БоЖенька
Коллекционер уродов
Влад бестолково кивал, зачарованно глядя в лицо малышки.
– Возьмем ее?
Как он мог сказать "нет"?
Взял. Взял, как миленький.
Влад посадил Галу боком перед собой, пока ехали до имения. Девушка баюкала младенца. А Влад будто держал их обеих в своих руках. Лошади медленно и беззвучно к конюшням подошли. А там уже карета подготовлена.
Даже странно. Неужели Лада Идавна распорядилась? Организовала возможность уехать домой, в поместье.
Галка помнила лицо этой строгой женщины. Обветренное и морщинистое, оно всегда было недовольным и надменным. Но порой, чудилось Гале, что та смотрит с уважением.
Казалось, конечно.
Но все эти поиски, предоставленный экипаж… Яровая извинялась? Или просто потакала желаниям старшего сына? А может, это ее тайный план, как уничтожить Галу? Ага, странно-странно. Тут не угадаешь.
Галке помогли спуститься.
Влад сел в карету, взял Свету, ее маму. А Галка по-хозяйски на козлы взобралась, потеснив кучерку. Только руку занесла с поводьями, как из имения мягкой походкой показалась Лада.
Сурово колола взглядом из-под высокого лба. Склонила голову. Показала руки.
Как это делают мужчины. Подчиненные, молодые. Показала жест слабого.
Гала была удивлена, тронута. Отзеркалила. Продемонстрировала руку в нижней позиции. И шлепнула лошадь, подгоняя. Очень хотелось домой.
Ещё подъезжая к поместью, Галка чувствовала: что-то неуловимое поменялось. И кажется, это была она.
А дом все такой же привычный стоял истуканом. И земли все вокруг будто такие же, но нарисованы чужой рукой.
Как если глядеть всю жизнь на статуэтку с одной стороны, а потом невзначай ее повернуть.
Все такое понятное, родное.
У воды все также душисто пахнет илом и торфом. А у конюшен сперто несёт лошадиным потом и грязью.
Сам воздух пропах особым запахом дома.
На пороге едва уловимые витают ароматы стряпни поварихи. И шум в ушах стоит привычный. Так шелестят в пролеске побеспокоенные листочки деревьев.
У Яровой таких звуков не уловить, ее деревья будто налаченные, шелохнуться не смеют.
А в поместье не так.
Все живёт, прямо пышит жизнью.
И встречают их близкие весело, дурашливо. Кричат что-то приветственно, подгоняя.
Улыбки шальные и счастливые не сходят с лиц. Щеки трескаются.
Галка подвела лошадь к конюшням и остановила. Вверила поводья дворецкой.
Стала выискивать глазами Еву, и остолбенела от шока, как ее увидала.
Влад только показался из кареты, как тоже замер в изумлении.
– Вот это пузо… – не выбирая выражения присвистнула Галка.
Ева была беременна. Живот выпирал ещё не слишком сильно, но уже ощутимо.
– Ты-то чего удивляешься, – засмеялась Ева, щёлкнув Галку по носу, – тебе я хотя бы сказала, что ребенка жду.
– Правда? Когда?
– Когда сказала, что у меня кровь не идёт уже пару месяцев. Ты чем слушала?
– Когда кровь не идёт, значит беременна? – Галка с ужасом округлила глаза. Одной рукой схватила собственный живот, вторую зачем-то положила на пузо Еве.
– Я знаю это лицо, – засмеялась Ева, – что ты опять напридумывала?
– У меня уже три дня как мрачные дни не идут. У меня тоже ребенок будет?
– Галя…
Ева устало поглядела на подругу. Она даже не знала с чего начать, чтобы объяснить, как женский организм работает.
– Успокойся, у тебя не будет ребенка.
И из кареты неловко высунулась кормилица с маленькой Светой.
Они по привычке сели ужинать все вместе. Галка безмятежно расположилась во главе стола, Ева села рядом и без конца буравила подругу взглядом.
Влад же сел с краешку, покачивая Свету на руках. И пребывал в таком удивлении, что попросту выпал из реальности. Глядел в одну точку и покачивался тихонечко.
– Чего ты так злишься, – удивлялась Галка, – ты же сама хотела ребенка.
– Да сдался просто ребенок, – шипела еле слышно Ева, – его нужно непременно родить. И именно что от хозяина.
