Анастасия Орлова
Лето, когда ты была невестой
Лето, когда ты была невестой
…И терялась тропа в тёмной чаще лесов,
И был месяц, как коготь медвежий, остёр.
Засыпай, цесаревна, не слушай злых слов,
Не смотри на кровавый по коже узор.
У кого что за сердцем – тот тем и богат,
Кто-то жизни спасает, а кто-то – крадёт.
И спаситель твой будет опасней стократ
Той беды, от которой тебя увезёт.
Пролог
Я с трудом разлепляю смёрзшиеся ресницы и веки – жестокий свет нестерпимо жжёт глаза даже сквозь них. Вокруг меня всё белое, хрусткое, торжественное. Ледяная пустыня окутывает меня, словно свежие крахмальные простыни, словно саван для немужней девицы, украшенный как подвенечное платье, раз уж последнее примерить ей так и не довелось. Всё правильно. Всё идёт своим чередом. Здесь меня никто никогда не найдёт, равно как и я никогда уже не найду того, кого ищу…
Я пытаюсь вспомнить его имя, но память моя окоченела, и я перестала чувствовать её, как свои руки и ступни. Его имя – точно серый осколок скалы, крошащийся под пальцами острыми камушками, за которым можно укрыться и от лютого ветра, и от заклятого врага. Оно очень ему подходит. Оно вертится у меня в голове, но я никак не могу поймать его. Как, бывает, не можешь вспомнить строку из середины песни, пока не начнёшь петь её с самого начала.
Часть первая. Брегир
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес…
М. Цветаева
1.1
– Я понимаю твою грусть, милая, и разделяю скорбь! – с фальшивой нежностью пропел Ре́йслав. – Но, как бы жестоко это ни звучало, у тебя нет времени оплакивать отца. Сейчас есть вещи более значимые: страна осиротела, осталась без правителя, и долг цесаревны – поспешить с замужеством, выбрать нового цесаря. Ах, если бы знать заранее, что эта неведомая хворь убьёт моего бедного брата, ты бы, конечно, не отказала Таерину, единственному соискателю твоей руки! – Рейслав горестно вздохнул. – Посмотри на себя, – с жалостью продолжил он, – бледна, худа, черноволоса! Вся в мать-чужеземку. Боюсь, тебе пришлось бы долго искать достойного человека, что согласился бы взять тебя в жёны. Непозволительно долго, если бы не я, милая! Я спасу тебя. Спасу королевство. И всех нас. Мы сократим время скорби по твоему отцу до месяца, а потом сыграем свадьбу. Не очень пышную. Всё должно быть скромно и умеренно, как дань уважения почившему. Но откладывать нельзя!
Со́льгерд до боли в пальцах сжала шёлковый платок и опустила голову ниже. Она изо всех сил старалась не смотреть на Рейслава, не видеть его длинные нервные пальцы, накручивающие её локон, вкрадчивую улыбку, игравшую на хищных губах, пронзительные голубые глаза, в холодной глубине которых то и дело вспыхивали искры беспощадности. Он наслаждался властью над ней и не пытался этого скрыть. Его утончённая красота, шёлковый голос, дорогой аромат, сделанный на заказ лучшим парфюмером королевства, вызывали в Сольгерд непреодолимое отвращение. Её била мелкая дрожь, и, казалось, её вот-вот стошнит. Вот бы на его расшитые шёлком туфли! Она была уверена, что без Рейслава не обошлись ни длительная болезнь её отца, ни его смерть.
– Что молчишь, милая? – Он бесцеремонно приподнял её лицо согнутым пальцем за подбородок, и комната покачнулась, как корабельная палуба. – Посмотри-ка, что я тебе принёс!
Рейслав торжественно подхватил бархатный ларец и раскрыл его. Внутри, переливаясь гранями драгоценных камней, лежала диадема.
– Корона твоей матушки, любовь моя! Примерь-ка!
Он трепетно достал драгоценность из футляра и водрузил на голову Сольгерд. Края короны впились в кожу, словно заточенные. Рейслав хозяйским движением откинул волосы цесаревны за плечи и отступил на шаг, глядя на неё с неподдельным восхищением.
