Галина Муратова
Код Независимости
Два Петра
Трава на газоне лежала в обмороке от жары. На улице лениво передвигались люди в сарафанах, шортах, а кто и совсем с голым наглым торсом.
Любаша тоже была в легком сарафанчике и неторопливо шла через длинный мост, на ту сторону реки.
У нее там, на противоположном берегу, не было особых дел. Она просто шла к Петру.
Памятник апостолу был поставлен в парке не так давно, но уже пользовался популярностью у народа. Да такой сильной, что уже дважды выламывали у него из рук кольцо чугунных ключей от входа в рай. Выламывали со страстью, не считаясь с мнением и взглядом апостола. Не считались с видеокамерами. Такое поведение прохожих можно было объяснить или клептоманией или любой другой дикой манией.
Обезключенный Петр становился неузнаваемым. Его признавали то ли за Сократа, то ли за другого известного человека, к нему лезли на колени, хватали за медную его мантию, ведя себя при этом очень нелюбезно. Главное – сделать селфи себя родного на коленках этого огромного старика в сандалиях и мантии.
Отсутствие ключей никого не смущало, а многие и не знали, что они были быть.
Любаша же сильно переживала каждый раз эту кражу. Она любила подойти к апостолу сзади, прикоснуться к его прохладной мантии и постоять так несколько секунд, уловив отсутствие туристов. Это было хлопотным занятием. Урвать свободную минутку из толпы этих жаждущих сфотографироваться и потереть большой палец ноги, который был уже сиятельно отполирован.
В этот раз у апостола были всего две женщины. Они с интересом рассматривали сидящую фигуру и переговаривались между собой.
Любаша хотела прикоснуться привычным жестом к мантии, но тут ее просто вздернул детский визг.
На колени апостола забрался пацаненок, сандалии его скользили и поэтому он верещал, боясь упасть с коленок монумента, хватаясь за лицо и нос апостола.
Любаша просто подпрыгнула от возмущения.
– Вы знаете кто это? – спросила она у теток.
– Нет…, – растерялись они от Любашиного кипящего возмущения.
– Это! Апостол! Петр! – отчеканила Любаша.
Она была уверена, что женщины тут же стащат мальца с коленей апостола и призовут его войти в берега пристойного поведения. Но тетки стали с каким-то азартом фотографировать мальчонку. Много-много. И в разных позах. Самых панибратских в отношении к апостолу.
Любаша хотела сделать им замечание, но однако, неожиданно для себя, увидела, что Петру изваяли новые ключи. И сильно и надежно, они были приварены кольцом в руке. Шов сварки был хоть и сильно грубым и каким-то самодеятельным, зато не оставлял шанса воришкам.
– Это апостол Петр, – неожиданно для себя почему-то улыбнулась она чужим теткам. – Видите, вот ключи от рая.
– Да, конечно! Вот мы темные дурехи из тундры. Ключи от рая. Ну конечно же, это Петр.
Пацан сидел всё еще на памятнике, бесцеремонно держась за его лицо. Любаша все ожидала, когда же они стащат этого вурдалака на землю. Но тетки вместо этого запричитали совсем о другом.
– И у нас – Петр. Петя. Это твой тезка. Надо же! Петр.
Мальчик обрадовался услышанному и совсем уже старался обнять за шею апостола по-братски, так, по тезкости.
– А мы-то еще думали, что нас так потянуло сюда? А это Петр. И у нас Петя.
Они еще принялись фотографировать мальчишку.
Любаша с досадой отошла от теток. Ей так хотелось схватить за шкирняк этого непоседу, стащить с памятника и объяснить и ему, и его родственникам, что так нельзя.
И тут она услышала:
– Спасибо вам, девушка. Просветили.
Любаша ушла, не оглядываясь. Настроение у неё было вконец истерзано этим некорректным семейством. И вдруг она поняла, что за этой полноправной вольностью стоит своя правда. И она была повыше рангом, чем умение себя вести с достопримечательностями. Они сразу поняли, почему их потянуло к этой сидячей статуе.
А Любаша хоть и ходила сюда частенько, не могла сформулировать своей тяги. Хотя ей нравилась сама поза апостола. Он сидел задом ко всем идущим мимо. И только открывался мудрым своим лицом тем, кто, не ленясь, обходил поворот и возвращался к нему. И только тогда мог увидеть его во всех значениях, и с ключами. И даже когда их не было.
