Галина Муратова
Код Независимости
Птах !
У Вовки было так много жизни, что он не знал, куда потратить время этой самой жизни. Свободное – оно казалось ему обузным и скучным, сильно тяготило его, двадцатилетнего молодого человека.
Он донимал всех вопросами о смысле этой жизни, от него отбивались как могли – кто иронией, кто сарказмом, кто отшучивался.
А Вовка злился на невнимание к себе, случился, в результате, мрачным нахохленным типом, не вызывающим никаких симпатий у окружающих.
Сегодня мать пристала к нему с просьбой, ей нужно было на рынок. Это был особенный какой-то день в её непостижимом нравственном календаре, когда надо было отпустить птиц на волю. А для этого их нужно было сначала купить на птичьем рынке, доехать до ближайшего парка и только там выпустить из коробки.
Сколько Вовка помнил себя, в семье в этот день выпускали пернатых. Пока Вовка был маленький, то ему давали в руку птичку, и он ее выпускал в открытое для этого окно, хотя на улице было еще довольно холодно.
Вот и сегодня мать растолкала его в теплой постели и попросила очень робко – съездить с ней за птицами.
Вовке было тошно и зло от её тихой просьбы, но отказать он не посмел почему-то, и они поехали.
Самое странное, что дивило Вовку, всю обратную дорогу до парка, птицы в коробке сидели тихо-тихо. Будто понимая, как хорошо решится их судьба. Хотя в коробке их было не меньше пятнадцати особей.
Но сегодня случилось непредвиденное. Один птах с красной грудкой было взлетел со всеми, но будто споткнувшись о дерево, упал и побежал по талому снегу.
Вовка рванул за ним, поймал. В ладони громко стучало что-то – Вовка даже представить не мог, что так может громыхать сердечко тощей маленькой птички.
Делать было нечего. Птаха засунули опять в коробку и повезли домой.
Вовка, еще оглянувшись, увидел, как выпущенные только что птички, весело чирикая, купались в ближайшей подталой луже. Старательно так купались.
Так птах стал жить в семье.
Купили клетку побольше, вернее самую большую, которая только нашлась с кормушкой, поилкой и всякими жердочками.
Вовка с унылым ворчанием и сильным недовольством, приволок эту клетку из зоомагазина. Она оказалась тяжелой и отбила ему сильно ноги, пока он тащил ее.
Снегирь был запущен в свой дом. Ему было насыпано семечек, налито воды в поилку и ванночку, чтобы тоже мог купаться, как те в парковой холодной луже.
Мать все хлопотала, устраивая птаха поудобнее, а Вовка быстро остыл к этому зрелищу.
“Загадит всё”, – только и подумал он о случившимся событии.
Он ушел к себе и забыл о птахе напрочь.
Не тут-то было. Утром мать сказала отвезти птаха ветеринару.
Вовка, ворча недовольно, подошел к клетке, и вдруг услышал короткий гортанный звук, на который он почему-то тут же ответил.
– Привет?
Снегирь выдал короткое, но очень выразительное чириканье.
– Не волнуйся, все будет хорошо, – поддержал разговор Вовка.
Ветеринар нашел, что птица просто очень замученная, прижег ей перекисью ранки под крыльями, прописал клюкву и семена. И они благополучно вернулись домой.
Причем Вовка туда и обратно доставил птаха в своей перчатке, спрятав на груди под курткой.
Птах оживал прямо на глазах. Оживал и Вовка. Он мог подолгу стоять у клетки Птаха и задавать ему вопросы, выслушивая ответы в стиле рэпа.
Вовка так и стал называть его – “рэпер”.
У рэпера был прекрасный аппетит, он обожал купаться, и надо сказать, что Вовка без всякой брезгливости чистил и мыл посуду в его клетке.
Птах стал вылетать на короткие дистанции по комнате. Расстояния были с каждым днем все длиннее. Птах явно окреп.
Вовка теперь вставал рано, бежал в комнату с клеткой, плотно закрывал за собой дверь. И там велось таинственное общение, нарушать которое не смел никто из членов семьи.
Иногда Вовка брал у матери саговый веник и катал снегиря по дому. Тот важно сидел на венике и внимательно осматривал пространство вокруг себя.
– Может пора выпустить? – предложила внимательная матушка.
