Аркадий Аверченко
Московское гостеприимство
Читатель, может быть, усомнится. Но, клянусь честью, – это факт.
Жизнь любит иногда подшутить и посмеяться даже над смертью.
Видел же я в городе Орле наклейку на окне одного гробовщика:
«Здесь продаются модные гробы «Танго»…»
Смерть опошлили, начиная с гроба и кончая траурной креповой повязкой на руке. Еще счастье носителей повязок, что ширина повязки не должна быть прямо пропорциональна скорби об усопшем.
А то – многим пришлось бы перевязать руку черной швейной ниткой.
Искусство рассказывать анекдоты
Истинно светские люди могут иметь успех в обществе и свете – помимо всех других качеств – только в двух случаях: или когда они хорошо рассказывают анекдоты, или когда они анекдотов совсем не рассказывают…
Насколько хороший анекдотист пользуется шумным, заслуженным успехом, насколько общество фигурально носит его на руках – настолько же плохой, бездарный претендент на «анекдотский престол» видит кругом плохо скрытое отвращение и тоску, настолько общество, выражаясь фигурально, топчет его ногами!
Существует старинное распределение рассказчиков анекдотов на четыре категории:
1. Когда рассказчик сохраняет серьезное выражение лица, а слушатели покатываются со смеху…
2. Когда смеется и сам рассказчик, и слушатели…
3. Когда рассказчик за животик держится от смеху, а слушатели, свесив головы, угрюмо молчат…
4. Когда слушатели, вооружившись стульями и винными бутылками, хлопотливо бьют рассказчика.
Вот те поистине ужасные последствия, которые могут обрушиться на голову плохого рассказчика. В американской газетной хронике (штат Иллинойс) был по этому поводу рассказан поистине леденящий душу факт: компания вакеросов, выслушав подряд семь отвратительных тягучих анекдотов, так освирепела, что схватила рассказчика, облила его керосином и подожгла, выплясывая вокруг него веселый джиг; потом обгоревшего неудачника вакеросы купали в реке, а потом, зацепив за шею веревкой, долго волочили при свете факелов по городским улицам, и разбуженные шумом матери поднимали с постелек своих детей и подносили их к окнам – со словами: «Глядите, детки, – вот вам пример: никогда не рассказывайте глупых старых тягучих анекдотов. А то и с вами будет то же, что с этим куском жареного мокрого мяса!»
И – наоборот.
Пишущий эти строки знал одного молодого человека, ничем особенно не отличавшегося, кроме искусства замечательно рассказывать анекдоты (см. первую категорию рассказчиков). И что же?! Все женщины города ласкали и целовали его, мужчины угощали водкой и папиросами лучших фабрик, а начальство повышало его по службе так, как в 1923 году повышался доллар в Германии. Однажды, рассказывая в поезде какой-то уморительный анекдот, он свалился с площадки вагона под колеса и ему отрезало обе ноги, за что железная дорога уплатила счастливчику огромную премию, и он прожил свой век в богатстве и роскоши, окруженный любовью и почитанием современников.
* * *
Всякий рассказчик должен помнить три основных правила своего изящного искусства:
1. Анекдот должен быть краток.
2. Блестящ по передаче
и 3. В конце – неожидан.
Самое главное – пункт первый (краткость).
Длинный анекдот напоминает Эйфелеву башню, на которую вас заставили взобраться пешком, без лифта… С самой верхушки башни вид-то, может быть, очаровательный, но вы так устанете, взбираясь, что вам и на свет Божий глядеть противно.
Затем – ненужные, не имеющие к анекдоту отношения – подробности – могут довести слушателей до молчаливой ярости, до преступления.
Пишущий эти строки слышал один анекдот в передаче директора департамента народного здравия.
