Сергей Арно
Живодерня
– Послушай, Александр Лазаревич, – голос грубый и властный, – Китаец оставляет тебе жизнь, платит такие большие деньги, содержит всю больницу, покупает импортные смирительные рубашки – и это все не для того, чтобы ты рассказывал сказочки о безграничности психотропного оружия. Я знаю точно, что мы должны добраться до него раньше спецслужб. Они наступают нам на пятки. Если этот кретин жив, мы его разыщем и привезем к тебе целехонького. Сейчас твоя проблема вытрясти мозги у новгородского придурка.
– Да, мы отчасти вскрыли его подсознание. Я скажу вам, что это очень, очень редкий и интересный случай. Такого я не встречал. У него внутри, в голове, бомба заложена в глубоком детстве. В нем кукольный театр живет… и когда он выйдет наружу… Словом, возможен самый неожиданный поворот. Все в его личном деле…
– На все, чего ты добился, можно начхать и размазать. Твои научные изыскания Китайца не интересуют. Твоя проблема разблокировать его мозг, тогда мы получим доступ к подземельям чуди и, возможно, к их лабораториям. И тогда черт с ними, с документами.
– Значит, документы, украденные Струганым, так и не нашли? – спросил Александр Лазаревич.
– Как в воду канули. Старуха перед смертью ничего не сказала. Китаец из-за них уже кучу народа на тот свет отправил. Учти, если с этим новгородским олухом ты проколешься, – тебе конец. Китаец так и сказал…
Затаив дыхание, слушая через дверь этот разговор, Илья на мгновение расслабился, папка из его руки выскользнула и упала на пол.
– Там кто-то есть! – воскликнул грубый властный голос.
Илья подхватил папку с пола и бросился к нише в углу комнаты. В ней на крючках висели халаты. Илья зарылся в них и замер.
Что-то стукнуло, скрипнула дверь…
– Ну вот, я же говорил: никого нет. Это же психбольница, за ее решетками – как в сейфе…
– А Парикмахер, – напомнил грубый голос. – Он-то как?
– Это, дорогой мой, подтверждает…
Щелкнул замок, дальнейшего Илья уже не услышал. Он выбрался из своего укрытия, подкрался к двери, открыл ее и оказался в темном помещении комнаты свиданий. На лестнице – тихо. Открыв дверь, он бесшумно пустился вниз по ступенькам, уже ощущая воздух свободы, о которой столько мечтал.
На улице было темно и ветрено. Пока Илью мучили в больнице, белые ночи прошли. Редкие фонари светлыми пятнами вырывали у тьмы куски пространства. Остальная территория больницы тонула во тьме.
Илья забежал за угол дома, где было особенно темно, и осмотрелся. Позади здания тянулся бетонный забор, который он уже видел из окна отделения. Самым безопасным Илье показалось пойти вдоль забора. Он подумал, что где-нибудь все-таки окажется дверца или ворота, а в халате врача да еще с папкой под мышкой вообще бояться нечего.
Илья шел вдоль бетонного забора озираясь. Корпуса психбольницы спали, окна слабо светились синим светом дежурных лампочек. Нигде не было видно ни души. Фонари, тревожно скрипя, раскачивались от ветра; прежде чем попасть в их свет, Илья сначала оглядывался и, никого не заметив, торопливо пересекал световое пятно.
Папка жгла руку: Илье не терпелось заглянуть внутрь, узнать, что в ней. Ведь он нес свое прошлое, свое настоящее. Что удалось выяснить доктору Добирману, внедрившись в его мозг? Какие тайны его сознания и подсознания хранила эта папка? О какой бомбе, о каком театре говорил Добирман? Но было бы верхом безумия, встав под фонарем, листать документы, содержащиеся в папке… Тем более что его запросто могли увидеть из окна. Нет, нужно бежать, бежать отсюда!.. И единственное, что его могло спасти, это докторский халат.
Неся в одной руке папку со своей историей болезни, другую руку Илья держал в кармане халата, где лежала пачка сигарет и зажигалка. Илья нервно теребил эту пачку. Впереди углом стоял корпус больницы, дальше забор резко поворачивал, не позволяя видеть, что впереди. Илья обогнул здание и вдруг очутился в освещенном прожектором месте. Впереди он увидел шлагбаум и кирпичный домик пропускного пункта. От домика прямо к Илье шел мужчина в камуфляжной форме, держа на поводке огромную кавказскую овчарку.
