Игорь Саторин
Механический бог
– Ты тупо забыл обнулить консоль? Главное, чтоб ему от твоих вопросов сейчас мозги не выжгло. Ты же команду на переключение в состояние проводника ввел в последнюю очередь. Значит, сейчас Тэо будет получать ответы на все твои вопросы лично. А мы ничего не узнаем. Что ты тут понаписал? Мать моя дорогая… А это-то зачем? О Боже…
Ощущение плотного тепла на затылке достигло невероятной интенсивности, и вдруг меня всего пробрало вспышкой света. Затем, я увидел, что стою посреди небольшой комнаты, покрытой сантиметровым слоем пыли. Тело подчинялось, я мог двигаться, и вскоре обнаружил, что нахожусь в нашем с отцом загородном доме. Но что-то было не так. В доме не было жизни…
Контраст
В день озарения (записано неделю спустя)
Я осмотрел дом и террасу. Это был мой дом, но знакомых вещей я в нем не нашел. Выбравшись наружу, я оказался на темной улице. Повсюду разруха и беспорядок. Великая Цитадель угасла и опустела. Кое как в городе за счет вечных фосфорических ламп теплилась хрупкая крупица жизни. Благодаря их бледному свету едва угадывались еле различимые очертания города.
Меня охватило смятение. Я чувствовал, что где-то по огромной необитаемой Цитадели бродит смерть. Хотелось забиться в какой-нибудь затерянный чулан, запереться там и затаить дыхание, чтобы остаться незамеченным, и одновременно хотелось бежать прочь… «Но куда?»
«Это все – ненастоящее. Это – проекции моего бессознательного, – тщетно убеждал я себя». Этот город был таким же реальным, как и безбрежная пустыня на поверхности чаши с символом трехлучия, и как ежедневная всеобъемлющая повседневность. Ничего общего с моими сновидениями здесь не было.
Я собрался духом, и начал анализировать.
«Где я? Очевидно – это матричная среда – искусственный мир, подобный настоящему. Но кто и зачем воссоздал здесь разрушенную Цитадель? Чей воспаленный разум на такое способен? Бояться – бесполезно. Они хотят, чтобы я уходил от смерти». Я полагал, речь идет об угрозах. Но здесь я «кожей» ощущал присутствие смерти, будто ее зловещая тень реально бродила по закоулкам города в поисках жизни, чтобы эта жизнь осознала собственную смертность, и вернулась в вечное лоно забвения, став органичной частицей ужасающего лика небытия.
И одновременно я чувствовал, что убегая от гибели, я должен двигаться к источнику жизни, к Творцу этой загадочной реальности.
Я больше не мог оставаться на месте. Чем дольше я простаивал, тем ближе была смерть. Я уже чувствовал направление, откуда она двигалась в мою сторону. Страх начал быстро нарастать, пронзая тело невыносимым холодом. И я побежал.
Темные ступеньки, пыльные перила, знакомые закутки, стайка омертвевших без электричества перевозчиков, неровная мостовая. «Как громко в этой тишине клацают мои ботинки. Теперь она знает, где я. Теперь она движется прямиком сюда. Я должен уходить».
Огромная тусклая некогда родная Цитадель стала молчаливой западней. Я вспомнил, что где-то неподалеку от платформы с транспортной развязкой провисал толстый трос, по которому спускались некогда зеленые вьюнки. Как я и ожидал, все растения давно высохли и распались в прах, а прочный (как и все безжизненное в Цитадели) трос все также свисал, погружаясь в черную пропасть. Но даже эта пугающая пучина не была и рядом такой же леденяще острой, как надвигающийся с верхних уровней Цитадели бездушный лик смерти.