– Вот я вам расскажу хороший анекдот, – пообещал он. – Дело было в небольшом торговом городке. Городок был, как я уже сказал, небольшой, но оживленный. Потому что стоял он на берегу Волги и там перегружали муку, соль, ну, конечно, лес тоже сплавлялся… Население преимущественно торговое. Поэтому в городке была пропасть трактиров, и в этих трактирах целый день толокся торговый люд, попивая чай, пиво и водку. Так вот, в один из таких трактиров – не помню, как он назывался – не то «Китай», не то «Большая парижская гостиница», – в один из таких трактиров пришел подпивший купец. Ну, вы сами знаете, русская душа – разгулялся, потребовал еще водочки, закусочки, селяночки на сковородке с осетриной. Ест, пьет, а над ним в клетке в окне заграничная канарейка поет, заливается. Ну, так-с. Слушал ее купец, слушал – пришел в восторг. Потому – вы же знаете – канарейки иногда очень хорошо поют. Недаром даже Канарские острова по их имени названы. Вот послушал он эту канарейку и зовет слугу. Слуга прибежал – этакий русский молодец, румянец во всю щеку и волосы подстрижены в скобку. «Что прикажете?» – «Сколько стоит канарейка?» – «Триста рублей». – «Зажарь мне ее в масле». Слуга видит, что купец богатый, значит, может заплатить за свою причуду, – беспрекословно снял канарейку, снес на кухню, зажарил. Приносит. «Готово». – «Отрежь на три копейки».
Присутствующие вежливо посмеялись, полагая, что директорский анекдот окончен. Но директору жаль было расстаться со своим длинным, как пожарная кишка, анекдотом.
Пожевал губами и продолжал:
– Да… «Отрежь, говорит, на три копейки». Тот поднял крик: «Как так?! Неужели зря дорогую канарейку загубил?!» – «Что ты кричишь, чудак… Мне надо только на три копейки!..» Ну, конечно, шум был, скандал. Полицию позвали. Кажется, протоколом кончилось. Ну, купец дал околоточному – не помню – не то десять, не то пятнадцать рублей…
Все исступленно молчали, а один из слушателей тихо вышел в переднюю, отыскал директорское пальто и сигаретой прожег на спине преогромную дыру.
Кто упрекнет его за то, читатели?!
* * *
Вот как не надо рассказывать.
Излагайте анекдот приблизительно так:
В двери шикарной кондитерской просовывается чья-то голова: «Скажите, есть у вас сдобный хлеб с цукатами и миндалем?» – «Есть, есть, пожалуйте». Протискивается вся фигура. Снимает шапку, жалобно: «Подайте хлебушка Христа ради, бедному. Три дня не ел!»
Или: «Цедербаум, это совершенно неудобно: весь город говорит, что Кегельман живет с вашей женой!» Муж: «Э! Подумаешь какое счастье! Захочу – так я тоже буду жить с ней!..»
Или: «Яша, чего ты за щеку держишься?» – «Понимаешь, один шарлатан хотел ударить меня по морде!» – «Так он же только хотел! Чего ж ты держишься?» – «Так он уже ударил!» – «Чего ж ты говоришь – «хотел»? – «Ну если же бы он не хотел, он бы не ударил!»
Или: «На парижском аэродроме к пилоту подходят два еврея: «Послушайте! Вы сейчас в Лондон летите. Возьмите нас». – «А вы – кто такие?» – «Так себе, обыкновенные евреи». – «О-о, евреи! Ни за что не возьму. Евреи – такой темпераментный народ, что начнут кричать, за плечи хватать – еще катастрофа будет». – «Но мы не будем кричать, ей-Богу! Абраша, правда, не будем?» – «Ей-Богу, говорит Абраша, – не будем!» – «Ну, я вас возьму, с условием: за каждое сказанное слово – вы платите 1 фунт стерлингов! Согласны?» – «Абраша, ты согласен?» – «Согласен!» Сели. Полетели. Прилетели в Лондон, пилот спустился, слез, мотор осматривает. Подходит к нему один из пассажиров: «Теперь уже можно разговаривать?» – «Теперь можно». – «Абраша в воду упал!..»
А начните вы, передавая эти анекдоты, описывать место действия, наружность и возраст действующих лиц, и анекдот уже погиб, завял, покрылся скучной пылью!..
Нет ничего трагичнее рассеянных, забывчивых рассказчиков…
– Вот – расскажу я вам анекдот… Было это в тысяча восемьсот девяносто… Нет! В тысяча девятьсот… девятьсот?… Постойте!.. В каком же году это было?…
– Да неважно! – кричат слушатели. – Дальше!..
– Ну-с. Был в городе Елабуге один еврей… нет, не еврей. Армянин, кажется? Или, что ли? По фамилии… гм. Как же его фамилия? Гм! Дай Бог памяти…
– Неважно! Дальше!! – ревут слушатели.