И еще ей вспомнилось, как много она объясняла случайным и не случайным людям с фотоаппаратами, кто это, и что означает этот монумент. Потому что на самом изваянии не было никаких объяснений. Стояло только скромными маленькими буквочками имя автора. Он ведь был уверен, что апостола узнают по ключам от рая – это-то известно всем.
И он никак не мог предположить, что ключи эти будут регулярно красть. На память о Великом городе. Сувенир. И Любаша думала еще о том, что воришки эти вовсе не обязательно были Петрами. Скорее – Петрушками, которые нагло взбирались на камни к апостолу. А когда темнело, воровали у него ключи. По крайней мере, пытались.
И Любаша с радостью подумала о крепком сварочном шве на обруче с ключами. Смотрелось это, как надежная защита. Самая надежная.
И успокоившись, Любаша пошла по своим делам, незаметно подняв руку, попрощалась с апостолом. И этот жест был скрытым и нежным.
И что там говорить, она бы и сама забралась к апостолу на колени. Обняла бы его, и тихо пожаловалась на свою неуклюжую жизнь. Если бы она знала, что этого никто не увидит. А так – воспитание не позволяло, и возраст.
Тут на Любашу упали первые капли дождя. Он стремительно набирал силу.
Любаша, подставляя тело под его прохладу, подумала весело, что дождь этот хорош и для монумента апостола. Ведь на мокрую его фигуру вряд ли кто полезет. Побоятся не удержаться на такой скользящей высоте.
И почему-то подумала о пацаненке. Хорошо, что он побывал на коленях апостола. И что она грубо не прогнала его оттуда. Всем распорядился правильно дождь.
Золотистая тетрадь,
18 мая 2022
Глаза
Сын, когда еще был первоклашкой, сказал о девочке, в которую был влюблен: “У нее такие глаза, которые рисовать хочется”.
Юле это его детское суждение сильно запомнилось, и она, когда сын уже вырос и учился в художественном училище, в каждой из его подружек старалась быстренько рассмотреть глаза. Не такой ли они волшебной красоты, которую сын захочет сначала нарисовать, а потом и оставить себе оригинал.
Она по старой своей материнской привычке всё еще заходила в отдел мягкой игрушки ближайшего “Детского мира” и подолгу бродила там, борясь с искушением купить кого-нибудь из плюшевых зверушек.
На этот раз искушение её было мигом раздавлено великолепием огромного кота с зелеными глазищами и длиннющими усами. Кот был мягкий, и уютными всеми частями просто прирос к ней. Не оторвать.
Уже расплачиваясь на кассе, она пожалела о своем приобретении. Кот ей был совсем не нужен, и более того – он мог сильно усугубить тесноту в их маленькой двухкомнатной квартирке.
– Опять, – только и сказал сын, не одобрив её привычку.
Она пристроила кота на диван между подушек, расправила ему уши и усы. Посадила поудобнее, вытащила пушистый хвост. Такая поза кота выражала покойное радушие.
“Похоже, кот приживется”, – подумала Юля и пошла на кухню сообразить скорый обед.
Вечером ей надо было на ночное дежурство. Она часто оставалась работать в ночь, так как была свободной уже женщиной без маленьких детей.
Да, сын вырос, и вот сейчас помахал ей издали рукой. Болтал с кем-то по телефону. Ей очень было интересно, с кем это он там так ласково разговаривает, подвигая ее на примитивную материнскую ревность.
Она сделала паузу перед тем как открыть дверь и сын, заметив это, подошел проводить.
– Ко мне придут? Разрешаешь?
Она поцеловала сына, как бы соглашаясь. И сдержала себя, не спросила ни о чем. Хотя очень хотела.
На работе ей очень хотелось позвонить домой и по голосу сына легко понять состояние его настроения. Но она почему-то себя сдержала. Но случилось так, что хозяин пришел почему-то совсем рано на службу и отпустил ее разом домой. Юля, обрадовавшаяся свободе, побежала домой. И удачно быстро подошел автобус, и уже она открывала дверь своего дома, своей двухкомнатной крепости.
Стараясь не разбудить сына, она прошла на кухню, включила чайник. Потом зашла в ванную комнату, как вдруг замерла на порожке. В ванной всё было не так. Её косметика на полочке была сдвинута, уступив место какому-то тюбику с кремом. Банное полотенце было небрежно брошено на край ванны.