– Я обещаю любить тебя, милая, – прошептал он, – как любил твою мать, ведь ты так на неё похожа! Но тебя у меня никто не отнимет, даже мой собственный брат! Она выбрала его. И умерла из-за него. Но ты выберешь меня, и всё будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо, если ты будешь моей!
Рейслав подошёл к Сольгерд почти вплотную и погладил её по щеке. Сжав зубы, она стерпела его прикосновение.
– Видишь, как всё просто, моя маленькая беззащитная цесаревна! – усмехнулся он, медленно и многозначительно поцеловал её холодные дрожащие пальцы и вышел из опочивальни, замкнув дверь на ключ.
На секунду воцарилась тишина. Так бывает, когда во время шумного летнего купания резко нырнёшь под воду: из звуков остаётся лишь едва уловимый звон в собственной голове. Сольгерд рванула венец с головы и с такой силой швырнула в затворённую дверь, что на месте удара появилась щербина.
– Волчий ты выкормыш! – прошептала она, бессильно опускаясь на пол. – Умереть отраднее, чем быть твоей!
***
– Ты мне должен! – Маленькая женщина с потемневшей и сморщенной от прожитых лет, словно грецкий орех, кожей, перегнулась через узкий деревянный стол. – Жизнь за жизнь, помнишь? – Она многозначительно постучала кончиком пальца по столешнице.
Через стол на неё холодно смотрел черноволосый мужчина. Он не был стар, но в короткой бороде уже поблёскивал первый снег ранней седины, а промеж бровей залегла морщинка, заметная даже тогда, когда он не хмурился.
– Что ты хочешь от меня, Келлехерд? – устало уронил он. – Даже если я вытащу её из замка и увезу подальше, что мне с ней делать? Её будут искать, она же наследница, пусть сама она и не имеет права на престол. И не будет Рейславу спокойно спаться, пока она жива, но не его жена.
– Я хочу, чтобы ты её спас и отвёз в сопредельное государство. Тамошний королевич просил её руки. Политический брак. Она отказала, но цесарь так и не успел отправить её ответ. Там Сольгерд будет в безопасности. Бреги́р, ты обещал: жизнь за жизнь! Только я не за свою жизнь прошу, а за её.
– Ты одного понять не хочешь, Келлехерд! – Брегир облокотился о стол. – До королевича твоего несколько дней пути. Ты же понимаешь, как мне придётся её вызволять из-под Рейславовой охраны? И какую цену я за это заплачу? А потом она останется со мной посреди леса, и я не уверен, что смогу тогда защитить её. Этого ты хочешь для своей цесаревны?
Нянюшка Келлехерд потемнела лицом. Её морщинистые ладони с сухой, тонкой, словно пергамент, кожей, задумчиво гладили столешницу.
– Я верю тебе, Брегир, – сказала она наконец, – потому что знаю тебя.
– Да причём здесь я! – Брегир, на миг потерял самообладание, но осёкся и снизил голос. – Если бы всё зависело только от меня!
– С Рейславом Сольгерд умрёт. Но ты можешь подарить ей надежду. И я в эту надежду верю. И в тебя – тоже. На этом точка! – Нянюшка поджала губы и хлопнула ладонью по столу. – Я попробую опоить часть стражников дурманом, чтобы тебе не пришлось… так много их… ну… убивать их всех.
Брегир закатил глаза, но Келлехерд не стала больше ничего слушать. Она поднялась и направилась к выходу из таверны, вместо прощания бросив на него строгий взгляд.
Пробормотав неразборчивое ругательство, Брегир обречённо опустил голову на сомкнутые в замок пальцы. Жизнь за жизнь. Он сам сказал, пусть и минуло с тех слов уже лет пятнадцать. Что ж, он не может нарушить собственную клятву. Чем бы потом это ни обернулось. Проклятая цесаревна!
***
Странный шум дёрнул её из полузабытья, словно чья-то рука за шиворот вытащила из воды идущее ко дну тело. Сольгерд лежала на полу своей опочивальни, измождённая слезами и жгучим, бессильным гневом. В коридоре послышались возня и сильный удар, будто охранник, дежуривший у покоев, бросился на дверь всем телом, а потом медленно стёк на пол. Сольгерд приподнялась на локтях. Снаружи тихонько звякнули ключи. Первый не подошёл. В замочной скважине удалось повернуть только четвёртый.
