Игорь Озеров
На Калиновом мосту
Старик лишь улыбнулся и ничего не ответил. Вместо него все объяснила Диана:
– Не обижайтесь, Иван, но вы лишь обычный агент и от вас всегда можно отказаться. А эти двое не только члены руководства вашей страны, они фактически официальные, если тут уместно такое слово, представители той… – она задумалась, подбирая нужное слово, – той международной неправительственной группы, которая и начала войну. И это известно всем кто посвящен. Поэтому их участие – это уже не простая провокация.
– Я думаю, Диана, он тебя не поймет и поэтому не поверит. Надо рассказать ему все сначала. Ты начни, а я пока передохну.
В этот момент симпатичная китаянка прикатила тележку с напитками и завтраком. На завтрак для гостя приготовили скромный омлет с беконом и пару тостов с джемом.
– Вы кушайте, не смущайтесь, а я вам попробую кое‑что пояснить, – сказала Диана, убрав руку с его колена, чтобы не мешать Ивану подвинуться к столу.
Он и не смущался, потому что был голоден. Понимая, что одного омлета ему будет мало, он с аппетитом приступил к трапезе.
Диана взяла стакан сока, сделала маленький глоток и поставила стакан обратно.
– Чтобы было понятнее, придется начать издалека.
Иван, молча, кивнул, разжевывая поджаренный бекон.
– Идеальное государство описал еще Платон. Именно так были устроены Древний Египет, Рим и Греция. Наверху государственной пирамиды потомственная аристократия, которая принимает решения и несет за них ответственность. Под ними стражники и управленцы, которые следят за выполнением этих решений, а внизу труженики…
– Как у пчел и муравьев, – улыбнулся Иван, оторвавшись от омлета.
– Ну можно и так сказать, – Диане хотелось говорить точнее и понятнее, и она не стала отвлекаться на его замечание. – Но именно при таком устройстве эти государства добились величайших успехов, следы которых и сейчас удивляют людей. Вы же с этим не будете спорить?
Иван, ни слова не говоря, только помахал головой, подтверждая, что спорить не будет.
– А основа этого – рациональное использование ресурсов и контроль потребностей.
– Огромные пирамиды, как погребальные памятники, не очень рациональны, – усмехнулся Иван. – А под контролем потребностей скрывается обычное рабство.
– Мы сейчас не о том! – вмешался мистер Уотсон. – Тут надо внести ясность, иначе мы не поймем самого важного. Вы никогда, Иван, не думали что те, кого вы называете рабами, хотя мне больше нравится термин «трудящиеся», могут быть вполне довольны своим положением и чувствовать себя счастливыми? Человек так устроен, что в первую очередь его интересуют базовые потребности на уровне питания, размножения и безопасности для себя и детей. Эти потребности можно легко удовлетворить.
Фридрих Уотсон говорил чуть раздраженно, потому что, видимо, считал все это очевидным и не заслуживающим долгого объяснения.
– А второе, что нужно для счастья после удовлетворения основных потребностей, это самоутверждение. Очень важно то, где именно человек будет самоутверждаться. Если в своем кругу, в своем дворе, в своей школе, то это вполне осуществимо. Купил новый костюм, машину лучше, чем у приятеля, построил дом чуть больше и ты счастлив. В конце концов, родил больше всех детей.
– Так все просто? – иронично заметил Иван.
– Да. Так просто. Но вот когда для того, чтобы самоутвердиться, человек пытается попасть в другой мир, тогда начинаются проблемы. Неудача приводит к нервным срывам и комплексам. Пьянство, наркотики, преступления, разрушенная жизнь, самоубийства – все это результат переоценки своих возможностей.
– Но зачем‑то он туда лезет?
– Он не сам. Его туда толкают.
– Кто?
Фридрих Уотсон замолчал и потер ладонью правой руки пересаженное сердце. Он опять смотрел на океан и думал о чем‑то своем.
– Дедушка, тебе плохо? – тихо спросила Диана.
