ней раскрасневшееся, покрытое бисером пота лицо в обрамлении растрёпанных волос и бороды.
– Почему ты помогаешь мне?
– А что, есть ещё желающие? – усмехнулся Хойбур.
– Ты не знал ни меня, ни Брегира, чтобы идти сюда и рисковать жизнью.
– Понимаешь, девочка, – Хойбур упёр древко секиры в землю, облокотился на неё скрещенными руками, задумчиво глядя куда-то в сторону, и Сольгерд впервые увидела в нём немолодого, уставшего человека, который вечно бодрится и балагурит, но уже немало пережил, повидал и набил собственные шишки. – Есть такие вещи, которые никто не хочет делать. Но кто-то всё-таки должен. Потому что от этого зависит, будет ли у чьей-то истории продолжение или нет. – Он усмехнулся себе в усы. – А я за то, чтобы хорошие истории длились как можно дольше!
– Но подарив продолжение чьей-то истории, можно ненароком прервать собственную, – заметила Сольгерд.
– Видишь ли, не каждому дана своя Большая И Красивая История. У кого-то она поменьше, поскромнее. Но она может стать частью чьей-то Большой И Красивой. Что ж отказываться-то? Может, другой истории тебе уж и не предложат, так и останешься – частушкой пьяного крестьянина вместо куплета менестрельской баллады…
В глазах полугнома, от уголков которых разбегались лучики тонких морщинок, блеснули знакомые лукавые искры.
– Пойдём, что ли? Передохнули и будет! – и он вновь двинулся вперёд.
– Итижты, борода – два уха! – ругнулся Хойбур, остановившись так резко, что Сольгерд едва не налетела на него.
Она посмотрела через его плечо, и к горлу подступила тошнота. Ушей было далеко не два: дерево перед ними было сплошь усыпано человеческими ушами разной формы, размера и оттенка кожи. Они росли прямо из ствола, неспешно пульсировали, словно высасывали древесный сок, и чуть шевелились, словно от несуществующего ветерка.
– Что это за… – прошептала Сольгерд, не в силах подобрать нужного слова.
– Говорят, лес берёт себе какую-то часть тех, кого сгубил, – так же шёпотом ответил Хойбур.
Они аккуратно обошли дерево по большой дуге, и цесаревна ещё долго не могла отвести взгляд от омерзительного зрелища. Она запнулась за корягу и на миг отвлеклась от ушастого дерева, а когда вновь обернулась на него, уловила какое-то движение, будто чья-то тень спряталась за ствол соседнего неохватного исполина. По спине пополз неприятный морозец, будто за ними кто-то наблюдал, а они не могли его видеть.
– Хойбур! Там кто-то есть.
Полугном вгляделся в указанном ею направлении, но, если там кто-то и был, то ничем себя не выдал.
– Эй! – тихонько окликнула Сольгерд.
– Тшшш! – зашипел Хойбур. – Не надо это звать, что бы оно ни было! – прошептал он. – Держись рядом, чтобы я тебя видел. Чем глубже в лес, тем опаснее!
День клонился к вечеру. В сумрачном лесу становилось всё темнее. Наверху, меж густых крон, можно было разобрать, как небо приобретало серо-стальной оттенок. От земли призрачной вуалью поднимался туман, и ощущение, что кто-то смотрит на них из этого тумана, только усиливалось. Сольгерд вглядывалась в тёмные стволы и каждый раз с облегчением убеждалась, что это всего лишь деревья.
Вдруг сквозь тёмную подушку мха под её ногами что-то блеснуло и тут же исчезло. Сольгерд замерла, вглядываясь в зелень под мысками сапог. Подо мхом, у самой земли, что-то было. Сольгерд присела, пытаясь разглядеть, что там. Сердце колотилось о рёбра с таким грохотом, будто его трясли в пустой железной бочке. Дрожащими пальцами она медленно раздвинула сухие веточки. Через открывшийся просвет тревожно моргнул блестящий глаз, смотревший прямо из земли. Глаз заметил цесаревну и явно повеселел, а зрачок хищно расширился. «Ссссмотрю!» – просвистело рядом с её ухом, и Сольгерд завизжала, отпрянув назад, потеряла равновесие, упала в мягкий влажный мох.
Хойбур в мгновение ока оказался рядом, тревожно оглядываясь по сторонам, протянул ей руку, помогая подняться.
– Там глаз! В земле! Он на меня посмотрел!
– Ну и шут с ним, – отозвался Хойбур приглушённым голосом, – посмотрел – не укусил.