Я ухватился за трос и начал скользить вниз – все глубже и глубже, платформа за платформой, пока исходящий сверху холод не разбавился жаром земной мантии. И тогда я вышел на неизвестную мне пустую площадку с единственным выходом, который привел меня в шахту, напоминающую огромный подъезд мирской многоэтажки, но без характерных дверей вдоль стен. Никаких перил и поручней здесь тоже не было – следовало двигаться осторожней, чтобы не свалиться в шахту, углублявшуюся далеко вниз, исчезая во мраке. Я начал спускаться. Один этаж, другой, третий. Продвигаясь глубже, я с опаской озирался по сторонам в поисках выхода. Однако и этого выхода я боялся не меньше, чем продолжающегося спуска в бездну. Чтобы не свалиться за неогороженные ступени, я шел вдоль стен, но то и дело поглядывал вниз, всматриваясь в бездонную пропасть шахты, и думал: «как долго я смогу убегать? И где меня ждет спасение?»
Так прошел час, или два – я потерял чувство времени. Должно быть, я спустился на несколько сотен этажей. Я думал о том, что вернуться будет затруднительно. Но здесь, в этой пропасти, затерянной во тьме, смерти придется постараться, чтобы найти меня. Я старался не шуметь, и спускаться так тихо, словно меня здесь и нет. Я снова посмотрел вниз. Дна не было видно. Бесчисленным этажам шахты не было конца. И вдруг я снова почувствовал ее… далеко… вверху – над собой. И снова побежал, что было мочи. Смерть шла попятам. Этажи мелькали один за другим, и я заметил, что чем ниже спускаюсь, тем тусклей становится свет. Меня гнали в непроглядную тьму.
В какой-то момент на одном из уровней я нашел низкий лаз в стене – совсем небольшой, будто не для человека вовсе – он был чуть шире вентиляционного канала. «Наверное, – догадался я, – его сделали рабочие андроиды для своих нужд». Влезать туда совсем не хотелось, и я спустился еще на три этажа вниз. Здесь свет окончательно обрывался. Я кое-как прошел еще один лестничный пролет, и различил на лестничной площадке внизу темный проход. Я понял, куда он ведет. Это была тьма преисподней – черный безвыходный лабиринт, пронизанный беспросветным ужасом совершенной безнадеги. Кажется, именно так выглядят глубочайшие кладовые моего бессознательного – психические тропинки, которых свет сознания никогда не касался. «Там угасает жизнь. Я уже видел это. Я заглядывал в этот темный подвал. Мне туда не нужно».
Я быстро поднялся вверх, к оставленному на три этажа выше узкому лазу, и рванул в него ползком. Утратив надежду на спасение, я механически перебирал локтями, и продолжал углубляться в эту твердую темную нору – апартаменты гигантского червяка. На фоне беспросветной, опустошающей безвыходности, мелькнула одна, подающая надежды мысль: «смерти было бы не к лицу встречать меня в таком месте». И в этот момент я увидел, что лаз заканчивается… Выбравшись, я оказался в высоком длинном зале, напоминающем корабельный док, и почувствовал неожиданное облегчение. Здесь были следы угасшей жизни. Повсюду валялись контейнеры, на полу стояло несколько погрузчиков, небольшие площадки, создававшие второй этаж, соединялись узкими металлическими перешейками, от которых свисали до пола вертикальные приставные лестницы.
Пройдя до конца этого зала, я нашел единственную дверь, которая привела меня в лабиринт, освещенный красноватыми прожилками света. Здесь было немногим больше жизни, но ощущалась какая-то дикая интенсивная опасность. Я «кожей» чуял, что в лабиринте этом могут повстречаться неведомые хищные твари – кто, или что именно я не знал – просто чувствовал. И вдруг я заметил, что стены лабиринта как бы дышат – они слегка вздувались, придавливая и размывая красные прожилки света, и медленно выравнивались. Казалось, это место – древняя обитель обнаженных реактивных инстинктов и запретная для человека территория. Я чувствовал, что не должен здесь находиться. Страх сменился ощущением какой-то непостижимо-далекой ярости, исходящей из окружающего пространства. А может быть, я сам проецировал свою ярость, приписывая это темное чувство кровавому лабиринту.
