Игорь Озеров
На Калиновом мосту
– Любого таксиста можно сразу в президенты, – заметил Иван.
– Ага. Они при приеме на работу проходят курсы президентского резерва, – добавила, рассмеявшись, Маша.
Куда бы Мария ни собиралась пойти, она всегда одевалась как на самое торжественное мероприятие в своей жизни. Даже совсем не разбирающийся в этом, Иван оценил ее на первый взгляд скромное, но очень изящное короткое черное платье, безупречно облегающее ее стройную, чуть угловатую, почти мальчишескую фигуру. Коротко постриженные рыжие волосы и озорные карие глаза добавляли сходства с молодым парнем. Но врожденная грация и манера двигаться были настолько женственны и сексуальны, что Иван, любуясь ею, сразу почувствовал тех самых бабочек внизу живота.
Маша знала свои возможности и никогда не красилась, чтобы не мешать искоркам, вылетающим из‑под ее ресниц, ослеплять всех вокруг. Она сама была очень открытым человеком и поэтому любила смотреть людям в глаза, пытаясь сразу распознать: свой это человек или обычная сволочь.
– Ты похожа на тонкую хрустальную рюмку: хрупкая, красивая и ранимая, – не удержался от комплимента Иван.
– Поэтому красивые рюмки стараются не ронять лишний раз, – ответила Маша и поцеловала его в щеку.
После той первой встречи прошло три месяца, но Маша так и жила с мужем. То, что сначала считала после их первой встречи правильным и естественным: прийти домой и все рассказать, оказалось не таким уж и простым делом.
Вернувшись в тот вечер домой, она увидела счастливого мужа.
– Я так соскучился, пять раз тебе ужин разогревал. Мой руки и за стол, а то без тебя кусок в горло не лезет, – обрадовался он ее возвращению, даже не спросив, где она была и почему вернулась так поздно.
Маша присела к столу и долго смотрела на мужа. В этот раз смелости все сказать ей не хватило. Не хватило и на следующий день, и через неделю. Каждый раз, встречаясь с Иваном, она обещала ему и, главное, самой себе, что сегодня точно все расскажет. Но каждый раз при возвращении домой ее смелость улетучивалась.
Причина была не только в том, что она не хотела расстраивать мужа, зная, что для него это будет сильным ударом. Ей казалось, что Иван не уверен в том, что готов расстаться со своей свободой.
Кто‑то в своих решениях опирается на логику и факты, а кто‑то больше на свою интуицию и чувства. В отношениях между мужчиной и женщиной не всегда можно определить что надежнее.
Маша не ошибалась, сомневаясь в полной готовности Ивана взять на себя ответственность за ее жизнь. Сам же он говорил себе, что нельзя на нее давить, что она сама должна сделать выбор. Но это было не главным. В глубине души он действительно не был уверен, что справится, что созрел до семейной жизни. Он убеждал себя, что в этом деле ошибаться нельзя ни в коем случае. Ведь решаешь не только за себя. При этом он ни секунды не сомневался, что любит Машу. В том, что эта любовь – самое важное в его жизни.
Вот и сегодня, оказавшись в лифте, Иван первый раз пожалел, что тот едет так быстро. От поцелуев земля уходила из‑под ног и кружилась голова. А когда они залетели в квартиру, то все было как в кино: разбрасывание одежды по полу и прижимание к стенам. В комнате из мебели была лишь огромная кровать прямо напротив окна во всю стену и этого им вполне хватало.
Через час Иван сидел в углу кухни и любовался ее фигурой. Так эротично присесть у холодильника в его рубашке могла только она.
– Ну хотя бы здесь у тебя есть какая‑то мебель. И в комнату тоже давно пора что‑нибудь купить. Что там у тебя одна кровать…
– Мебель на кухне была в подарок к квартире, – объяснил Иван. – Сейчас у меня свободного времени будет побольше, куплю все что надо.
– Тебе, кажется, немного и надо, – улыбнулась через плечо Маша, нарезая ветчину.
– На свете полно вещей, которые не нужны. Представь, лет через тридцать ты спросишь себя: «На что я потратил отпущенное мне время? На покупку мягкого плюшевого дивана, большого телевизора и на бесконечные сериалы о том, как другие люди наслаждаются жизнью…»
– Тебе идут длинные волосы, – перебила Маша.