– Дело в том, что толкали его все мы. Промышленники, банкиры, менеджеры, – не отвечая внучке, продолжил Мистер Уотсон. – Тогда мы думали, что каждый раз, побуждая человека покупать новые вещи, мы развиваем нашу экономику, науку.
Он говорил, будто оправдываясь, стыдясь взглянуть Ивану в глаза, и поэтому смотрел вдаль, нервно потирая пальцами штанину на бедре.
– Для этого мы создали миф о сладкой жизни, которая может быть доступна каждому, стоит лишь чуть‑чуть постараться.
Старик грустно улыбнулся и покачал головой то ли от слабости, то ли от сожаления.
– Вы никогда не задумывались, почему безголосые певицы, кривоногие футболисты, силиконовые модели получают такие огромные деньги? Они витрина, обычная приманка. Иллюзия, что этого может добиться каждый. Обычная продавщица или бедный пацан, гоняющий мяч на пустыре. А еще мы придумали кнут – ярлык лузера и неудачника. Человек вступает в эту бессмысленную гонку, где выигрывают только ее организаторы. Гениальный Феллини все это видел. Но его «Дольче Вита» никого не испугала. Мечта окунуться в эту жизнь, как морковка на палке у ослика – вроде близка, но абсолютно недостижима. Она лишь заставляет людей идти просить денег к Эбенезеру Скруджу и становиться его рабом на всю жизнь. Потребительское рабство, маскируемое прогрессом.
Он опять замолчал. То ли от морского ветра, то ли от тяжелых воспоминаний из глаз его потекли слезы. Фридрих Уотсон глубоко вздохнул и добавил:
– Но все это кончилось.
– А почему же вы только сейчас об этом стали говорить?
– Долгое время и мы расценивали прогресс как необходимость для всеобщего развития. Наши интересы совпадали с интересами ростовщиков. Но теперь и мы, и они поняли, что планета не выдержит такого потребления.
– То есть вы сами посадили людей на наркотик и теперь его хотите отнять? Наркоманов вылечить невозможно.
– Вы правы. Но все зашло очень далеко. Если завтра не принять мер, то планета погибнет. А выхода только два: или глобальное сокращение населения, или глобальное сокращение потребления.
– Вы думаете, что люди добровольно с этим согласятся?
– Нет, конечно. Но кто их будет спрашивать. Поэтому то, что вчера произошло – это война. Начали ее те, кто решил, что проще сократить население.
– Я так понимаю, что у вас есть другой план?
– Да, есть, – оживился старик и повернулся. Иван с удивлением заметил, что в таких темных как у Дианы глазах старика еще полно сил, решимости и уверенности.
– Уже сейчас мы можем легко удовлетворить базовые потребности всего населения планеты. И при этом даже не нужно никого заставлять много работать. Все могут делать машины.
– И люди станут гораздо счастливее? – недоверчиво спросил Иван.
– В этом и проблема, что не станут. В отличие от техники, они не развивались и остались такими же, как были всегда. С кучей пороков, которые от безделья только усиливаются. Чем займутся эти люди, когда не будут работать? Вы думаете, они займутся саморазвитием? Будут изучать науки, рисовать, писать стихи, музицировать? Нет… Они будут бездельничать и завидовать другим. И из‑за зависти выходить на улицы и уничтожать все вокруг. Включите телевизор и посмотрите.
Понимая, что сильно разгорячился, мистер Уотсон замолчал. Несколько раз глубоко вздохнул, но понимая, что разговор надо довести до конца, продолжил:
– Миллионы сытых бездельников по всему миру громят магазины, жгут машины. В этом и была ошибка всяких марксистов. Человек неизменен в своем животном начале. Поэтому мы обязаны вернуться назад. Отказаться от автоматизации, машин и многих технологий.
– Вернуться к сохе и телеге?
– Вполне может быть. Но главное заняться изменением самого человека. Мы должны научиться регулировать его потребности.
– Каким образом?
– Как вы думаете, почему Китай стал величайшей промышленной державой? Не дутой, как США, а настоящей.
