Тельман Хоренович Гдлян
Кремлевское дело
Бдительный сапожник
«Стратегическая линия, выработанная на XXVI съезде, последующих Пленумах ЦК КПСС при деятельном участии Юрия Владимировича Андропова и Константина Устиновича Черненко, была и остаётся неизменной». – Так говорил соратникам 11 марта 1985 года человек, на плечи которого история возложила тяжёлое бремя поднять страну на реформы. Предшественники Горбачёва, стоявшие одной ногой в могиле, могли себе позволить кардинально ничего не менять. У нового руководителя такой возможности уже не было. Он находился в расцвете сил и прекрасно понимал, что страна приближается к пропасти и трудно предугадать последствия катастрофы, в том числе и для личной власти, если не остановить дальнейшее загнивание больного организма, не выправить положение дел. Так что, произнося в тот день на Пленуме ЦК привычные заклинания, он, надо полагать, лукавил, поскольку уже сделал свой выбор…
На первом этапе продолжение прежнего курса «наведения порядка», разоблачение региональных мафиозных групп соответствовало интересам Горбачёва и его окружения. Борьба с должностной преступностью и коррупцией усиливалась, что позволяло Горбачёву укреплять свои позиции, развязывало руки в проведении кадровых перестановок. В течение непродолжительного времени во многих республиках, краях, областях были заменены первые секретари ЦК, обкомов, крайкомов партии. На примере расследуемых дел Горбачёв всё чаще упоминал об очистительных процессах в обществе, утверждении равенства всех перед законом.
Выявленные злоупотребления в Министерстве внешней торговли, возникновение дел о приписках и хищениях в ряде южных республик, в различных отраслях народного хозяйства расширяли географию деятельности правоохранительных органов. Планка досягаемости закона последовательно поднималась всё выше. В Грузии местной прокуратурой был арестован даже секретарь ЦК КП Грузии. Конечно, в ряде случаев появлению подобных дел способствовала борьба за власть на местах, и далеко не всегда расследование проводилось всесторонне, полно и объективно. Но общая тенденция всё же прослеживалась достаточно ясно.
Вместе с тем все попытки следствия приблизиться к высшим эшелонам власти решительно пресекались Горбачёвым, для которого интересы правящей партийной элиты были выше требований закона.
В книге «Исповедь на заданную тему» Б. Ельцин рассказывает о своей поездке в Узбекистан в 1985 году, где получил многочисленные свидетельства о коррупции в коридорах республиканской власти, о чём и доложил Горбачёву: «Я достаточно подробно рассказал ему обо всём, что удалось узнать, в заключение сказал, что необходимо немедленно предпринять решительные меры. И, главное, надо решать вопрос с Усманходжаевым. Вдруг Горбачёв рассердился, сказал, что я совершенно ни в чём не разобрался, Усманходжаев – честный коммунист, просто он вынужден бороться с рашидовщиной, и старая мафия компрометирует его ложными доносами и оговорами. Я говорю: Михаил Сергеевич, я только оттуда, Усманходжаев прекрасно вписался в рашидовскую систему и отлично наживается с помощью даже не им созданной структуры. Горбачёв ответил, что я введён в заблуждение, и вообще, за Усманходжаева ручается Егор Кузьмич Лигачёв… Так закончился наш разговор». А ведь доказательств того, что руководитель Узбекистана погряз во взяточничестве, было уже сколько угодно. Разумеется, знали информацию и в Москве.
После ареста Каримова продолжалось расследование коррупции в партийных органах и системе МВД Узбекистана. Каримов рассказал не только о том, что собирал мзду, по сути, со всего партийно-хозяйственного актива области, но и о даче им самим взяток руководству ЦК КП Узбекистана, ответственным работникам ЦК КПСС, в том числе и В. Смирному. В ноябре-декабре 1984 г. на родине Каримова в Кашкадарьинской области удалось изъять принадлежащие ему ценности на сумму в 6 миллионов рублей. Проникнув в новую область, мы начали расследование в отношении первого секретаря обкома партии Р. Гаипова и начальника УВД Х. Норбутаева. Поставили задачу проникновения и в другие регионы республики, где первые секретари обкомов и начальники УВД были ключевыми фигурами для выявления основных звеньев мафиозной паутины, с тем чтобы, накопив силы, начать стремительное наступление на штаб мафии – ЦК КП Узбекистана. В марте 1985 г. были арестованы начальник Бухарского УВД М. Норов, заместитель министра внутренних дел республики Т. Кахраманов. Готовилась атака на коррумпированное руководство МВД республики. Конечно, об этих стратегических целях и ближайших задачах знали только руководители группы, поскольку Москва никогда не одобрила бы такое направление расследования. В этом мы уже достаточно хорошо убедились.