– Рано еще. Слаб! – возражал Вовка, ставя свой диагноз.
Вовка знал, о чем говорил. Уже неделю он держал клетку и форточку в комнате открытой. Давая возможность Птаху выбрать. Улететь или остаться. Но каждое утро Вовка находил Птаха на жердочке в клетке, где он доверчиво спал.
Вовка специально тихо-тихо проходил к клетке, ему надо было успеть к утреннему короткому рэперскому приветствию Птаха.
Тогда день у Вовки был удачливым и звучал исключительно в мажорных рэперских тонах.
Но однажды утром Вовка открыл дверь и заметил, что Птаха в клетке нет, а сидит он на самом краю открытой форточки.
Вовка замер, выжидая.
Птах выдал ему обычное утреннее приветствие и всё ещё сидел на краешке. Внизу шумела улица. Грохотал мусоровоз. В него опрокидывали баки.
Но Птаха это не испугало.
Коротко чирикнув, он вдруг легко улетел.
Еще раз, издали уже, Вовке послышался его короткий трубный привычный уже звук, и всё.
Снегирь улетел. Будто его и не было здесь никогда.
Вовка едва не заплакал, но почему-то выбежал на кухню, где у плиты на посту своем каждодневном была мать. Он обнял ее и сказал:
– Птах уже здоров! И умчался.
Мать заахала, прибежала к клетке, чтобы убедиться в её пустоте.
Это же счастье! – сказала она тихо.
И для Вовки вдруг все свободное пространство залито было этим счастьем улетевшему на свободу Птаху, и счастья было так много – и в комнате с опустевшей клеткой, и за открытой форточкой, где всё еще грохотал мусоровоз.
Вовке еще показалось, что он услышал короткий чудесный звук, издаваемый Птахом, привычным и милым. Но это уже было вряд ли. Недалеко был Летний сад, а еще ближе – Михайловский.
И это – тоже было счастьем. Для Птаха. И смыслом. Вовка это теперь хорошо понимал.
Вовка сел завтракать, но на всякий случай форточку в комнате не закрыл.
“Кто их знает, этих птиц?” – так подумалось ему, и он окончательно успокоился.
Яркая тетрадь,
21 января 2022
Скерцо
Весь во гневе, Димон выскочил из подъезда и выбежал на бульвар. Он чувствовал себя отбивной, которую сунули во фритюр, предварительно обваляв его в муке. Так кипело его нутро гневом.
Утром он зашел к соседу, который не дал ему спать в законный его выходной день. Сосед занимался стэпом с утра до ночи. С перерывом на холостяцкий короткий обед или завтрак.
Но сегодня он был видно совсем не в духе, он стучал металлическими своими набойками громко и настойчиво, будто по голове.
Димка не выдержал и позвонил к нему в дверь. Сосед открыл сразу, будто поджидал Диму.
– Ну, что вы делаете? Как можно, в такую рань? – с укором произнес Димка.
Наглый сосед, не прерывая своей чечетки, ответил:
– Дурь из башки хорошо выбивает. Хочешь, научу? – и закрыл дверь перед Димой.
Вот в такой кипящей обидой злобе на этого чечёточника, на которого видно управы было и не найти, Димон шел по бульвару, пиная ногой отколотые дворником льдинки на почти чистом тротуаре. Бульвар был безлюден. И только на скамейке вдалеке Дима увидел сидящего тигра, с ушками круглыми и хвостом. Он сидел по-человечески, хвост – рядом на скамейке, и что-то ел. Тут же стояла бутылка с водой.
Димон не сразу понял, что это – обыкновенный рекламщик местного торгового центра, в комбинезоне, состряпанном под шкуру тигра.
Димон поддел с досадой очередную льдинку и пнул её подальше. Она отлетела прямо к скамье и ударила тигра в ногу. Ряженый тут же вскочил, и не выпуская шаурму из рук, протянул Димону яркую рекламку.
И Димон взорвался:
– Вы что тут сюрр разводите всякий?! Сидишь здесь тигром, людей с сознания сбиваешь, – он выхватил рекламку и тут же порвал её, бросил в урну обрывки и пошел дальше, не оглядываясь.