Он потянул цесаревну за руку, торопясь увести подальше – её крик мог привлечь кого-нибудь поопасней, но вдруг остановился, загородил её собой и медленно поднял секиру, принимая боевую стойку.
На ближайших к ним деревьях в опускающихся сумерках светились бледные голубоватые лица. Похожие, словно отражения, безжизненные в замершей на них пустоте. Остекленевшие белые глаза с большими чёрными зрачками, застывшая чудовищной маской широкая улыбка, сминающая щёки изогнутой гармошкой, узкая полоска лба со вздёрнутыми дугами редких тонких бровей.
Они отделились от стволов и синхронно шагнули к ним – четыре высокие фигуры, закутанные в тёмные плащи. Что-то, принявшее облик, подобный человеческому. Сделали ещё шаг – беззвучно скользнули по воздуху, лишь полы плащей разлетелись в стороны. Одновременно завели руки за спины и извлекли изогнутые зазубренные клинки, медленно сжали их перед собой обеими ладонями.
Сольгерд могла поклясться, что это было что-то одно, четверократно отражённое, настолько совпадали все их движения. Не меняя жутких улыбок, твари склонили головы к правому плечу, словно глуповатые псы, ожидающие хозяйской команды или угощения.
– Держись за мной, – прошептал ей Хойбур, – и беги, как только будет возможность!
Широким замахом секиры полугном атаковал ближайшего к нему противника. Тот небрежно, не теряя пугающе пустой улыбки, отбросил тяжёлую секиру назад, так что Хойбур едва удержал её, изо всех сил вцепившись в рукоять. Остальные существа, словно отражения первого, повторили движение, а потом одновременно скользнули к Хойбуру, сжимая его с Сольгерд в кольцо.
Ловкий обманный приём и длина секиры позволили полугному зацепить одну улыбчивую тварь следующим ударом, и та рассыпалась облачком спор, но тут же сложилась заново. Этого мгновения Хойбуру хватило, чтобы рывком вытолкнуть Сольгерд из круга через образовавшуюся брешь с такой силой, что она не удержалась на ногах и упала в мягкий мох.
Сольгерд видела, как фигуры в плащах в едином жесте обрушили клинки на Хойбура. Три из них он ухитрился поймать перехваченной поперёк секирой, одновременно пытаясь уйти от четвёртого, но тот всё же задел его плечо, вспорол тёплую рубаху. Брызнула кровь, показавшаяся в темноте леса чёрной. Хойбур взревел, хрипло и страшно, но это не был вопль боли, скорее боевой клич. Полугном с размаху пнул в грудь одну из атакующих фигур. Та взорвалась облаком чёрных точек, а Хойбур, не прекращая движения внутри круга, рукоятью секиры отбросил второго противника, лезвием снёс голову третьему, и мигом позже вонзил его в бок четвёртому.
На мгновение всё вокруг застлал чёрный пепел, забиваясь в нос и глаза полугному, и он не видел того, что увидела Сольгерд: вторая тварь не рассыпалась. Она упала, как вполне материальное существо, а потом поднялась, слегка пошатнувшись, и опять взялась за зазубренный меч.
Не успел Хойбур отплеваться от осыпавших его спор, как четыре чёрные фигуры в плащах были вновь вокруг него, и снова верная секира приняла на себя удар клинков, отпихнув двух противников. Третьего Хойбур попытался схватить свободной рукой поперёк тела, но тот, стоило к нему прикоснуться, превратился в пыль.
В это время за спинами существ в плащах Сольгерд на четвереньках пробиралась к тому из них, который, как ей казалось, был настоящим. Сейчас он стоял на шаг дальше остальных, и уже не вмешивался в бой, но будто управлял своими отражениями, совершая необходимые действия. Он не замечал Сольгерд.
Она выпрямилась на подкашивающихся ногах и обеими руками до боли в пальцах сжала рукоять подаренного Хойбуром кинжала. Цесаревна схватила ртом побольше воздуха, зажмурилась, вскинула кинжал и со всей силы всадила его в спину странного существа. По лесу, словно порыв ветра, пронёсся жуткий, нечеловеческий крик, а в воздухе вновь повис чёрный туман от рассыпавшихся фигур в плащах.
Когда мгла рассеялась, Сольгерд не увидела ни мёртвого тела у её ног, ни крови на кинжале – ничего, напоминающего о тех сущностях. Лишь запыхавшийся Хойбур ошалело таращился на неё с занесённой для удара, да так и не опущенной секирой.
– Ничего себе даёшь, девочка! – непривычно высоким голосом просипел он, опуская оружие.