Юля сорвалась с места и быстро, не стесняясь, открыла дверь в комнату сына.
То, что она увидела подтвердило ее мрачные догадки.
На сынином диване, с самого краешку, лежало блондинистое существо, укрывшись одеялом. Рядом лежал совсем без одеяла её Павлик. Оба спали.
Юля смотрела на наглую парочку и думала, как бы разбудить их погромче. И она сказала страшным материнским голосом:
– Подъем!
Беловолосая голова с трудом приподнялась, а потом, испуганно подскочила над подушкой.
Павлик тоже проснулся, и ничего не понимая, стал тянуть одеяло с девицы на себя.
– Подъем! – еще раз боцманским голосом приказала Юля.
Она вернулась на кухню, куда почти сразу пришел и Павлик.
– Она добрая, и ты не сердись, – сказал он и нежно обнял ее со спины.
Юля отстранилась от сына. Она все еще переживала увиденное.
В коридоре что-то зашуршало, затопало. Там собиралась уходить гостья.
И вдруг Юле захотелось увидеть её поближе. Она понимала, что не совсем права и возможно обидела сына своей грубостью. И она тоже ведь хороша. Сразу в койку. И вдруг Юля увидела кота, купленного накануне.
Он сидел на диване и зелеными своими глазищами, казалось, весело наблюдал за происходящей драмой.
Юля схватила его на руки и побежала в прихожую. Девица стояла еще там, медленно застегивая пуговицы на пальто.
Юля вручила ей игрушку.
– Вот! Это вам! Не обижайтесь!
Девушку было почти не видно за громоздкостью кота, но Юля всё-таки успела рассмотреть ее глаза. Это были обыкновенные, ничем не выдающиеся глаза. И Юля почему-то сразу успокоилась.
– Спасибо, – услышала она. И увидела, как одобрительно улыбнулся ей сын.
Он пошел проводить гостью, а Юля, глядя на пустующее от кота место, подумала в удовольствии полном, что он так неожиданно пригодился. А еще она почему-то с той же радостью отметила, что у подружки этой были не те глаза, которые хотелось рисовать. Это уж точно. Она бы увидела. Значит можно было ни о чем не беспокоиться, а идти на кухню и жарить сырники на завтрак. Сын скоро вернется. Она ведь успела дать ему денег на такси. И Юля привычным жестом поставила сковородку на плиту. Сын и правда, скоро вернулся.
Пока он ел сырники, Юля убирала в ванной. Она бросила все полотенца в стирку, выбросила тюбик с кремом, который остался от визитерши…
Вернувшись на кухню, она спросила:
– Не обиделась?
– Ты своим котом произвела фурор.
Юля только пожала плечами.
“Откупилась”, – подумалось ей.
Она по бодрому тону сына поняла, что была права в своем предположении по поводу гостьи. Сын, казалось, уже забыл о своем маленьком приключении. К Юле тоже вернулось хорошее расположение духа. Она знала, что девицу эту не увидит больше. Как и кота. Кота было немножко жалко. И Юля, устыдившись несколько своей этой скупости, включила стиральную машину. Музыкальное курлыканье которой всегда успокаивало и будто докладывало о прочности её дома.
Золотистая тетрадь,
28 мая 2022
Браво
Ее привычный мир остывал стремительно, как выключенный утюг. Не спасали его мелкие ритуальчики по утрам: как варка кофе, монотонный звук телевизора. Но в это раннее утро рутину эту нарушил звонок телефона. Плаксивый голос далекого молодого человека назвал её бабушкой и сообщил, что он в больнице.
Дальше Екатерина слушать это не стала, повесила трубку и зевнула. Это звонили мошенники. Тоже их звонки стали скучными и однообразными. Им очень хотелось её обмануть, а она не давалась. Такие кошки-мышки. Они обязательно звонили хотя бы раз в неделю и покушались на её материальное благополучие. Они знали ее домашний телефон, но ничего не знали о ней. И это её радовало. Она уже снисходительно относилась к этим наглым звонкам и как можно быстрее клала трубку, прерывая ненужную эту связь.
Екатерину слегка конечно раздражало, что чужие люди знают о ней что-то и более того, видят в ней какой-то неисчерпаемый денежный источник.