Руководство узбекского КГБ всё больше стремилось дистанцироваться от деятельности следственной группы. Из её состава вывели последних следователей госбезопасности. В Ташкенте мы занимали целый ряд кабинетов в следственном отделе КГБ. В том же здании находился и следственный изолятор, где содержались арестованные по делу. И вдруг мы узнаём, что следователям группы запрещено пользоваться служебной столовой. Затем последовало запрещение вызывать в наши кабинеты свидетелей, перестали выдавать пропуска в помещение и самим следователям. Потом запретили помещать в следственный изолятор арестованных по делу. Короче, нас просто выкинули из следственного отдела КГБ. Позднее то же самое произошло и с Лефортовской тюрьмой в Москве. Об оперативной помощи уже не приходилось и заикаться. Участие сотрудников госбезопасности в отдельных акциях группы, если им всё же поступали команды из Центра, были лишь исключением из правил.
Очень характерен эпизод, происшедший в апреле 1985 г. Следствие установило, что первый секретарь Кашкадарьинского обкома партии Гаипов получил взяток на сумму около миллиона рублей. При таких обстоятельствах наше руководство вынуждено было дать санкцию на его арест. Много написано по поводу самоубийства Гаипова, который покончил с собой, когда следователи вместе с полковником МВД СССР пришли к нему домой пригласить в прокуратуру, ибо только там, как предписывало начальство, можно было взять под стражу высокопоставленного мздоимца. Поэтому не будем приводить хорошо известные подробности печального инцидента. Лишь отметим, что впервые руководство КГБ отказалось выделить своих сотрудников для участия в этой акции. Позже нам удалось ознакомиться с шифровкой, которую в тот же день чекисты отправили в Москву. Самый заурядный донос, состряпанный по канонам тридцать седьмого года: мол, руководители следственной группы Гдлян и Иванов неодобрительно отзываются о внутренней и внешней политике, руководящей роли КПСС, необоснованно полагают, что партийная организация Узбекистана погрязла в коррупции и посему без достаточных доказательств, на основе амбиций и личных антипатий преследуют партийные кадры республики. Далее живописуется самоубийство Гаипова.
Прошло два месяца, и бывшие союзники по расследованию уголовного дела о коррупции учинили ещё одну провокацию. На сей раз она преследовала цель поставить под сомнение добросовестность и порядочность наших следователей. К тому времени изъятия у партийных мафиози крупных капиталов стали регулярными и обычными, и у многих это вызывало раздражение. Летом 1985 г. из Кашкадарьинской области возвратились пять наших следователей, которые привезли золотые монеты, ювелирные изделия, деньги, облигации на сумму свыше миллиона рублей, изъятые у арестованного первого секретаря райкома партии Н. Меллеева. Не прошло и недели, как в КГБ Узбекистана с официальным заявлением обратился ташкентский сапожник. Он утверждал, что к нему пришёл человек и попросил отремонтировать башмак. Сапожник взялся за дело и тут из башмака выпала золотая монета и покатилась по полу. Но клиент почему-то и бровью не повёл, а после ремонта спокойно покинул мастерскую. Честный сапожник, проявив завидное гражданское сознание, не прикарманил монету, а приложил её как вещественное доказательство к своему заявлению. Клиентом, якобы, оказался наш следователь А. Куликов, который участвовал в изъятии ценностей Меллеева. Но тут выяснилось, что предъявленная бдительным сапожником монета не имела ничего общего с той партией, которая была изъята у секретаря райкома. К тому же оказалось, что благородный сапожник-патриот многие годы уже служит платным агентом КГБ. Вся провокация лопнула, как мыльный пузырь, хотя следователя чуть было не уволили со службы. Да и заикнуться публично об этой подлости мы не могли: нельзя раскрывать секретного агента КГБ.
