Тельман Хоренович Гдлян
Кремлевское дело
Не то чтобы «диссидент» Медведев не жаловал гласность, просто она мешала ему доказывать недоказуемое. Таких примеров полно в протоколах заседаний комиссии.
Так, 26 сентября и 4 октября 1989 года комиссия заслушивала полковника Духанина и его коллег их КГБ. Свидетельства в нарушениях законности нашей группой противоречили фактам, изложенным в заключении по делу Смирнова. Поэтому депутатов больше интересовали другие вопросы: почему подследственные вывозились в КГБ, и как Духанину удалось за 20 дней изменить позицию всех без исключения обвиняемых? Почему, вопреки решению коллегии Прокуратуры СССР от 19 мая 1989 года, дело Смирнова через три дня было им незаконно прекращено? Почему не были исследованы все эпизоды противоправной деятельности Смирнова? Ничего вразумительного на эти вопросы Духанин ответить не мог, хотя и проговорился, что пяти обвиняемым, доставленным в Лефортово, делали уколы, оспаривая, правда, при этом, что применялись психотропные средства. Газеты, конечно же, оповестили своих читателей об этих духанинских признаниях.
Тщательно изучалось комиссией и дело Хинта. И снова на октябрьских слушаниях сделан был однозначный вывод: никаких нарушений в ходе расследования Гдляном допущено не было.
Информация о работе комиссии, которая стала попадать в средства массовой информации, вызывала много недоумённых вопросов у читателей.
Прошло уже три месяца с тех пор, как 1 августа 1989 года комиссия выступила со своими предложениями на первой сессии Верховного Совета СССР. Но ничего ровным счётом не изменилось. Поэтому 2 ноября 1989 года на второй сессии союзного парламента было оглашено новое заявление комиссии: о помехах в работе, противодействии со стороны Прокуратуры и других властных структур, о закреплении статуса комиссии. Однако председательствующий на заседании Лукьянов всё свёл к тому, чтобы «принять информацию к сведению», и не более того. А Рой Медведев в своём пространном выступлении сообщил о таком факте:
«На последнем закрытом заседании комиссии был заслушан доклад наблюдающего прокурора Мартинсона о заведённом Прокуратурой СССР уголовном деле по фактам злоупотреблений и нарушений социалистической законности, допущенных следователями группы Гдляна в Узбекистане. Комиссия не нашла возможным в настоящее время просить о приостановке этого дела или его прекращении на время работы комиссии…».
И снова соврал писатель и историк Медведев. Ибо на ближайшем закрытом заседании большинством голосов комиссия вновь подтвердила своё прежнее решение о необходимости приостановления или прекращения «дела следователей», а в решении записали, что Рой Медведев дезинформировал Верховный Совет СССР по данному вопросу.
Экспертам указывают на дверь
Усилия кремлёвских покровителей мафии не пропали втуне. Обстановка в комиссии к концу 1989 г. уже существенно изменилась. Вокруг Роя Медведева сплотились единомышленники Адылов, Голик, Лубенченко, Сулейменов, Ярин, Струков, Александрин. В отличие от них независимую позицию пытались отстаивать Сорокин, Бичкаускас, Семёнов, Похла, Игнатович. Противоречия между этими двумя группами депутатов становились всё заметнее, но чаша весов склонялась к председателю и его сторонникам.
С того момента, например, как слушания стали открытыми, постоянно начали возникать дискуссии: разрешать или нет Гдляну и Иванову задавать вопросы приглашённым на заседания. И если поначалу нам такую возможность предоставляли, то потом часто отказывали. Очень не хотелось выслушивать председателю такие вопросы, как на заседании 15 ноября, когда заслушивали председателя КПК Пуго. Он долго рассказывал о моряке с крейсера «Аврора», который стал жертвой сталинских репрессий в 30-е годы, об издевательствах над людьми в Узбекистане, привода примеры по конкретным уголовным делам, к которым мы не имели ни малейшего отношения. После изнурительных дебатов Гдляну разрешили задать Пуго несколько вопросов, которые так не понравились Борису Карловичу, что он отказался на них отвечать. Тут же Рой Медведев заявил, что здесь не очная ставка, под руку проводил товарища Пуго из зала.