– Не вижу проблемы, – скуксилась Галка, сгорбилась показательно, демонстрируя свою усталость.
– Как же, не видишь, вон лежит, – метая взгляд на Свету, не унималась Ева.
А Гала все равно не понимала:
– Ребенок, как ребенок. Какая разница, кто родил и от кого?
– Дитя нужно родить, чтобы тебя не выгнали.
Страх, что от тебя избавятся, показался Галке таким далёким. И таким глупым.
Она вдруг вспомнила, как боялась раньше, что ее вышвырнут.
Помнила о собаке несчастной и преданной, которую использовали и растоптали. Помнила чувство, что от нее отвернулись, избавились. Теперь, когда это случилось, то больше не вызвало ни страха, ни тревоги.
Галка смирилась.
Она также помнила, как хозяин пришел за ней.
Искал, нашел и забрал.
И теперь все эти страхи казались такими нелепыми и эфемерными.
Галка пожала плечами.
– Зачем ему выгонять? Мы же семья?
Ева удивилась, нахмурилась. Глянула тяжело на Свету.
– Мы не семья. Мы уроды.
Трапеза прошла в гнетущей тишине. По окончанию Галка молча забрала ребенка и поднялась наверх уложить спать. А внутри нее клокотала злость.
Роженица блаженная будто перемен в настроении не замечала, крутилась вокруг задорно.
– Если же ей глазки выколоть, – она бесхитростно заглядывала через плечо Галки на ребенка в люльке, – то совсем как нормальная будет.
Гала развернулась резко. Глянула зло. Внутри все ещё агрессия теплилась.
Она стянула с головы платок, обнажая свои уши собачьи.
Вскрик шока, и кормилица упала спиной, попятилась. Попыталась скрыться, испуганная. Но Галка была возмущена, разъярена, подошла вплотную, схватила девушку за грудки и подняла. Казалось, вот сейчас ударит или что похуже.
Но сама удивилась своей реакции, отпустила. Плечи ее обмякли. Брови скорбно сложились домиком. И вся она будто извинялась своим видом, только голос был строг:
– Вы сами уродов и плодите, – сказала Гала. И кормилица вздрогнула, схватилась за свой живот, будто ударили слова в самое нежное место. А Галка продолжала, – только самое большое уродство человека не уши или хвост. А жестокость. И плодите вы ее своей нелюбовью.
Галка глядела на кормилицу и не находила в ее лице ничего. Ни понимания, ни осознания, ни смысла.
Вернулась к малышке и раскачивать стала с такой силой и усердием, что ребенок поторопился мигом уснуть. Видимо, чтобы под горячую руку не попасть.
Или Света просто утомилась с дороги.
Похоже, что всем им нужен был сон и отдых.
Только Галке не спалось. И посреди ночи Мрак раздражающе прямо в глаза бил, не давал уснуть.
Гала покрутилась у малышки, принюхалась. Вроде снова легла в постель, но тут же вскочила снова.
Сна ни в одном глазу.
Решила сходить к Еве.
Только вышла из комнаты, как поторопилась вернуться. Постояла, потупила. Взяла Свету и побрела в покои подруги.
Ещё из коридора свет из ее комнаты виднелся.
Ева была не одна. Сидела у изголовья, а рядом на краю кровати примостился тихонечко хозяин.
Он трепетно водил рукой по животу девушки.
– Галя, – ничуть не удивилась и не смутилась Ева. Подозвала подругу сесть рядом.
Галку дважды просить не надо. Она довольная вручила ляльку Владу и взгромоздилась на перину. Прижалась ухом к животу, потыкала пальцем.
– Это больно?
– Скорее некомфортно, – честно ответила она и потрепала волосы Галке.
Ева поглядела на Влада и уже с большим нажимом сказала:
– И утомляет.
Хозяин хорошо понимал намеки, а потому поторопился оставить Еву отдыхать.
Галка намеки не понимала вовсе, а потому довольная осталась лежать на груди Евы.
Они валялись вместе в тишине. Казалось, обе хотели бы что-то сказать. Но молчали.
Ева пялилась в потолок, задумчиво накручивала на палец прядку волос Галки. И думала, наверное, о том как ей тяжело и грустно.