– И поехал этот мужичок пароходом… Нет! Позвольте… не пароходом, а пешком он пошел…
– Аэропланом!!!
– Нет, тогда еще аэропланов не было. Встречается со старухой NN. Впрочем, нет… Это было ее свадебное путешествие… Значит, молодая. Постойте!.. Тогда почему ж у нее зубов не было?… Но этот же анекдот, кажется, построен… Или нет?… Ах, да!
За убийство такого рассказчика не судят, а выдают премию, как за удачное санитарное мероприятие…
А есть и такие рассказчики: начнет в обществе передавать что-то вязкое, тягучее, а на половине вдруг вспыхнет как маков цвет и замолчит.
– Ну? Что же дальше?!
– Простите – дальше неприлично, я и забыл совсем… А тут дамы.
* * *
Ужасная язва общества – так называемые «подсказчики анекдотов».
– Иван Петрович! Расскажите тот анекдот, который рассказывали на прошлой неделе… Вы так хорошо рассказываете…
– Какой анекдот?!
– Да помните, о том еврейском мальчике, который просил у учителя отпуск на завтрашний день, а когда тот спросил «зачем?», мальчик ответил: «Папа говорил, что у нас завтра дома пожар будет». Расскажите!
Что тут рассказывать бедному анекдотисту?
* * *
Иногда можно рассказывать старый, затрепанный анекдот, – но – смотря где. Если общество захудалое, провинциальное – можете перетряхивать в их присутствии всякое старье.
Но в изысканном, изощренном, насыщенном модными анекдотами кругу – остерегайтесь.
…За столом сидели шесть человек – три актера, два журналиста и адвокат. Я подсел к ним и принялся рассказывать анекдоты – все, какие знал.
И после каждого анекдота присутствующие вынимали из карманов белые платки и прикладывали к ушам концами, так – что все лица были окаймлены белыми платками.
В конце концов я не выдержал и спросил:
– Что это значит?
– Это? Белая борода!
– Почему?
– Все анекдоты, рассказываемые вами, так стары, что имеют седую бороду!!!
…
Очень было обидно.
* * *
При выборе анекдота – нужно считаться с составом слушателей.
Есть анекдоты для барышень. Есть для дам. Есть специальные «мужские». Третью категорию иногда можно рассказывать второй категории, предварительно деликатно нащупав почву, но не дай Бог – обрушить третью категорию на головы благоуханной девственной первой категории.
Один негодяй при пишущем эти строки рассказал целому цветнику светских, невинных, кротких молодых девушек такое:
– Молодому еврею из Житомира сват предложил житомирскую девушку в жены. «Она (говорил он) очень хорошая девушка – общая любимица». Познакомился с ней жених через свата, поехал в театр. Все друзья и знакомые, увидев их вдвоем, набросились на жениха: «С ума вы сошли? Что это за компания для вас – с ней весь Житомир путался!» И побежал молодой человек в ярости к свату… «Слушайте!! – кричит. – Вы! Мерзавец! Кого вы мне сосватали?! Мне говорят, что с ней весь Житомир жил…» «Э, вы скажете тоже, – хладнокровно говорит сват, – уже и «весь Житомир»! В Житомире 50 000 жителей. Так считайте – половина женщин. Из 25 000 – 10 000 детей. Потом 5000 стариков, калек, нищих… остается 10 000… Так это, по-вашему, – весь Житомир?!»
Слушательницы испуганно переглянулись, а я отыскал хозяев и сообщил им, что вышесказанный молодой человек украл из столовой две серебряных ложки.
* * *
Вот, читатель, – мой тебе подарок. Пытаясь занять общество анекдотами – всем вышеизложенным руководствуйся. Тогда – процветешь…
Советы, как иметь успех у прекрасного пола
Как часто видим мы очень интересных молодых людей, красивых, изящных, но – увы! Эти молодые люди не имеют никакого успеха у женщин.
И наоборот: не встречали ли вы рыжих, веснушчатых молодцов с кривыми ногами, расплющенным носом и заплывшими жиром глазами, которые (не глаза, а эти молодцы) – имеют среди прекрасного пола бешеный, потрясающий успех?!
А почему? Очень просто: первые (красавцы) не знают, с какого боку подойти, как взяться за дело, вторые же (кривоногие) обладают этим священным даром в такой же степени, как Кубелик играет на скрипке.