А вот как проходили слушания в комиссии 22 ноября 1989 года. Представитель Прокуратуры Галкин уверял комиссию, что дело о коррупции находится в надёжных руках, расследуется объективно и компетентно, рассказывал о многочисленных «нарушениях законности», которые допускали его предшественники: Гдлян с Ивановым. После первых уточняющих вопросов членов комиссии Галкин признался, что более чем за полгода работы в качестве нового руководителя группы сам он выезжал в Узбекистан только один раз на 8 дней, и ни одного нового криминального эпизода группой под его руководством выявлено не было. Ярин, председательствующий на заседании, не разрешил Гдляну задать вопросы Галкину, быстренько предоставив слово начальнику следственной части Прокуратуры СССР Сбоеву. Своё пространное выступление он закончил так:
«…Что я хочу сказать в заключение? Следственная бригада, которую возглавлял Гдлян, на первых порах делала нужное, полезное дело. Однако в дальнейшем они сошли с законного пути, ударились в личные амбиции, личные цели. С использованием вот этого шума на различных митингах были избраны и получили мандаты. Используя теперь силу этих мандатов, припеваючи живут и портят всем жизнь. И являются, по существу, подстрекателями различных массовых волнений…»
Заседание шло четвёртый час, рабочий день заканчивался. На вопросы Гдляну выделили всего 15 минут. А потом, решили депутаты, мы проведём отдельное заседание, на котором Гдлян или Иванов будут иметь возможность задать все другие вопросы Галкину и Сбоеву, ни одну из сторон, дескать, комиссия не ограничивает.
Стоит ли говорить, что никакого другого раза не было. Более 80 вопросов, которые мы подготовили в письменном виде Галкину и Сбоеву, так и остались в наших личных архивах. Рою Медведеву и его команде вовсе не улыбалось, чтобы в присутствии журналистов повторилась ситуация с Духаниным.
О стремлении комиссии «не ограничивать» ни одну из сторон красноречиво говорит и такая ситуация. По нашему ходатайству в июле 1989 года было принято решение вызвать десять изгнанных из группы следователей, осуществлявших расследование в отношении Усманходжаева, Салимова, Осетрова, Абдуллаевой, Айтмуратова и других взяточников. Это были наиболее опытные и компетентные юристы, которые сами работали с обвиняемыми, прекрасно владели материалами дела и доказательствами виновности как этих подследственных, так и московских их покровителей. Группа должна была проверить наличие документов в деле Усманходжаева, Осетрова и других лиц, составить их опись, а также справку о доказательствах виновности подследственных до начала разгрома дела, выявить изменения, которые претерпели эти доказательства, когда дело стало разваливаться. В августе 1989 года Светлана Московцева, Александр Ревеко, Нина Рейтер, Зинаида Старкова, Юрий Лучинский, Людмила Панова, Людмила Пантелеева и другие следователи собрались в Москве и поступили в распоряжение комиссии. По указанию Сухарева Сбоев и Галкин даже не допускали вызванных комиссией юристов в помещение следственной части, не выделили им места для работы, сейфы. О материалах же уголовного дела, которые те должны были изучать, нечего было и говорить. Следователям грозили увольнением и привлечением к уголовной ответственности, их пытались вызвать на допросы по поводу якобы допущенных ими «нарушений законности», не выплачивали командировочные, выселяли из гостиниц. Почти два месяца мыкались они по столице, пока Рой Медведев не распустил всех по домам. Своей же комиссии Рой Медведев объяснил: дескать, сейчас прокуратура не может представить все необходимые материалы, а позднее, когда мы все документы получим, то и вызовем этих следователей вновь, нечего им сейчас болтаться без работы. И снова Рой Медведев врал, потому что никто и не собирался вызывать группу ещё раз в Москву.