Назвал этот звонивший её “бабушкой”. Никому она не бабушка. Внуков у нее не было, как и не было детей.
Умудрилась прожить свою жизнь в горделивом одиночестве. И всегда боялась, что её обманут. Соврут, привлекут и бросят. Но ничего такого не случилось. Никто её особенно не домогался, не стремился к союзу с ней. Хотя она была обладательницей оригинального личика и смышленого ума. Пошла в учительницы. Но с детьми не сложилось. Не любила она детей. Поэтому ушла на чиновничью службу. И забылась в ней.
Очнулась уже на пенсии и в каком-то другом, некабинетном, мире. И он-то ей совсем не понравился. В этом мире она чувствовала себя невидимкой. Невидимой для окружающих. Они шли как бы сквозь нее. Даже не сворачивая в сторону, чтобы обойти её. Это она сама уворачивалась от столкновения.
Екатерина долго не понимала, отчего это так с ней поступают прохожие. Потом однажды увидела свое сутулое отражение в зеркальной витрине и не узнала себя в старой, в широком плаще, женщине. Ей как-то стало жалко ту, в отражении, но здесь, на тротуаре, где вовсю бурлила яркая жизнь, она ни в ком не вызывала чувства жалости. Ее просто не замечали, или обходили, как выбоину на асфальте.
Екатерине вдруг подумалось о том, что жаль этот тревожный утренний звонок был обманом. Было бы здорово, если бы это действительно был ее внук. Даже, если бы в больнице. Она представила, как поехала бы к нему со всякими вкусностями и утешала бы его, и с врачами поговорила. И мало ли чем она смогла бы помочь. Но действительность в виде звонка в дверь привела Екатерину в действительность. Она пошла открывать дверь. Открыла смело, не спрося “кто”.
На площадке никого не было. Екатерина посмотрела вверх по лестнице, вниз. Была полная тишина. Никого. Екатерина вернулась в дом, закрыла дверь и усмехнулась.
“Какое-то утро обманов”, – сформулировала она.
И сразу же огорчилась. Захотелось пойти куда-нибудь переключиться на что-нибудь, более приятно впечатлиться.
Екатерина привычно застегнула милый свой плащ, взяла сумку. И вышла из дома.
Утро было розовым. Солнце, заспанное еще, недавно вставшее, подавало жизнь в розовом цвете.
“Тоже в обманном“, – подумалось Екатерине.
“Разругался, рассорился весь мир зачем-то”, – Катя разочарованно пожала плечами и не стала думать дальше о серьезном.
И вдруг навстречу ей из-за угла вышел сосед. Он тяжело нес свой живот, обмахивался шляпой. Соседу было жарко. Пот струился по его роскошным бакам. Сосед был хоть и толст, но пижон.
Он сильно обрадовался, увидев Екатерину. Остановился и сразу же попросил денег.
– Нет наличности. Нужны пару тысяч, выручай.
Катя, как под гипнозом, вынула кошелек.
– Спасибо, вечером отдам.
И сосед легко и быстро отошел, сел в такси и уехал.
В магазин Катя уже не пошла. Расхотелось, да и деньги кончились.
А день только начинался. И что с этим днем делать? Екатерина не знала.
Дома всё было убрано, окна вымыты. В шкафах – порядок. Пыль удалена.
Тут Катю толкнул прохожий, и она поняла, что стоит на середине тротуара и что-то, верно, давно стоит.
Она встряхнулась, и пошла себе вперед, вглядываясь в лица прохожих. Это было удобно, потому, что они на нее не глядели вовсе.
И вдруг она увидела, что навстречу идет звезда театра и кино, заслуженный и народный актер. Он шел очень медленно, опираясь на трость. Он был худ, сутул и слаб. И никто не узнавал его здесь, в этом новом мире. Будто и ему было неловко от своей старости. Да и сама Катя с трудом узнала знаменитость, старость редко кому к лицу.
Проходя мимо, Кате очень захотелось низко поклониться ему и сказать “Браво” или “Спасибо”.
Он был уже рядом, но Катя поняла и почувствовала вдруг состояние страха, исходившего от старика. Страха, что его вдруг узнают. И шляпа, и темные очки. Он не хотел, чтобы его увидели и узнали в этой дряхлости.
И Катя, сдержав себя, прошла мимо. Более того, она старательно смотрела вниз, чтобы не оскорбить актера своим любопытным взглядом.