А Галка спрятала лицо в сорочке подруги и только делала вид, что думает. Сама лежала, уткнув нос, и наблюдала как смешно вздываемтся беременный живот, когда Ева дышит.
Наверное, Галка ждала, что вот сейчас они поговорят откровенно и неловкость между ними уйдет. Но не знала с чего начать.
А потому только слушала, как на улице тоскливо стекочат кузнечики, и как из окна вкусно тянет прохладным ночным воздухом. Мрачный ветер перемешивался с копчёным запахом растопленной бани и сытно в ноздри бил.
От изголовья тянулся приятный запах свежей древесины. Это Галка недавно пробовала свои силы в столярном мастерстве и вырезала для подруги новую спинку кровати.
Она очень усердно шкурила каждый излом узора, чтобы ни единая щепка не попалась в занозу. Кто бы ещё сказал тогда, что изделия можно покрывать слоем лака.
Галка не знала, а потому узкий невысокий бортик имел очень светлый оттенок топлёного молока и источал слабый древесный запах. Изредка, среди прожилок можно было почувствовать горький смоляной. Но Галке он не нравился.
Во всей комнате Евы было очень немного вещей, запах которых удовлетворял Галу.
А с тех пор, как Ева увлеклась ботаникой, под потолком стали висеть пучки засушенных трав тимьяна, мяты, петрушки, кинзы.
Галка косилась на них с нелюбовью.
Лютый интерес вызывал разве что сундук Евы. Там прятались запахи начищенной кожи ремня и сумки. Смазанного железа украшений. И спертый грибной душок от любимых книг Евы.
– О чем ты думаешь? – спросила Ева, и Галка вмиг замерла, хвост перестал медленно вилять. А ведь она и не заметила, как развеселились от мысли, что в очередной раз разграбит все добро из сундучка.
– Ни о чем.
– Хочешь почитать второй том? – заискивающе уточнила Ева, и хвостик Галки забарабанил весело по перине.
– Хочу. Только сначала, – Гала приподнялась на локтях, чтобы заглянуть в глаза Еве, – я хочу, чтобы ты перестала думать, что от нас избавиться могут.
– Теперь уж точно нет, – Ева засмеялась искренне, – с двумя-то детьми.
– Я серьезно…
– Галя, ты должна понимать, у всех свои мотивы. Я, например, ни в чем не хочу нуждаться. А Владимир одинокий и странный. Поэтому и собирает себе такое же окружение.
Галка заложила уши. Поджала хвост. Она-то знала, почему на самом деле хозяин их ютит. Но отогнала эти мысли как наваждение.
– Ага, настолько хотела не нуждаться в деньгах, что выбрала беднеющего господина.
Ева ущипнула подругу беззлобно и они засмеялись обе.
– Я думаю, мы все, неважно насколько странные и уродливые, просто хотим близкого человека рядом, – Галка попыталась было напустить серьезности, но тут же сдалась, – хорошо, что его можно родить.
И они окончательно развеселились. Ева постаралась было ткнуть Галку снова, но та прыжками увернулась. Свалилась с кровати.
– В сундуке второй том, – улыбнулась Ева. И у Галы загорелись глаза.
Ночь пролетела незаметно. Ева, утомленная чтением, позволила себе дрыхнуть хотя бы до полудня.
Так что на завтрак явились в сокращенном составе. Гала по обыкновению села во главу стола напротив хозяина. Сбоку расположилась учительница.
Все было так привычно. Как когда-то совсем давно.
Но что-то неуловимое в воздухе переменилось. И было ясно, как прежде уже никогда не будет.
Гала смотрела не мигая на Влада. Спокойно, отрешенно. Не притрагивалась к еде. Спросила как бы невзначай:
– Для чего Вы уродов собираете?
А Влад ссутулился над тарелкой, ел медленно, вдумчиво.
Только Рада Адовна напряглась, всполошилась. Взгляд сокрушенный метала то на Галку, то на хозяина. Явно, что обоих поддержать хотела, успокоить. Заступиться. Но не нашлась ничего сказать.
И Влад молчал. Лишь Галка не унималась:
– Искали возможность побороть великий жар? Хотели нас в жертву принести?
Хозяин отставил тарелку. Поднял усталый взгляд.
– Я не намерен был устраивать жертвоприношения, – и сказал так открыто, так честно, что Галка не сомневалась – не лжет.
– Но взяли из-за потепления?