– Благодаря дешевой рабочей силе?
Уотсон поморщился.
– Потому что здесь каждый занят своим делом. А эти пустые ложные термины «дешевая‑дорогая» и привели нас в тупик. Жизнь должна быть не дорогой или дешевой, а должна быть счастливой. Вот к чему мы должны стремиться. Вот наша цель.
– И как этого добиться?
– Естественно, не сокращением населения: это бессмысленно и не гуманно. Мы будем создавать новых людей, с новыми потребностями. Нереализованные потребности – причина страданий.
– Как это будет выглядеть в реальности?
– Чтобы спасти этот мир, придется создать нового человека – человека специализированного. Для него не нужно будет излишнее образование и ненужные знания. Лишние знания – лишние печали. Мы создадим нового человека с врожденными способностями для определенной деятельности. Для которого главной потребностью станет профессиональное самосовершенствование. Появятся вечные династии.
– Не верится что это возможно.
– Возможно, если использовать генную инженерию. И это единственное спасение. Что плохого – династия поваров или корабелов, династия обувщиков, гончаров, солдат и офицеров. Это было всегда. В СССР пытались сделать что‑то подобное с помощью идеологии и образования – не вышло. Но мы это сделаем на генном уровне.
– Вы же лишаете человека права выбора.
– Он и думать не будет об этом выборе. Он будет рождаться, уже зная, кем станет. По большому счету у него и сейчас нет особого выбора. Так что это сделает его жизнь гораздо проще. Но главное, мы оставим ему возможность выбирать самое важное – кого любить.
Иван заметил, что мистер Уотсон устал от разговора. Он оглянулся на внучку. Она в ту же секунду оказалась за его креслом и положила ему руки на плечи. Иван понял, что старик выдохся.
– Поймите, Иван, выбор у нас с вами сейчас не очень большой. Или глобальное сокращение населения и мир, где все наши желания и возможности регулирует большой компьютер с заданными программами. Или мир, где люди продолжают свободно любить, выбирать друзей, рожать детей, ставить перед собой цели и выполнять их. Быть счастливыми, пожертвовав лишь одним: пустыми бесплодными мечтами, которые приводят лишь к разрушению.
– Мне почему‑то кажется, что в обоих вариантах, и в вашем, и в другом, человечество ждет какой‑то концлагерь.
– Иван, дедушка в детстве четыре года был в немецком концлагере, – резко вмешалась Диана.
– А многим ли нужно что‑то другое? – пробормотал уже совсем выдохшийся Фридрих Уотсон. – Дианочка, сходи за доктором.
Когда внучка ушла, старик попросил Ивана помочь ему подняться. Вместе они подошли к краю террасы, огороженной от крутого обрыва балюстрадой из белого мрамора. Далеко внизу волны с грохотом накатывали на черные камни.
– Иногда мне хочется проверить, умею ли я летать, – устало улыбнулся мистер Уотсон. – Если бы не внучка, то давно бы попробовал… У меня больше никого нет… Так получилось… И хочу вас попросить… Внучка для меня всё, а довериться некому. На старости я стал очень мнительный… Поработаете на меня?
– Но вы же знаете, я уже на работе.
– Я не призываю вас никого предавать. Но вам не справиться одному. Вы даже не знаете с кем боретесь… Ваши клиенты сегодня улетают в Индию. Я дам вам свой самолет – это единственный способ их догнать. Только возьмите с собой мою внучку.
– А вы знаете с кем боретесь?
– Был такой Кауперман… Но мне кажется, он слишком глуп для всего этого. А те, кто стоит за ним, носят разные маски, но цель всегда одна – соблазнить людей сладкими обещаниями, а потом ограбить. Марксисты, экологи, либералы. Имя им всем – легион.
В этот момент на террасу вернулась Диана вместе с доктором, который сразу подошел к старику и, приобняв его за талию, повел с террасы. У самой двери мистер Уотсон повернулся и сказал, обращаясь уже и к Ивану, и к внучке.