И вот – я хочу пойти навстречу назревшим нуждам неопытных красавцев. Кривоногие же пройдохи и без меня обойдутся. Им мои советы не нужны. Они сами много чего могут мне посоветовать.
* * *
Вначале – маленькое разъяснение: я вовсе не хочу идти против Священного писания, которое гласит:
«Не пожелай жены ближнего твоего».
Что здесь главное? То, что он «ближний». Жены ближнего и не желайте.
Но если жена в Кишиневе, а муж, скажем, во Владивостоке, то он уже делается дальним, и, значит, всякое нарушение священной заповеди отпадает.
Из этого, конечно, не следует, что всякий молодец, влюбившийся в замужнюю женщину, должен таскать под мышкой глобус и, осведомившись о местопребывании мужа, начать вслух рассчитывать расстояние, тыча пальцем в разные места глобуса.
Это слишком наглядно, а всякое чувство требует тайны.
* * *
Влюбившись, вовсе не нужно моментально напяливать фрак, белый галстук, зажимать в мокрой от волнения руке букет цветов и, явившись к предмету своей страсти, преклонить перед ней колено со словами:
– Ангел мой! Я не могу жить без тебя. Будь моей женой!!
– Что вы, помилуйте. Да ведь я замужем!
– Я вас разведу с мужем!
– Но у меня дети…
– Детей отравим. Новые будут.
Глупо и глупо. Женщина никогда не пойдет на эту примитивную приманку.
Вот как сделайте: явитесь в сумерки с визитом к дорогой вашему сердцу женщине, припудривши лицо и подводя глаза жженой пробкой, явитесь и, севши в уголок, замрите.
– Что это вы сегодня такой грустный? – спросит хозяйка.
– Так, знаете. Нет, нет. Лучше не расспрашивайте меня.
– Дела плохие?
– Что для меня дела. (Вздох.) Я о них даже и не думаю.
– Вы что-то сегодня бледны…
– Ночь не спал.
– Бедный!.. Почему же?
– Вы мне снились всю ночь.
Даю слово, что самая умная женщина не обратит внимание на резкое несоответствие между первой фразой («не спал всю ночь») и второй – («вы снились всю ночь»).
– Я вам снилась?… – задумчиво скажет она. – Вот странно.
И довольно на сегодня. Конец. Маленькая, крохотная зацепка уже сделана. Уйдите, оставив ее задумчивой.
На другой день:
– Вы сегодня опять какой-то бледный… (пудра «Клития» – замечательное вспомогательное средство для влюбленного человека).
– Бледный, я? Гм… Отчего бы это? Может быть, потому, что опять плохо спал?
– Бедняга! А теперь кто вам снился?
– Догадайтесь… (В этом месте можно рискнуть взять ее за руку. Полагаю, опасности особой нет.)
– Ну, как же я могу догадаться… (Врешь, милая! Уже догадалась. Иначе зачем бы он взял тебя за руку?…)
– Не догадываетесь? Вы, такая чуткая, такая красивая…
Красота тут, конечно, ни при чем, но – каши маслом не испортишь.
Скачите дальше:
– Вы… не догадываетесь? Вы, у которой сердце звучит, как Эолова арфа, под малейшим порывом налетевшего ветерка, вы, у которой глаза как зеркальная лазурь Лаго-Маджиоре, проникающая, как стрела, в самую глубину сознания бедного больного человеческого сердца, бьющегося в унисон с теми тонкими струнами… которая…
Такой разговор требуется минут на шесть.
Ничего, что глупо. Зато складно. Тут тебе и Эолова арфа, и Лаго-Маджиоре, и унисон. Советую напирать не на смысл, а, главным образом, на звук голоса, на музыку.
Очень рекомендуется, не окончив фразы, нервно вскочить, махнуть рукой и, наскоро попрощавшись, уйти.
Это производит впечатление. А кроме того, и из запутанной фразы выкрутитесь.
На третий день смело входите и говорите такую на первый взгляд странную фразу:
– Мэри! (Или Ольга, или Эльза). Что вы со мной делаете?!
– А что такое? Что я с вами делаю?