И Влад задумчиво, будто в бреду, закивал.
– Что же тогда делать хотели? Как мы помочь должны были с жаром?
Окончательно хозяин поник, только пожал плечами.
– Значит, Вы ничего не решили.
Дежавю.
– Я не могу осуждать Вас, Влад, – Галка потупила взгляд сама, – понимаю, что взрастило Вас таким. Рядом с матерью, которой невозможно угодить, ты либо слишком стараешься, либо не делаешь ничего вовсе. И признаюсь, Вы мне нравитесь больше, чем Ваш брат.
Влад улыбнулся. Но грустно, тоскливо.
– Только нам все равно нужно что-то сделать, чтобы жар унять. Мне было дано видение… Светлая пещера, а в ней статуя крылатая и два коридора.
– Это горный храм, – вступилась Рада Адовна.
– Нужно зажечь огонь у подножия Богини. Так было в видении.
Галка умолчала о жертвоприношении и о самосожжении. В сущности, попросту не знала как об этом сказать.
– Для чего? – уточнил Влад. Но Гала не ведала, развела руками.
– Таково видение. Это хоть что-то, что я могла бы сделать.
– Я проведу тебя, – ласково отозвалась учительница. Она положила свою теплую ладонь, поверх руки Галы, успокаивая.
– Значит решено, – Галка в ответ похлопала руку женщине, и принялась с аппетитом за еду.
Решено.
Отправились на следующий же день. Даже не собирались особо. Галка переживала только, что может не вернуться. Бросить свою стрекозу. Но утешало, что оставались те, кто мог о ней позаботиться. И Гала уверена была в благополучии Светы.
Ведь и в храм этот горный, она только для благополучия близких направляется.
К удивлению, путь был близкий. Всего два дня верхом.
Хоть и растянулись эти пару дней в патоку утомляющую от назиданий Рады Адовны.
– Ох, Мрак печалится, – сетовала учительница, кутаясь от капель мелких, – скоро будем на месте, укроемся от дождя. А ведомо тебе, от чего грустит Бог тьмы?
– А-а, – Галка только подгоняла лошадей, устало закладывая уши.
От горы, казалось, были лишь скалы. Возвышение было очень условным и несильным. И хотя, храм по обыкновению высился над всеми иными зданиями, был вовсе не высок. И серпантин к крепости крутым не был.
Когда добрались, дождь уже зашелся в истерике. Бил крупными каплями, барабанил по лужам.
А в храме было сухо, тепло и пронзительно пусто. Огромные пространства, от которых эхом отдавался любой звук. И люди почти не сновали по круглым залам и узким коридорам.
– Нина Инновна, – представилась одинокая старая жрица, которую они умудрились найти. Но только указав на проход к статуе, старушка снова поторопилась исчезнуть.
Галка прыснула в кулак незаметно, и улыбчиво поинтересовалась:
– Чего это они?
– Недобрый ливень, – пояснила Рада Адовна, – боятся бойни на небе.
Она опять за свои сказки.
– Разозлиться может верховная Богиня, бить по облакам Мрака, разгонять тучи.
И пока учительница решила осушить их плащи, найти еды и комнат для ночлега, Галка в пещеру вошла.
Все внутри было не так, как Гала запомнила. Украшены стены и пол, обложены подушками, тканями, цветами. И всюду свечи как подношение Богине стоят. Светло, уютно.
Статуя тоже отличалась. Вроде на том же месте стояла, что и во сне. Но не золотая, а из камня будто. И поза у нее не могущественная.
Жара припала на колени, обхватила собственные плечи и словно раздирала пальцами плоть, изваянную из камня. Лицо было измученное, изуродованное гримасой боли. Рот распахнут в немом крике, брови жалобно приподняты. Крылья раскрытые кренились к земле как от тяжести.
Вся статуя была до того натуральной, словно живой. Будто сейчас зажжет Гала свечу у ее ног, и оживет Жара.
Только у подножия Богини жаровни как из сна не стояло.
Теперь и искать еще эту штуку? И где?
Галка осмотрелась. Коридоры были как из видения. И пугали также. Пошла к левому проходу, откуда свет лился. А там еще одна комната пещеры. И эхом от стен детский визг и плачь доносится.
Ничего дельного в комнате не оказалось. Огарки свечей, которые хрен как подберешь. Тьфу ты.