Иван аккуратно вытащил штопором пробку и разлил по приготовленным бокалам красное вино. Несколько капель из горлышка упали на стол. Маша взяла губку и сразу их вытерла. Потом, так и держа губку, не присаживаясь, свободной рукой подняла бокал.
– Давай тогда выпьем за то, чтобы не ошибиться с выбором! Кажется, мужчина должен вырастить сына, построить дом…
– И посадить дерево, – подхватил Иван. – И потом всю оставшуюся жизнь гордо выпивать под ним с друзьями с осознанием выполненного долга.
– А может это и правильно. Зачем человеку напрягаться со сверхзадачами? От этого болезни всякие, – улыбнулась Мария и сделала маленький глоток. – Я когда много думаю, то потом всегда плачу. Надо просто жить и радоваться.
– Значит, нам многое надо успеть, – он поднял свой бокал, встал, поцеловал Марию в щеку и добавил: – За то, чтобы сбылись все мечты!
– Хорошо, – улыбнулась Мария и, не останавливаясь, выпила бокал до дна, и тут же, чуть поморщившись, спросила:
– Ты не будешь против, если я сегодня к тебе перееду? Мне кажется, мы слишком с этим затянули. Моя мечта быть рядом с тобой. Я могу всю оставшуюся жизнь вот так сидеть здесь и смотреть на тебя.
– Если мы вместе будем здесь сидеть, то кто тогда будет родину защищать? – попробовал отшутиться Иван, чтобы не показать, что растерялся.
Маша поняла, что он сейчас не хочет говорить о серьезном и расстроилась.
– Никакой родины не существует. И даже того Кремля с высокими стенами, о котором ты сейчас говорил с таксистом. Это иллюзия, виртуальная голограмма, – Маша почувствовала усталость, накопившуюся за эти полгода неопределенности. – Наливай еще!
– А что за этой голограммой? – наливая, спросил Иван.
– Ничего там нет. Пыльный пустырь. А на пустыре торговая лавка из фанеры… Ваня, а я тебе совсем не нравлюсь? – неожиданно спросила Маша.
– Ты мне очень нравишься… – Иван вдруг почувствовал: эта девушка самый близкий ему человек и уже было собрался сказать что‑то большее…
– Ну если нравлюсь, то наливай, – она быстро перебила его, – Выпьем за это. Только сегодня говорить про любовь больше не будем.
– А про что будем, – спросил Иван. Его решимость пропала.
– Будем пить и веселиться. Кстати, а почему у тебя скоро станет много свободного времени?
– Я собрался писать рапорт об увольнении. Если ты говоришь что родины нет, то тогда и защищать нечего, – ответил он.
– Тогда давай сейчас еще выпьем и поедем в клуб. Отметим это и потанцуем. Ты как?
– Я не очень люблю многолюдные и шумные места.
– А я люблю. Я же мечтала стать актрисой и сыграть Джульетту. Как ты думаешь, я не очень для этого стара?
– Ей же вроде четырнадцать было?
– Вот так, – театрально надула губки Маша. – Думаешь, мне пора Анну Каренину играть? А я, кстати, могу быть кем угодно, особенно для тебя. По запросу. А запроса то и нет… Ты вот все ищешь свой выдуманный мир. А может твоего мира не существует? Правильного мира, правильных женщин…
– С чего ты взяла, что я ищу какой‑то мир и каких‑то женщин?
– Ну, я же не совсем дура – я же вижу. У меня был приятель, компьютерный гений. Красивый, умный, востребованный, – Маша грустно вздохнула. – И вдруг ушел в монастырь. Сказал, что только там он живет в своем измерении. Когда все мужики спрячутся в своих выдуманных мирах, что нам, девушкам делать?
– Хорошо. Едем в клуб. Только еще выпьем, – согласился Иван.
В клубе было красиво и совсем нешумно. Но пробыли они там недолго. После того, как заказали еду, Маша пошла в туалет, а к Ивану с соседнего столика, где сидела компания молодых ребят, подошел сильно выпивший, очень толстый, потный парень, держа в руках недопитую бутылку виски.