И ей показалось, что он был благодарен ей за это.
Впечатление было таким сильным, что Катя вернулась домой. Не пошла гулять, а в который раз стала шуршать барахлом в шкафу. Включила телевизор. И по странному стечению обстоятельств показывали фильм или спектакль с участием Героя, встретившегося ей сегодня на улице.
“Надо же”, – улыбнулась Катерина и поклонилась низко его изображению и сказала “Браво”. Она не боялась огорчить его никаким своим панибратством или навязчивостью.
Екатерина прошла в комнату, где было утреннее окно, через которое солнце с первого своего появления, заливало стены этого скромного жилья, будто это было то местечко, для которого оно восходило.
И Катя открыла ему окно.
Золотистая тетрадь,
1 июня 2022
Проездом
Вооруженный против этого невнятного мира приобретенной глухотой и врожденной глупостью, Константин Ильич чувствовал себя совершенно защищенным от всякого несовершенства этого самого мира.
Родня его не жаловала за глупый и злой его нрав, а он искусно притворялся, что ему эти семейные радости совсем ни к чему, и чтобы отпугнуть новых родственничков от своего ладного бревенчатого дома на окраине города, он притворялся и переспрашивал всякую фразу по многу раз. Родственники сдавались и уезжали. Успокаивая себя обидными для деда Кости словами: “Совсем дурак! Глухомань!”
А дед Костя и впрямь думал о них тоже самое. Неужель эти дураки не понимают, что дом свой он не станет завещать никому из них? А пусть, после его ухода, передерутся. Все! Дружно.
Но в это утро деда разбудил нежный стук в дверь. За дверью он обнаружил женщину с ребенком лет пяти-шести.
– Чего тебе, дочка?
Женщина быстро и странно стала объяснять, что хочет снять комнату.
– Что, что? – переспросил Константин Ильич.
Он слушал женщину. И слышал ее отлично. Но медлил с ответом и потому еще раз сказал:
– Погромче.
Женщина, приструнив крепким жестом руки заскучавшего сынишку, опять стала повторять свой просительный текст.
Константин Ильич дослушал её и вдруг сказал неожиданно для себя:
– Заходите.
Женщина так быстро впихнула впереди себя сынишку и закрыла за собой дверь.
Константин Ильич сел на стул в коридоре, но пригласил гостью сесть.
– А почему ко мне? – спросил он.
– Да соседи посоветовали, сказали, что вы хороший человек.
– Что-что сказали?
Женщина повторила фразу о хорошем человеке прямо ему в ухо.
– Не ври. Не могли они обо мне такое сказать.
Потом он включил чайник и предложил:
– Садись и всё рассказывай. Только погромче.
Константин Ильич заставил почти кричать визитершу. Он давно знал, что лгать громким голосом неловко. Прокричать вранье не каждый сможет.
Так они стали жить в одном доме. Гостья назвалась Лилей. Константин Ильич долго смотрел в её паспорт, потом нехотя вернул.
Женщина приехала с юга, сбежала от мужа и его подлости. Именно так она и сформулировала. Дед Константин отвел им комнату на втором этаже, с окном в сад.
Он всё еще пытался остановить женщину и назвал немыслимую цену за свое бревенчатое жилье. Лиля только согласно головой кивнула.
Так началась их совместная жизнь, вернее жизнь под одной крышей. И всё было вроде бы путем, но старика смущало то, что Лиля сидела целыми днями дома, с небольшими перерывами на магазин и обед. Она сидела за столом и все писала и писала что-то.
– Ты бухгалтерша что ли, столько бумаг?
Лиля ничего не стала ему объяснять, а только жестом приказала не мешать ей.
Константин Ильич послушно отстал и других вопросов уже не задавал. За съем комнаты он с нее получил. Ну, и пусть себе живет. И пацан у нее тихий такой. Сидит с телефоном и ни на что больше не реагирует.
Однажды Константин Ильич подсел к Лилиане и вдруг признался, что он – глупый человек. Так и сказал, с жалкой извинительной интонацией.
– Я знаю… Я – человек глупый. Но объясни, что ты все пишешь.
– Роман исполняю, – загадочно ответила жиличка.
– Книжку что-ли делаешь? – Константин Ильич уважительно сдвинул глаз на исписанные листы.