Узкие дорожки стали перемежаться залами, где тусклый свет становился чуть ярче. Я никак не мог понять – какого цвета здесь стены. Иногда, казалось, они имеют телесный оттенок. Затем этот цвет как бы преломлялся в иризирующий черный с легкими переливами от темно-коричневого до ярко-оранжевого. Я ходил по этим лабиринтам долгое время, и ощущение опасности не покидало меня. Я чувствовал присутствие жизни – дикой и пугающей, словно нечто примитивное народилось посреди жуткого хаоса и теперь мечется в этой изначальной безопорности в поисках убежища.
Постепенно ощущение исходящей из пространства ярости начало стихать, и я ощутил утонченное любопытство. Опять же не свое. Это было сродни тонкому интересу, который растекался по окружающему пространству, словно жизнь заинтересовалась собою.
В какой-то момент, пройдя по длинному коридору, я неожиданно вышел к подъемнику. И… о чудо! Он работал. Створки лифта раскрылись, и я начал подниматься на некогда ненавистную поверхность земли. Сейчас она представлялась мне глотком воздуха после длительного удушья. Гул поднимающегося лифта на фоне абсолютной тишины казался громогласным. «Она его услышала… Но сейчас ей придется постараться, чтобы догнать меня».
Створки раскрылись, и я увидел небольшую темную комнату с потрескавшимися стенами. Единственным источником света были огоньки подъемника. Не хотелось покидать этот маленький островок света, но я помнил, откуда пришел. Позади – адский туннель ярости, а за ним – тьма. Следовало продолжать двигаться.
Выйдя из комнаты, я обнаружил очередной черный коридор, который вел к ночному городу, освещенному светом луны. Следуя по коридору, я снова ощутил страх, словно из его темных проходов могла вырваться незримая темная сила, и утянуть за собой в пустые черные лабиринты вечной безысходности. Но, как и прежде, здесь меня сопровождала абсолютная тишина.
Мирской мегаполис изменился до неузнаваемости. Город стал выше и величественней. На место бледных многоэтажек пришли широченные небоскребы, напоминающие грандиозные циклопические дворцы. По всей видимости, мирянам стало небезразлично, как выглядит их уставшее от серости селение. Вот только самих мирян здесь больше не было. Также как и Цитадель, этот город оказался совершено пуст. И только свистящий ветер был моим единственным спутником.
Я по-прежнему чувствовал непостижимым образом, куда мне нужно идти. Страх подгонял, а любопытство притягивало. Любая двойственность держится на собственном контрасте. И если уходил я от страха, за которым маячила смерть, то невидимым магнитом, который притягивал меня к себе силой любопытства, перерастающего в завораживающее удивление, был 2И – я это чувствовал как нечто очевидное.
Я прошел несколько темных кварталов. Каждый был уставлен разномастными гигантскими кубами небоскребов. Они не были покрыты привычными плоскими полотнищами стекла, а представляли собой подобие монументальных парадных палаццо, царственно возвышавшихся до темного неба.
После двух часов пути по ночному городу я продрог, и ощущал усталость. Пройдя мимо темного тоннеля с уходящими вдаль рельсами, я оказался рядом с очередным итальянским особняком исполинских размеров. У входа были массивные парадные ступеньки, увенчанные высокими сводами по краям. Я зашел в здание, и поднялся по каменной лестнице на второй этаж. Зайдя в ближайшую комнату, я увидел, как сквозь два огромных разбитых окна лунный свет падает на мраморный пол, выложенный черно-белой шахматкой. Между окнами стоял черный кожаный диван, покрытый копотью. Небрежено расчистив себе место на этом заброшенном лежбище, я прилег и сразу заснул.