Она замерла от ужаса. Сердце с гулким уханьем билось где-то в горле. Дверь тихонько отворилась, и цесаревна увидела лежащее на пороге тело стражника. Забрызганные засохшей грязью сапоги перешагнули через него, щёлкнул замыкающий дверь ключ. Сапоги подошли ближе. Сольгерд медленно запрокинула голову и увидела их хозяина: высокого горбоносого мужчину. Из-за его плеча выглядывала рукоять добротного меча, нахмуренную бровь от лба к виску пересекал застарелый рваный шрам, на скуле краснела свежая ссадина, похожая на след от латной перчатки. От угла рта шла подсыхающая кровавая дорожка и терялась в короткой бороде со стальными проблесками, но длинные тёмные волосы, небрежно стянутые на затылке кожаным ремнём, седина ещё не тронула.
Он окинул равнодушным взглядом уставившуюся на него Сольгерд, бесшумно прошёл к окну и, распахнув ставни, выглянул наружу.
– Придётся прыгать, цесаревна, – сказал незнакомец низким, хрипловатым голосом, подошёл к Сольгерд и протянул ей руку, чтобы помочь подняться.
– Я никуда с вами не пойду! – прошептала она, осторожно отползая назад.
– А под венец с Рейславом пойдёшь? – мужчина бесцеремонно поднял её за локти, поставил на ноги. Казалось, он даже не заметил, что цесаревна пыталась сопротивляться. – Любишь его?
– Что-о-о?! – возмущённо задохнулась Сольгерд, на миг оставив попытки выкрутиться из рук незнакомца.
– Ну и всё тогда, – подытожил он, перекидывая Сольгерд через плечо. Мужчина легко, словно и не барахталась на его плече сопротивляющаяся цесаревна, взлетел на подоконник, а потом прыгнул вниз.
***
Несмотря на сонное зелье няньки, без жертв не обошлось. Брегир понимал, что вернуться тем же путём, каким зашёл, ему вряд ли удастся, тем более с цесаревной. Поэтому он велел Келлехерд подготовить под окном опочивальни телегу со щедрым слоем сена. Туда же подвести и Брегирова коня. На их счастье, старая Келлехерд всё сделала на совесть, но в покоях Сольгерд его поджидала другая незадача: когда Брегир протянул цесаревне руку, чтобы помочь подняться, он увидел в её взгляде даже не страх – ужас, и понял: няньке так и не удалось поделиться с ней планом. Для цесаревны он был пугающим, замаранным чужой кровью незнакомцем, которому она вряд ли сдастся по доброй воле. А объяснять что-то уже совсем некогда – за запертой дверью послышался приближающийся топот стражи. Поэтому Брегир просто закинул цесаревну на плечо и перемахнул через подоконник.
Вороной конь вынес их из крепости, сбив на своём пути несколько стражников, и проскочил в уже закрывающиеся городские ворота. Он храпел и брызгал пеной, закладывая невероятные петли, как убегающий от хищника заяц. Резко заворачивая, заваливался на бок так, что, если бы незнакомец не держал Сольгерд перед собой железной хваткой, она бы вылетела из седла и разбилась бы на первом же повороте. Из-под копыт коня летели фонтаны песка и мелкого щебня, и Сольгерд ничего не видела в этом песчаном вихре.
Беглецы не сбавили скорость и за городскими стенами. Конь летел так, что уши закладывало от свиста встречного ветра. Неожиданность похищения давала им немного лишнего времени, пока Рейслав собирает погоню, и Брегир не тратил его понапрасну.
Лишь когда они достигли самой глубины леса, удалились от нахоженных тропок и дорог, запутали следы, Брегир спешился и снял с седла цесаревну. Мгновение они молча стояли друг против друга.
Он видел Сольгерд худенькой, растрёпанной, настороженной, похожей на вывалившегося из гнезда птенца. Она бы казалась жалкой, если бы не её упрямые попытки совладать со своим страхом. Или хотя бы чуть-чуть его скрыть. Она же смотрела на уставшего воина, который только что вышел победителем из жестокой драки. Он не выглядел злым – у злых людей совсем другой взгляд. На вид он казался опасным, но не для похищенной им девушки.