– Вот что, приятель, – сказал он развязанным голосом, растягивая слова, – я тебе бухла шикарного подгоню. Вот, пей, – он с шумом поставил бутылку рядом с Иваном, – а баба твоя пусть к нам идет.
– Ты бы шел на свое место, – сдержанно ответил Иван.
– Ты кому на место указываешь? – взорвался парень. – Ты знаешь, кто я такой?
– А должен знать? – Иван понял, что конфликта скорее всего не избежать и посмотрел на компанию этого приятеля. Двое других за столом были такими же пьяными и вряд ли будут представлять какую‑то угрозу.
– Я здесь хозяин! – продолжал незваный гость.
– Бармен что ли? – машинально спросил Иван.
– Ты охренел что ли? Я не в баре хозяин – я в городе хозяин! И страна эта моя! А ты в ней пыль, грязь на моих ботинках. Поэтому у меня на твою бабу право первой ночи, – он мерзко захохотал противным, пьяным смехом, – на первую, вторую и на все остальные… А ты будешь с ней трахаться, когда она мне надоест и когда моим друзьям надоест. Понял? Но я хороший хозяин и поэтому я ей денег дам, а она с тобой поделится… Если захочет…
Маша ударила пьяного хулигана по голове его же бутылкой совсем без размаха. Стекло было толстым и не разбилось. «Хозяин города» сполз на пол и растекся по нему как мешок с говном. Подскочивших двух других Иван мгновенно положил рядом, постаравшись не нанести заведению большого ущерба.
– Пойдем, – он взял Машу за руку и дал подбежавшей официантке денег.
– Сейчас, – вырвалась она и вернулась к лежащему парню. Покачав его ногой и убедившись, что он в сознании Маша одной рукой очень ловко и быстро, чуть приподняв платье, сняла трусики, а другой включила камеру на смартфоне. – Ну что, герой‑любовник, готов? – спросила она у парня. – Сейчас мы из тебя будем звезду «Ютуба» делать.
– Ты что, сука… У меня отец генерал ФСБ, мне нельзя в интернет… Я найду тебя, если выложишь… Убью, паскуда.
– Ты рот открой и молчи, а то я тебе глаз выдавлю, – твердо сказала Маша и решительно поставила ему на лоб свою ногу в туфельке с длинной шпилькой. Потом быстро нагнувшись и, снимая все на телефон, засунула свои трусики парню в рот. – Считай уже трахнул. Можешь гордиться и сделать рассылку друзьям и знакомым. Чтобы легче найти, тег будет – «сын генерала ФСБ», – потом, повернувшись к удивленному Ивану, улыбнулась ему и пояснила: – Где‑то в кино видела.
От клуба они шли молча. Потом Мария остановилась, положила руки Ивану на плечи и произнесла:
– А ты никогда не хотел уехать отсюда?
– Куда? Здесь наша страна, – ответил Иван, пожав плечами.
– Какая она наша? Тебе же сказали сейчас, – рассмеялась Маша и пошла дальше, – она тех, у кого деньги. И никаких «наших» среди них нет. А значит ты для них лишь возможность заработать. Как обычная дойная корова или баран. А если найдутся бараны с шерстью получше и характером поспокойнее, то они не задумываясь поменяют здесь одних баранов на других.
– Да мы и в другой стране не очень то нужны.
– Чужие люди нигде никому не нужны. А с близкими все же лучше жить там, где теплее и безопаснее. Я не хочу, чтобы моему любимому человеку где‑нибудь в кафе какой‑то подонок воткнул нож в спину.
– Чтобы этого не случилось, у меня есть ты. Будешь прикрывать мою спину. У тебя это хорошо получается.
Глава 6
Три дня Иван с Машей не выходили из квартиры. Из‑за летних белых питерских ночей, вина и секса они совсем потерялись во времени. Поэтому, когда Ивану позвонили и вызвали на работу в Москву, он не сразу сообразил какой сегодня день.
– Ты же хотел уволиться? – Маша, не открывая глаз и не отрывая головы от подушки, протянула руки к любимому мужчине, не желая его отпускать.
– Вот там рапорт и напишу, – поцеловал ее Иван. – Я быстро. В Москву и обратно.