– Посмотрите на меня (не нужно забывать – еще в передней – смахнуть платком пудру с лица. Но – осторожно: жженая пробка под глазами может размазаться). Вы видите?!
– Да, вид у вас неважный… Но разве я виновата?…
– Вы виноваты! Только вы. Вы приходите ночью к моему изголовью, и… и… я больше так не могу!!!
По общечеловеческой логике нужно бы ответить на это так:
– Чего вы ко мне пристали с вашим изголовьем? Мало ли какая ерунда будет вам сниться? Что ж, я за это должна и отвечать?!
Но… ни одна женщина не скажет так. Нужно знать женщину.
Она только воскликнет:
– Боже мой! Но разве я этого хотела?! Мне самой тяжело, что вы так мучитесь…
Слышите? Ей тяжело! Она, значит, вам сочувствует. Она, значит, как говорят профессиональные рыболовы, – «зацепилась на крючок».
В этом месте я подхожу к самому деликатному вопросу, о котором мне, при моей застенчивости, трудно и слово вымолвить.
Вы должны ее поцеловать.
Только, ради Бога, не сразу.
Не обрушивайтесь на нее, как глетчер, не рычите, как бегемот.
Тихо, деликатно возьмите за руки. Приблизьте свои глаза к ее глазам (губы, как известно, покорно следуют за глазами – деваться им некуда). Ближе… Ближе… Загляните в таинственную бездну ее глаз.
И вот – в этой позиции сразу и не разберешь: вы ли ее поцеловали, она ли вас.
Конечно, дальнейших советов я не могу давать. Я слишком скромен для этого. Можете даже, поцеловав, пойти домой – и на этом успокоиться.
* * *
Знавал я одного человека, который всю рассказанную мною поэтичную процедуру невероятно упрощал. Именно, – оставшись с женщиной наедине, бросался на нее, точно малайский пират, и принимался ее целовать.
Я как-то спросил его возмущенно:
– Как можешь ты так по-разбойничьи вести себя с женщиной? А если получишь отпор? Скандал?!
– Отпор бывал часто. А скандалу не было. Женщина предпочитает молча, без крику, отвесить пощечину.
– Ага! Значит, ты получал пощечины?!
– Ну, от женщины не считается. И потом на 100 женщин – только 60 дерутся. Значит, я работаю в предприятии из 40 % чистых. Этого не приносят владельцам даже самые лучшие угольные копи или учетный банк.
– А вдруг жена пожалуется мужу?
– Побоится! Ты не знаешь мужей. Муж никогда не поверит, чтобы человек ни с того ни с сего – полез целоваться. «Ага, – скажет он. – Значит, ты перед этим кокетничала, значит, дала повод?!» Нет, это штука безопасная.
Этот пример я привел для того, чтобы сказать, что я отношусь к такой манере ухаживать с отвращением. Я – поэт и нахожу, что всякое красивое чувство не должно быть оптовым – с исчислением процентов прибыли.
Как поэт – еще раз говорю: лучший прием для успеха, это – «вы мне снились». Долбите, как детям, пока не подействует.
* * *
Другой мой знакомый, как он сам выражался: «работал фарфором». Прием, по-моему, тоже дешевый.
Однажды купил он на аукционе прескверную фарфоровую кошку и китайца, которого если ткнуть в затылок – он начинал мотать головой. С тех пор владелец этих вещей говорил всем дамам, на которых имел виды:
– Старинный фарфор любите?
Какая уважающая себя дама осмелится ответить «не люблю»?
– Люблю, – ответит она.
– Очень?
– Ах, ах, ужасно люблю!!
– У меня есть очень недурная коллекция старинного фарфора. Не хотите ли зайти осмотреть?
– Гм!.. Удобно ли это? Впрочем…
Часто дама, уже собираясь уходить и надевая перед его зеркалом шляпу, вспоминала:
– Да! А где же этот твой знаменитый фарфор?
– А вот там стоит. Ткни китайца в затылок. Видишь, как забавно? Настоявший, брат, алебастр!
И долго еще после ухода парочки – китаец с задумчивой иронией качает видавшей виды головой…
Последний совет: женщина, даже самая бескорыстная, – ценит в мужчине щедрость и широту натуры. Женщина поэтична, а что может быть прозаичнее скупости?…
Любящая женщина, которая с негодованием откажется от любой суммы денег, – ни слова не возразит вам, если вы купите ей билет в театр или заплатите за нее в кафе.