Димон шел и думал о том, куда это катится человечество. Один, спасая себя от похмелья, чечетку бьет сутками, другой тигром сидит, ест и пьет по-людски, как будто так и должно быть. Димон все футболил колотый лед и шел под руку со своей угрюмой думой. Обожал её, угрюмость, как лучшее качество возможной в его жизни дамы. Кстати, отсутствие её, этой самой дамы, делали Димона ворчуном, грубияном и философом. Он всегда оправдывал свое возмущение по поводу непорядка этого мира.
Вот льдинки эти на бульваре, накололи и бросили. Мешают ровно ступать. Так и язык прикусить можно. Все еще угрюмо ворча и играя льдинками в футбол, он дошел до конца бульвара и очень жаль, что он ни разу не оглянулся.
Он увидел бы, как тигр-рекламщик после его ухода быстро убрал шаурму, спрятал бутылку с водой в большой карман комбинезона и сиганул прямо через ограду, рванул на свое рабочее место у торгового центра.
Он был явно напуган неожиданной яростью прохожего. И может он испугался незнакомого ему слова “сюрр”. Как бы не случилось чего, на всякий случай он покинул уютную лавочку на аллее. И стал приставать со своей рекламной мишурой к редким еще прохожим.
Димон чуть было успокоился. Ничего, он найдет на чечетника пресс, мало не покажется.
Навстречу Димону на аллею вышло семейство. Впереди бежало дитя, годов трех от роду, с пластмассовой тарелкой-ледянкой в руках.
Девчушку сильно заинтересовали льдинки, которые уже сияли, светились навстречу восходящему из-за домов солнцу. Она поддевала тарелкой этой, совсем по-дворницки, звенящую ледяную крошку и весело подбрасывала ее вверх, на всю силу своих детских рук.
Димон не сразу понял, что надо увернуться, и ледяное крошево упало прямо на него сверху, и довольно больно стукнуло по носу.
– Тата, нельзя! Здесь же люди, – крикнула мамаша.
Она была уже довольно далеко от девочки. Они с папой, похоже, шли к своей машине. Звякнула сигнализация.
Димон потер ушибленный нос и сердито глянул вниз на девчушку.
За секунду в голове Димона пронеслись тучей проклятия всем родителям, их детям, внукам и всему людскому роду, от и до всех эр и миров.
Девчушка под строгим взглядом чужого человека замерла чуть и выпустила из рук свою тарелку-ледянку.
Димон рванулся вперед, чтобы обойти ребенка, догнать родителей, и уж он нашел бы, что им сказать.
И вдруг на этом личике, размером с его ладошку, просветилась робкая улыбка, и девочка сказала ему.
– Простите…, – взгляд у нее при этом был внимательный, сочувствующий и много виноватый.
Димон опешил не сразу, а промчался еще несколько метров, пока не почувствовал, как взгляд этой девчушки и её честное “простите” отпечаталось в нем каким-то неведомым ему сургучем, неслыханной еще ему драгоценной печатью.
Припечаталась навсегда и злоба фритюра всего этого дня, жалко пшикнув, погасла.
Димону вдруг захотелось подхватить эту девчушку на руки и сказать ей веселое “Ура!”, это сейчас было самым важным. Он еще не осознавал, почему, но был уверен, что встретив этого детенка раньше, он не согнал бы с лавки уютно там сидящего рекламщика-тигра.
И Димону вдруг захотелось позвонить в дверь соседу чечёточнику и восхититься красивым его степом, таким редким в нынешние дни.
Димон оглянулся.
Но девчушки и её семьи уже не было, только со стоянки отъехала синяя “Ауди”.
Димон постоял еще на бульваре и пошел домой. Он еще раз заметил радужную игру солнца в расколотом навсегда льду, и он подумал, что хорошо, что осколки льда эти здесь вот так лежат. Свободно и красиво. И пожалел, что у него нет этой пластмассовой тарелки-ледянки, чтобы сказать хоть кому-нибудь хорошие слова о прощении. Но тарелки у него не было.
Да и к соседу с его степом, заходить Димону как-то расхотелось. Стало боязно. Оробел, проходя мимо его квартиры. Не так поймут. Да и не хотелось прерывать это ритмичное скерцо чужой радости.
И еще он со стыдом осознал, что когда увидел ту кроху девчушку на бульваре, еще не знал, что в этом возрасте дети умеют уже говорить.