Депутаты, уполномоченные съездом, смирились с этим неприкрытым произволом. Так же, впрочем, как и с тем, что прокурорские чины не представляли материалов, которые истребовались для изучения самими членами комиссии, особенно тех документов, что касались московских коррупционеров. Сколько гневных статей исписали к тому времени журналисты, писатели, учёные по поводу Министерства мелиорации и водного хозяйства СССР! Сколько людей поднималось на борьбу с этим монстром – рассадником коррупции, хищений, всевозможных махинаций. Ущерб от деятельности его руководителей исчислялся десятками миллиардов рублей. Стоимость разворованного, растранжиренного при воплощении разных бредовых «проектов века» не поддавалась учёту. Не сходила с уст и фамилия бывшего первого секретаря Белгородского обкома партии Николая Васильева, с 1979 года бессменно возглавлявшего Минводхоз. Часто посещавший Узбекистан и как министр, и как депутат Верховного Совета СССР от этой республики, Васильев тоже попал в поле зрения следствия. Целый ряд арестованных руководителей рассказали о вручении Николаю Фёдоровичу крупных взяток за решение хозяйственных дел. Вопрос о его привлечении к уголовной ответственности был согласован уже во всех инстанциях. Но с разгромом дела все доказательства канули в архивы. Чтобы все материалы этого расследования не постигла участь дела Смирнова, вызвавшая возмущение членов комиссии, прокуратура представляла ей лишь часть документов и только те, которые считала нужным. Фактически депутатская комиссия получила щелчок по носу, ей просто навязывали линию поведения, угодную верхам. «Независимая» съездовская комиссия снесла и это унижение.
Ничего не предприняла комиссия Роя Медведева и по поводу невыполнения своих же решений о необходимости приостановления либо прекращения «дела следователей» и о возобновлении расследованием незаконно прекращённого дела Смирнова.
Подтверждением того, что комиссия стала послушно выполнять роль ширмы, за которой кремлёвская верхушка продолжала творить неправедные дела, является ситуация с экспертами. Летом 1989 года было решено привлечь для работы в комиссии десятки профессиональных юристов и психологов. Последние должны были ответить на вопрос: оказывалось ли давление на обвиняемых и свидетелей для получения нужных следствию показаний. Но стоило только Рою Медведеву и его единомышленникам убедиться, что покровители со Старой площади вовсе не заинтересованы в углублённом изучении дела о коррупции и всех связанных с ним событий, как число экспертов было сведено к минимуму.
Несколько месяцев экспертом комиссии была Зинаида Опарина. Она всю жизнь проработала в судебных органах, последние годы до выхода на пенсию была членом Московского городского суда. Комиссия поручила ей изучить материалы уголовных дел в отношении Худайбердиева, Усманходжаева и других высокопоставленных взяточников из уголовного дела № 18/58115-83 и подготовить заключение о том, какие нарушения законности и кем были допущены.
29 ноября 1989 года на открытом заседании комиссия заслушала Опарину. Она сообщила, что в течение двух месяцев изучала документы предварительного следствия в отношении Худайбердиева в 15 томах, надзорное производство по делу в 5 томах и материалы судебного разбирательства в Верховном суде СССР. Эксперт Опарина отметила, что бывший Председатель Совета Министров Узбекистана более двух лет выражал полное доверие к следствию, подчёркивал искренность своего раскаяния, изобличительные показания давал добровольно, без какого-либо принуждения. И лишь когда из средств массовой информации Худайбердиеву стало известно об отстранении Гдляна и Иванова от расследования дела и предъявлении к ним серьёзных претензий со стороны высшего руководства, он изменил свои признательные показания. Первая жалоба от него на действия следствия поступила только 16 июня 1989 года. Никаких нарушений законности со стороны Гдляна, Иванова и руководимой ими следственной группы эксперт не усмотрела. Наоборот, выразила своё отношение к неправомерным действиям КГБ и прокуратуры после нашего отстранения от следствия. Процитируем стенограмму заседания: «…Я должна вам рассказать, официально доложить, как решались вопросы после того, как Худайбердиева, Усманходжаева и всех других вывозили на допросы в КГБ в Лефортово. Там допрашивал Духанин в присутствии Титова. И вот там наступило изменение показаний. Это было 4, 5 и 6 мая 1989 года. Все показания менялись. Причём было выполнение статьи 201 УПК– окончание расследования. И вот вместо того, чтобы продолжить ознакомление Худайбердиева с адвокатом с материалами дела, в это время начали допрашивать и выяснять вопросы: почему вы раньше давали такие показания. Причём очень неправомерные вопросы задавались со стороны Духанина в присутствии Титова. Духанин задавал, Титов молчал. «Почему вы давали ложные показания?» Разве может следователь задавать такой вопрос. «Ну, а если вы давали ложные показания, то давайте теперь по-другому говорить…»,– и он начинает говорить…»
Опарина отметила, что аналогичную картину, когда в КГБ склоняли обвиняемых к изменению показаний, она усмотрела и в других делах, в частности, Усманходжаева, к изучению которого приступила. Эксперт сообщила, что доложит комиссии результаты своего анализа. Как бы не так! С заключением по делу Усманходжаева ей уже выступать не пришлось: от услуг честного и принципиального эксперта комиссия отказалась.