Один известный мне человек сразу погиб во мнении любящей женщины после того, как, расплачиваясь в кафе, стал высчитывать:
– Два стакана кофе с булочками – 3,5 марки. Ты пила белый кофе, я черный – значит, с меня на 0,5 марки меньше. Да, ты откусила своими очаровательными белыми зубками у меня кусок пирожного, приблизительно одну треть, – значит, с тебя еще 20 пфеннигов. С тем, что я платил за тебя в трамвае, – с тебя, царица души моей, – 2 марки 35 пфеннигов.
Нужно ли говорить, что на таком пустяке этот идиот сломал себе шею, хотя и был красив, как бог!
* * *
Кстати, вы, может быть, спросите: а где же советы, как ухаживать не за дамами, а за девушками.
Этих советов я не могу дать.
Потому что за девушками не «ухаживают».
Им делают предложение и женятся.
После же женитьбы молодой человек может прочесть мое руководство сначала.
И то, руководство это будет полезно не тому, который женился, а другому молодому человеку – постороннему.
Индейка с каштанами
Жена заглянула в кабинет и сказала мужу:
– Василь Николаич, там твой племянник, Степа, пришел…
– А зачем?
– Да так, говорит, поздравить хочу.
– А ну его к черту.
– Ну, все-таки неловко – твой же родственник. Ты выйди, поздоровайся. Ну, дай ему рубля три, в виде подарка.
– А ты сама не можешь его принять?
– Здравствуйте! Я и то, я и се, я и туда, я и сюда, я и за индейкой присматривай, я и твоих племянников принимай?
– Да, кстати, что же будет с индейкой?
– Это уж как ты хочешь. И сегодня гостей на индейку позвал, и завтра гостей на индейку позвал! А индейка одна. Не разорваться же ей… Распорядился – нечего сказать!!
– А нельзя половину сегодня подать, половину завтра?
– Еще что выдумай! На весь город засмеют. Кто же это к столу пол-индейки подает?
– Гм… да… Каверзная штука. Ну, где твой этот дурацкий Степа – давай его сюда!
– Какой он мой?! Твой же родственник. В передней сидит. Позвать?
– Зови. Я его постараюсь сплавить до приезда гостей.
* * *
В кабинет вошел племянник Степа, – существо, совсем не напоминающее распространенный тип легкомысленных, расточительных, элегантных племянников, пользующихся родственной слабостью богатого дяди.
Был Степа высоким, скуластым молодцом, с громадным зубастым ртом, искательными, навсегда испуганными глазами и такой впалой грудью, что, ходи Степа голым, – в этой впадине в дождливое время всегда бы застаивалась вода.
Руки из рукавов пиджака и ноги из брюк торчали вершка на три больше, чем это допустил бы легкомысленный племянник из великосветского романа, а карманы пиджака так оттопыривались, будто Степа целый год таскал в каждом из карманов по большому астраханскому арбузу. Брюки на коленях тоже были чудовищно вздуты, как сочленения на индусском бамбуке.
Бровей не было. Зато волосы на лбу спускались так низко, что являлось подозрение: не всползли ли брови в один из периодов изумленности Степы кверху и не смешались ли там раз навсегда с головными волосами? В ущелье, между щекой и крылом носа, пряталась огромная розовая бородавка, будто конфузясь блестящего общества верхней волосатой губы и широких мощных ноздрей…
Таков был этот бедный родственник Степа.
– Ну, здравствуй, Степа, – приветствовал его дядя. – Как поживаешь?
– Благодарю, хорошо. Поздравляю с праздником и желаю всего, всего… этого самого.
– Ага, ну-ну. А ты, Степа, тово… Гм! Как это говорится… Ты, Степа, не мог бы мне где-нибудь индейки достать, а?
– Сегодня? Где же ее нынче, дядюшка, достать. Ведь первый день Рождества. Все закрыто.
– Ага… Закрыто… Вот, брат Степан, история у меня случилась: индейка-то у нас одна, а я и на сегодня и на завтра позвал гостей именно на индейку. Черт меня дернул, а?
– Да, положение ваше ужасное, – покорно согласился Степа. – А вы сегодня скажите, что больны…
– Кой черт поверит, когда я уже у обедни был.