И всё же, несмотря на противодействие госбезопасности, наиболее успешное расследование в отношении партийно-мафиозных структур осуществлялось в тот период именно в Узбекистане. Это обстоятельство и побудило Горбачёва на XXVII съезде КПСС самому определить предельные рубежи досягаемости Закона. В Политическом докладе, давая оценку состоянию дел в Узбекистане, он как бы между прочим заметил, что некоторые работники центральных ведомств, в том числе и ЦК КПСС, видели недостатки в республике, но действенных мер не приняли. В переводе с партийного на нормальный житейский язык это означало, что курировавшие Узбекистан мелкие клерки – инструкторы ЦК, работники министерств и ведомств, если потребуется, могут быть привлечены даже к уголовной ответственности. Что же касается высшего руководства, ответственного за социальную трагедию в регионе, то о них, естественно, и речи идти не должно. На Старой площади все прекрасно помнили, что именно Горбачёв был в 1978-1984 гг. секретарём ЦК по сельскому хозяйству.
В отличие от Горбачёва его ближайший соратник Лигачёв действовал более прямолинейно. В последних числах декабря 1985 г. его посетил Генеральный прокурор А. Рекунов и на материалах нашего расследования представил доказательства коррупции руководства Узбекистана, ряда работников ЦК КПСС и зятя Брежнева Чурбанова. Егор Кузьмич пришёл в ярость, и Гдлян первый раз был отстранён от руководства расследованием.
Полковник КГБ собирает мзду
Совместная работа с КГБ даёт достаточно оснований для того, чтобы судить о нравах таинственного учреждения. А таинственного-то, оказывается, мало. Не раз приходилось убеждаться, что не интересы дела здесь превыше всего, а честь мундира. Ведомственная корысть оправдывает, как известно, любые методы и способы достижения цели.
В частности, бытует мнение, что подразделения КГБ из всех правоохранительных органов наименее заражены коррупцией. Это действительно так. Но даже в такой элитарной семье, как говорится, не без урода. Однако, если мы время от времени узнаём о судебных процессах над судьями, адвокатами, прокурорами, следователями, работниками милиции, преступившими закон, то сотрудников госбезопасности на скамье подсудимых что-то не видно. Можно, конечно, организовать шумный процесс над агентом, завербованным иностранной разведкой. Что же касается уголовщины, тут всё шито-крыто. А чаще всего руководство тайной полиции стремится попросту не допускать суда над своими подчинёнными.
В течение шестилетнего расследования нам неоднократно приходилось сталкиваться с уголовными фактами в деятельности офицеров КГБ. Но ни в одном случае дело не дошло до суда: этих лиц либо тихо переводили на другой участок работы, либо увольняли, как начальника УКГБ по Хорезмской области Кубиева. В ходе следствия арестованный нами первый секретарь обкома партии рассказал о получении взятки от Кубиева. Также выяснилось, что этот чекист собирал крупную мзду с председателей колхозов, в отношении которых проводилось следствие по «хлопковым делам», якобы для передачи взяток должностным лицам в Ташкенте и Москве, но деньги присвоил. Некоторые председатели колхозов дали официальные показания. Информация была перепроверена, и мы убедились, что она достоверна.
Доложив об этих материалах своему начальству, мы предложили поручить нашей следственной группе провести дальнейшее расследование в отношении Кубиева. Генеральный прокурор вправе поручить своим сотрудникам расследование любого дела. Однако в просьбе нам отказали и предложили выделить материалы в отдельное производство. Как мы и предполагали, сперва дело оказалось у руководства КГБ СССР, откуда перекочевало в Главную военную прокуратуру, затем в прокуратуру Туркестанского военного округа. Кубиева по-тихому уволили, а дело его волокитилось, а точнее, спускалось на тормозах, целых два года. В ходе следствия добились, что председатели колхозов изменили прежние разоблачительные показания, были дезавуированы или поставлены под сомнение другие улики. К концу второго года такого вот «расследования» военные следователи появились в союзной Прокуратуре. Они не скрывали, что дело идёт на прекращение, а вся загвоздка – в показаниях первого секретаря обкома о получении взятки от Кубиева. Нельзя ли, мол, с ним переговорить, объяснить, что к чему. Получив, естественно, отказ, попросили провести очную ставку. Секретарь обкома продолжал уличать полковника. Так и уехали ни с чем. Тем не менее вскоре вынесли постановление о прекращении уголовного дела. Кубиев так и остался уволенным «за несоблюдение режима секретности и другие упущения по службе».