– Ищите кому это выгодно. Вы не имеете права проиграть.
Иван, твердо уверенный, что не согласится на предложение старика, оглянулся на Диану.
– Ваш дед сказал, что даст самолет. Нам надо спешить, – неожиданно для себя, будто под гипнозом, сказал он, глядя в ее умоляющие глаза.
– Спасибо, – ответила девушка и так посмотрела на него, что Иван был готов сам проверить, умеет ли он летать над морем или нет.
Глава 13
Генри Мидас был зол и напуган. Он опять почувствовал себя тем хилым забитым учеником, которого в школе пинали даже те, кто был намного младше, и встречаться с которым отказывались даже самые некрасивые девочки.
Подъезжая к своему дому, Генри увидел, что его автоматические ворота, закрывающие тоннель, разрисованы граффити. Рядом с воротами стояли несколько машин и какие‑то люди с транспарантами. Они были настроены явно не дружелюбно. Поэтому он, насколько мог быстро заехал внутрь, опасаясь, что кто‑то из них смог проскочить вместе с ним.
Первое, что миллиардер сделал, зайдя в дом – проверил видео с камер наблюдения. На них отчетливо было видно, как час назад к воротам подъехал темный джип и из него вышли три человека. Было очевидно, что эти люди приехали сюда специально. Они не мешкая, взяв в руки баллончики с краской, нанесли на ворота надписи и рисунки, общий смысл которых сводился к тому, что белые богачи должны или отдать все бедным, или сдохнуть. После этого подъехал небольшой микроавтобус, из которого вышли еще несколько человек.
Их всех и застал сейчас Генри Мидас у своего дома. Когда он проезжал мимо них, они начали кричать: «Черные жизни имеют значение!» А одна девушка бросила в лобовое стекло пакет с молоком, из‑за которого он чуть не слетел с дороги.
Генри набрал телефон полиции. После нескольких автоматических перенаправлений его наконец‑то соединили с живым человеком. Женщина на том конце провода, терпеливо выслушав, ответила, что сейчас все заняты беспорядками в городе и заниматься какими‑то граффити некому.
– А я могу где‑то нанять частную охрану?
– Не знаю, не знаю… Сейчас уже вряд ли. Большинство охранников превратились в митингующих, а те, кто остался, заняты делом.
Генри раздраженно бросил трубку. Он не любил людей. Старался общаться с ними только когда это было неизбежно и при этом по возможности дистанционно. Поэтому дома тоже всегда старался использовать технику.
Пробраться в его дом можно было только через тоннель, но он был хорошо защищен. Генри Мидас налил любимое виски, выпил, не закусывая, и уже через полчаса немного успокоился.
«Ладно. Пару дней я здесь продержусь, – подумал он. – А потом этим бездельникам будет не до этого… Уж точно не до чужой собственности…»
От выпитого спиртного Генри развеселился. Он задумался: ведь все это породил он сам. Несколько лет все социальные сети, все газеты и все телевизионные каналы, которые ему принадлежали через купленных журналистов и блогеров, призывали к борьбе против существующих порядков, к снятию всех запретов, которые существуют.
«Сейчас нам нужен лишь большой плавильный котел, – призывал тогда Мидас, – в котором мы сварим всех: белых и черных, мусульман и католиков, гомосексуалистов и натуралов, мужчин и женщин. А из полученной массы мы, как когда‑то бог из праха, слепим нового человека».
Он организовывал флешмобы в Голливуде, когда все известные звезды шоу‑бизнеса были обязаны не просто выступить с поддержкой этих требований, но и принять участие в фильмах, рекламирующих и продвигающих эти идеи. А те кто пытались возражать, в лучшем случае немедленно предавались забвению. Но чаще крамольников и смутьянов показательно жестко наказывали.
«Я вас породил, я вас и уничтожу», – решил он, теперь уже думая о тех, кто разрисовал его ворота. И тут же вспомнил, что главное сейчас совсем другое.