Илья от неожиданности замедлил шаг, метнул взгляд в сторону. В первое мгновение он хотел броситься наутек, но вовремя сообразил, что охранник выпустит собаку и далеко ему не убежать. Поэтому Илья избрал единственно верное в его положении решение. Внутренне напрягшись, он пошел прямо навстречу охраннику.
Увидев незнакомца, псина басовито гавкнула два раза, но хозяин шикнул на нее и она смолкла. Расстояние между ними сокращалось. Илья сжал зубы, стараясь унять дрожь.
– Гуляешь?! – добродушно спросил охранник, когда они совсем близко подошли друг к другу.-Психов-дрихов уложил?..
Охранник остановился напротив Ильи, взяв собаку на короткий поводок. Илья тоже остановился.
– Да, спят психи, – хрипло ответил Илья пресекшимся голосом и прокашлялся в кулак.
– Ну-ну, – вздохнул охранник и посмотрел на небо. – А я на всю ночь на дежурстве.
– Да-а, – вздохнул Илья.
Охраннику было лет двадцать восемь, лицо у него было круглое, упитанное.
– А закурить у тебя есть?
Илья неожиданно для себя вынул из докторского халата пачку сигарет и протянул охраннику.
– О! Мои любимые, – сказал тот и достал сигарету. – Ты тоже закуривай, – сказал он Илье. – Давай-давай, пока спичка горит…
Это произошло слишком внезапно, так что Илья сразу не сообразил, как отказать охраннику, поэтому, повинуясь ему, достал сигарету и прикурил. Странное это было ощущение, ведь Илья пробовал курить только в пятом классе. С первой же затяжки у него закружилась голова.
– Пошли, у нас на лавочке посидим, покурим,-сказал охранник, улыбаясь. – Ночь длинная, психи-дрихи спят…
– Да мне, вообще-то, папку отнести нужно…
Илья показал папку.
– Успеется, кому твоя папка ночью нужна. Покурим да пойдешь…
Охранник свободной от собачьего поводка рукой обнял Илью за плечи и повлек к домику пропускного пункта. Что-то настораживающее было в настойчивом, почти насильном приглашении с ним покурить. Но, возможно, охраннику хотелось пообщаться. Скучно ему было ночью одному.
"Ладно, фиг с ним, выкурю сигарету, хотя и противно. Как такую гадость курят?"
– Тебя как зовут? – когда они подошли к скамейке, стоявшей рядом с пропускным пунктом, спросил охранник.
– Николай, – на всякий случай соврал Илья.
– А меня – Миша. То-то и оно, Коля, в дурдоме оно, конечно, не сахар. Но каждый на своем месте,-непонятно кого имея в виду, изрек Миша и посмотрел на небо. – Как бы дождя не было. Вот ты на отделении у себя спать будешь, а мне ночью обходы делать. Психов-дрихов сторожить, – вздохнул он.
– Да-а… – сочувственно промычал Илья, с омерзением затягиваясь. – А случалось, что психи убегали? – как бы безразлично поинтересовался Илья, но внутри у него все напряглось.
– Не-ет, такого не бывало. Я здесь уже пять лет служу. Где мне еще такие деньги платить будут? Я место свое берегу. Мимо меня дурик не проскочит, псих не пройдет.
Илья поперхнулся дымом, но тут же нашелся:
– Вчера на дачу ездил – что-то горло сегодня побаливает. Курить не могу.
Он бросил недокуренную сигарету в урну.
– А-а… Вот ты спрашиваешь: много ли я придурков поймал, – заглядывая в лицо Илье, начал охранник, хотя ни о чем таком Илья и не думал спрашивать.-Псих-дрих, он только сам думает, что он с виду нормальный. А его ведь всякий отличит. Ведь правда отличит? Правда?!
– Ну да, – кивнул Илья, решив во всем с ним соглашаться.
– То-то и оно. Сам понимаешь, одень психа-дриха хоть в костюм от Кардена, хоть в докторский халат – его всегда отличишь. Псих, он в дурдоме или в государственной дурдуме – все одно псих-дрих… Ха-ха-ха… Приглядись хорошенько, ведь у члена думы из-под брюк костюмных дурдомовская пижама выглядывает. Ведь ничем не скроешь сути своей безумной. Ха-ха-ха!..