Когда они вышли на небольшую поляну, над верхушками окружавших её елей взошла полная луна, а не убывающая, какой должна была быть. Следом, словно зеркальное отражение, появилась ещё одна – растущая, и обе они отразились в тёмной недвижной воде раскинувшегося посреди поляны озера.
– Отдохнём, – тяжко выдохнул Хойбур, оседая наземь. – Ты спи, а я покараулю, потом поменяемся.
Измотанная Сольгерд рухнула в мягкий мох, который принял её, словно перина родной детской кроватки, обнял уставшее тело, окутал беспокойный разум ночным туманом и вмиг убаюкал, предлагая сладкие видения в обмен на мучительную реальность.
Хойбур сжевал один из припасённых на дорогу пирожков, чтобы заглушить настойчиво бурчащий от голода живот, сменил окровавленные повязки на чистые, а потом принялся изучать чёрное звёздное небо. Он не нашёл ни одного знакомого созвездия – расположение и рисунок звёзд здесь были иными.
Потихоньку полугнома начало клонить в сон. Чтобы взбодриться, он прошёлся туда-сюда по поляне, и ноги сами привели его к кромке спокойной чёрной воды. В ней отражались две луны и звёздное небо, верхушки деревьев, но… не отражался Хойбур. Он склонился к воде ниже, помахал рукой – ничего.
Вдруг, вместо собственной физиономии, с поверхности тёмной глади на него глянула Сольгерд. Хойбур резко обернулся, но девушка по-прежнему спала там, где он её оставил. Перевёл опасливый взгляд обратно к озеру – отражение не исчезло, смотрело на него глазами цесаревны не мигая, но будто и не видя полугнома. Белоснежная кожа сияла неведомым светом, а на плечи падали чёрные пряди расплетаемой косы-ошейника. Хойбуру показалось, что коса расплетается сама, но тут за спиной отражения мелькнула иссушенная рука с чёрными обломанными когтями, а следом появилось уродливое безглазое лицо старухи Арабаш. Полугном вздрогнул и едва сдержал крепкое словцо, поймав его уже на слёте с губ. Старуха не смотрела на него, она была полностью занята отражением Сольгерд, медленно распускала её косу и гладила волосы с безмолвным восторженным наслаждением.
– Эй ты, гнильё болотное! – тихонько окликнул её Хойбур, но она не обратила на него внимания.
– Арабаш, мертвечина проклятая, тебе говорю! – пробасил он уже громче, но всё так же безрезультатно.
– Вот ведь нежить паскудная, не трожь её! – Хойбур ткнул в отражение древком секиры, и вода приняла его, не поморщившись рябью, не пустив кругов.
Древко с силой ударило Арабаш в плечо, и та наконец-то оборотила пустоглазое лицо на полугнома, но косы цесаревны из скрюченных пальцев не выпустила.
– Не трожь, говорю! – грозно повторил Хойбур.
Улыбка старухи была словно трещина, сквозь которую выглянули острые, полусгнившие зубы. Когтистая рука погладила отражение Сольгерд по плечу: «Моя добыча!»
– Меня возьми, – твёрдо и бесстрастно отозвался на этот жест Хойбур, и лысые брови Арабаш взметнулись вверх. – Её оставь!
Сольгерд проснулась от какого-то неприятного сна, который тут же забыла. Стояла звёздная, двухлунная ночь, Хойбура рядом не было. Она поднялась на ноги, заметив неясное движение среди деревьев.
– Хойбур? Это ты?
В ответ раздалось лишь знакомое кряхтение – полугном будто пытался поднять с земли что-то очень тяжёлое.
– Хойбур?
Сольгерд сделала несколько шагов вперёд, и ей открылась вся картина полностью: на кусочке очищенной от мха сырой взрыхлённой земли небольшой горсткой лежали, чуть подрагивая, несколько мелких светленьких рыбёшек, а чуть дальше Хойбур изо всех сил тащил из земли за хвост огромную склизкую серо-сизую рыбину. Рыба вырывалась и сопротивлялась, руки полугнома скользили по её туше и хвосту в отвратительной слизи, упускали добычу, и она, извернувшись всем телом, отскакивала на шаг, а потом вниз головой вбуравливалась в жирную землю. Полугном успевал настичь её хвост за мгновение до того, как тот исчезнет под землёй, и его пальцы вновь смыкались вокруг плавника и тащили рыбину обратно.
– Что это, Хойбур?! – шёпотом, полным омерзения и ужаса, спросила Сольгерд.
– Где? – тревожно пробасили за её спиной.