Гала побродила взволнованная и напряженная и вернулась к статуе. А та пугает еще больше. И не знаешь, что поделать.
Идти в правый проход не хотелось вовсе. Но думалось, что там и стоит жаровня. Жутко это все. Тревожаще. Будто левый путь – это тепло, рождение, свет. Средний – жизнь вся, а справа… Справа смерть.
И Галке совсем не улыбалось войти в эту тьму, не хотелось. Только делать нечего. Предначертано же пожертвовать собой. Вот иди и жертвуй.
В горле крутило, рот пересох, а ноги не гнулись. Но Галка пошла. Умирать было страшно. Но такова ее судьба, верно? Боги так распорядились. А Боги хоть и жестоки, но справедливы.
Коридор тянулся долго. Из него холодом веяло. И каждый шаг гулко отдавался в груди, бил и вторил сердечному стуку.
Она помнила это чувство, что передала ей старуха в видении. Страх, отчаяние, детское непонимание. Полнейшая безысходность. И помнила ту невыносимую боль. Раскаленная кожа будто плавится, волосы дыбом встают и седеют одновременно и все нутро стынет от ужаса.
Кошмар обнимал за плечи, тянул назад, но Гала не поддавалась. Двигалась вперед.
Вошла.
Комната была мелкой. Свет тусклым. И грудой был навален хлам храмовый. Ничего страшного, если только игнорировать еле слышные стенания из стен.
Порылась немного в утвари жертвенной и нашла-таки жаровню. Плоскую, круглую, нелепую. И только хотела деру дать, убежать поскорее, как в ворохе криков услышала голос знакомый.
Старческий окрик Нины Иннавны.
– Тужься-тужься, он сам из тебя не вылезет.
Жара небесная, вот оно что. Галка рассмеялась своей же мнительности. Храм же. Вот и крики из родильного крыла слышны. А под левом коридором детские комнаты, наверное.
Галка вернулась в центральную пещеру. Зажгла огонь. Поставила перед статуей.
И…
Ничего?
Никаких изменений.
Весь этот странный глупый путь, все переживания в пустую?
Даже странно, а чего Гала ожидала.
– Слышишь, гром вдалеке рокочет, – Рада Адовна подошла сзади, принесла перекусить булку пресную.
Тишину действительно сотряс грозный раскат грома. И повисло молчание. Такое гнетущее, разочаровывающе. Все вокруг тонуло в этом безмолвии.
Секунда промедления. Ударила молния. Яркая, ослепительная, скоростная. Целилась в самую высокую точку и попала шальная прямиком в жаровню.
Хлопок. Посыпались искры, что слепили глаз. И клубы пыли и дыма поднялись вверх. Не давали вздохнуть, разлепить век.
Галка откашлялась, рукой отогнала сор. Подняла взгляд и замерла от благоговения.
Жара тяжело поднялась. Во весь свой рост могучий выпрямилась. Раскрыла крылья. И глядела так…
Гала знала этот взгляд, сама испытывала то же смятение. Ожившая статуя будто думала: все неправильно, все поменялось.
Рада Адовна припала на колени, закрыла глаза руками, будто слепил ее вид богини. И круги начертанные на ладонях были как раскрытые глаза удивленные. И весь облик жрицы выражал благоговение и страх.
Богиня прикрыла веки устало, задвигала лопатками и потянула крылья разминая. Спустилась с пьедестала. Медленно, вальяжно. Так, словно, каждое мгновение, каждое движение исполнено благородством невиданным.
Подошла к Галке и взяла булку из ее рук. Стала кусать без аппетита. И глядела на них скучающе.
– Вы… – Гала не знала что сказать. Дар речи покинул ее. И она спросила самое глупое, что могла сейчас из себя выдавить, – Вы Жара?
– Елена, – ненароком пуская крошки изо рта, представилась она и протянула Галке руку для рукопожатия.
– Елена?
– Настасьевна. Елена Настасьевна, да. А ты?
– Галка, – девушка стояла заторможенная, не глядя крошки стряхивала, – так, Вы не богиня?
– Неа, уродка, – Елена чуть встрепенула крылья, отчего черные пёрышки вспыхнули красным накалом, – Жар-птица. Меня по старому поверью как уродку и принесли в жертву. Здесь из земли огонь выходил, такой густой…
Елена хитромудро завертела пальцами, силясь объяснить как и где магма текла. Но плюнула, видя недопонимание всеобщее, и продолжила жевать булку.