И еще он с какой-то безнадежностью осознал, что семья эта – люди приезжие. Местные по бульварам в такую рань не ходят.
И девчушку эту увез навсегда синий автомобиль, марки “Ауди”.
И Димон тихо произнес своё запоздалое “Ура”. Но его никто не услышал. Только воробьи испуганно шмыгнули с ближайшего дерева.
Стеганая тетрадь,
24 января 2022
Моё
Река была вся в рыбацких лунках, как в чьих-то поцелуях. Теплых и весёлых. Будто продышали эти рыбаки теплым своим дыханием.
Даша улыбнулась этому своему сравнению. Здесь в центре моста ей хорошо были видны спины в тулупах и, будто выкованные навсегда, согбенные их позы.
У Даши чуть замерзли ноги, и она почти побежала вниз, с моста. Зимняя прогулка её закончилась. Осталась суетная ее часть – зайти в магазин и купить что-нибудь из еды. Ей было все равно, что, главное, чтобы заполнить полки в холодильнике и больше не думать об этом хотя бы неделю.
Дарья давно жила одна, быт свой свела к минимуму, а всё больше ходила на разные курсы. Ей было всё равно, какие: иностранных языков, йоги или рисования. Она всё одинаково плохо делала, не преуспевала ни в чем особенно, но зато убивала провалы пустот своего свободного времени и видела во всем этом большую пользу для себя.
В магазине было мало народа, но почему-то очередь застряла у кассы. Какая-то громоздкая старуха заняла все пространство с массой пакетов. От очереди исходила такая злоба и такой тяжелый поток ненависти, что Дарья, не выдержав, бросила свою корзинку и ушла. Не хотелось ей оставлять свое прекрасное настроение после прогулки по великолепию моста, в этом полуподвальчике, в унылой очереди.
Других магазинов на этой улице не было, и Дарья пошла домой, к пустому своему холодильнику, и несла распрекрасный свой настрой, бережно, и так с ним и дошла до своей квартиры.
Облегченно вздохнув, что донесла его, не растратила на какие-то там пустяки. Даша включила чайник, пошла в ванную и включила горячую воду, чтобы под ее теплом отогреть, озябшие еще на мосту, руки.
Потом она не поленилась, нажарила себе из остатков хлеба гренок, налила в прозрачную чашку крепкий, цвета южного загара, чай, включила ноутбук. Пробежала по новостям, скучно, и вдруг она увидела женщину, которая сидела в похожей кухне, за таким же столом, с такими же гренками, и в руках она держала такую же стеклянную чашку с чаем, цвета южного загара.
Женщина о чем-то убедительно рассказывала. Дарья поняла, что это – блогерша, и прислушалась к её голосу, чтобы уловить тему беседы.
– Если вы пришли в магазин и попали в длинную неподвижную очередь у кассы, попытайтесь не угождать плохому настроению, а используйте это время для тренинга. Например, учитесь терпению…
Даша слушала, и что-то ей не нравилось в этой тетке, раздражало амбициозностью и безаппеляционностью своих житейских познаний.
Но больше всего задела Дарью её осведомленность, о только что случившейся с ней очередью в магазине, и её, как раз, Дашином нетерпении и бегстве.
И еще очень настораживало сходство сервировки обоих их столов, с подгоревшими слегка гренками из английского хлеба.
Что бы это могло означать?
Даша выключила звук, чтобы он не мешал ей анализировать это сходство. И очень Даше не понравилось знание этой блогерши о каких-то подробностях её, Дашиной, жизни.
Дарья опять включила звук и тетка сказала прямо ей:
– Сегодня прекрасный зимний день, пойдите погуляйте. Рекомендую посетить мосты. С их высоты особенно хорошо виден город, и река в нем.
Даша нервно рассмеялась этому совету и захлопнула гаджет.
Это было возмутительно, что какая-то блогерша знает о самых лучших моментах в ее жизни, её, только казалось, открытии только ей принадлежащей красоты. Дарья вдруг испугалась, что блогерша скажет и о рыбацких лунках, которые так похожи были на чьи-то поцелуи этой восхитительной белизновой реке. Поэтому так быстро и захлопнула источник информации.
Дарья подошла к окну, она чувствовала себя обокраденной, обворованной и униженной.