За прошедшие сутки Генри Мидас сделал то, что хотел. Он нашел, где и кто изготовил тот самый вирус, который был у Каупермана. Сама лаборатория находилась в Берлине, но работал там интернациональный состав. У Генри не было сомнений, что и вакцина от этого вируса там тоже есть. Нашел он и тех, кто его будет распространять. Все оказалось даже лучше, чем он мог предположить. Эти два человека из российского правительства, на которых возложил эту миссию Кауперман, уже давно работали и на Генри, выполняя его поручения. Поэтому он был уверен, что легко найдет меры для воздействия на них.
«Впрочем, – подумал Мидас, – именно сейчас они и так делают то, что нужно. Мне лишь необходимо быть в курсе всего происходящего».
Он тут же, не откладывая, позвонил сначала одному из них, а через несколько минут другому. Генри намекнул им, что мир ждут глобальные перемены. И если они сделают все правильно, то он при распределении мест в новом мировом устройстве, не забудет об их помощи. В конце разговора с каждым из них Генри просил не сообщать партнеру о его звонке.
«Конкуренция – лучшее средство получить хороший результат. Хотя с этими ребятами это может не сработать. Может хотя бы один из них окажется на что‑то годен. Но и это сомнительно…»
* * *
– В Индии хотя бы тепло, – глядя в окно, с тоской в голосе сказал Михаил Чернуха.
– Это ты к чему? – не отрываясь от игры в ноутбуке, спросил Эдуард Горемыкин.
Они несколько часов назад прилетели в Индию, заселились в отель в городе Варанаси и ждали, когда кто‑нибудь с ними свяжется. Но пока лишь неожиданно объявился Генри Мидас и попросил докладывать о том, что происходит. Каждый из них был уверен, что Мидас позвонил только ему.
– Нефть у нас через лет десять закончится, – продолжал рассуждать Михаил, – а климат наш похуже будет, чем в Индии. Вот так просто под пальмой в одних трусах не просидишь.
– Все когда‑нибудь кончится, – флегматично ответил Горемыкин. – Может и к лучшему: нормальные окончательно уедут туда, где тепло, а другие…
– Ты же не думаешь, что вместе с нефтью и Россия закончится?
– Ну может глобальное потепление поможет и у нас будет тепло, как в Индии, – отшутился Эдуард. Ему совсем не интересно было, что произойдет с Россией через десять лет.
– Поэтому у тебя дети, жена и дом в Тоскане? – с иронией спросил Михаил.
– Отстань, Миш! Что за бессмысленный разговор ты с утра затеял? Рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше. Назови хотя бы одну причину, чтобы выбрать для жизни Россию, а не, к примеру, Италию. Нет таких. Те, кто может себе позволить, уедут, а нищеброды и бездельники будут себя убеждать, что им и в России жить хорошо…
– А мне в России больше нравится, хотя я могу и в Италии жить, и вообще где угодно.
– Да потому что ты как был гопником из подворотни, так им и остался. В России ты в своей стихии: среди жуликов, бандитов и воров. Но это пока вам есть что продать. Ту же нефть с газом и лес с пенькой… Сотни лет воровали, ничего больше не делая, но сейчас похоже конец близок.
– Ну и ты не очень от нас далеко ушел, так что не кипятись. Пойдем лучше погуляем. Интересно же посмотреть, как людей жгут. Посмотри в окно. Ужас!
Отель, в котором они остановились, располагался на берегу Ганга. От него, как и вдоль всей реки, спускались большие широкие каменные ступени к реке, которые здесь, в Варанаси, были чем‑то вроде алтаря. На них проходила жизнь, а главное смерть людей, которые приезжали сюда со всей Индии.
Город, растянувшийся на длинном гребне холма вдоль реки, из окна отеля был виден на несколько километров. Михаилу он с высоты показался серым, неустроенным и грязным. На соседнем гхате, на каменных ступенях, ведущих к священной реке, творилось что‑то жуткое для европейского человека. На десятках кострах открыто сжигали трупы людей. На каких‑то кремация была в самом начале и огонь, разгораясь, лишь обволакивал завернутых в саван усопших. А на других в раскаленном пламени уже догорали кости покойников. Даже сквозь закрытые окна чувствовался тошнотворный запах сжигаемой плоти.