У Галы голова зашлась кругом, в груди будто скрутило прутом железным.
Медленно доходило: Елену принесли в жертву. Ее предали пламени прямо здесь. Она никакая не Богиня, и никогда ею не была. Всего лишь юная девушка, которую притащили в пещеру и убили, сожгли.
Гала тут же вспомнила все те выворачивающие чувства, что ей в видении были даны. Ужас, отчаяние, страдания. Боль ожогов. Запах гари собственной плоти.
– Значит, Вы не знаете как потепление остановить? – Галка совсем растерялась, голос ее становился с каждым словом все тише и глуше.
– Неа.
– И Богиня Вам не сказала? – в разговор вступила Рада Адовна, она опешила тоже, глядела растерянная, напряженная. Голос сел и охрип.
– Как бы она это сделала?
– Так после смерти… – Рада Адовна с пыхтением поднялась на ноги. – Может, Вам дано было умереть, чтобы Жара учение какое передала? Иначе для чего Вы восстали из пепла? Боги хоть и жестоки…
Елена в миг озверела, откинула булку, надыбилась. Подняла плечи, раскрыла крылья, поглядела тяжело из-под бровей нахмуренных.
И без того беспокойные огоньки свечей, заходились от порыва крыльев. Ветер поднялся резкий и сильный. И фигура Елены угрожающе возвысилась над маленькой Галкой и ее учительницей. Крылья под самый потолок уткнулись, закрыли своим силуэтом свет, погрузили во мрак и ужас.
Галка видела как петухи поместья так же пушатся, чтобы напугать, пригрозить. И стоит признать, вид действительно страшил.
Елена не говорила – выплевывала каждое слово.
– Умолкни! Заткнись. Не смей говорить, что Боги жестоки, но справедливы. Не заикайся. Я видела смерть и за ней ничего нет. Нет ни смысла, ни существования. Нет никаких Богов. И никакой сраной справедливости… Я для какой-то высшей цели не умирала. Меня просто убили.
Гала только выставила руку, преграждая путь, защищая учительницу. Но незачем. Елена злющая, тяжело пыхтящая, обогнула их и вышла прочь.
– Есть тут что посытнее? – угрюмо сетовала она.
Елена вышла на порог храма, подставила лицо теплым каплям дождя. Расслабилась.
Галка вышла следом, протянула тарелку с сырниками, которые стащила из столовой.
– Спасибо, – Лена глядя на город в низине, взяла кругляшок творога. И крылья расправила, да так, что они навесом укрывали Галку. И вода, только попадая на перья, с шипением тут же испарялась.
– Ты в порядке? – уточнила Гала, но сама видела, что нет. Не в порядке.
– Все поменялось.
– Ты много времени провела в камне.
– Похоже на то, – откусила печально сырник.
– Если тебе некуда пойти… Я знаю место, где уроды могут жить спокойно.
Елена с набитыми щеками повернулась, чтобы внимательнее разглядеть Галку. Удивлению на ее лице не было предела.
Ещё больше удивились домашние. И если Влад уже давно махнул рукой на все странности, то Ева разразилась гневом. Отходила Галку кухонным полотенцем.
– Рада Адовна, ну Вы-то взрослый человек, – причитала Ева, пока девушки покорно вдоль стенки стояли понурив головы, – знаете же, что у нас содержание сократилось. Денег меньше стало, а вы лишний рот в дом тащите.
– Душа моя, Дуся, тебе нельзя волноваться, – старался было вступиться хозяин, успокоить. Но несчастный попал под горячую руку.
И пока Ева с небывалым рвением отчитывала Влада, Галка тихонечко ретировалась.
– Не волнуйся, она отходчивая, – они взяли малышку Свету и спустились к пруду.
– Это точно, так отходит, сидеть больно будет, – ошарашенно поддакнула Елена Настасьевна.
Так они и стали жить вместе.
Стрекоза росла и крепла потихоньку. Ее любил весь дом.
Мерин с нежностью тискал ребенка, любил искупать ее. Брал трепетно на руки и на поверхность воды клал, как на перину. Катал много, быстро. А Свете и нравилось, хохотала громко, ручками дёргала по-детски, брызги поднимала.