– А билет на самолет с серебристым крылом у тебя есть? – прошептала Маша сонно.
– У меня есть ты, а значит все не так уж плохо на сегодняшний день, – рассмеявшись, пропел Иван и стал собираться.
– Я люблю тебя, – вдруг, окончательно проснувшись, серьезно произнесла Мария и посмотрела на него.
Иван растерялся.
– И я тебя, – машинально ответил он, стоя в дверях комнаты. Потом на мгновение задумался и, решив для себя, что на бегу обсуждать это не стоит, перевел тему: – Ты подожди меня здесь. Я вернусь вечером или завтра. Хорошо?
– Хорошо, – Мария понимала, что ее чувство сильно отличается от того, что испытывает к ней Иван, хоть и называется одним и тем же словом.
* * *
В Москве Контора Ивана располагалась не на Лубянке в известном всем здании рядом с «Детским миром», а в чудом сохранившимся лесу на юго‑западе Москвы. Он приехал чуть раньше назначенного времени для того, чтобы встретиться с человеком, который был его наставником и хорошим другом его отца.
Сейчас для генерал полковника Сергея Андреевича Вахромеева специально сделали целый отдел, главной задачей которого был надзор за Конторскими учебными заведениями. Но на самом деле таким способом его просто и почетно отодвинули от возможности влиять на работу Конторы.
Сергей Андреевич ждал Ивана в своем кабинете. Он утром уже выпил рюмку, помянув всех погибших товарищей. Они погибали в разные месяцы и годы, но в августовские дни он всегда вспоминал ту последнюю операцию, когда они все были вместе и под одним флагом одной страны.
Тридцать лет назад, вечером семнадцатого августа его вызвали с дачи. Уже через два часа он летел в потрепанной сто тридцать четвертой «тушке» вместе со своими бойцами, сопровождая четырех молчаливых товарищей в гражданской одежде. В 23.00 они приземлились на аэродроме в Вильнюсе. И сразу же на трех ждавших их автобусах помчались в резервный командный пункт на окраине города недалеко от аэропорта. Быстро установили связь с командирами крупных воинских частей и довели до их командиров план действий. Никаких вопросов ни у кого не было. Большинство армейских офицеров устали от творившегося в стране бардака. Поэтому без сомнений и даже с радостью каждый приступил к выполнению своей задачи. Потом группа Вахромеева на тех же автобусах выдвинулась в город и спокойно заняла все, что было нужно: здание администрации, Верховный совет, телевидение и ту самую телебашню, вокруг которой зимой устроили непонятный цирк. В общем, все ключевые точки, необходимые для функционирования города.
Никто не осмелился оказать хотя бы видимость сопротивления. Зато было много желающих сотрудничать и ожидающих раздачи новых должностей и хлебных мест.
Советская власть в августе 1991 года в Прибалтике была восстановлена не то что без единого выстрела, но и даже без намека на недовольство подавляющего большинства населения. При желании утром можно было организовать многотысячные демонстрации поддержки с цветами и радостными слезами. Об этом и было доложено в Москву.
Но тут случилось совершенно непредвиденное. Тот самый человек, их непосредственный руководитель, который и послал сюда, повел себя довольно странно и непонятно. Казалось, он ждал совсем другого и был недоволен тем, что задача была выполнена так быстро и главное бескровно. Он начал кричать, как будто не он сам санкционировал операцию, а они все сделали по своей инициативе:
– Что вы там творите? Уходите немедленно! – визжал он истерично.
– Как уходить? Мы же все сделали! Они очухаются, поймут, что мы уходим, и будут нам в спину стрелять. Это же как собаки: всегда нападают на бегущего.
– Мне плевать, как вы будете уходить! Через час чтобы вас там не было!
И совершенно определенно, что кто‑то в это же время пообещал местным оппозиционным «лесным братьям» полную защиту и безнаказанность. Тут же из всех щелей как крысы и тараканы полезли прикормленные из двух рук, Москвы и Вашингтона, провокаторы.
Крысам сказали: «Не бойтесь, вас не тронут. Забирайте все в свои руки». И они, как их учили, прячась за спинами, стали выводить на улицы для прикрытия обманутых людей.