Вокруг костров суетились сотни людей: кто‑то скорбел, кто‑то делал свою работу и, конечно, было много зевак, разных шарлатанов и мошенников.
– Какой идиот выбрал это место для встречи? – удивился Михаил. – Это самое жуткое место, которое я видел в своей жизни.
– В любом деле важны определенные символы. Ты человек невежественный: ничего не читаешь, ничем не интересуешься, – Эдуард, проиграв в очередной раз, захлопнул крышу ноутбука. Несмотря на поражение он был как всегда очень доволен собой. Поэтому, выпятив вперед грудь как деревенский петушок, противным поучающим голосом произнес: – Есть знания, которые народу нельзя открывать ни при каких условиях. Знание – сила. И те, кто ими обладают, управляют миром. Здесь, к примеру, люди переходят из одного мира в другой. И это связанно с нашим делом. Но даже мы не посвящены в детали, поэтому не все понимаем.
– С деньгами мне хватит и трех классов образования для управления кем угодно, – оборвал его Михаил Борисович. – Все‑таки пойдем посмотрим поближе, что они там делают…
– Кстати, в Индии кастовое общество, которое не смог сломать даже их Ганди. И это очень хорошо. Никто не мечтает прыгнуть в другое сословие, – надменно продолжил Эдуард, решив блеснуть своими познаниями. – Поэтому в их мире, мы бы с тобой не то чтобы никогда не встретились, но просто не смогли бы никогда поговорить, потому что были бы в разных кастах.
– Я, конечно, не силен в индуизме, но знаю, что у них еще очень верят в карму. А с нашей с тобой кармой двух воров, мы бы после смерти переродились в облезлых голодных псов. И тогда точно бы встретились и бегали в одной бродячей своре, – беззлобно рассмеялся Михаил и похлопал приятеля по плечу.
* * *
Иван с Дианой приземлились в Варанаси на два часа позже, чем те, кого они пытались догнать.
– Может, они уже все сделали и улетели? – переживала Диана.
– Сделать может, и сделали, но еще не улетели. Вон их самолет стоит с российским флагом на хвосте.
– А как узнать где они? – не отставала она от Ивана.
– Я-то откуда знаю.
– Ваня, ты представляешь такую мощную страну… А они же ваши граждане и далеко не последние. Неужели нельзя узнать? – с упреком сказала девушка.
– Вы меня из‑за этого взяли? – рассердился Иван. – Чтобы я вам информацию сливал?
Он злился еще и потому, что сам не знал что делать. Вахромеев не звонил, а больше помощи было ждать неоткуда.
«Она, наверное, представляет нашу страну, как монолитную армию под чутким руководством. А у нас даже в Конторе все как пауки в банке».
Молодой человек посмотрел на Диану. Она стояла перед ним в ожидании, всем видом показывая, что готова выполнить любое его начинание.
«Вот когда красивая девушка так смотрит в твои глаза, то сделаешь все что угодно», – вздохнул Иван.
– Хорошо. Если они прилетели в Варанаси, то значит придут на гхаты к Гангу. Иначе, зачем им было прилетать именно сюда, – предположил Иван.
Такси из аэропорта уперлось в узкие улицы древнего города и в толпы людей. Дальше Диана с Иваном пошли пешком. Ошибиться с направлением было трудно. На каждом шагу встречались похоронные процессии. Людей без гробов, завернутых в разноцветные саваны, родственники на деревянных носилках несли вниз к реке. Иногда встречались процессии видимо тех, кто приехал издалека: они везли завернутых в такие же саваны покойников просто привязанными веревками к багажникам автомобилей.
– Можно подумать, что в Индии больше нигде не кремируют, – произнес Иван, пропуская очередную похоронную процессию.