Часто она ещё Мерина за волосы таскала и игрушки его воровала. Но он только нежно улыбался и гладил малышку по голове.
Ева же досуг с ребенком проводить не умела. Чаще всего если и пересекалась со Светой, то только из-за Влада или Галки, что носились любовно с лялькой.
Иногда Ева приносила из теплицы Свете веточку или листик, если учительница дозволяла. И иногда читала детке вслух. Но очень редко. Только когда никого рядом не оставалось. И то очень тихо, баюкая.
Больше всех Свету обожал Влад. С рук ее не спускал, играл, танцевал. Пел ей песни без конца. Каждую ночь укладывал и мычал под нос все известные колыбельные.
– Уже сколько времени прошло, повернуть на бочок нужно, – шепотом назидал хозяин. И бдел над сном малышки каждую ночь, как преданный пёс.
Даже сам начал кормить с ложечки Свету, как кормилица уехала. Спорил каждодневно с поварихой, что ребенку есть можно, а что нет.
Даже про работу ненадолго забыл. В кабинет приходил со Светой на руках и отложить ее в люльку не мог, сюсюкал и нянчил бесконечно.
Благо, Галка к этому времени хорошо освоилась с казначейскими счетами и книгами. Под присмотром Влада считала и записывала и доходы, и расходы.
Сама с малышкой только играла. Разминала ей ручки-ножки, кувыркала, дурачилась. Щекотала и смешила.
Сказала как-то Мерину:
– Знаешь, а она ведь мой клубочек…
– Что, – русалка уже довольно хорошо говорил по-русски. Но понимать Галку это не помогало.
– Ну, как у самурайши. Она самая сильная и ловкая воительница. Никто ее побороть да победить не может. Единственная слабость – клубочек.
Галка обернулась на ворох одеял, где тихонько спала и сопела Света, утомленная прогулкой.
– Возлюбленный так самурайшу в бою сразил. Отвлек своей пряжей и верх одержал. Хитростью…
– Ой, не рассказывай, я ведь ещё не дочитал, – попросил Мерин, брызгая на Галку водой.
Она засмеялась тихонько и показательно завязала рот на завязочки. Но Мерин глядел хитро, еле сдерживаясь:
– Так она будет в конце с этим пряльщиком?
И рассмеялись оба.
Елена была отстранена, не сдружилась ни с кем в семье. Жила отдельно в избушке на территории поместья. И со Светой время не проводила почти. Только если Галка в гости наведается.
– Ты ей нравишься, – говорила Гала, передавая дитя в руки Жар-птице. А та в ответ только морщилась. Держала ребенка скорее из вежливости, чем из лютого желания.
– Бывает…
Галка видела, как неуютно Елене. Как тяжело в новом месте, в новом времени с чужими людьми.
– Тебе не нравится? – спрашивала Гала.
– Нормальный ребенок.
– Да я не про это. Тебе плохо здесь? Ты вольна уйти, если хочешь.
– А куда я уйду? Из своего мира меня выдернули насильно. А в этом мне нет места. Как и всякому уроду. Все вынуждены особенности прятать. А мне свои как скрыть?
– Мне твои крылья нравятся. И Стрекозочке тоже. Видишь, с каким восторгом глядит?
– Ага, я уже которую сорочку сожгла нечаянно. Хорошо, у вас хоть хаты нашлись не из дерева, а камня. А то все бы здесь спалила.
Галка рассмеялась. И Света захохотал тоже, хоть и не ведала причин веселья.
Елена тогда мягко улыбнулась, но поспешила ребенка отдать.
– Руки затекли, – пояснила она.
Поднесла к лицу крыло свое, выбрала перышко поаккуратней и мягко вытащила. Подула, остудила и пощекотала носик Свете. Вручила как подарок.
У ребенка аж глаза черные сетчатые загорелись, с интересом перо разглядывать стали.
– Она своих крыльев лишилась, – печально отозвалась Гала. – Вырвали при рождении. Я себя корю, была возможность заступиться, но я упустила. Жаль.
Елена хмуро поглядела. Задумалась.
– Пошли, – приказала она.
Вывела на пустырь. Размяла лопатки. Повертелась, разогрела мышцы и глянула игриво:
– Готовы?
– К чему? Подожди…
Высокая сильная Елена легко на руки подхватила их. Галка только Свету крепче к груди прижала.