– А вы скажите, что кухарка пережарила индейку.
– А если они из сочувствия на кухню полезут смотреть, что тогда?… Нет, надо так, чтобы индейку они видели, но только ее не ели. А завтра разогреем, и будет она опять, как живая.
– Так пусть кто-нибудь из гостей скажет, что уже сыты и что индейку резать не надо…
Дядя, закусив верхнюю губу, задумчиво глядел на племянника и вдруг весь засветился радостью…
– Степа, голубчик! Оставайся обедать. Ты ж ведь родственник, ты – свой, тебя стесняться нечего – поддержи, Степа, а? Подними ты свой голос против индейки.
– Да удобно ли мне, дядюшка… Вид-то у меня такой… не фельтикультяпный.
– Ну вот! Я тебя, брат, за почетного гостя выдам, ухаживать за тобой буду. А когда в самом конце обеда подадут индейку – ты и рявкни, этак посолиднее: «Ну зачем ее резать зря, все равно никто есть не будет, все сыты – уберите ее».
– Дядюшка, да ведь меня хамом про себя назовут.
– Ну, большая важность. Не вслух же. А может быть, и просто скажут: оригинал. Я, конечно, буду упрашивать тебя, настаивать, а ты упрись да еще поторопи, чтобы унесли индейку, а то, неровен час, кто-нибудь и соблазнится. Это действительно номер! Да ты чего стоишь, Степа? Присядь. Садись, Степанеско!
– Дядюшка, вы мне в этом году денег не давайте, – сказал Степа, критически и с явным презрением оглядывал свои заскорузлые сапоги. – А вы мне лучше ботинки свои какие-нибудь дайте. А то-я совсем, тово…
– Ну, конечно, Степан! Какие там могут быть разговоры… Я тебе, Степандряс, замечательные ботинки отхвачу!.. Хе-хе… А ты, брат, не дура, Степанадзе… И как это я раньше не замечал?… Решительно – не дурак.
* * *
Когда гости усаживались за стол, Василий Николаевич представил Степу:
– А вот, господа, мой родственник и друг Стефан Феодорович! Большой оригинал, но человек бывалый. Садитесь, Стефан Феодорович, вот тут. Водочки прикажете или наливочки?
Степа приятно улыбнулся, потер огромные костлявые руки одну о другую и хлопнул большую рюмку водки.
– У меня есть знакомый генерал, – заявил он довольно громко, – так этот генерал водку закусывает яблоком!
– Это какой генерал, – заискивающе спросил дядя, – у которого вы, Стефан Феодорович, ребенка крестили?!
– Нет, то – другой. То мелюзга, простой генерал-майор… А вот в Европе, знаете, – совсем нет генералов! Ей-бо право.
– А вы там были? – покосился на него сосед.
– Конечно, был. Я, вообще, каждый год куда-нибудь. В опере бываю часто. Вообще, не понимаю, как можно жить без развлечений.
Две рюмки и сознание, что какие бы слова он ни говорил – дядя не оборвет его, – все это приятно возбуждало Степу.
– Да-с, господа, – сказал он, с дикой энергией прожевывая бутерброд с паюсной икрой. – Вообще, знаете, Митюков такая личность, которая себя еще покажет. Конечно, Митюков, может быть, с виду неказист, но Митюкова нужно знать! Беречь нужно Митюкова.
– Стефан Феодорович, – ласково сказал дядя, – возьмите еще пирожок к супу.
– Благодарствуйте. Вот англичане совсем, например, супу не едят… А возьмите, например, мадам, они вас по уху съездят – дверей не найдете. Честное слово.
Худо ли, хорошо ли, но Степа завладел разговором.
Он рассказал, как у них в дровяном складе, где он служил, отдавило приказчику ногу доской, как на их улице поймали жулика, как в него, в Степу, влюбилась барышня, и закончил очень уверенно:
– Нет-с, что там говорить! Митюкова еще не знают! Но Митюков еще себя покажет. О Митюкове еще будут говорить, и еще много кому испортит крови Митюков! Да что толковать – у Митюкова, конечно, есть свои завистники, но… Митюков умственно топчет их ногами.
– Позвольте… да этот Митюков… – начала одна дама.
– Ну?
– Кто он такой, этот замечательный Митюков?
– Митюков? Я.