Лиля больше не отвечала. Она опять остановила возможный разговор уже привычным для старика жестом “не мешай”. Лиля умело так и строго вскидывала при этом ладошку.
И Константин Ильич отступал.
Атмосфера, которая вошла в дом вместе с этой женщиной обратила этот дом к миру передом. Как избушку на куриных ножках.
Что-то произошло в доме, в нем поселилась какая-то недоступная по торжественности тишина. И Константин Ильич чувствовал эту тишину, и она необыкновенным образом изменила его. Он теперь бродил по дому оберегом этого нового пространства, и до него доходила честь, оказанная кем-то ему.
Константин Ильич преобразился, он перестал греметь кастрюлями и табуретками. Иногда он жарил огромную сковородку картошки, посыпая ее укропчиком, и звал к столу жильцов.
Лилиана съедала свою порцию, не замечая ни вкусности, ни укропности продукта. Хватала большую кружку с чаем и убегала к себе наверх.
Константин Ильич колол во дворе дрова, развлекая тем самым маленького сына жилички.
Дни проходили для всех в тишине и радости.
Константин Ильич хорошо оценил это чувство покоя и принадлежности его к чему-то высокому и ускользающему в его жизни.
Маленький Саша пытался научить его обращению с его телефоном, но старик только отмахнулся и опять признался уже мальчонке:
– Глупый я, увы!
Внезапно вся эта идиллия рухнула в одночасье.
К дому подкатил мрачный толстый джип. Из него выгрузилось всё семейство его сына. Такие же толстые и мрачные.
– Отец, это правда, слухами земля полнится. У тебя живет кто-то.
Константин Ильич сделал вид, что не слышит.
– Мы к тебе на недельку-другую. У нас ремонт.
Сын с семейством прошли в дом. Делово и совсем по-хозяйски.
Сын сразу стал подниматься с чемоданом на второй этаж.
– Туда нельзя! – остановил его резко Константин Иванович.
И тут навстречу из своей комнаты вышла Лилиана. Лицо её было испуганным. Она, с вопросом в огромных ее глазах, смотрела на приезжих.
– Это кто? – спросил сын.
Константин Ильич не удостоил его ответом.
– Не волнуйтесь, Лиля, идите работайте. Это мои родственники. Примчались неожиданно.
– Я сын, – обиделся родственник.
– Здравствуйте! – только и сказала Лилиана и ушла к себе в комнату.
– Деда, это кто? – спросила взрослая его внучка Ира. Но дед был глух и вопроса не расслышал.
– Кто это? – почти в ухо крикнула ему невестка.
– Жена моя, – вдруг неожиданно и спокойно ответил Константин Ильич.
Семейство застыло от такого сообщения. Невестка, думая, что ее не слышат:
– Рехнулся, старый хрен!
– Паспорт показать?
Константин Ильич впрямую и близко подошел к сыну.
– Чаще бывать надо! И я не рехнулся, и я – не старый хрен, – усмехнулся Константин Ильич.
Невестка слегка смутилась, но ненадолго.
Она решительно встала и направилась по лестнице на второй этаж.
– Только попробуй!
Сказал неузнаваемым тихим голосом Константин Ильич и преградил ей дорогу.
Тут уже обиделся сын. Он схватил чемодан и сумку.
– Уезжаем отсюда, – приказал он.
И уже через минуту джип на огромной скорости рванул по шоссе.
Опять вышла из комнаты Лилиана. Она спустилась со своей большой кружкой за чаем.
– А что родственники, уже уехали? – спросила она довольно тихо и робко.
– Они так, проездом.
Лилиан со своим налитым чаем пошла наверх. Опять воцарились покой и тишина, той самой непостижимой высокой пробы, которую так полюбил Константин Ильич за это время.
Ему, правда, было слегка неловко за свою ложь перед сыном. Но почему-то он догадывался, что имел право на эту ложь.
И потом, Лилиана не узнает об этом. Пусть себе исполняет свою книжку. А он посторожит. И еще подумает о фразе, услышанной от жилички, сказанную кому-то по телефону:
“Единица вселенского разума – это слово. Неужели это так трудно понять?” – говорила она таинственному собеседнику.
Тот не понимал, но Константин Ильич тоже не понимал, но хотел поразмышлять на эту тему. А если не поймет, по своей глупости, то будет лишний повод подняться на второй этаж и спросить.
Золотистая тетрадь,
5 июня 2022