Только свои ведомственные интересы преследовали чекисты и в деле Х. Яхъяева. В 1964-1979 гг. он занимал пост министра внутренних дел Узбекистана и входил в ближайшее окружение Рашидова. Безрезультатно предпринимались попытки привлечь экс-министра к ответственности. Последний раз в начале 80-х годов его персоной занимались и работники союзной прокуратуры. Но вмешался Рашидов, и собранные на скорую руку материалы о злоупотреблениях Яхъяева на многие годы оказались в пыльных архивах. Нашей следственной группе всё же удалось разоблачить его преступную деятельность. Как позже выяснилось, Яхъяев пытался отслеживать нашу работу, определять её направленность и видел, что кольцо вокруг него сжимается. Он был арестован в августе 1985 г. Убедившись, что доказательств в отношении него собрано более чем достаточно, стал давать подробные показания. Яхъяев был прекрасно осведомлён о взаимоотношениях разных мафиозных кланов, тёмных делах тех или иных должностных лиц. Сохранив ясную память, в деталях помнил сотни операций, в том числе проводившихся совместно со службами безопасности и другими ведомствами, слабые и сильные стороны своей агентуры, их нынешнее положение. Одним словом, был ценным источником информации, с его арестом расширялись рамки расследования, что, естественно, вызывало серьёзное беспокойство в ЦК Компартии Узбекистана. Воспользовавшись ослаблением наших позиций в связи с уже упоминавшимся вмешательством Лигачёва, чекисты тут же договорились с Генеральным прокурором Рекунковым о выделении уголовного дела по обвинению Яхъяева во взяточничестве в отдельное производство и передаче его узбекской службе безопасности. Решение беспрецедентное с точки зрения нарушения всех норм уголовно-процессуального законодательства, известных любому студенту юрфака. Тем не менее, если просит КГБ – как откажет прокуратура! Даже видавшие виды старые прокурорские служаки ахнули, не в силах скрыть удивление.
Руководство КГБ, пытаясь во что бы то ни стало изъять у нас дело по Яхъяеву, преследовало две основные цели: во-первых, лишить следствие возможности получать информацию от всемогущего ранее министра, а во-вторых, вербовать с его помощью агентуру в системе МВД для ослабления конкурирующего ведомства.
Но вышла осечка. Яхъяев вовсе не горел желанием записаться в агенты тайной полиции. Узнав о решении передать его дело в это ведомство, он написал в заявлении на имя Генерального прокурора Рекункова: «Я категорически возражаю против этого беззакония. Более того, я заявляю, что в случае передачи моего дела в Республику, я откажусь от всех своих показаний и не намерен давать показания кому бы то ни было».
Совершенно резонно Яхъяев настаивал на том, что государственных преступлений не совершал, что дело его КГБ не подследственно. Убедившись в непреклонности позиции арестованного в том, что они не получат от него никакой информации, в КГБ Узбекистана вынуждены были трубить отбой. Генеральный прокурор, облегчённо вздохнув, мгновенно отменил своё незаконное распоряжение.
Разоблачения последних лет существенно поколебали авторитет некогда всемогущего и страшного ведомства, основой деятельности которого всегда были политический сыск и борьба с инакомыслием во имя сохранения власти партийно-государственной олигархии и её идеологии. И всё же КГБ при всех косметических сменах вывесок, удавалось длительное время не только избежать казалось бы неизбежной реорганизации, сохранить весь свой потенциал, штаты, но в определённых сферах даже усиливать свои позиции.
Как щитом, прикрываясь участием в борьбе с организованной преступностью иными словами, узаконив ещё одну несвойственную функцию, умело манипулируя общественным мнением, элитное ведомство продолжает и сегодня доказывать необходимость сохранения всех своих структур.
Мы рассказали об истоках дела № 18/58115-83, о начале борьбы с региональными мафиозными кланами, в которую верхи первыми бросили в бой чекистов, и, наверное, не ирония судьбы, а печальная закономерность есть в том, что те же верхи поручили тем же чекистам разгром уголовного дела, которое из республиканского переросло в «московское», а затем и в «кремлёвское», и уже явно вышло из-под их контроля. Произошло это уже после скандала на XIX Всесоюзной конференции КПСС.