Это было первое явное и открытое предательство, с которым столкнулся тогда еще майор Сергей Андреевич Вахромеев. Предательство с самого верха. Это было самым страшным: не вероятность оказаться в полном окружении, а в том, что те, кто должен защищать Родину, уже не боятся торговать ею открыто.
По дороге в аэропорт их пытались остановить непонятные толпы людей, уже быстро получивший откуда‑то оружие и военную технику. Но на борту самолета все, казалось, было спокойно.
– Кто‑то вас, ребята, хотел здесь оставить. Нам приказали улетать без вас, – сказал второй пилот. – Наверное, решили сделать козлами отпущения.
– И что ж не улетели?
– Русские своих не бросают! – повернувшись из‑за штурвала, ответил, рассмеявшись, командир корабля.
– Ринат, ты же татарин…
– Совсем забыл, – шутливо вскрикнул он. – Ну‑ка, выматывайтесь из моего самолета!.. Ладно, ребята, пора уносить ноги‑крылья. А то если им и ПВО отдали, то могут и сбить. Бортинженер… Гена, у нас спирт остался? На посошок?
* * *
Сейчас на фото в кабинете они еще все живые и, главное, все вместе под одним флагом страны, которой больше нет. Страны, которой они присягали и клялись защищать до последней капли крови…
Первый, кого Иван увидел, поднявшись на свой этаж, был начальник отдела Михаил Калган, отец того самого парня из бара.
– Ты напал на трех наших сотрудников, которые находились на задании. Избил их. А потом еще и выложил это в интернете. Ты понимаешь, сколько статей ты нарушил? – сразу набросился он на Ивана, еле сдерживая себя, чтобы не ударить.
– Я только защищался. А вы плохо готовите своих сотрудников, – отодвинулся от него Иван, – и отвратительно воспитываете сына.
– Ты кого учить вздумал, щенок? – почти завизжал Калган, – Ты просто пыль, ты никто!
– Ваш сынок тоже про пыль говорил, – усмехнулся Иван. – Кстати, трусы ему по размеру подошли? А то могу прислать другие.
– Хамишь, сука, – зло выпалил рассвирепевший папаша. – Смелый? Да ты жив потому, что тебя Вахромей прикрывает. Но ничего… Я терпеливый. Ты главное знай: я всегда рядом с тобой и держу пистолет у твоего затылка…
Через минуту Иван был в кабинете Сергея Андреевича Вахромеева.
– Пугал? – сразу спросил генерал‑полковник и вместо приветствия по‑отечески обнял Ивана. – Раньше его бы уволили с волчьим билетом, а теперь тебе самому придется объясняться.
– Обидно, конечно, но объяснюсь.
– Вся Контора ваше видео уже посмотрела. Сильнее унизить было невозможно.
– Этот парень сам виноват.
– Миша был хороший мужик. Сын для него все… Жена его давно умерла. Да и вообще… Жизнь иногда ломает людей.
– Если любит, то почему так плохо воспитывает?
– Как сейчас что‑то объяснишь – интернет вместо папы и мамы. Но понять, что дело твоей жизни, воспитание сына провалилось – это трагедия. В любом случае, врага ты себе нажил серьезного.
– Одним больше, одним меньше…
– Ты сильно‑то нос не задирай, – осадил его Вахромеев. – Тебя сегодня все ищут. Велика страна, а как хватишься что‑то серьезное сделать, то толкового человека не найдешь.
– Вообще-то, я приехал писать рапорт на увольнение.
– Даже думать не смей! – Сергей Андреевич резко повернулся. – Ты что, меня бросаешь? Страну бросаешь?
– Никого я не бросаю. Я перестал понимать, какую власть я защищаю и на кого работаю. Я в Испании встретил одного…
– Знаю‑знаю, – перебил его Вахромеев. – Мы об этом потом поговорим. У нас здесь сегодня сумасшедший дом. Поступила информация о готовящемся теракте.
– Что в этом необычного?
– Необычен планируемый ущерб.
– А какая цель теракта?
– Цель? – Вахромеев отошел к окну и посмотрел на лес. – Цель – уничтожение почти всего человечества. Так что ты с увольнением не вовремя. Ваня, все более чем серьезно. А сейчас иди куда тебя вызвали, тебе начальство объяснит. И, да… – решил добавить он, отошел от окна и приблизился к Ивану, – никогда не путай власть с Родиной. Знаешь, Ваня, и сильные люди иногда болеют, и страна иногда болеет. А мы – доктора, обязаны лечить.