– Ну ладно… – начал Илья, приподнимаясь.
Но его прервал резкий и громкий в тишине телефонный звонок, загавкала собака. Илью бросило в пот.
– Погоди, я сейчас, – махнул Миша и бегом бросился в помещение.
Возбужденный звонком, пес снова лег возле скамейки, положив морду на лапы, и закрыл глаза. Илья лихорадочно соображал, что делать. Первым побуждением было броситься бежать, но он вовремя передумал, потому что бежать было некуда.
– Да! – слышал Илья сквозь приоткрытое окно разговор Михаила. – Конечно!.. Ну, а где ж еще быть?! Ну конечно…
Миша положил трубку. Илья насторожился. Вернувшись, как ни в чем не бывало Миша сел на прежнее место.
– Бдительность мою проверяют, – пояснил он. – Дай еще сигаретку, браток. У меня целая ночь впереди.
Илья протянул пачку.
– Да мою бдительность нефиг проверять: мимо меня псих-дрих, переодевшись в шапку-невидимку, не проскочит. Да и Бацефал не упустит, в клочья разорвет…
Пес, услыхав свое имя, насторожил уши, но, поняв, что упомянули о нем всуе, опять заснул.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – привстал Илья.
– Да посиди ты еще минутку, – как-то странно сказал Миша, не то прося, не то приказывая, и, твердой рукой надавив на плечо, насильно усадил Илью на скамейку.
– Вот ты говоришь про побеги дуриков, так был один, до меня еще. Горбун. Подрыл под стеной подземный ход и ушел. Говорят, так его и не нашли, да и не искали. Их поначалу двое в психушке было, оба близнецы, – похожи как две капли. Второй-то до сих пор здесь, но неизлечим.
У дальнего корпуса в световом пятне мелькнула человеческая тень и исчезла. Илья стал вглядываться туда, где ему почудилось движение.
– Но главное-то не в том, что горбун убежал. Говорят, у них телепатическая связь налажена…
Снова внезапно в свете фонаря вынырнул человек и тут же исчез, словно мираж.
– То есть один брат в дурдоме, другой – на воле. Общаются между собой мысленно. Вот чего я не постигну.
Уже совсем близко в световом пятне снова возник человек. Илья смог различить, что одет он в докторский халат.
– Все-таки не изучена еще телепатия как следует. Особенно сложно поддаются изучению близнецы. Они – тайна для науки…
И вот он уже совсем близко. Еще одно световое пятно.
– О! Проверяющий явился! – воскликнул Михаил, указывая рукой на подходящего человека. – Что, проверить прислали?
Бацефал насторожился.
– Нет, Мишуня. Гуляю я. Смотрю, где бы экологию сберечь.
– Да-а… Экологию беречь нужно.
Миша поглядел на небо.
"Черт, его только не хватало!… Неужели попался?!"
– Здорово, Илюха. Воздухом дышишь?
Илья метнул взгляд на охранника, глядящего на небо, как подействует на него несоответствие имен. Но тот и ухом не повел. Зато Бацефал заворчал на Кирилла.
"Неужели попался?! – пронеслось в голове Ильи. – Как глупо… Надо было раньше уходить… Как глупо!.."
Кирилл сел на скамейку, так что Илья оказался между охранником и санитаром. Сердце бешено колотилось.
– А ты чего, Илюха, теперь санитаром здесь работаешь? – вдруг спросил Кирилл.
– Да… Вот устроился, – уцепился за подброшенную спасительную мысль Илья. – Соскучился без дуриков.
– А! Это мне понятно! – воскликнул Кирилл. – Я ведь сам без дуриков жить не могу. Я ведь даже в отпуск прошусь на соседнее отделение, каждый раз на другое, чтобы не скучно было. Вот как я дуриков люблю…
– Слышь, – встрял в разговор охранник Михаил, – я тут Коляну рассказывал про горбуна, прорывшего подземный ход. Подтверди.