– А-а… А я думала – кто.
– Митюкова трудно раскусить, но если уж вы раскусили…
В это время как раз и подали индейку. Все жадно втянули ноздрями лакомый запах, а Степа встал, всплеснул руками и сказал самым великосветским образом:
– Еще и индейка? Нет, это с ума сойти можно! Этак вы нас всех насмерть закормите. Ведь все уже сыты, не правда ли, господа?! Не стоит ее и начинать, индейку. Не правда ли?
Все пробормотали что-то очень невнятное.
– Ну да! – вскричал Степа. – То же самое и я говорю. Не стоит ее и начинать! Унесите ее, ей-Богу.
– А может быть, скушаете по кусочку? – нерешительно сказал хозяин, играя длинным ножом. – Индеечка будто хорошая… С каштанами.
Длинный Степа вдруг перегнулся пополам и приблизил лицо почти к самой индейке.
– Вы говорите, с каштанами?! – странно прохрипел он.
Губы его вдруг увлажнились слюной, а глаза сверкнули такой голодной истерической жадностью, что хозяин взял блюдо и с фальшивой улыбкой сказал:
– Ну, если все отказываются – придется унести.
– С каштанами?! – простонал Степа, полузакрыв глаза. – Ну, раз с каштанами, тогда я… не откажусь съесть кусочек.
Нож дрогнул в руке хозяина… Повис над индейкой… Была слабая надежда, что Степа скажет: нет, я пошутил – унесите! Но не такой человек был Степа, чтобы шутить в подобном случае… Стараясь не встречаться взором с глазами дяди, он скомандовал:
– Вот мне, пожалуйста… От грудки отрежьте и эту ножку…
– Пожалуйста, пожалуйста – сделайте одолжение, – дрогнувшим голосом сказал хозяин.
– Тогда уж, раз вы начинаете – и мне кусочек, – подхватила соседка Степы, не знавшая, что такое Митюков.
– И мне! И мне!
А когда (через две минуты) на блюде лежал унылый индейкин остов, хозяин встал и решительно сказал Степе:
– Ах, да! Я и забыл: вас генерал к телефону вызывал. Пойдем, я вам покажу телефон… Извините, господа.
Степа покорно встал и, как приговоренный к смерти за палачом, покорно последовал за дядей, догрызая индюшачью ногу…
Пока они шли по столовой, хозяин говорил одним тоном, но едва дверь кабинета за ними закрылась – тон его переменился.
Вышло приблизительно так:
– Ах, Стефан Феодорович, этот генерал без вас жить не может… Да оно, положим, вас все любят. У вас такой тонкий своеобразный ум, что… Что ж ты, мерзавец этакий, а? Говорил, что будешь отказываться, а сам первый и полез на индейку, а? Это что ж такое? Рыбой я тебя не кормил? Супом и котлетами не кормил? Думал, до горла ты набит, ухаживал за тобой, как за первым человеком, а ты вон какая свинья? Уже все гости было отказались, а ты тут, каналья, вот так и выскочил, а?
Степа шел за ним, прижимая костлявую руку к груди, и говорил плачущим голосом:
– Дядечка, но ведь вы не предупредили, что индейка с каштанами будет! Зачем вы умолчали? А я этих каштанов с индейкой никогда и не ел… Поймите, дядечка, что это не я, а каштаны погубили индейку. Я уж совсем было отказался, вдруг слышу: каштаны! каштаны!
– Вон, негодяй! Больше и носу ко мне не показывай.
Дядя выхватил из Степиной руки обгрызанную ногу и злобно шлепнул ею Степу по щеке:
– Чтоб духом твоим у меня не пахло!!
– Дядя, вы насчет же ботинок говорили…
– Что-о-о-о??! Марина, проводи барина! Пальто ему!
* * *
Втянув шею в плечи, стараясь защитить от холода ветхим, коротким воротничком осеннего пальто свои большие оттопыренные уши, шел по улице Степа. Снег, лежавший раньше толстым спокойным пластом, вдруг затанцевал и стал, как юркий бес, вертеться вокруг печального Степы… Руки, не прикрытые короткими рукавами пальто, мерзли, ноги мерзли, шея мерзла…
Он шел, уткнув нос в грудь, как журавль, натыкаясь на прохожих, и молчал, а о чем думал – неизвестно.