«Где они берут эти зеленые ковровые дорожки? – думал Иван, шагая по пустому коридору. – Неужели и их из Китая возят?»
Он дошел до приемной, доложил и сел на черный кожаный неудобно‑глубокий диван с жесткой спинкой. И почти сразу его вызвали в кабинет.
Когда‑то в детстве он очень любил фильм «ТАСС уполномочен заявить» про работу советских контрразведчиков. В том фильме свои совещания наши генералы, во главе с любимым Вячеславом Тихоновым, проводили в точности в таком же кабинете. Тот же длинный полированный стол, стулья с высокими, обшитыми черной кожей, спинками, листочки бумаги и карандаши перед присутствующими. И почти все те же портреты на стенах. Новым был лишь портрет руководителя страны и непонятно зачем здесь оказавшаяся «Тайная вечеря» Тициана.
Калган и Вахромеев тоже были здесь.
– …если мы вмешаемся, то все это может кончится грандиозным международным скандалом, – услышал Иван продолжение обсуждения со всех сторон.
– Было же предупреждение и не раз. Никто этих экологов серьезно не воспринял. А за ними были люди серьезные.
– Да все знали кто за кем стоит. В Римском клубе в семидесятых годах наших больше половины было, еще те сталинские кадры. Так что все это нашими людьми и делалось.
– Получается, что та девочка‑ангел из Норвегии, которую кто‑то полгода назад в ООН притащил, была последним предупреждением.
– Точнее – объявлением начала войны.
– Значит война. И если опять раздвинем булки, то от страны не останется даже воспоминаний, – ответил на это незнакомый Ивану человек, сидевший не за столом, а на стульях, расставленных вдоль стены.
– Прекратить обсуждение! – громко приказал сидящий во главе стола руководитель Конторы Владимир Тушин. – Капитан Ясенев, – обратился он к Ивану, – ваша задача отправиться в Китай и организовать… – он на секунду задумался, – пока только слежение за двумя объектами. Их самолет уже готовится к вылету. Мы можем задержать его максимум на час, но все равно они, скорее всего, вылетят раньше вас. Так что спешите. Вам понятно?
– Не очень. Что мне с ними делать?
– Ничего. Смотреть, докладывать и ждать распоряжений. Но сначала догнать и попробовать узнать план их действий.
– Ясно, – удивляясь непонятным формулировкам, ответил Иван. – А за кем надо следить?
– Разве ты еще не знаешь? – удивился Тушин и посмотрел на Вахромеева. – За Чуком и Геком, – сказал он, чуть улыбнувшись.
– Не понял, товарищ генерал.
– За заместителем премьер‑министра Чернухой и главой финансового контроля Горемыкиным.
– Извините, а при чем здесь Чук и Гек? – еще больше удивился Иван.
– Потому, что это они сейчас члены правительства. А в молодости были нашими агентами со служебными именами: Чук и Гек. Приступайте. Время не ждет.
* * *
«Может Иван прав? Надо увольняться… Все так запуталось, что даже на совещании в Конторе больше врагов, чем друзей», – думал через час в своем кабинете Сергей Вахромеев, когда в дверь без стука вошел Михаил Калган.
– Сколько у тебя телефонов на столе! – воскликнул он. – Красненькие, желтенькие, черненькие. Неужели все работают?
– Телефонов много, а звонить некому.
– Это вы после Вильнюса? – спросил он, глядя на ту же фотографию, на которую недавно смотрел Вахромеев.
– Да.
– Лихо мы тогда там порядок навели. Сейчас так не умеют.
– Пока мы там наводили, здесь в Москве тогда тоже лихо порядок наводили.
– Ты о чем?
– О том, как помогали понимающим людям из окон выпрыгивать, из наградных пистолетов стреляться и на люстрах вешаться.
– Не говори глупости… Они сами…
– Сами‑сами, конечно, – не стал спорить Сергей Андреевич. – Я постоянно вот о чем думаю: ты же свои первые звездочки на погоны зарабатывал в боевых операциях, а не в кабинетах, вылизывая чужие задницы… Когда ты свернул не туда?