ШЕФ – ДОКТОРУ: ТУМАН СГУЩАЕТСЯ
Тайник Кулол-бобо
«Белым чистым листом бумаги» именовал себя в первые дни ареста первый секретарь Бухарского обкома партии Каримов, твердивший, что раскаиваться ему не в чем. Довольно скоро, правда, обитатель Лефортовской тюрьмы одумался и начал давать показания. Почти ежедневно от него поступали собственноручно написанные заявления с новыми фактами и обстоятельствами получения взяток. Осознав, что его арест санкционирован наверху, Каримов сменил тактику, пытался выслужиться перед высшим руководством. Одно из его заявлений от 3 сентября 1984 г. написано на имя Генерального секретаря ЦК КПСС:
«Уважаемый Константин Устинович, со мной случилась большая беда. Я арестован Прокуратурой СССР за получение взяток от различных должностных лиц Бухарской области. На следствии я занял твёрдую, принципиальную позицию – говорить искренне, правдиво и чистосердечно обо всём рассказать. Но я считаю своим долгом поставить в известность лично Вас и Политбюро ЦК КПСС об укоренившейся негодной практике в руководстве Узбекистана, о стиле и методах партийного руководства, которые позорят не только нашу родную Коммунистическую партию, но и звание коммуниста…»
Перечислив далее ряд преступных эпизодов, Каримов указал и такой: «…По заданию Ш.Рашидова я был послан в г. Навои к Петрову, директору горно-металлургического комбината, которого я хорошо знал. Мне было поручено передать, чтобы Петров изготовил дамскую сумку из чистого золота, которая нужна Рашидову для подарка высокой особе[1] в Москве. Такая сумка была изготовлена и передана Петровым…»
Своё письмо Каримов заканчивал вполне в духе партийного новояза: «Июньский Пленум ЦК КПСС, другие Пленумы, участником которых я был, со всей чёткостью определили направление политики партии. Я помню Ваши слова на Пленуме и особенно на Вашей встрече с избирателями Куйбышевского района Москвы. Пишу с надеждой, что данные, о которых я Вам пишу, помогут в какой-то мере выявить объективную картину положения дел в республике, очистить ряды партии от случайных попутчиков…»
Рассуждая об искренности, чистосердечном раскаянии, Каримов не уставал повторять, что он – «самый бедный секретарь обкома», что у него не осталось ни копейки, всё, мол, роздал, семья голодает.
Но концы с концами не сходились. Расследование преступной деятельности Каримова осуществлялось очень интенсивно. Работу поручили наиболее компетентным и проверенным следователям. Уже в первый месяц мы не только получили массу новых доказательств виновности Каримова, но и установили круг хранителей его капиталов, места, где они были упрятаны. Но мы не спешили. Только неопытный следователь, едва заполучив информацию о спрятанных ценностях, торопится их изъять. В результате действительно можно что-то найти, какую-то часть, но есть риск упустить основное. Поэтому изъятие крупных ценностей требует весьма тщательной подготовки.
Нужно усыпить бдительность, а потом действовать внезапно, одновременно накрыв всю сеть, весь круг хранителей. Начинать акцию можно лишь имея максимум информации. Тем более, мы соблюдали такой принцип: каждому хранителю предлагалось добровольно выдать ценности, и если это происходило, никогда не применяли изоляцию – задержание или арест. Хотя закон допускает такие меры к укрывателям. Рискованно действовали, конечно: ведь хранитель мог выдать не всё, а лишь часть, и такое случалось нередко. И всё же мы выигрывали в главном – в быстроте: ведь основные результаты достигаются, как правило, в первые несколько дней. На проведение таких операций бросали почти все имеющиеся в нашем распоряжении силы и средства. О сроках не знал никто, кроме руководства группы. Вся вновь поступившая информация обобщалась, тщательно анализировалась, перепроверялась. Требовалось найти автомашины, вертолёты, обеспечить видео– и фотосъёмку.
Каримов продолжал изворачиваться, выдвигая всё новые версии, твердил, что беден, как церковная крыса. Причиной была не только патологическая жадность. Большая часть его капиталов находилась у преданного человека по прозвищу Кулол-бобо. Перепрятал ли тот эти богатства после ареста и в каких конкретно местах их хранит –Каримов не знал. Назвать же этого человека у него не поворачивался язык: вдруг тот дрогнет и выдаст всё. Молчал он и о своей жене Мехриниссо и других родственниках, у которых также хранились немалые ценности. Наконец Каримов придумал хитроумную комбинацию, решив пожертвовать частью богатств, чтобы сохранить основные капиталы. Не добившись свидания с родственниками, которым можно было бы передать незаметно записку или шепнуть, как действовать, Каримов решил написать им письмо и нелегально переправить его на волю. Он уже вполне освоился с тюремными порядками и посчитал, что затея осуществима.