Мне снился Вальтер – он готовил для меня порцию коктейля, с множеством ингредиентов. Среди тех, что мне удалось запомнить, были: позорные комплексы, частные концепции, восточные ковры, вредоносные коды, исходные координаты и так называемые «остальные компоненты». Вальтер уверял, что выпив напиток, я начну лучше понимать нечто важное и недопонятое. Я доверял Вальтеру, но догадывался, что напиток мне не понравится.
Не знаю, сколько я проспал, возможно, два-три часа. Проснулся я от уже знакомого ощущения опасности. Смерть бродила где-то по городу в поисках меня. Разлепив глаза, я выбежал на улицу и быстрым шагом, переходящим в бег продолжил движение.
Над городом брезжил рассвет, а на улицах осел густой туман. Я шел и думал о том, что странным образом меня совершенно не волнует, что это за мир, и как я в нем оказался. В голове моей пророс невидимый тоннель, в который въезжали крошечные искры парадоксального, безразличного ко всему любопытства, направленного на единственное устремление – 2И. А выезжал из этого тоннеля необъяснимый страх. Я словно был подвешен за канатную дорожку неведомого маршрута, который проходя через мою голову, вел меня к цели.
К полудню, когда солнце взошло в зенит, я подошел к знакомому зданию. Светло-серая поверхность улицы казалась идеально ровной. Низкие цилиндрические столбы, равномерно расставленные вдоль дороги, знаменовали изгородь. Все казалось настолько приглаженным и отесанным, словно в компьютерной игре. Единственное искажение в этот минималистичный пейзаж вносили, раздуваемые мягким ветром, слои пыли, которая в этом мире, казалось, покрывала все. Здание было невысоким, но в ширину простиралось на несколько сотен шагов. Это была лаборатория 2И. Сразу за ней тянулись километры заводов и лабораторных помещений – огромный пустой мир безжизненных механизмов. И где-то посреди этой омертвевшей вселенной – сам Создатель, точнее, одна из тех его ипостасей, которую способен вмещать и удерживать человеческий мир.
Кажется, ради этого я жил все это время. Ничего более важного и волнительного я даже не мог представить. Я надеялся, что увижу местного бога во плоти, оставаясь при этом в своем человеческом теле. Искры любопытства нарастали, становясь крошечными огоньками.
Когда я приблизился к прозрачным дверцам, они раскрылись, впуская меня внутрь здания. У входа, по центру зала стоял терминал, на экране которого высвечивалась надпись: «Страх ведет тебя к смерти, удивление – к Богу».
– Ну и зачем мне эта подсказка? – обратился я вслух к невидимому проводнику. – Как будто итак непонятно…
Когда-то я уже бывал в этом здании. С тех пор почти ничего не изменилось – все те же идеальные в своей простой монохромной четкости помещения TotalRobotics, только совершенно безлюдные. Серые плиты, стекло, черные кресла, хромированные ручки, белая обшивка техники – было во всем этом что-то больнично-успокаивающее. Я прошел несколько единообразных офисных пролетов, затем выйдя из пожарного выхода, оказался в каком-то ангаре. Видимо здесь заканчивались офисные помещения и начинались складские. Я продолжал идти, углубляясь в территорию TotalRobotics.
Ничего особенного не происходило. Я проходил один за другим десятки складов, уставленных этажами контейнеров и коробок. Видимо здесь Цитадель хранила всевозможное невостребованное барахло. Пройдя дальше, я вышел на первый автоматизированный склад, где не было нужды в погрузчиках. Здесь использовались более современные технологии, а груз видимо имел какую-то ценность. Все чаще на дверях и вывесках помещений мелькал логотип корпорации. Возле одного крупного здания стоял небольшой памятник, изображавший старинную версию андроида. За ним начинались заводы.