– Как власть свернула и я за ней. Идея умерла, а мертвые идеи быстро начинают плохо пахнуть.
– Это кто решил, что умерла, ты? У нас на эмблеме не баба с повязкой на глазах и дурацкими весами, а щит и меч с серпом и молотом.
– Ты о чем?
– Мы не судьи. Мы не судить были должны: «умерла, не умерла», а страну защищать. Ту, с серпом и молотом… До последней капли крови… Как обещали на присяге.
– Да ты совсем с ума сошел! Сила была не на нашей стороне. Было бы много крови и мало толку.
– А в чем сила?
– Сила во власти.
– А у кого власть?
– У тех у кого деньги.
– А у кого деньги?
– Дураком не прикидывайся и журнал «Форбс» посмотри на досуге… У них и власть, и деньги, и сила.
– Деньги, власть… все это пыль…
– А что не пыль? – усмехнулся Михаил Калган, вспомнив свой разговор с Иваном.
– Что останется с тобой за час до смерти. О чем ты будешь думать, уходя навсегда. И ты это не хуже меня знаешь. Поэтому и боишься оказать на девятом кругу. Поэтому и пришел.
Глава 7
– Неплохо мы вчера погуляли… Но только ты, Эдик, поручи этим своим бесам, которые у тебя эскортницами занимаются, привозить девок попроще… а то эти… – Михаил Борисович вспомнил, как мелькнуло на несколько мгновений отвращение в глазах девушки, которой он накануне предложил уединиться, – слишком высокомерные.
– Миша, а ты вообще в свой жизни когда‑нибудь с нормальными бабами пробовал? Или ты их боишься? – хихикнул его собеседник и старый приятель Эдик, ныне глава финансового контроля Эдуард Горемыкин. – Каких тебе попроще? Плечевых из‑под дальнобойщиков?
– Да хоть бы и этих… А то я вчера к одной подкатил, а она смотрит на меня, как на говно, – заместитель премьер‑министра Михаил Чернуха был уже сильно пьян – несколько рюмок водки на пустой желудок сделали свое дело.
– А как она еще должна на тебя смотреть? – с презрительной ухмылкой спросил Эдуард. – Ты вчера и был в говно… Упился как колхозник после получки. А ведь серьезно – я тебя никогда с нормальной женщиной не видел, а только проститутки‑эскортницы.
– Это про каких нормальных ты говоришь? – развязано ответил Чернуха. – Не про одну ли бездарную актрису самарского театра, которая вдруг стала московской светской львицей, писательницей и звездой инстаграма сразу после того, как стала твоей женой? Да она бы там так и трахалась по гримеркам с помрежами и осветителями, если бы какие‑то люди не надоумили продать квартирку, да дать кому надо денег, чтобы ее пару раз к нам в высшую лигу пустили. А здесь уж она свой шанс не упустила. Но она и сейчас о своем самарском колхозе мечтает, – громко захохотал Чернуха, – потому что у помрежа…
– Прекрати! – взвизгнул Горемыкин. – Моя жена меня любит. А ты и в колхозе никогда не был, – добавил он непонятно зачем.
Михаил Борисович Чернуха, конечно, был в колхозе и как раз там впервые и решился пообщаться с нормальной женщиной. Они, студенты второго курса, строили там колхозный свинарник. Он поехал, чтобы заработать денег, которых ему больше взять было негде. Мать, работая уборщицей на двух работах, могла его лишь накормить и одеть, но на карманные деньги уже ничего не оставалось.
Работать физически он не любил, да и делать ничего не мог, поэтому в отряде был при кухне. В его обязанности входило поднести‑унести, убраться, почистить картошку и съездить в город за продуктами и заодно купить ребятам кто что попросит. Зарабатывал он меньше чем другие, но зато не нужно было прыгать по стропилам и таскать кирпичи. Да и времени свободного было больше.
Может от безделья он и решил приударить за местной библиотекаршей. Библиотека находилась в том же здании, где и размещался их стройотряд.