Другому эксперту, Михаилу Харитонову, было дано поручение дать заключение по жалобам, поступившим на действия следователей. Составленное им заключение также не порадовало покровителей мафии. Харитонов пришёл к выводу, что хлынувший весной 1989 года поток жалоб инспирирован партийной верхушкой, а сами жалобы взяткополучателей и взяткодателей, их родственников, хранителей ценностей и иных, связанных с ними лиц, заинтересованных в исходе дела, доверия не внушают, указанные в них факты нарушений закона необоснованны. В отличие от Опариной, Харитонова не стали даже заслушивать на заседании комиссии, указав на дверь.
Кто ограбил Прокуратуру СССР?
Добившись перелома в работе комиссии, по существу превратив независимых экспертов в ничто, кукловоду Лукьянову уже было недостаточно использовать её лишь как прикрытие произвола. Теперь ему нужно было руками Роя Медведева и его соратников, при поддержке Прокуратуры и КГБ, покончить с делом о коррупции, окончательно и бесповоротно скомпрометировав в общественном мнении следственную группу. Казалось бы, всё к тому и шло, но возникло совершенно новое обстоятельство, которое не учёл хитроумный Анатолий Иванович. Речь идёт о материалах и документах уголовного дела № 18/58115-83, которые удалось сохранить руководителям следственной группы, и о которых в своё время было немало шума.
Надо признаться, что весной 1989 года мы даже не допускали, что материалы тысячетомного уголовного дела будут отняты у нас насильно без составления их описи и итогового акта приёма-передачи. Это была серьёзная оплошность, о которой потом не раз пришлось пожалеть. Когда же стало ясно, что кремлёвская мафия открыто пытается разгромить дело о коррупции и нас могут от него отстранить, мы и предприняли свои меры предосторожности. Были сняты ксерокопии с протоколов допросов, очных ставок, собственноручных заявлений подследственных и свидетелей, справок в ЦК КП Узбекистана, ЦК КПСС и Президиум Верховного Совета СССР и других подлинных документов, свидетельствующих о коррупции, в которой погрязло руководство страны. Переписали также несколько десятков видеокассет, запечатлевших различные следственные действия. Конечно, это была лишь небольшая часть огромного материала, накопившегося за 6 лет работы. Но его было достаточно для того, чтобы контролировать сохранность материалов дела. Ведь в случае нашего отстранения от работы, как мы наивно полагали, составят подробную опись всех документов, и утаить что-то из них будет весьма затруднительно, имея на руках этот акт приёма-передачи.
Мы ошиблись в одном: как выяснилось, никто не собирался составлять опись всех материалов уголовного дела № 18/58115-83, которой, кстати, нет и по сей день. Но просчитались и Сухарев со своими покровителями, которые были абсолютно убеждены в том, что дело целиком у нас отобрано, и документами его можно будет распоряжаться так, как им вздумается.
Мало только надёжно укрыть копии документов, нужно было предусмотреть такие меры, чтобы они стали фактором, сдерживающим наступление мафии и обеспечивающим личную безопасность. Относительно того, что могут быть предприняты попытки устранить нас физически, мы не питали никаких иллюзий. С 1988 года регулярно прослушивались наши служебные и домашние телефоны, велась наружная слежка, КГБ завербовал некоторых следователей из группы. С весны 1989 года машины наблюдения КГБ следовали за нами по пятам почти открыто. Так что «случайности» могли произойти всякие. Но в любом случае, уже без нашего участия, документы автоматически оказались бы в распоряжении демократической общественности у нас в стране и в зарубежных средствах массовой информации. На митингах, в периферийной печати, в самиздатовских газетах, через зарубежные радиостанции мы сообщили, что важнейшие документы уголовного дела остались в нашем распоряжении. А чтобы у Сухарева не осталось на сей счёт сомнений, кипу ксерокопий положили ему на стол.