Брегир кивнул ей на журчащий меж деревьев полноводный ручей:
– Напейся. И можешь умыться, если хочешь.
Но цесаревна не шелохнулась.
– Кто вы? – тихо спросила она.
Брегир ответил не сразу. Келлехерд была убеждена, что ей удастся увидеть свою воспитанницу и всё ей рассказать. Она ошиблась. Теперь придётся объяснять цесаревне самому. А он был не силён в разговорах.
– Меня послала твоя нянька, старая Келлехерд, чтобы помочь.
Брегир смотрел Сольгерд в глаза, и его взгляд был спокоен и мягок. Он не хотел пугать её ещё больше, поэтому даже не пытался подойти ближе. Отвязав от седла небольшой тряпичный мешок, он бросил его к ногам цесаревны.
– Тебе нужно переодеться. В шелках ты слишком приметна.
Сольгерд осторожно развязала тесёмки, стягивавшие горловину мешка, внутри оказалось простое крестьянское платье. Она вопросительно подняла глаза на своего похитителя.
– Принц Таерин сделал тебе предложение? – в лоб спросил Брегир, не зная, как лучше подступиться ко всем этим объяснениям.
Сольгерд неуверенно кивнула.
– Ну вот… Келлехерд знает точно, что цесарь… твой отец, не успел отправить ему отказ. Я должен доставить тебя к Таерину, а ты – принять его предложение.
– Но я не хочу!
– Чего не хочешь? Замуж за Таерина?
– Я его совершенно не знаю, это – политический брак и… – принялась объяснять дрожащим голосом Сольгерд, но Брегир перебил её:
– Из других вариантов у тебя только брак с Рейславом. Всё. Переодевайся.
Он отошёл к ручью и, опустившись на одно колено, ополоснул лицо холодной водой. Сольгерд стояла, чуть не плача, прижимая к груди скомканное платье.
– Я не могу так, – прошептала она.
Ох уж эти девичьи мечты о большой любви и пышной свадьбе! Уж ей, как цесаревне, должно бы предвидеть вынужденный брак, а не красивую историю с вечерами под луной.
– Если у тебя есть другие варианты, я тебя слушаю. И отвезу тебя к тому суженому, которого укажешь, – мрачно ответил Брегир, не поднимаясь с колена.
– Я не об этом. – Её голос стал ещё тише. – Я не могу переодеваться… при мужчине.
– Ты у меня за спиной. Я не смотрю.
– Но вы всё равно здесь.
– А куда мне деться, на дерево влезть? – с плохо скрываемым раздражением осведомился Брегир. – Мне не интересна ни ты, ни твои наряды, чтоб за тобой подглядывать, переодевайся спокойно.
Белоснежные скулы Сольгерд залила краска. Какое-то время она стояла не шелохнувшись, потом завозилась и опять затихла.
– Всё?
Обернувшись, Брегир застал цесаревну в том же виде, что и оставил.
– Я не могу развязать корсет, – едва слышно пролепетала она.
– Так попросила бы.
Он направился к ней, но Сольгерд отпрянула.
– Это неприлично – расшнуровывать посторонн…
– А я и не собирался расшнуровывать! – бросил Брегир, развернув цесаревну спиной и одним взмахом вспарывая шнуровку ножом. – Вот и всё, – и он направился обратно к ручью, чтобы наполнить водой флягу.
Провожавшая его ошеломлённым взглядом Сольгерд заметила, что он едва прихрамывает на левую ногу. Что-то во всей его фигуре, движениях, длинных тёмных волосах, стянутых потёртым ремешком в небрежный хвост, ей вдруг показалось смутно знакомым, но сколько бы она ни старалась поймать воспоминание, оно ускользало от неё, как сон на рассвете.
– Как вас зовут?
Её голос прозвучал совсем близко, и Брегир обернулся. Цесаревна опустилась на колени подле ручья, зачерпнула полные ладони проточной воды.
– Брегир.
Его имя Сольгерд ни о чём не сказало.