Первые дни Миша просто ходил туда каждый день поменять книжки, которые даже не читал. Наконец решив, что время уходит и деревенская девушка будет счастлива от внимания москвича, прошел за ней за стеллажи, прижал ее к стене и попробовал поцеловать. Даже сейчас, спустя много лет, он слышал в ушах звон от ее пощечины.
Это его не остановило, а лишь необычайно сильно раззадорило. Он решил, что надо идти другим путем. На следующий день он съездил в город и купил тоненькую золотую цепочку. Специально не оторвал бирку с ценником и вечером вручил ее девушке.
– А теперь согласна?
Она несколько секунд изучала ценник, где было написано: «Цена 85 рублей». Столько она получала на работе за месяц. Вдруг девушка молча встала и вышла на улицу. Обойдя здание, она вошла в комнату к командиру отряда и передала ему цепочку.
Инвентаризация на кухне показала недостачу. Мишу не били. Но ночевать ему пришлось в недостроенном свинарнике…
– О чем задумался? – прервал его воспоминания Горемыкин. – У тебя лицо стало, как будто ты убить кого‑то решил.
– Подлая тварь… – прошипел Михаил. – Это я не тебе… Так, вспомнилось кое‑что. А ты не думал, почему Кауперман выбрал именно нас? – быстро сменил он тему разговора.
– Потому что доверяет, – пожал плечами Горемыкин.
– А мне кажется, что хотят нас сделать крайними, козлами отпущения. А вся это хрень – какая‑то большая финансовая афера.
– Да что ты понимаешь в мировых финансах? Ты же в институте все у меня списывал. Если б не я, то тебя бы выгнали.
– Нас бы обоих выгнали, если бы… – Михаил опять вспомнил институт. – Все ты со своими бизнес‑проектами. Забыл, как ты у гостиницы «Россия» сначала жвачку выпрашивал у иностранцев, а потом решил рубли на доллары менять?.. Идиот. Там нас и поймали… Самое смешное, что сдали нас эти самые твои любимые западные туристы. А ведь ты им готов был жопу целовать. Бизнесмен хренов! За валютные операции тогда могли и расстрел организовать… Хорошо тот кагэбэшный майор нас тогда у милицейского следователя перехватил.
Даже сейчас они не смогли найти в архивах и изъять свое дело. Там, кроме всего прочего, хранилась их расписка о согласии сотрудничать с КГБ в информировании того, что творилось в их студенческой группе и, вообще, в институте. Но это было давно и почти забылось. Теперь они были уважаемыми людьми: одними из главных руководителей страны.
Сейчас Чука и Гека беспокоило совсем другое. Три часа назад позвонил Доктор Кауперман, их не то чтобы куратор из‑за рубежа, но человек, просьбы которого они выполняли беспрекословно. Он сказал, что у него к ним архиважное дело и в самое ближайшее время с ними встретится его доверенное лицо и все им объяснит. «Вы будете моими ангелами Апокалипсиса», – как‑то очень серьезно сказал Доктор. И уже через пять минут позвонил поверенный Доктора и попросил о встрече. Через полчаса он был у них. Абсолютно не запоминающийся мужчина в темно‑сером костюме объяснил, что от них требуется. Они согласно кивали, хотя понимали мало, а переспросить стеснялись.
– Все равно я не понимаю, – Михаил Чернуха встал с кресла вместе с фужером в руке и, подойдя к бару, в очередной раз наполнил его почти доверху. – Зачем нас привлекать к такой ерунде? Ты вообще понял, что мы должны сделать?
– Получить шесть контейнеров и развести их в шесть стран. Что здесь непонятного? Там к нам должны подойти люди и забрать их. Обо всем мы должны докладывать только Доктору Кауперману.
– Вот я об этом и говорю. Мы же по другой части, а для этого полно всяких других служб.
– Дело настолько важное, что никому нельзя доверить. Он же так и сказал: «Только вас я вижу своими всадниками Апокалипсиса».
– Эдик, посмотри на себя в зеркало, какой ты всадник Апокалипсиса? Всадник, наездник… – Михаил Борисович сделал большой глоток и даже не поморщился, как будто пил не водку, а обычную минералку. – Ты на хорошей бабе больше десяти секунд продержаться не можешь. Тебе же сексом заниматься можно только с кардиобригадой за стенкой.