– Да, есть такой. Он иногда остановится и говорит всякую бредятину. Но это никакая не телепатия, а бред шизоида. Да ты, Илюха, его наверняка знаешь…
Илью бросало в пот. Каждый раз он внутренне вздрагивал, когда его называли по имени, ожидая, что вот-вот все откроется. Но сами они, охранник и санитар, отчего-то не замечали, что одного человека они называли разными именами. И Илья ожидал, что вот сейчас заметят, сейчас все откроется…
– Ну, это ты, Кирилл, зря так говоришь,-возразил охранник. – Не я один так думаю, а и врачи некоторые говорят. А ты как, Колян, думаешь?
– Не знаю, – выдавил из себя Илья.
– Дай-ка еще закурить.
Илья угостил охранника сигаретой.
– Ну, мне пора. Папку еще надо отнести.
Бледный Илья поднялся на ослабшие ноги.
– Ну, давай, Колян. Надеюсь, еще увидимся. У тебя когда смена кончается? – он протянул Илье руку и задержал ее в своей.
– Илья на все три смены, – ответил за него Кирилл.
Миша засмеялся, оценив шутку.
– Ну, давай. Экологию надо беречь, запомни.
Кирилл тоже протянул руку, прощаясь. Илья не верил своим глазам. Значит, его так и не раскололи. Господи! Какое счастье! Господи! Он не верил в это до последнего момента. Илья пожал протянутую руку, нетвердым шагом, съежившись и прижимая к боку папку со своим досье, двинулся по аллее. Он ощущал спиной, что на него смотрят, или это только казалось тридцать раз вспотевшему за время разговора Илье. Он уходил по аллее, меряя расстояние световыми пятнами: одно пятно, второе, третье…
"Слава Богу! – билось в его голове.-Слава Богу!.. Неужели ушел?.. Неужели?! А куда же теперь?.."
Илья осматривался по сторонам, озирая спящие корпуса больницы. Он испытывал чувство восторга с каждым шагом, отдаляющим его от скамейки, восторг охватывал его все сильнее и… И когда он думал, что опасность позади, позади раздались торопливые шаги.
– Эй, Илюха, погоди, – его догнал Кирилл. – Ты на какое, на шестое отделение?
Илья кивнул растерянно.
– Так пойдем вместе, мне туда же. Я вот сейчас на воздухе с Мишей посидел, нет, чувствую – нужно к психам своим возвращаться. Смотрю, ты к своим пошел, я тоже, думаю, к своим пойду.
"Вот увязался, гнус… – подумал Илья. – Как от него избавиться?"
– А это у тебя что за папка-то?
– Да так, – махнул ею Илья, перекладывая в другую руку, подальше от глаз Кирилла. – Фиг его знает. Велели принести.
– А-а-а… – протянул Кирилл.-Там тебя на отделении-то, небось, заждались?
– Да нет, не думаю.
"Сейчас зайдем в темный уголок, дам ему по горлу…" – подумал Илья, выглядывая место потемнее.
Но Кирилл как будто читал мысли Ильи. Он все время находился в положении недосягаемости, так что Илье ударить было не с руки, тем более одна из рук у него была занята его личным делом.
– Вот сюда. Проходи, дорогой! – пропустил его вперед Кирилл, снова оставляя свою спину далеко за спиной Ильи, и потому защищенной. – На первом, на первом этаже отделение, – с улыбочкой ласково направлял Кирилл. – Не освоился здесь еще?..
Илья шел в том направлении, куда гнал его Кирилл. Он шел, словно бык на бойню. Он уже догадался, но все же была надежда, что это не игра в дурака, где за дурака он сам, не фарс…
Дверь отделения была приотворена. Рухнула последняя надежда. Илья задрожал всем телом и, не произнеся ни звука, сжав зубы, изо всех сил рванул вверх по лестнице…
Это был отчаянный рывок по единственному свободному пути. Папка с его личным делом раскрылась, и десятки исписанных, напечатанных на машинке листков, фотографий полетели в разные стороны. Но Илья не выпускал папку, и листки все вылетали и вылетали из нее, пока Илья бежал вверх… Но Кирилл, вероятно, ожидавший от него нечто подобное, кинулся вслед за Ильей через три ступени, топча бумаги из личного дела Ильи…
Он нагнал его на следующей площадке и без лишних уговоров и слов ударил ребром ладони по плечу, словно бы по-дружески, мол, куда так разогнался. Но от этого "дружеского" удара Илья остановил свой борзый бег и, на мгновение замерев, вдруг повалился назад на подставленные как раз для этого руки Кирилла.