Брегир подождал, пока цесаревна неуклюже умоется (ей всю жизнь поливали на руки из золотого кувшинчика над серебряным тазиком, и как Келлехерд представляет себе её выживание несколько дней в лесу, интересно?), потом протянул ей только что наполненную флягу. Чего доброго, плюхнется головой в ручей, пытаясь из него напиться. Сольгерд кивнула, вновь стыдливо зардевшись. От её глаз не ускользнула едва заметная насмешливая улыбка Брегира, и она поняла, что до смешного беспомощна и неловка.
– Нам пора.
Брегир легко подхватил её за талию и усадил в седло. Взяв коня под уздцы, он повёл его в поводу по руслу ручья.
– Если собаки пойдут по нашему следу, в воде они его потеряют, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд Сольгерд, хотя не собирался ничего ей объяснять.
Долгое время они ехали в полной тишине, и Брегир уже успел обрадоваться, что цесаревна молча примет помощь и не станет ни о чём его расспрашивать. Но не тут-то было.
– Откуда нянюшка вас знает? – спросила Сольгерд, когда её страхи немного улеглись.
Брегир не ответил, продолжая сосредоточенно шагать по руслу ручья. Ещё немного, и можно будет выбраться на сушу.
– Она, кажется, не из тех, кто мог бы познакомиться с наёмником в таверне или на ярмарке, – вслух размышляла Сольгерд. – Значит, вы встретились не там. Интересно, где тогда?
Слово «наёмник» хлестнуло Брегира, словно отпущенная ветка. Он не любил это слово: так называют тех, кого легко перекупить, для кого не важно, кому служить: хозяином станет тот, кто заплатит больше. В какое бы болото ни заводила его жизнь, он никогда не ставил деньги выше чести. Но постоянно слышал в свой адрес, словно плевок: «Наёмник!». Что ж, по сути он им и был. А всё остальное – про честь и преданность – так, лирика. Для менестрельских баллад и для тех, кто ещё может себе позволить образ благородного воина.
– Брегир?
– Что?
– Так где же?
– Нигде. Я должен ей. Жизнь за жизнь.
– Да-а-а? – удивлённо протянула Сольгерд. – Она спасла вам жизнь?
– Давно.
– Вы, наверное, тогда были ребёнком?
– На пару лет постарше тебя.
– Но мне почти двадцать!
– Значит, чуть больше, чем на пару.
Сольгерд чувствовала нежелание Брегира ворошить эту тему, но любопытство разгорелось и остановиться было уже сложно.
– Как это произошло?
Но отвечать Брегир не стал. Он вывел коня из ручья и сел в седло позади Сольгерд.
– Держись крепче, – мрачно бросил он ей, пришпорив вороного.
Сольгерд казалось, что они едут уже несколько часов. Она не привыкла к долгим конным прогулкам, она вообще не очень хорошо держалась в седле, и теперь всё её тело отзывалось болью. Особенно беспокоила спина, которую она из последних сил пыталась держать прямо, чтобы ненароком не коснуться сидящего позади неё Брегира.
– Если ты будешь сидеть в седле хотя бы в половину не так напряжённо, нам обоим будет легче. Всем троим, если считать коня, – заметил Брегир, но Сольгерд лишь возмущённо дёрнула плечом.
Брегир мрачно вздохнул, мысленно поминая недобрым словом Келлехерд.
Приближалась ночь. Лучше было бы провести её в пути, чтобы ещё больше оторваться от погони (а она, несомненно, была), но Брегир ощутил уже знакомые тревожные перемены. Чем темнее становилось, тем чётче его глаза различали мельчайшие детали, улавливали едва заметное движение насекомых, шевеление листьев. И запахи: обоняние обострилось, и он мог расплести запах леса на отдельные ноты земли, травы, коры деревьев. Он чуял притаившегося в норе поблизости зайца и белку, прыснувшую от них за несколько футов. Белку он ещё и услышал.
От Сольгерд пахло белым шиповником и речной водой с сочным листьями кувшинок и мелким илом, словно от русалки. А ещё – страхом и чуть его притупляющей усталостью.
Нужно искать место для ночёвки, нужно успеть…
Они остановились в кругу раскидистых елей, устлавших землю мягким слоем иголок. Брегир расстелил тёплый плащ поверх еловой перины и кивнул на него Сольгерд, отыскивая в седельной сумке ужин. «Глубоко дышать. Не делать резких движений», – он до последнего надеялся, что всё обойдётся, но всё же нужно было уйти на безопасное расстояние. И быстро.