Оказывается, её скрытая, в нежнейших нюансах жизнь, может вот так пошло транслироваться какой-то чужой теткой.
Значит, эта её жизнь была поверхностной, неглубокой, легко угадываемой. И ничего тайного в ней и не было.
Даша открыла форточку и смахнула с тарелки на балкон все гренки, для птиц. Потом вылила чай, вымыла свою любимую прозрачную чашку и задвинула её подальше в шкафчик, чтобы уже никогда не доставать, а вынула для своего пользования белую эмалированную кружку. Она надеялась, что уж в эти дни из таких кружек никто из блогерш не пьет.
Потом она решительно надела пальто и опять побежала на мост смотреть на рыбаков сверху.
Они все были на месте. Только новых лунок, оставленных за невезучесть, стало заметнее больше. Они продвинулись в обе стороны, и казалась река зацелованной кем-то от любви и восторга. Казалось, льду не будет конца, как и красоте всего здесь происходящего.
Даже захотелось закрыть руками это свое “поцелуйное” открытие и спрятать его от цепких глаз всех коварных блогерш и других теток, которые своим зазыванием денежных благ, если увидят, не пощадят и эту реку, и эти лунки, и саму Дарью, которая чудом сегодня уберегла от посягательств свою индивидуальность.
А завтра обещали резкое потепление, и лунки станут невидимыми и больше не обозначат для постороннего взгляда весь свой скрытый смысл, который увидела и разгадала Дарья.
А в магазин она пошла, только в очень дальний, огромный супермаркет, в котором никогда не было очередей в кассу. И еще Дарья подумала о том, как она мало отличается и от блогерши, и подобным ей остальным, когда без всякой устали и пессимизма разыскивает даже в обыкновенных рыбацких лунках на реке – высокие смыслы, и находит эти смыслы, пусть это уж как-то и громко звучит. Но говорить об этом как-то неловко. Умолчать хотелось почему-то. И Дарья никому об этом своем открытии грустном не рассказала. Впрочем, она допускала мысль, что это не было какой-то интересной информацией, в силу её шаговой доступности. Мост, он всегда был рядом. Каждодневное его присутствие успокаивало и вселяло надежды, неизвестно пока на что.
А на мосту стояли зеваки и смотрели. Наверное, послушали совета той блогерши, с кружкой чая цвета южного загара.
Даша улыбнулась чуть и неревниво подумала:
“Пусть стоят. Хотя бы какая-то для них была польза”.
Стеганая тетрадь,
29 января 2022
Вакансия
Ничего нет унылее грязного снега. Черный оттенок его на газонах приглушал сильно все впечатление от яркого, зимнего солнца, которое только усугубляло эту унылость. Высокий настрой сбегал немедленно, а Юле он сегодня, этот высокий настрой, был очень необходим. Она шла на собеседование в офис очень известной фирмы и сильно волновалась. Решила пойти пешком, чтобы всё хорошо осмыслить, придумать ловкий ответ на коварные, возможно, вопросы. Одним словом, ей было над чем поразмышлять. И солнце, такое чистое и яркое с утра, внушало некую уверенность и силу.
Юлия, старалась не поддаваться пессимизму от грязноты, бывшего еще, снега, но не убереглась. Обида за его утраченную чистоту уже поселилась в ней, и уже вместе с нею она вошла в тяжелые двери офиса.
На стульях нужного кабинета сидело несколько девиц и женщина секретарской внешности.
Юлия заняла свободный стул и сразу почувствовала себя униженной. Хотя причин для этого никаких не было. В кабинет вызывали по очереди.
Как ни странно, её фамилию назвали почти сразу. И она вспорхнула с места и просто влетела в кабинет.
– Здравствуйте! – с лощеной улыбкой приветствовал её возможно будущий начальник. – Проходите, присаживайтесь.
Он сидел спиной к огромному окну, и лицо его было будто в тени, казалось от этого строго инкогнито.
Юлия подошла к столу и опустилась на еще теплый стул от предыдущего собеседника.
Она взглянул на лицо человека, с которым придется играть в вопросы и ответы. И лицо это показалось ей очень знакомым… Конечно же, это был одноклассник ее. Петька Калашников. И никакой дресс код и безмятежность округлых щек не могли скрыть от нее лицо великого троечника и крайнего ябеды, и подлеца.