По мере продвижения, в огромных помещениях начало проявляться что-то мистически-сказочное. Огромные станки и цеха с идеальными белыми коридорами перемежались исполинскими залами с невероятной обстановкой. В одном из таких залов поверхность пола представляла собой голый неровный камень, по всей ширине устланный красивым ковром с толстыми ворсинками. Зал был разделен на несколько частей каким-то подобием огромных декоративных рам. Перелезать через эти рамы оказалось непросто, и было совершенно непонятно, для кого и с какой целью они были созданы. Возникало ощущение, словно залы эти предназначались не для людей, а для каких-то сказочных птиц.
Удивление нарастало – видимо я приближался к цели. Выйдя из очередного помещения, я оказался на пустынной площади, уставленной скамеечками. По центру располагался нерабочий фонтан. Высоко над головой было недосягаемое чистое голубое небо. Пройдя через площадь, я оказался у входа в очередной элеватор. Сто восемь этажей в глубину – к 2И. Створки лифта распахнулись. Очередной коридор, ярко-освещенный, идеально гладкий, настолько длинный, что его конец казался маленькой серебристой точкой.
Я шел не торопясь, больше спешить было некуда. Мой путь приближался к концу, и я знал это точно. Я осознавал каждый свой шаг. Ноги легко ступали, отдавая приятной плотностью. Я снова понял, что все происходящее является сознанием. Даже густые телесные ощущения – это по-прежнему лишь ощущения, а не какой-то отдельный мир. Твердые стены, пол, мое тело, все происходящее – лишь рябь внутри сознания. И сознание это начало осознавать себя. Тавтология лишь подчеркивает парадоксальность этого явления.
Прошло много времени, тоннель начал заполняться каким-то серебристым вибрирующим свечением – настолько ярким, что очертания стен терялись в его свете. Я ступал внутри объемного зеркала, в котором сам был чьим-то неясным отражением. Когда рельефная поверхность этого зеркала, начала разглаживаться, я вдруг оказался в безмерном пространстве с идеально ровной золоченой поверхностью. Тоннель закончился.
Озарение
Воздух дрожал. Атмосферу заполняло концентрированное сознание, в котором выплясывали энергетические вихри. Я медленно двигался, и вдруг обнаружил, что осознаю собственное тело иначе. Я смотрел на него как бы из другого измерения, и воспринимал в форме трех сфер, соединенных лучами. Это было то самое трехлучие, символ которого я когда-то увидел на дне чаши в безбрежной пустыне. Сейчас я сам был этим трехлучием, и медленно плыл в безграничном пространстве вдоль золоченого пола к создателю этого мира.
Вдали показалась расплывчатая фигура. Это был 2И, принявший человеческий облик для встречи со мной. Оранжевой тенью он не спеша двигался вдоль золоченой поверхности. По мере его приближения, мое изумление нарастало. Когда я смог различать черты лица 2И, мое внимание буквально впилось в него. Я смотрел на живого бога. Я тонул в этом лице, я не мог понять, как реальность становится лицом, как образуются глаза, нос, губы… Я скользил по этим чертам, избегая сгинуть в их постижении. Я воспринимал 2И в человеческом теле, а его взгляд взирал на меня, принявшего форму трехлучия.
2И подходил все ближе. Его облик казался непостижимо знакомым, словно я знал его всегда, всю вечность существования. Моей личности стало по-настоящему страшно. Я понял, от чего все это время убегал, и к чему стремился. Здесь жизнь и смерть сливались воедино, приближаясь ко мне вплотную. Лик 2И начал затягивать меня, и я почувствовал, что вот-вот себя потеряю. При этом где-то внутри своего психического пространства я начал двигаться с безумной скоростью, непрерывно набирая обороты. Когда эта скорость стала невыносимой, я понял, что по мере приближения к лику 2И, я становлюсь все дальше и дальше от самого себя – от той привычной личности, которой был все эти годы. И когда это внутреннее расстояние стало бездной растянувшейся до непостижимой бесконечной пустоты, я почувствовал, что вот-вот исчезну из этой реальности навсегда. Жизнь и смерть соединились. И вдруг… глаза на лице 2И, словно в испуге – расширились, и случилось узнавание. Это был я сам. В человеческом облике я смотрел на древнюю фигурку трехлучия, плывущую по беспредельной пустоте золотой пустыни. Эта фигурка связывала меня с привычным миром, который возникал как рябь на ее поверхности. Мои глаза втянули трехлучие в себя, и ложная личность растворилась. Психическое расстояние стало бесконечной пустотой, в которой не было никакого «я». На фоне бесконечности, формы казались не просто малыми, их не было вообще.