Месяца не прошло, не успели ещё высохнуть чернила на письме к Черненко с изъявлениями любви и преданности решениям партийных пленумов, как 15 октября появилось написанное на 4 страницах послание. Оно вместе с начерченной схемой предназначалось жене, сыну и дочери. Каждый из них получил подробные инструкции. Сын Баходир и дочь Лола должны были поехать к Кулол-бобо: «1820 шт. колец, 30 шт. серёжек, 20 шт. цепочек, 10 шт. браслетов отберите. Сорвите ярлыки. Сложите в мешочек или сахарный мешок и положите сверху 46 000 руб. денег по 25, 50, 100, заверните их в белую тряпку. Плотно заверните всё, пусть вас не смущает вес. Мешок обмотайте полиэтиленовой плёнкой, которую повезёт Баходир. Сделайте всё пакетом, можете 5-10 раз обмотать плёнкой, сверху свяжите в двух местах проволокой и закопайте в том месте, которое я укажу. Баходир пусть посмотрит то место, где будет закапывать. Вы ночью в своём доме всё подготовьте, затем, когда все уснут, пойдите и закопайте. Закопайте там, где я указал на схеме. Я вам объясню. В саду моего отца в гараже, прямо в правом углу выкопайте яму в 70– 80 см . Хорошо утопчите, посыпьте сверху саманом, сверху положите три полена дров. Я узнаю по этому признаку, скажу, что сам закопал. В скором времени приеду со следователями, выкопаю и сдам государству. Без этого для меня нет жизни. Если вы это не сделаете, я буду вынужден сдать всё, отобрав у вас. Поэтому вы без страха делайте это дело. Прежде чем меня везти туда, спросят, в чём я и как закопал. Чтобы мои слова и ваши действия не расходились, сделайте так, как я сказал».
Каримов в письме напоминал родственникам, чтобы те обратились к «уважаемым людям», которые выхлопотали бы у высших партийных сановников помилование ему и прощение. В числе лиц, к которым следует обратиться этим «уважаемым людям», Каримов назвал Горбачёва.
Но произошла осечка: прежде чем письмо Каримова попало по назначению, оно побывало в руках следствия. Чтобы избежать утечки информации, написанное по-узбекски перехваченное письмо переводили на русский сотрудники КГБ. Любопытная деталь. Когда мы получили отпечатанный текст перевода, то указанные в письме фамилии Горбачёва и других высокопоставленных лиц были опущены. В этой части текст выглядел так:
«Пусть отправит в ЦК КПСС т. _____________ просьбу с описанием моих заслуг. Потому что т. _____________ занимается сельским хозяйством, и меня он хорошо знает».
Предусмотрел Каримов и обратную связь. После выполнения его указаний родственники должны были послать ему в продуктовой передаче два граната.
Было решено дать возможность родственникам Каримова получить письмо от главы семьи. Оперативники брали на себя обязательство проследить за его прохождением, последующими действиями родственников Каримова и других хранителей его капиталов. Мы не без оснований рассчитывали получить таким образом немало дополнительной информации, которая позволила бы более обстоятельно подготовиться к началу операции по изъятию ценностей. Через некоторое время оперативники доложили, что родственники выполнили инструкции Каримова: часть ценностей закопана в гараже его отца. Однако, когда мы попросили познакомить нас со всеми оперативными разработками по этому поводу, чтобы более детально проработать операцию, то получили категорический отказ. И неслучайно. Как позже выяснилось, никакой информации попросту не было. Чекисты с заданием не справились. Организовать наблюдение они либо не сумели, либо не пожелали. О перемещении ценностей судили лишь по двум гранатам, оказавшимся в поступившей Каримову в тюрьму передаче.