– Мы заночуем здесь, прямо в лесу? Разве не будем искать какой-нибудь постоялый двор в ближайшей деревне?
Брегир медленно перевёл тяжёлый взгляд на цесаревну:
– Какой-нибудь постоялый двор в ближайшей деревне сейчас ищут люди Рейслава, в надежде схватить там тебя и вернуть назад суженому, – произнёс он спокойно, но Сольгерд прочла гнев в его напряжённых скулах и в залёгшей меж бровей морщинке. – Мы даже не будем разводить костёр. Не сегодня. Пока слишком велика опасность привлечь к себе внимание.
Сольгерд растерянно опустилась на край плаща, подобрав под себя замёрзшие ноги. Брегир сунул ей в руки флягу с вином и пару лепёшек, накинул край расстеленного плаща ей на плечи.
– Грейся, – коротко бросил он, – я буду поблизости, – и скрылся в сгустившейся ночи.
Прихрамывая, он ушёл в глубину леса, насколько хватило сил, опёрся рукой о ближайшее дерево и согнулся пополам, судорожно глотая воздух. Нет, боги, не сейчас! Скольких он убил сегодня? Пятерых? Больше? Меньше?
Воздух перед глазами плыл и дрожал, словно над костром, знакомая боль рвала лёгкие, крушила рёбра. Только не сейчас! Брегир сполз на колени в мокрый от ночной росы мох, до белых костяшек сжал кулаки и вжал их в солнечное сплетенье, пытаясь подавить зарождающийся в груди рык боли и отчаяния. Из последних сил удерживая ускользающую ясность сознания, он перекатился на спину и окунулся в бархатное бездонное небо, испещрённое точками звёзд, словно дырками от стрел. Острые верхушки вековых елей подпирали ночную тьму. В этот момент он вдруг понял, что сегодня боги особенно милостивы к нему и он справится. Сегодня – справится. Вопреки пролитой днём крови, во имя удерживающей его клятвы и веры старой Келлехерд.
Волна боли схлынула так же внезапно, как и накатила, оставив лишь до предела обострённые чувства и оголённые нервы. Но впереди ещё несколько дней пути, и неизвестно, что будет дальше.
Сольгерд вздрогнула, увидев меж деревьев возвращающегося Брегира, бледного, словно призрак.
– Ты почему не спишь? – резко спросил он, и тут же пожалел о своём тоне: улёгшийся было под слоем дневной усталости страх девушки окатил его волной металлического запаха, острого и холодного.
Брегир опустился на корточки, чтобы их с цесаревной глаза оказались на одном уровне. Повреждённая во время прыжка из окна нога немедленно отозвалась тупой болью. Сольгерд выглядела такой потерянной и так хотела доверять ему, своей последней (и единственной!) надежде на спасение, что он осёкся и забыл, что хотел сказать. Да и что ей скажешь, беззащитному тепличному цветочку, выдранному из родного сада грубой рукой? Цесаревне, заброшенной в тёмный лес, где каждый шорох листьев, каждое движение ночного воздуха звучит как обещание смерти, неминуемой и страшной.
Он снял свой видавший виды плащ и накрыл им её плечи.
– Послушай меня, Сольгерд, – произнёс он спокойно и твёрдо, поймав её отчаянный взгляд, – твоя сохранность для меня сейчас важнее всего, и я не смогу тебя защитить, только если буду мёртв. А умирать я пока не собираюсь. – Он едва заметно усмехнулся. – Ты держалась молодцом, и то, что сейчас тебе страшно – нормально. Ночью все чувства обостряются, особенно страх. Но я хочу, чтобы ты доверилась мне и отдохнула, завтра будет долгий день. Хорошо?
Что ещё ей сказать, он не знал. Это и так была слишком длинная речь. И ему очень хотелось верить, что он не солгал.
Сольгерд кивнула. От неё отчётливо пахло непролившимися слезами усталости, тревоги и накопившегося страха. Он выпрямился и отошёл на несколько шагов, устроился под деревом, прислонившись спиной к шершавому стволу.
– А вы?
– Что – я? – обернулся Брегир на слабый оклик.
– Вы разве не будете спать? Совсем? Всю ночь? Завтра будет долгий день…
– Я привык, – бросил он, давая понять, что разговор окончен.