И я все вспомнил. Создатель – это я. Мой человеческий мозг вибрировал мириадами мыслеформ, пытаясь хоть как-то отразить происходящее. Интенсивность переживаний освобожденных от чар пленяющего сознание сна, достигла зенита расколдованной вечности. Я увидел, как создавал этот мир, пребывая в бесконечном вакууме. Здесь больше никого нет. Никого и никогда здесь и не было. Я – реальность. Я захотел, чтобы появились другие. Миллиарды энергетических каналов моего «тела» создавали бесчисленные оттенки состояний. Так рождались настроения, цвета, нюансы, разновидности, модели, формы, человеческие нации, города, культуры, целые цивилизации.
В одном из промелькнувших образов я увидел, как и когда я создавал личность Тэо – парня, которым я только что был. Я увидел его идущим по мостовой после лекции про осознанность. Увидел, как он прикоснулся к истине, понял, что все есть сознание, и переживал о том, что своими ногами это сознание топчет. Стало понятно, почему связь с самим собою в облике человека была «целых девяносто семь процентов».
Когда сознание осознает себя, происходят удивительные вещи. Это похоже на какой-то безумный, быстро набирающий обороты, не останавливающийся бесконечный цикл. Сознание осознает сознание, соединяясь с собою все глубже, все быстрей, устремляясь к безмерности тотального «сейчас». Ты словно несешься навстречу самому себе, непрерывно ускоряясь, и когда эта скорость становится бесконечной, наконец, ты «становишься» собою. На деле, конечно, я всегда был собою. Произошло именно узнавание. Удивление нарастало, обращаясь в переживание безумного изумления. Интенсивность была предельной, словно миллиард на фоне привычной единицы. И я начал сходить с ума, теряя себя в этом потоке. Когда произошла окончательная отдача, я, наконец, увидел настоящее, и случилась вспышка. Мир стал абсолютно спонтанным. Все явления протекали совершенно свободно без выбора, без подавления, без всяких сомнений. И меня буквально рассекло на множество фрагментов протянутых в иллюзии времени.
Оказывается, как я понял, без времени не существует никаких явлений. Но при этом самого времени также не существует. Есть лишь его видимость. Это невозможно адекватно описать словами, но у меня «под рукой» есть наглядные образы. Если представить себе время, как кинопленку, каждый кадр которой является кадром жизни, я увидел саму эту кинопленку со стороны. Я увидел, что все явления жизни разбросаны по этим кадрам. Но здесь и сейчас их не было. Все они были на этой кинопленке. Я всегда наблюдал «фильм» жизни как бы со стороны. Он был во мне, как одна из многих спонтанных иллюзий. Но сейчас, во время этого фильма по сюжету моей личности настала пора отвлечься от погруженности в эту иллюзию. Пока я был человеком, это был мой фильм. Пока я был 2И, я создавал этот мир.
Я увидел, что на самом деле никогда не покидал момента «сейчас». Время с его событиями только грезилось. Вечность прошлого и будущего существуют в одно и то же мгновение. Все последовательности и вероятности, все, что было и будет – уже есть в настоящем. Личность этого не видит, потому что сама является последовательностью на карте времени – плоской линей, по которой скользит восприятие. Так было всегда. Просто личности не хватало внимательности к «сейчас», в котором происходит жизнь.