Глава 4
КОЙКА БРИГАДИРА
Лица докторов в белом квадрате. Они смотрят сверху, с небес, поблескивают стекла очков… Стекла очков, как две лужицы, в которые хочется посмотреться, но видишь только то, что на дне лужиц… А на дне лужиц глаза, и они смотрят… Они смотрят так давно.
– Кажется, он пришел в себя…
Голос, многократно повторяющийся эхом, словно говорят в большую трубу, и звук крутится в этой трубе, повторяясь тысячекратно, как-ка-а-же-же-же-тся.., вибрируя и ускоряясь до немыслимой скорости, – слов не разобрать, доходит только смысл.
– Да, похоже, пришел. Но это ненадолго.
Как через огромную трубу, бу-бу-бу… до невозможности замедляясь, меняя тональности… потом постепенно ускоряясь снова, волнами.
– Так что? Перевести его в первую палату?..
– Думаю, что да – ему уже не выправиться… Не выправиться… не выправиться… не выправиться… тся… ся…
Потом в квадрате появилось лицо какого-то человека с густыми насупленными бровями, кого-то знакомого, но никак невозможно вспомнить, кто это. Неопознанный человек говорил что-то, но слов было не разобрать. Потом квадрат выключился, потух. И снова тьма, тьма надолго…
Сознание включалось только на короткое время, и Илья приходил в себя то когда его медленно вели по коридору в туалет, то когда его кормили с ложечки кашей, но, вдруг вспыхнув, все гасло. Потом опять вспыхивало неизвестно через какой промежуток времени, также ненадолго, чтобы снова погаснуть, будто кто-то баловался с тумблером сознания: включит – выключит, включит – выключит…
И всегда он видел перед собой одного человека. Это он бережно вел Илью в туалет, он кормил с ложки, он… Но кто этот человек, Илья не мог вспомнить, да и слишком коротки были вспышки сознания. Остальное время Илья находился в неконтролируемом пространстве безумия. Там происходили удивительные вещи, но Илья стремился выбраться оттуда в реальный мир, туда, где он может распоряжаться обстоятельствами.
– Ну вот и хорошо. Вот и умница. Выпей еще глоточек…
Илья полулежал в больничной палате, на его кровати сидел тот самый густобровый человек и поил его из железной кружки.
– Вот, еще-е глоточек. Тебе много пить нужно, – говорил он, наклоняя кружку как маленькому. – Чтобы гадость всякая побыстрее из организма…
Илья замотал головой.
– Ну, не хочешь больше?..
– Что… это… – проговорил Илья, даже не понимая, что говорит.
Его голос показался чужим, незнакомым, но больше всего поразило Илью, что он может произносить звуки, говорить даже осмысленные вещи.
– Что это? – повторил он более складно.
Не только его одного поразила эта способность говорить, но и поившего его человека – человек так и замер с кружкой в руке, глядя на Илью широко открытыми глазами. Потом, очухавшись от потрясения, поставил кружку на тумбочку.
– Ты понимаешь меня, Илья?
– Да… понимаю, – не сразу ответил он. – Но голова…
– Что? Голова болит?
– Нет, кружится…
– Ну, слава Богу, – вздохнул человек. – Ты, кажется, начал приходить в себя, я-то уж не надеялся…
Где Илья мог видеть этого человека прежде?
– А что со мной было?
– Эти мерзавцы, – приблизив лицо к лицу Ильи, он заговорил тише, – эти мерзавцы кололи тебя ужасными лекарствами, от которых помутился твой рассудок… – Он вдруг смолк и, подождав, когда мимо кровати пройдет случайный сумасшедший, продолжал: – Ты совершил побег из больницы, но тебя поймали. Ты помнишь это?
Илья потер лоб.
– Кажется, нет… хотя…
Рука его не обнаружила на голове волос. Он снова погладил голову – ладонь нащупала коротенькую, едва отросшую поросль.
– Меня обрили наголо? – спросил он.