***
Сольгерд проснулась на рассвете от пронзительного луча новорожденного солнца, скользившего по её векам. Она не сразу сообразила, где находится, резко дёрнулась, но затёкшая спина не дала ей сесть. Через несколько секунд она вспомнила всё, что с ней случилось – будто в лицо плеснули пригоршней воспоминаний вчерашнего дня, холодных и оттого бодрящих, как проточная вода. Захотелось снова уснуть и проснуться в своей опочивальне, спуститься к завтраку и увидеть отца, живого и невредимого. А потом гулять по саду, слушать затейливые сказки нянюшки Келлехерд и пытаться увильнуть от ненавистного послеобеденного шитья золотом. Сейчас она готова была вышить хоть целую скатерть, хоть две! Лишь бы вернуться в те спокойные дни недавнего прошлого.
…Но Брегир вновь подсадил Сольгерд в седло, спина немилосердно напомнила ей о вчерашнем пути, и цесаревна не сдержала стона.
– Твоё упрямство тебе только вредит, – устало заметил Брегир. – Прислонись ко мне, ехать ещё не один день.
Он легонько потянул её на себя, и когда она, бросив упрямиться, поддалась, прижалась спиной к его груди, боль поутихла.
Они ехали молча. Сольгерд боялась лишний раз шевельнуться. Сквозь тонкую Брегирову рубашку и своё платье она чувствовала сердцебиение Брегира, тепло его тела и ровное дыхание. Это отчего-то и завораживало и успокаивало, убаюкивало на пару с ровным шагом коня. Ощущение безопасности окутало Сольгерд невесомой дымкой и она боялась спугнуть его неосторожным движением.
Острота чувств ещё не покинула Брегира, и он понимал, что ночная опасность не миновала. Нужно окончательно прийти в себя, и окунуться в холодную воду будет весьма кстати. Он направил коня к лесном озеру, благо, оно было по пути.
Сначала Сольгерд показалось, что впереди большая поляна, но когда просвет меж деревьями стал шире, она увидела яркие солнечные зайчики и поняла, что это озеро, плоское и круглое, словно серебряное блюдо, и такое же слепящее под утренним солнцем. Брегир спешился и снял её с коня.
– Можешь искупаться. Но осторожней, чуть дальше от берега омуты, – сказал он, пробираясь в высокой траве к пологому берегу.
Сольгерд мысленно возмутилась: конечно же, она не станет купаться в присутствии постороннего мужчины, ещё чего! А тот тем временем снимал с себя рубашку.
– Только не вздумайте, – в её дрогнувшем голосе зазвенели цесарские нотки, смутившие её ещё больше, – раздеваться! – добавила она тише.
Брегира накрыло пронзительным букетом запахов из её страха, смущения и всех тех «цесарских приличий и правил», в которых её растили с самого рождения. Даже в горле запершило от едкой приторности. Он обернулся и вскинул руки перед собой, будто успокаивая нервную лошадь:
– Я только сниму сапоги, можно? – спросил он миролюбиво, не сумев до конца спрятать звучащий в голосе смех.
Лёгкий ветерок тут же донёс до него новый оттенок цесаревниного гнева: она поняла, что он не воспринимает её всерьёз. Она же воспринимала чрезмерно серьёзно абсолютно всё.
Он потуже затянул ремешок на длинных волосах и прыгнул в озеро, полностью скрывшись в омуте. Старательно отводившей взгляд от полураздетого Брегира Сольгерд вдруг подумалось, что тот, кто обладает истинной силой, никогда ею не хвастает. Она сквозит в каждом его движении, пугая и восхищая одновременно, даже если он всего-то ныряет в воду. Вот как сейчас…
Сольгерд осторожно подобралась к краю озера, зачерпнула горсть студёной воды и умылась. Брегир вышел на берег неподалёку, отряхнулся и отжал волосы. Сольгерд украдкой бросила на него любопытный взгляд и едва слышно ахнула: всю грудь и плечи мужчины покрывали шрамы: от длинных грубых рубцов, похожих на удар чьих-то чудовищных когтей, до небольших круглых отметин, словно следов от арбалетных болтов.