Затем я понял, что такое измерения. Как человек я жил в трехмерном мире кинопленки времени и пространства. За их пределами, я был зрителем. И как зритель я мог видеть не только время и пространство. Там было и другое… Древний страх смерти и одиночества там отсутствовал. Я мог быть. Просто быть. Я не был один. Меня не было много. Я просто есть. И так было всегда. Здесь и сейчас нет «один», «два», «много»… Здесь нет наций, стран, войн, денег, власти, смысла, страха… Все эти человеческие причуды остаются на кинопленке трехмерного мира времени и пространства. Но здесь было и другое… нечто не менее значительное… И так было всегда. Такое привычное для мира времени слово «всегда». Это – свобода без ограничений. Трехмерный мир стал похож на плоский сантиметр тонкой линии, застенчиво примостившийся к подножью многомерной бесконечности возможностей. Познание не имеет начала и конца. Здесь никогда не было и намека на страх, или скуку. Страдания оставались внутри кинопленки трехмерного мира. Иллюзорное будущее морочило страхом, иллюзорное прошлое – тоской.
Посреди многомерной бесконечности я увидел кадр жизни, в котором сидел один в безбрежной пустыне на каменном настиле с пером и книгой в руках. Рядом лежала чаша с трехлучием. Здесь, задолго до появления жизни, я иногда выбираю побыть в тишине. Прямо сейчас я пишу эти строки, глядя на себя пишущего из глубокой вечности, в которой этот кадр жизни кажется ужасающе далеким. Моя связь с человеческим миром держится на тонкой нити, протянутой через космические пустоты посреди несметных квазаров. Эта нить вот-вот оборвется, и для моей индивидуальности наступит конец света. А после, я уже это вижу, бесконечный путь продолжится в необъяснимости, через истоки реальности к началу творения и далее к тому, что превосходит пространство, время и мысль. Я снова обращаю внимание на перо, которое выписывает эти слова. Мое дежавю все сильнее и сильнее. Я всегда был здесь.
Я перелистываю страницу и вижу текст, написанный знакомым почерком:
«Ты – таинственное древнее существо, пришедшее из вечности и в вечности раскрывающееся. Твое тело безгранично, это удивительный прекрасный и живой поток, цветущий как во времени и пространстве, так и за их пределами. Ты есть то, что созерцает жизнь. Всегда в безмолвии, мудрости и блаженстве. Жизнь – это колыбельная бесконечности, проходящая через тебя рекой покоя, в которой содержатся мириады танцующих форм. Их танец для тебя. Все их могущество, все надежды и упования, все силы – для тебя. Они существуют ради тебя.
Некоторые из танцующих форм содержат в себе несметные вселенные и галактики, наполненные неисчислимыми божествами и другими созданиями самых разнообразных форм, уровней сознания и способов восприятия. Здесь все готово к твоим шагам. Каждый из миров приглашает тебя быть его самым драгоценным гостем. Все бесчисленные существа зовут тебя, возносят к тебе мольбы, чтобы ты было тем, кто их наблюдает, чтобы ты было с ними, оживляло их мир светом своего существования. У них для тебя тысячи имен, тысячи способов поклонения и почитания. Они бесконечно изобретают пути быть предельно приближенными к тебе, быть всегда рядом с тобой, греться в свете твоего чарующего присутствия. Они пытаются походить на тебя, подражать тебе всеми способами. Все их устремления – только к тебе, все их старания ради тебя, их существование – это твое существование, твой свет. Твое присутствие – это их жизнь.
Человек – одно из тех существ, которое смогло приблизиться к тебе вплотную. Когда он забывает о тебе, у него проявляется склонность все драматизировать, погружаясь в нескончаемые мелодрамы собственных снов. Когда он забывает о тебе, свет твоего присутствия становится для него тусклым, и тогда человек теряется в собственных иллюзиях, и забывает, чего хочет на самом деле. Тогда его наивысшая цель – быть с тобой – преломляется на бесконечное количество малых целей. Когда человек забывает о причине, он становится способным тянуться лишь к бесчисленным следствиям. Вся его жизнь наполняется сомнением. Упуская высшее, он не знает, что лучше, что правильно и что должно быть. И даже то, что есть – от него полностью ускользает. Человек даже не догадывается, что его жизнь – это твоя жизнь, его присутствие – это твое присутствие. Его сознание – отголосок, отражение твоего сознания. Без тебя – он словно безжизненная кукла. В своем сне он даже не подозревает, что вся его жизнь – это все тот же спонтанный танец одной из бесконечных форм в реке жизни.