Операцию решено было начать 11 ноября 1984 г. Базой её проведения был определён г. Шахрисабз Кашкадарьинской области, в окрестностях которого проживали Кулол-бобо и весь родственный клан Каримова. По договорённости между Генеральным прокурором и Председателем КГБ СССР, которые хорошо помнили, что арест Каримова санкционировал сам Черненко, предполагалась совместная операция двух ведомств, чекисты должны были обеспечивать действия следственной группы Прокуратуры Союза. При обсуждении детального плана уже с конкретными исполнителями из КГБ возникли разногласия. Они настаивали на том, чтобы передать Каримову посылку с условными двумя гранатами, принять от него заявление о «чистосердечном раскаянии», выехать с ним в кишлак Севаз и извлечь то, что он укажет. И всё. Мы категорически возражали. Ну, подыграем Каримову, изымем часть капиталов, которую он указал, а дальше? Ведь убедившись в том, что он якобы всех обвёл вокруг пальца, Каримов замолчит и надолго. Гораздо перспективнее, считали мы, – провести операцию по изъятию всех богатств партийного босса, а затем выложить козыри на стол. Вот тогда деваться Каримову будет некуда. Нам удалось настоять на своём. Чекисты согласились обеспечить операцию автомашинами, военным вертолётом, выделили сотрудников для охраны ценностей. В 11 утра одновременно по 20 адресам начались обыски. Жену Каримова, его взрослых сына и дочь, Кулол-бобо, двух его сыновей и других хранителей привезли на допросы. Поскольку они отказались выдать укрываемые ценности, а доказательств их вины было в избытке, в течение дня многие были задержаны. Мехриниссо, Баходира, Лолу привезли в Душанбе и препроводили в следственный изолятор. Сюда же из Шахрисабза доставили вертолётом Кулол-бобо и двух его взрослых сыновей. В течение первого дня удалось отыскать и изъять уникальное по значимости доказательство: несколько тетрадей, где рукой Каримова, его жены, сына и дочери записывалось поступление различных партий золотых ювелирных изделий, указывался их вес, проставлялась общая стоимость по тогдашнему золотому курсу.
О том, как проходил обыск в доме отца Каримова, стоит рассказать особо. Поскольку мы прибыли без Каримова, ни в коем случае нельзя было показывать, что нам известно о его письме на волю и о месте, где подготовлены для выдачи ценности. Ибо в противном случае последствия для оперативников и их помощников могли быть самыми неприятными. Вполне логично договорились не начинать обыск с гаража: ведь тогда и дураку стало бы понятно, что случилось. Специально ещё раз предупредили об этом старшего группы КГБ, работавшей вместе с нами. Договорились ближе к вечеру, обыскивая помещение за помещением, подойти к гаражу и, вроде бы случайно, обнаружить тайник. Так как обыски шли в тот день и в других местах, наши действия не вызвали бы подозрений. Но каково же было наше удивление, когда примерно через час после начала работы, случайно выйдя во двор, мы увидели, что чекисты роют в гараже землю. И всё это происходит в присутствии родственников Каримова, которые знают о тайнике. Спрашиваем старшего группы госбезопасности: в чём дело? Ведь это даже не дилетантизм, а вредительство какое-то. А вдруг, отвечает, пока проводится обыск, кто-нибудь проникнет в гараж с другого двора и выроет ценности. По всему же периметру двора стоит ваша охрана, говорим, всё просматривается, да и гараж из железобетонных плит. Молчит. А его подчинённые тем временем уже извлекли упаковку с драгоценностями.
Трудно отделаться от мысли, что такой непрофессионализм в работе не был случайностью. Дело в том, что руководил группой оперативников один полковник-контрразведчик. Ввиду специфики работы не называем его фамилии, но отметим, что он даже приблизительно не ориентировался в законодательстве, никогда не держал в руках не только уголовного дела, но и уголовно-процессуального кодекса. Зато был хорошо осведомлён о наших разногласиях с руководством КГБ при разработке плана операции и, в этом позднее не осталось сомнений, получил совсем другие инструкции от своего начальника. Вместе с ним в операции участвовали чекисты из Москвы и Ташкента. Многие из них работали на совесть и немало смогли бы сделать, если бы им не мешали. Так, следователям КГБ, входившим в состав нашей группы, было поручено составление схем, протоколов осмотра и обыска. Московский шеф отменил наше указание. «Наши функции – охрана, а всё остальное – дело прокуратуры», – внушал он подчинённым. И тут же, вопреки собственным директивам, самовольно вмешивался в проведение следственных мероприятий, произвольно снимал охрану с тех или иных объектов. Но мы терпели. Несмотря на все трения, имея поддержку госбезопасности группа могла использовать её людей для организации охраны во время проведения оперативных мероприятий, пользоваться связью и транспортом, в том числе военным вертолётом, видео и фотосъёмкой.