Один из таких шрамов у левого плеча приковал взгляд цесаревны. Брегир заметил это, и нехорошее предчувствие шевельнулось где-то в глубине его души. Словно зачарованная, девушка подошла к нему на расстояние вытянутой руки, не отрывая взгляда от рубца, которого она уже не видела. Ей удалось наконец поймать то самое воспоминание, которое ускользало от неё, как сон на рассвете.
Перед её внутренним взором раскинулась поляна на опушке леса, цесарский пикник, нянюшки, лакеи, пледы и скатерти, корзины с фруктами и воздушный змей, привязанный тонкой лентой к ветке дуба. Отец, снявший туфли, счастливо щурившийся на солнце, надкушенный персик, тёплые грозди винограда, приманившие осу. И четверо высоких и крепких молодых мужчин, что не принимают участия в радостной суете: они стоят спиной, то и дело бросая настороженные взгляды по сторонам.
Вдруг одна из нянек пронзительно визжит, и Сольгерд (ей лет пять, не больше) видит спину королевского телохранителя слишком близко. Как он оказался на их ковре так молниеносно? Что он… отец хватает её за плечи и отшатывается назад за секунду до того, как телохранитель падает к их ногам. И Сольгерд видит его длинные чёрные волосы, разметавшиеся среди раздавленного винограда, болт, торчащий из левого плеча, и пятно цвета вишнёвого сока, расползающееся под древком. Она смотрит на это вечность, не меньше, откуда-то из другого мира кричит нянюшка, хватает её поперёк тела, пытается оттащить в безопасное место и одновременно заслонить её глаза ладонью: «Не смотри, дитятко, не смотри!». Но Сольгерд не может не смотреть, она вырывается из рук Келлехерд и перехватывает взгляд раненого воина, и тут её подхватывает другой телохранитель, сопротивляться которому бесполезно.
– Это был ты! – завороженно прошептала Сольгерд, поднимая глаза на Брегира и узнавая его взгляд – взгляд умирающего на пледах для пикника воина. – Ты спас отца от стрелы. Закрыл его собой. Ты был его телохранителем! – Её пальцы потянулись к старому шраму на левом плече, но Брегир избежал прикосновения, наклонившись за рубашкой.
– Я был телохранителем цесаревны, – сухо бросил он, одеваясь.
Близился полдень. В голове Сольгерд жужжал рой вопросов, но задавала она их всё реже – всё равно Брегир не отвечал.
– Почему я не помню тебя после? Ты перестал служить отцу?
– После я стал… непригоден для службы цесарю.
И это был единственный ответ, который она получила. Об остальном приходилось лишь догадываться, и каждая следующая догадка была невероятнее предыдущей.
Они выехали на небольшую полянку, поросшую травой почти в человеческий рост.
– Где-то здесь была заброшенная охотничья яма, – сказал Брегир, пуская коня по краю поляны, чтобы ненароком не угодить в ловушку.
Внезапно конь встал как вкопанный, а потом в испуге попятился, и из травы по ту сторону поляны поднялся на задние лапы высокий косматый медведь. Сольгерд тихонько ахнула.
– Ш-ш-ш, – зашипел над ухом Брегир, успокаивая то ли её, то ли лошадь, то ли всех сразу. – Не делай резких движений.
Он медленно повернул коня обратно в лес, не выпуская из вида медведя, который, казалось, и не думал на них нападать. Но стоило путникам убраться под сень деревьев, зверь выбежал на середину прогалины, вновь встал на задние лапы и заревел. Конь взвился на дыбы и едва не выкинул Сольгерд из седла, но Брегир удержал её. Медведь закричал, и Сольгерд в этом рёве послышались отчаяние и боль. А через мгновение раздался другой, приглушённый и слабый рык.
– Что это, Брегир? Медведь ранен?
– Нет, он вполне здоров, как видишь.
Он подстегнул коня, чтобы побыстрее убраться от опасного места. Рёв раздался ещё раз, но уже гораздо дальше.
– Ты слышишь, как он кричит? И кто-то ему отвечает! – не унималась Сольгерд.
– Это медведица. И медвежонок. Видимо, он провалился в старую яму.
– И не может выбраться? Брегир, он не сможет выбраться сам? – Сольгерд обеспокоенно на него оглянулась. – Брегир?