– Если умер в священном городе Варанаси, то твоя душа прекращает череду перерождений и сразу попадает в рай. Если не получилось здесь умереть, то многие перед смертью просят родственников хотя бы кремировать их именно здесь. Они верят, что город основал сам Шива.
– Это я в курсе. Все индусы мечтают о мокше – освобождении от череды бесконечных рождений и смертей.
Наконец, они вышли к реке. Здесь была пристань на черных сваях, где разгружали лодки с дровами для погребальных костров. Отсюда открывался великолепный вид на священный город.
Сотни желтых, оранжевых, красных, коричневых, белых дворцов и храмов, украшенных бесчисленными резными каменными и деревянными фигурами богов, людей и фантастических животных, залитых ярким необычным светом, из‑за которого город и получил имя Города‑солнца, растянулись на высоком берегу вдоль реки и сейчас покачиваясь, отражались в священной воде Ганга.
– Какая красота! – Диана остановилась, настолько ее потрясло увиденное. – Индусы считают, что здесь вечная резиденция бога‑отца Шивы.
– Бог‑отец, Бог‑сын… что‑то это мне напоминает, – иронично заметил Иван, у которого лет пять назад был индийский период, и он даже несколько месяцев жил недалеко от Калькутты в Западной Бенгалии в маленьком, заросшем лианами монастыре, слушая проповеди местного гуру.
Тот период кончился, когда Иван стал свидетелем кровавой расправы после межкастовой свадьбы. Семья юной девушки, которая тайно вышла замуж за любимого из другой касты, когда узнала о свадьбе, посчитала себя настолько оскорбленной, что ночью длинными мачете вырезала всех родственников жениха, не пощадив маленьких детей и даже саму «виновницу» – девушку из своего сословия.
После этого у Ивана все очарование от индийской мистики мгновенно пропало.
– Неужели у тебя нет воображения? – воодушевленно продолжала Диана. – Это самый древний город на земле! Представь, что тысячу лет назад здесь все было точно так же. Тысячи паломников, ждущих возможности совершить обряд пуджа, обряд омовения в священных водах…
– Говорят, они и не болеют, потому что из‑за обилия в этой воде миллионов бактерий у них появляется сильный иммунитет.
– А может и потому, что вода Ганга действительно лечит. Здесь, в храме, тысячи лет не затухает священный огонь, от которого поджигают костры для кремаций.
– И тысячи лет, недогоревшие останки тел чьих‑то родных и близких плавают между лодок с туристами, – продолжал кощунствовать Иван.
Диане не нравилось, что Иван иронизирует над такими важными вещами. Поэтому ответила ему очень резко.
– Это странно и неприятно только для непосвященного европейца. Для индуса огонь и вода – две великие стихии и прах человека обязательно должен вернуться в воду. Представь силу веры людей, которые отказываются от всего: от своих личных привязанностей и желаний только для того, чтобы соединится в любви со всем окружающим миром и почувствовать себя его частью.
– У нас в России для этого вкапывают за гаражами лавочку от списанного автобуса и с помощью водки достигают этого гораздо проще и быстрее. Некоторым это так нравится, что обратно в реальный мир их уже не загонишь.
В этот момент, заметив двух европейцев, к молодым людям подошел индус в короткой набедренной повязке. Это был очень худой человек с почерневшей и подубевшей кожей. Коричневое лицо было выкрашено мелом. Серые сальные волосы, связанные в несколько пучков, торчали в разные стороны, а на груди висели бусы ярко‑желтого цвета. Запах от него шел такой, что Диана невольно отшатнулась.
Откуда‑то в его руке оказался кусок ржавой трубы. Ничего не говоря, он снял с себя набедренную повязку и очень ловко и быстро намотал свой член на железную палку. Подойдя к молодым людям вплотную, он начал что‑то говорить на непонятном языке, часто повторяя слова «Ишвара» и «Пуруша», а потом на неплохом английском сказал, что они могут поднять его за эту трубу и он сможет висеть на своем члене, сколько они захотят.