Она обернулась, едва сдержав вскрик. Позади стоял Хойбур, в руках его была вовсе не рыба, а привычная секира. Сольгерд повернулась обратно к отвратительному зрелищу с рыбой, но там уже ничего не было: ни Хойбура, ни рыб, ни даже голой земли – сплошной ковёр зелёного мха.
– Что там? – полугном тревожно вгляделся через её плечо.
– Да так, показалось, – замялась цесаревна. – Теперь ты отдохни, а я подежурю.
Они вернулись на место своего привала, Хойбур прилёг, но почти сразу поднялся.
– Знаешь, спать-то и не хочется. Давай-ка я тебе лучше кое-что покажу. – Он подхватил секиру, подозвав Сольгерд ближе. – Глядишь, пригодится! – Полугном деловито встал в боевую стойку. – Так, смотри сюда. Левой рукой крепко держишь за конец рукояти, правая – широким хватом – немного ниже лезвия. Ты лёгкая, силой тебе многого не сделать, нужно использовать полёт лезвия. Замахнись, а дальше только направляй его, это просто!
Сольгерд неуверенно взяла протянутую секиру, махнула ею и чуть не упала, потеряв равновесие, но Хойбур успел её подхватить.
– Э-э-э, девочка! Этак не ты секиру направляешь, а она тебя за собой тащит! – усмехнулся наставник.
Он рухнул на четвереньки и руками переставил её ноги в нужное положение:
– Вот так, шире, и не выставляй одну вперед! А теперь давай ещё вот по тому дереву!
Сольгерд широко замахнулась и вновь не удержалась на ногах: тяжёлая секира увлекла её в противоположную от дерева сторону.
– Опять не то! – запротестовал полугном, едва успев убраться с неожиданной траектории удара. – Смотри, ещё раз показываю. – Он отобрал оружие у Сольгерд. – Левой – крепко держишь рукоять, правой – скользишь по ней. Только не выпускай! Твой вес прибавится к весу лезвия и увеличит силу удара. Попробуй ещё разок! – Хойбур ободряюще улыбнулся, протянув ей секиру. – Погоди! Отойду подальше.
Прежде, чем всё получилось, Сольгерд упала ещё раз пять. Но в конце концов она смогла всадить лезвие в указанный ствол и остаться при этом на ногах.
– Сразу видно – моя выучка! – ухмыльнулся Хойбур, довольно оглаживая бороду. – У меня и то хуже в первый раз получилось.
Сольгерд метнула на него удивлённый взгляд.
– Мне, правда, тогда только три минуло, – смущённо пробухтел наставник, – и ростом я был в треть секиры… но ты всё равно молодец! Давай-ка ещё разок!
Утро было холодным, совершенно непохожим на вчерашний день, и Сольгерд втайне порадовалась, что нянюшка позаботилась одеть её потеплее. Они шли вперёд около часа, пока не вышли на ту же поляну, на которой ночевали, но с другой стороны.
– Эко мы! Где-то сбились, – пробухтел Хойбур и вновь свернул в лес.
Сольгерд упорно шла за ним, глядя себе под ноги, и баюкала в памяти последнюю встречу с Брегиром. Всё тело ломило после вчерашнего перехода, кружилась голова, было тяжело дышать, но это не имело никакого значения. Она должна успеть. Она должна найти белого медведя, иначе… иначе всё было зря. Не только свадьба с Рейславом, плетение косы и поход в Нордскогур. Вся её жизнь казалась совершенно пустой без Брегира. Таковой и останется, если Сольгерд не сможет, не успеет вернуть его. Всё будет бессмысленно.
Что-то небольшое с размаху шмякнулось ей под ноги, выдернув из задумчивости: на земле, распластав крылья, лежала мёртвая чёрная птица. Следом упала ещё одна такая же. Сольгерд подняла взгляд и увидела сквозь ветви множество стремительно приближающихся тёмных точек. В следующее мгновение путников накрыл дождь из дохлых птиц.
Сольгерд и Хойбур побежали вперёд, прикрывая головы и лица, а сверху на них сыпались маленькие, ещё тёплые тельца, били по спине, царапали длинными острыми клювиками по рукам и падали под ноги. Сольгерд старалась не наступать на них, но под ногами то и дело хрупали их косточки. И вдруг всё закончилось – ещё неожиданнее, чем началось. Сольгерд и Хойбур остановились и огляделись: впереди, в нескольких шагах от них, из-за деревьев выглядывала уже знакомая поляна с чёрным озером. Птиц на ней не было.