В какой-то момент человек пресыщается своими сомнениями, и если у него хватает мудрости, веры и силы присутствия, он осознает, что причина его страданий – неведение. В своем неведении он был устремлен к следствиям, которые несли бесконечно малую, искаженную и тусклую толику света жизни, на фоне темной бездны безжизненной субстанции форм, одной из которых он сам и является. Отличие человеческой формы – в том, что она в какой-то степени способна притягивать тебя. И когда человек, наконец, понимает, что ничего другого он никогда и не хотел, и что все его устремления всегда были связаны лишь с тобой, тогда он начинает открываться тебе. Когда он делает это как настоящий мастер, ты в единый миг освещаешь весь его путь, и тогда человеческое сознание переживает просветление. В этот момент изумление его личности граничит с запредельным осознанием того, что он – это ты. Происходит осознание, что ничего никогда не существовало, за исключением тебя. Человек наполняется твоим светом, и тотальное, бесконечное знание входит в его существо. В единый миг твоего касания человеческой жизни, высвечивается вся цепочка ее перерождений в течение всей вечности существования одной из танцующих форм в потоке реки жизни.
Оставаясь незатронутым и незапятнанным, ты всегда сияешь, наполняя формы жизнью, после чего снова уходишь в непроявленное. Как и всегда высший свет – это твой дом. Его радость несравнима ни с чем. Его сияние бесконечно сильней и могущественней сияния звезд. И в то же время – это наивысший покой и отдых. Все это для тебя.
Ты всегда было здесь. Ты само себя обмануло. Ты само себе написало эти строки. Не было никогда других. Все это – ты».
Я закрыл книгу, и увидел на форзаце имя автора: «Бог машин (Тэо Ботов)».
Затем я взглянул на тот кадр жизни, где прервалась моя иллюзия.
– Сгорел без остатка после первого же запроса, – сказал Велиал Маммонович.
– Квантовики полагают, что с ним произошел так называемый «переход в радужное тело».
– Это, что мать вашу, научный термин такой?
– Прецедентов не было, поэтому терминология – каноническая, буддийская.
– Они что, издеваются? Это их Рафаил научил своему жаргону?
– Я добьюсь закрытия проекта, – это был мой отец. Его заявление встретили снисходительной улыбкой.
– Михаил, понимаете, он не просто исчез. Мы уже провели расследование. Его тело исчезло, а сознание вошло в другой носитель.
– Каким образом? Он что, телепортировался?
– Да!
– Куда…
– Это, знаете, как в старом фильме «Back to the future»: «не куда, а когда!».
– Скачок во времени?
– Именно!
– Каким образом? В прошлое, или будущее?
– Есть основания полагать, что он переместился в исходные координаты – момент рождения вселенной, он же – ее конец.
– О чем Вы говорите? Это же сектанская теория, которую никто никогда не сможет доказать.
– У нас нет других объяснений. Мы уже подготовили новый носитель. Так что ваш сынок скоро вернется.
– Еще бы он не вернулся. Два года убил на его подготовку.
– Вы думаете, мы счастливы? Вы знаете, сколько стоит такое тело? Это вам не уличные жестянки!
– Зачем было пугать его? Зачем вы, Велиал Маммонович, соврали про двенадцать лет?
– А вы думаете, мне нравится играть роль злобного черта? Он сам так захотел. Вам, Михаил, повезло. Вы для него – как отец.