Его в школе все недолюбливали и побаивались. Не было к нему доверия, ну никакого. Потом пути их разошлись на десять лет и вот тебе, подарочек.
Юля попыталась сделать вид, что не узнала Петьку, было уже поздно.
Он радостно привскочил в своем кресле.
– Иванова, ты что ли?
И он совершенно искренне обрадовался ей.
– Где раньше работала, семья есть? Замужем?
Вопросы сыпались из Калашникова длинной колючей очередью.
Юлия все молчала, а потом решительно встала.
– Я лучше пойду, – она до отчаянья ощутила неловкость ситуации.
Калашников – напротив.
– Я тебя возьму. Не сомневайся. Сядь, давай чаю выпьем. Или кофе? Или, так уж и быть, коньячку с бубликами, – шутил Петя. – Я помню, как ты любила бублики.
Было видно, что он искренне рад этой встрече и уже одобрил её торжественный финал, походом Юлии в отдел кадров для оформления.
И Юлю это его решительно почему-то возмутило.
Она вдруг, как когда-то в школе, почувствовала резкую неприязнь к Петьке, к его розовым пошлым щечкам, к тесновато-модному костюмчику. Весь он был будто кем-то хорошо загримированным для этой своей должности, и посажен в это широкое вертящееся кресло этого, не по размеру просторного, шикарно обставленного кабинета. И хоть гример оказался вполне профи в своем деле, однако в Петьке осталась главная протезность взгляда круглых глаз и нарисованная улыбка с дорогими имплантантами.
И Юля даже не смогла заставить себя улыбнуться на эту фиктивную готовность радушия.
– Я пойду… Лучше, – сказала она, вставая.
– Я лучше знаю. Ты остаешься. Ты не представляешь, как ты вовремя мне подвернулась. Сработаемся…
У Юли от этих фраз запершило сильно в горле.
– Нет, это слишком для меня. Боюсь, не справлюсь, – она решительно отодвинула свой стул. И пошла к выходу.
– Телефончик хоть оставь, – почти прокричал ничего не понимающий Калашников.
И Юля даже обрадовалась явной тупости Калашникова. Номер телефона был в её резюме. Но она об этом не сказала, несостоявшемуся своему возможному начальнику.
Просто тихо вышла и закрыла за собой дверь. Она уже не показалась ей такой тяжелой. Она легко ушла из руки Юли и закрылась. Правда, сильно стукнув.
Дамы в предбаннике даже слегка встревожились этому внезапному грохоту.
А Юля вышла на улицу, широко и сильно отхватила свежего воздуха, и пошла себе по улице, легкомысленно помахивая пакетиком, в котором действительно лежал бублик, который она купила по пути в нужной булочной, где она всегда по утрам брала свежую выпечку. Она проверила – бублик был на месте, а то ведь бывало в школе Петька воровал из её портфеля. Юля махнула рукой на всякий этикет, она достала этот бублик, и обернув его чуть салфеткой, откусила.
И оценив, что она сбежала от козявочного взгляда Петьки Калашникова, и никогда не станет пить с ним чай с бубликами. И это было уже для неё победой. Она даже на секунду не могла себе представить службу свою при Калашникове, ежедневного контакта с ним и возможного чаепития.
Юля почти бежала по улице, и вдруг обнаружила, что снег на газоне – белый и чистый. Маленький, игрушечный почти, бульдозер урчал и убирал мокрый снег. И от этого оставшийся светился белизной. И его грязноватость стала почти невидимой.
И Юля улыбнулась этому открытию.
И даже то, что она не устроилась на желательную так ей работу, не мешало ей думать с оптимизмом. И уважением к себе. Все она сделала правильно, а работа её найдет. Куда же без нее.
Проходя мимо дорогой ей булочной, она увидела объявление.
“Требуется администратор”.
Юля на секунду остановилась и удивилась. Утром этого клича о вакансии еще не было. Она бы такое заметила, когда покупала бублик.
И Юля потянула на себя знакомую ручку двери. Дверь тихо закрылась за ней. Безо всякого стука и грохота. Еще бы – она была стеклянной. Странно, но раньше Юлия этого не замечала.
Стеганая тетрадь,
14 февраля 2022