Жар-птица на пробу взмахнула крыльями, напружинила колени и взметнулась в небо.
Пыль поднялась. Ветер в ушах захлопал.
Галка вскрикнула испуганно и весело, укрыла рукой уши ляльке. Сжалась вся, зажмурилась.
А Елена величественно и мощно крыльями громоздкими махала. Застыла в небе и улыбалась гордо.
– Я думала, у тебя руки затекли, – улыбнулась неловко Гала и только крепче сжала ребенка.
– Не отворачивайтесь, глядите. И не жалейте больше, что крыльев нет, – смеялась Елена.
Вид был захватывающий. Кровь стынет в жилах.
Никогда ещё сосны-великанши не были такими крохотными щетками. Столпились мелко и кучно внизу, будто крохи какие. И не поверишь сейчас, что они высотой тебя превосходят десятикратно.
Лес как ковер разложился, пушистый, густой, далёкий и плоский. Зеленел сочно, лучи света отражал задорно. Поблескивал на Жаре.
А пруд. Отсюда, с высоты не пруд, а так – лужа. И Мерин в нем как муравей, как малёк. С ноготок размером.
Если оторвать взор от земли и перед собой поглядеть, горло сжимается, холодеет что-то внутри. Так пугающе и великолепно одновременно. Облака наседают, грозят поглотить своей белесой молочной массой. Небо ближе не становится, давит и вместе с тем растерянность дарит.
И голова так кружится. Словно в эту синеву упасть можно и тонуть не на дно, а в небо.
У Галки от восторга, от чувства полета буря эмоций захватила.
А Света только и глядела, рот распахнув и зрачками своими огромными двигая без конца. Не испугалась нисколько.
Елена, громко хлопая, искры испуская, разогревая и накаляя крылья, пролетела круг, огибая все поместье.
И планируя, медленно снижаться стала.
Быстро, уверенно. Приближая неминуемо землю и такие далёкие картинки мест. Словно возвращая обратно в реальность.
Послышались знакомые запахи, звуки, неслышимые в вышине. И возбуждение непокидаемое от полета, в пружинистые ноги отдавалось, когда Елена поставила их на землю.
– Не переживай и не жалей ни о чем, – попросила Елена. И изнутри будто сжирали ее собственные мысли, переживания.
Но Галка не решилась спросить какие, не смогла.
– Ты спасла уродку. Вытащила из храма, – задумчиво отозвалась Елена, и непонятно было, о ком она говорит. – Только очень смелая галка решит лезть в гнездо ястреба. И хотя бы за смелость я тебя благодарю. Но зачем все это я уже не понимаю…
И ещё сильнее нахмурилась Елена, сложила крылья ещё нагретые рыжие и поплелась в хату свою. Оставила Галку одну, обеспокоенную.
Зачем?
Зачем она Свету взяла, Елену?
Ради благополучия.
Для жизни счастливой и спокойной.
А ещё чтобы жар великий унять, чтобы жертву принести.
Галка поглядела на своего ребенка. Стрекозочка все это время цепко пёрышко в руках держала, улыбалась глупо.
– Рожает!
Крики слышались издали, Галка уловила их своим собачьим слухом.
– Хозяйка рожает!
Галка примчалась мигом. Все толпились у покоев Евы. Волновались, перешептывались. Не давали пройти.
Рада Адовна в жутком врачебном наряде походила на мясника или душегуба: в красной рясе, жёлтом кожаном переднике с намордником и платком для защиты от крови. И инструменты, что она в руках тащила, спокойствия не навевали.
Прошла через толпу, как нож сквозь масло, скрылась за дверью к Еве и все. Тишина. Все замерли.
Галка захотела следом. На цыпочках двинулась, только Влад ее за шкирку схватил.
Сам стоял послушно, ждал, терпел и Галке велел. Приложил палец к губам, призывая к тишине, и мрачно уставился на дверь. Вслушивался.
– Я войти хочу, вдруг ей там одной страшно, – шепотком попросила девушка.
Но Влад оставался непреклонен. Замотал головой.
– Она запретила беспокоить, говорит, не хочет, чтобы мы запомнили ее такой, если что не так пойдет.
– Глупости. А вдруг ей поддержка нужна? Да и что пойти не так может?
– Тише.