«Материальное и физическое – ничто. Только духовное имеет смысл», – непонятно к чему добавил он.
Естественно, они отказались. Тогда индус быстро размотал с трубы свое достоинство обратно и протянул руку, требуя денег, совсем забыв, что материальное для него не имеет значения.
– Вот тебе и просветленный, достигший нирваны и пошедший еще дальше, – засмеялся Иван, протягивая ему купюру.
– Это просто мошенник. А они есть везде.
– А мне кажется, все религии и придуманы мошенниками. Сначала были шаманы, волхвы и колдуны. Они были местные, из своего племени и религии у них были простые и понятные: отдай десятую долю нашему богу и он тебе поможет.
Они шли между аккуратно сложенных штабелей дров, на которых еще не было тел. Вокруг суетились разные люди, так или иначе готовившие все к тому, чтобы кремация прошла правильно. Все было очень буднично и прозаично.
– С захватом соседних племен и разделением общества на богатых и бедных, – продолжил Иван, – появилась необходимость в новой религии для побежденных и неудачников. Деньги разделили всех не только по границам государств, но и по сословиям. Теперь за новым вождем всегда шел поп, насаждая нужную веру‑сказку, утешение для тех, кому в жизни не повезло. Чтобы за обман не пришлось отвечать, по новым верованиям счастья на земле уже не было. Счастье ждало только там, на небесах, а чтобы туда попасть, необходимо отказаться от ненужных земных благ. Для полного утешения людям обещали, что богатые будут гореть в аду, а праведники будут этим любоваться. Поэтому не надо стремиться к богатству и вообще к жизненным радостям.
Иван остановился. Повернулся к Диане и спросил:
– Ничего не напоминает?
Диана понимала, что он имеет в виду вчерашний разговор с дедушкой.
– Разве это плохо? Страны, как и люди, не могут быть равными. У всех разная история, происхождение, разные способности и возможности. Слабым нужно утешение. Это нормально. Это правильно. Думаешь, лучше сразу объявить ребенку в детстве: «У тебя никаких шансов и максимум на что ты способен – это чистить ботинки белому господину. А твоя страна нищая, никому не интересная жопа мира?»
– В том мире, о котором мечтает твой дедушка, даже утешать никого не надо будет, – усмехнулся Иван. – Дети будут рождаться и жить со знанием своего места в жизни.
– Что в этом плохого? У каждого будет свое дело и все будут по‑своему счастливы. Потому что не будут зря мечтать о том, что им не нужно.
– Неужели ты не видишь? Вот они, те люди, отказавшиеся от якобы ненужных вещей и желаний. Как говорит твой дедушка «от ложных целей», – раскинув руки в стороны, неожиданно резко сказал Иван. – Только они пошли дальше, чем хотелось бы твоему дедушке. Они настолько ущемили сами себя, свои желания, свою плоть, что им не стало нужно вообще ничего. Какие айфоны, автомобили, дома? Их цель – уничтожить, выжечь свою плоть так, чтобы даже самые простые вещи, как говорит твой дед «базовые потребности – еда, секс и безопасность», их не интересовали. Ты же видела, как они свои члены на трубу наматывают.
Иван ухмыльнулся и продолжил:
– Когда-то их религия самоограничения превратилась в символ освобождения от рабства и колониализма. Поэтому понадобился новый колониализм. Теперь твой дед хочет вживить желание работать на генном уровне. Но все опять кончится этим. Ненавидящими и презирающими друг друга кастами и сословиями, и нежеланием одних горбатиться на других. И, в конце концов, очередной резней.
– Поэтому нам и нужен этот вирус… и вакцина, – тихо проговорила Диана.
– Не понял? Разве мы не хотим его уничтожить? Зачем вам вирус? – Иван остановился и внимательно посмотрел на Диану.
– Не все так легко будет сделать. Люди не готовы чем‑то жертвовать даже для собственной пользы. Для того, чтобы ими управлять нужен страх, – опустив глаза, произнесла девушка.