На пятом этаже дома № 15 по Пушкинской улице, где располагалось руководство Прокуратуры СССР, воцарилось уныние. Сухареву доложили: по данным ксерокопировального сектора только в апреле 1989 года с материалов уголовного дела № 18/58115-83 были отсняты тысячи копий. С каких документов, трудно сказать. Учёт был обезличен: в секторе указывался лишь номер уголовного дела и количество откопированных листов. Что осталось в сейфах прокуратуры, что у Гдляна с Ивановым, – проверить было невозможно. Кроме того, они сделали копии видеозаписей. Каких – тоже неизвестно.
Объяснение с Александром Яковлевичем проходило в таком вот духе:
– У вас действительно имеются следственные документы, я имею в виду помимо тех, что вы положили на стол?
– Конечно.
– Но это же преступление! Это же грабёж, просто воровство какое-то…
– Грабёж и воровство, Александр Яковлевич, совершены Генеральным прокурором СССР и его соратниками. Может быть, вы покажете опись документов и акт их приёма-передачи?
– Я требую, чтобы вы немедленно сдали нам все имеющиеся документы.
– С удовольствием. Но при одном условии.
– Каком ещё условии?
– Вы хорошо знаете. Мы уже неоднократно и письменно и устно настаивали на полной описи всех материалов уголовного дела. Вот составим акт – и передавайте дело кому угодно.
– Что вы всё твердите об этом акте. И комиссию вот настраиваете. У нас всё в полной сохранности. Вы что, не доверяете своим коллегам?
– Разумеется, и у нас для этого есть все основания.
– Я вам должен разъяснить, что умышленное сокрытие следственных материалов является уголовно наказуемым преступлением. И если вы их добровольно не сдадите, то будете привлечены к уголовной ответственности.
– Если бы имелся акт приёма-передачи дела, то сокрытие нами любых следственных документов носило бы противоправный характер. А пока такой акт отсутствует, никакого криминала нет. И вы это как юрист отлично знаете.
– Я дам команду провести у вас обыски.
– Пожалуйста. Только уведомите об этом Верховный Совет и съездовскую комиссию. Вы прекрасно знаете, что у них на рассмотрении находится наше письменное ходатайство по поводу восстановления законности и составления акта приёма-передачи дела.
– Мы проведём обыски у всех ваших родственников.
– И ничего не обнаружите. Это ваши, Александр Яковлевич, подопечные взяточники хранили свои миллионы у родственников…
Разумеется, никаких обысков не было. Только на заседании комиссии Сбоев посетовал, что Гдлян и Иванов портят всем жизнь.
Испортилось настроение не только у Сбоева. Когда 12 мая 1989 года фамилия Лигачёва была публично названа в числе лиц, фигурирующих в уголовном деле о коррупции, Егор Кузьмич очень обиделся. Он назвал это провокацией, но обратился с жалобой не в суд, а прямо в ЦК КПСС с поручением коммунисту Сухареву, своему подчинённому. Не имей мы копии показаний Усманходжаева, Сухарев, не моргнув глазом, соврал бы, что никто из подследственных никогда не упоминал фамилию Лигачёва, и был бы Егор Кузьмич жертвой провокации зловредных следователей, а Гдлян с Ивановым – клеветниками. А так кремлёвским стратегам пришлось заниматься «делом Лигачёва» аж на Пленуме ЦК, где и реабилитировали верного ленинца на посмешище всей стране. Недаром проделывать ту же операцию с Соломенцевым уже не стали. Партийного судью «отмыли» по-тихому, без сообщений в прессе и дискуссий на пленумах.
Тот факт, что мы располагали копиями важнейших документов уголовного дела о коррупции, лишил покоя и съездовскую комиссию. Вслед за Медведевым, Лубенченко, Адыловым потребовали выдать все копии следственных документов Ярин, Струков, Сулейменов, Голик, Александрин. Рой Александрович даже начал выпрашивать хотя бы список всех документов. В другой раз предложил поехать всем составом комиссии вместе с нами в любое место, где хранятся документы, и просто взглянуть на них.
В хоре голосов, поющих анафему нашей разогнанной следственной группе, прорезались новые нотки: нету никакой кремлёвской мафии, иначе Гдлян с Ивановым давно бы уже выложили карты на стол. И вообще, никаких документов у них нет. Эта мелодия зазвучала и на II съезде народных депутатов СССР.