– Так приказал завотделением. Потом тебя привязали к кровати и вводили какое-то ужасное лекарство. Ты жутко кричал, у тебя поднялась очень высокая температура. Думали даже, что ты умрешь. Но все обошлось. А потом у тебя стало что-то происходить с головой. Доктор твой перепугался ужасно – все уколы делать перестал, и больше тебя в процедурную не забирали. Но тебе с каждым днем становилось все хуже. А потом решили, что в мозгу у тебя произошел необратимый процесс и хотели перевести в первую палату. Но я попросил, чтобы тебя оставили и разрешили мне попробовать тебя выходить. И мне разрешили. Конечно, они, гады, разрешили мне не из человеколюбия. Они надеются, что ты им что-то там вспомнишь.
– А долго я находился без сознания?
– Недели две.
– Я плохо помню, как собирался бежать… Как меня поймали?
– Этого я не знаю. Тебя принесли ночью без сознания и тут же сделали укол. Но теперь… теперь нужно быть очень осторожным. Мне дали двадцать дней, чтобы я привел тебе в порядок; если за это время мне не удастся – тебя переведут в первую палату.
– Что же делать? – медленно проговорил Илья.
Память приходила толчками.
– А делать вот что. – Густобровый человек снова оглянулся и, не увидев никого в пределах слышимости, продолжал: – Если они узнают, что ты пришел в себя, они снова начнут ставить над тобой свои чудовищные эксперименты. У меня осталось десять дней. Эти десять дней тебе придется прикидываться ничего не соображающим. Понятно?
– А что это даст?
Илья начинал мыслить более отчетливо и быстро, мозг возобновлял свои функции.
– Это оттянет твой перевод на десять дней. А там будет видно. Во всяком случае, я уже передал на волю Свинцову, что ты здесь. Он готовит штурм отделения.
И тут внезапно Илья вспомнил этого человека: ведь это он подходил с общей тетрадкой незадолго до побега Ильи и показывал написанные в тетради фразы.
– А-а, ты из ополчения Свинцова, – догадался Илья.
– Конечно. Ты еще не понял? Свинцов случайно подслушал разговор людей Китайца, узнав от них, что ты – в психбольнице и там из тебя выпытывают какие-то сведения. Свинцов разослал ополченцев по дурдомам, чтобы тебя нашли и помогли чем можно. Это дело нетрудное. Ополчение против Китайца он в дурдоме и сорганизовал. Разве ж нормальные люди пошли бы в ополчение против такого бандита, как Китаец. Мне все с легким приветом. Вот я, например, писать люблю. – Он кивнул на тумбочку, где лежала толстая тетрадь, которую он уже показывал. – Бывает, чувствую такое беспокойство, какое-то особенное. Ну, думаю, началось. Сяду дома и пишу, и пишу…
– А что пишешь?
– Так, разное: рассказы, повести, романы – всякую белиберду придумываю. Приключенческие романы писал, детективные, да и просто про жизнь – реализм.
– Так, выходит, ты писатель.
– Да нет. Писатель – это кто? Достоевский, Чехов да и прочие. А я просто писать люблю. Поэтому и пошел к психиатру районному, он меня на обследование направил на предмет выявления таланта – там я со Свинцовым и познакомился. Сейчас, например, роман пишу. – Он посмотрел на тетрадку. – Ты, Илья, пей побольше. Тут травка заварена, ее с воли передают, по тибетскому рецепту. Есть у нас в ополчении специалист по восточным медицинам, тоже из дурдомовцев. Он говорит, когда много отвара из этой травки пьешь, она из организма лекарства выводит. Пей, пей.
Он протянул Илье кружку. Илья хотел взять ее, но ополченец не разрешил.
– Для всех ты невменяемый. Понял? Так что я буду продолжать тебя кормить и в писсуар выводить.
Он дал Илье выпить отвар до дна.
– А как мне себя вести нужно? – спросил Илья.
– Как, как? Да обыкновенно, как всегда вел,-смотри вперед, будто ничего не соображаешь, на вопросы не реагируй. Хорошо будет, если укусишь Чукчу проклятого, да побольнее. Уж как он над тобой издевался, садюга!
– Я же не знаю, как тебя зовут, – спохватился Илья.
– Разве я не сказал? – всполошился ополченец. – Имя у меня простое, но редкое – Парамон.
Илья, уставший от чересчур долгого умственного напряжения, закрыл глаза.
– Во-во, если тупо смотреть в пространство надоест, – сказал Парамон, ласково похлопав Илью по руке, – глаза закрывай и лежи, чтобы тебя не спрашивали. А сейчас поспи: тебе сил набираться нужно.
Спал Илья недолго и, открыв глаза, лежал, не двигаясь. Он вспомнил свой неудавшийся побег, охранника, Кирилла… На ум пришел подслушанный им в кабинете врача разговор, из которого Илья понял, что Парикмахер бежал именно с этого отделения. Но как?! Нужно вспомнить, непременно нужно вспомнить… Он стал в подробностях восстанавливать в памяти разговор с Парикмахером в подвале в тот день, перед его смертью. Пролежав так в размышлениях минут пятнадцать с небольшим, Илья отчаялся и для разнообразия, предварительно осмотревшись, не наблюдает ли за ним кто-нибудь, взял с тумбочки толстую тетрадку Парамона и открыл на первой странице. Там был набор слов, который Илья уже видел. Пролистнув две странички, он наткнулся на убористый, но разборчивый текст. "Наверное, это роман, который он пишет", – подумал Илья и стал читать сначала.
"Кругом была кровь. Кровь была не только на полу, но и на стенах и даже на потолке, словно какой-то псих или шутник кропил ею для смеха и произведения пущего театрального эффекта. И эффект ему удался. Но не это казалось самым омерзительным и жутким в комнате…"
"Что это? Роман ужасов, что ли? Нужно порасспросить Парамона об этом…"
А тут как раз Парамон собственной персоной вошел в палату, увидел в руках Ильи свою тетрадь и, всплеснув руками, бросился к нему.
– Ты что?! Хочешь, чтобы тебя опять мучить стали?! – воскликнул он, вырывая тетрадь. – Лежи, не двигайся как дурак. Может, Свинцов скоро на штурм пойдет.
– Тяжело лежать в таком бессмысленном состоянии.
– Ты нормальным остаться хочешь? Значит, побудь некоторое время дураком. Если что – я рядом буду. Я ведь здесь и сплю.
Это была бывшая койка Малюты.
– Скоро ужин, – сказал Парамон, помолчав. – Буду тебя кормить. Хорошо бы для естественности, чтобы ты под себя разок-другой сходил, – расчесывая пальцами густые брови, задумчиво проговорил он.
– Ну уж нет! – возмутился Илья. – Я и так еле…
Он осекся, боковым зрением увидев белый халат, и закрыл глаза, откинувшись на подушку.
Через несколько минут Парамон дал отбой.
– Чукча проклятый прибегал, – сказал он. – Пойду за ужином схожу.
Во время ужина, когда Парамон кормил его с ложечки, Илья испытывал отвратительное и в то же время сладостное ощущение. Что это было? Он, пожалуй, не мог определить, возможно организм вспомнил детство, руки матери… Это было, действительно, странное ощущение, равного которому он не испытывал в своей жизни.
– А чего я тебя кормлю?! – возмутился Парамон. – Давай я лучше тебя от двери прикрою, а ты сам быстренько.
Так и сделали.
Следующие дни Илья старательно притворялся невменяемым. Парамон всячески подыгрывал ему – водил в туалет, кормил и так далее… Ни у кого пока не возникало подозрений. Илья старался изо всех сил. Это оказалось трудным делом, наверное так же, как для психа прикидываться нормальным. Мыслительные его функции приходили в норму. Он упражнялся, вспоминая стихи, которые когда-то знал наизусть, делал в уме вычисления. Но мысль о беженце Парикмахере не оставляла его.
Однажды ночью он окликнул Парамона.
– Слушай, ведь несколько лет назад отсюда сбежал один человек.
И Илья рассказал все, что помнил, о Парикмахере и о разговоре, подслушанном ночью.
– Так, значит, отсюда есть выход, – задумчиво проговорил Парамон. – Теперь давай сначала. О ходе ему сказал алкаш?
– Да, – подтвердил Илья.
– Выходит, что находится он в углу палаты под линолеумом. Сверху – кровать, так?
– Так.
– Тогда завтра я этот ход найду, понял? Только ты сегодня спи.
Но Илья спать не мог. Он вспоминал, стараясь воспроизвести в памяти мельчайшие подробности и припомнить еще хоть одно слово, сказанное Парикмахером: ведь это одно слово, одна крохотная деталь могла решить все… Но так и не смог вспомнить.
Все утро и половину дня Парамон у койки Ильи отсутствовал. Он лазал под кроватями, отгибал, где возможно, линолеум и вел себя довольно подозрительно. Везде за ним ходила стайка любопытных умалишенных. Парамон не опасался, что кто-нибудь из обслуживающего персонала заинтересуется его действиями. Как только на горизонте появлялся человек в белом халате, Парамон тут же поиски свои бросал, бежал к нему со своей тетрадкой и приставал, заставляя прочитать из его нового романа хотя бы строчку. Поэтому персонал (Харя с Чукчей) шарахался от него, но не обижал, видя в Парамоне человека служивого, зная, что он приставлен к Илье на двадцать дней и в эти дни трогать его нельзя.
Пока не было Парамона, Илья ерзал на кровати, не находя удобного положения, и чуть не выдал себя, когда в палату вошел Чукча делать кому-то укол. Впрочем, все уже привыкли к тому, что Илья в бессознательном состоянии, и не обращали на него внимания.
Парамон вернулся перед обедом. Ни слова не говоря, сел на свою койку, теребя в руках общую тетрадь и читая из нее наугад.
– Ну что? – Илье не терпелось узнать.
– Все облазал, все простучал, – сказал Парамон, не поднимая глаз. – Надул тебя твой Парикмахер. Нету никакого хода – выдумка это все.
– Ты хорошо смотрел?
Парамон поднял на него глаза, сдвинул густые брови.
– Я все облазал, все отделение переполошил, а ты сомневаешься, – в голосе его прозвучала обида.
– А что же тогда делать? – расстроился Илья.
– Будем ждать Свинцова, – сказал Парамон. – А сейчас мне пописать хочется. Не могу прямо.
После обеда он подсел к тумбочке, достал коротенький карандаш и стал писать и писал до самой глубокой ночи, пока не погасили везде свет.
– Эх, жалко, – сказал Парамон, подняв от тетради голову и цокнув языком. – На самом интересном месте погасили.
Он закрыл тетрадь и лег в постель.
Наутро Парамон отправился за завтраком. Илья ночью спал плохо, поэтому, пока Парамон ходил в столовую, задремал.
– Проснись!
Над Ильей стоял Парамон с тарелкой каши в руке и тряс его за плечо.
– Кровать была на колесиках?!
– Какая кровать?.. – со сна Илья понимал плохо.
– Кровать, которую Парикмахер отодвигал?
– Ну, может, и на колесиках… Какая разница… А хотя да, на колесиках вроде. Ну да, он точно сказал – "откатил". Да, так и сказал.
– Ну вот. – Парамон поставил тарелку на тумбочку и в изнеможении опустился на свою койку.-Тогда нашел.
Глаза его сияли радостью.
– Где? – еле слышно выговорил Илья.
– Ты не поверишь, – оживился Парамон, приблизив лицо к Илье. – Меня как молнией треснуло. Она, думаю, она, родимая! И ты знаешь, где выход?!
Илья, впившись глазами в Парамона, молчал. Парамон оглянулся, привстав, приблизил губы к уху Ильи и прошептал:
– В первой палате, в самом углу у окна… Там и плинтуса нет. Судя по всему, там люк и есть.
– Нужно пойти посмотреть, – сказал Илья, спуская ноги на пол.
– Не забудь идиотское лицо, – напомнил Парамон.
Надев тапки, Илья полуприкрыл затуманенные глаза и отпустил челюсть.
– Слюны добавь, – нанес последний штрих Парамон, полюбовавшись, взял его под руку и вывел в коридор.
Илья шел, нетвердо переставляя плохо гнущиеся ноги. Идиотство получалось у него неплохо. За несколько дней осознанной жизни он натренировался, да и Парамон был хорошим педагогом. Парамон говорил, что когда Илья старается, то идиотство у него получается даже лучше, чем когда он был в бессознательном состоянии.
Навстречу им из столовой вывалили больные. Парамон, бережно поддерживая невменяемого Илью, вел его по коридору. Проходя мимо первой палаты, Илья замычал и бросился к зарешеченной двери. Стоявший рядом Чукча ухмыльнулся.
