Жюль Верн
Пять недель на воздушном шаре
Глава тридцать четвёртая
Ураган. – Вынужденный отъезд. – Потеря одного якоря. – Печальные размышления. – Смерч. – Гибель каравана. – Благоприятная перемена ветра. – Возвращение к югу. – Кеннеди на посту.
В три часа утра ветер так разбушевался, что «Виктории» было опасно оставаться у самой земли: тростник, сгибаясь, хлестал шар по оболочке, грозя разорвать её.
– Надо подняться в воздух, Дик, – проговорил доктор. – Иного выхода нет.
– А как же Джо, Самуэль?
– Я не брошу его! Ни за что на свете! Если даже ветер отнесёт меня на сто миль к северу, я всё равно вернусь! Но, оставаясь здесь, мы ставим под угрозу жизнь всех нас!
– Как! Отправиться без него! – с отчаянием воскликнул шотландец.
– Неужели ты думаешь, что сердце не болит у меня, так же как у тебя? Но я вынужден подчиниться необходимости.
– Я в твоём распоряжении, Самуэль. В путь!
Но подняться в воздух оказалось не так-то просто. Якорь накрепко увяз в иле и тростнике, и все усилия Кеннеди оказались тщетными. К тому же ветер тянул «Викторию» в противоположную сторону, что ещё больше увеличивало сопротивляемость каната. Кеннеди так и не удалось высвободить якорь, да и при таком сильном ветре его попытки были опасны, ибо «Виктория» могла улететь до того, как он прыгнет в корзину.
Не желая идти на такой риск, доктор велел шотландцу сесть в корзину и скрепя сердце перерезал канат якоря. «Виктория» мигом поднялась на триста футов и полетела прямо на север. Фергюссону ничего не оставалось, как отдать шар во власть бури. Он скрестил на груди руки и погрузился в печальные размышления. Помолчав несколько минут, доктор повернулся к своему столь же безмолвному другу.
– Быть может, Дик, нам и вправду не следовало искушать Бога, предпринимая подобное путешествие. Как видно, оно выше сил человеческих, – проговорил он с тяжёлым вздохом.
– А помнишь, Самуэль, всего несколько дней назад мы радовались, что избежали стольких опасностей, и жали друг другу руки?
– Бедный наш Джо! Какой он чудесный малый! Честнейший, искренний! Как охотно он пожертвовал своим богатством, хотя и был им ослеплён в первую минуту! И вот он где-то далеко. А ветер с невероятной быстротой уносит нас.
– Но послушай, Самуэль! Если даже допустить, что он попал к какому-нибудь племени, живущему у озера, зачем предполагать, что его постигла другая участь, чем, скажем, Денхема и Барта, которые побывали в этих же местах. Оба ведь вернулись на родину?
– Эх, Дик! Ведь наш Джо не знает ни единого слова местного языка. К тому же он один-одинёшенек и без всяких средств. Исследователи, о которых ты упоминаешь, приближаясь к какому-нибудь населённому месту, обыкновенно посылали заранее подарки вождю, а затем появлялись перед ним и сами вооружённые, и с сильным конвоем. И при всём том, заметь, они не могли избежать ужасных напастей. Что же после этого может ждать нашего несчастного товарища? Страшно подумать! Мне кажется, что никогда в жизни я не переживал большего горя.
– Но, Самуэль, мы же вернёмся!
– Конечно, вернёмся, даже в том случае, если бы пришлось для этого бросить «Викторию». Тогда мы пешком дойдём до озера Чад и установим связь с султаном государства Борну. Я уверен, что у арабов не осталось плохих воспоминаний о первых европейцах, которые побывали у них.
– Самуэль, я всюду готов следовать за тобой! – с жаром воскликнул охотник. – Ты можешь вполне рассчитывать на меня. Лучше не вернуться домой, чем бросить Джо. Он пожертвовал собой ради нас, и мы тоже отдадим за него свою жизнь.
Такое решение несколько подбодрило обоих, влило в них новые силы. Фергюссон предпринял всё возможное, чтобы попасть в воздушное течение, которое понесло бы их обратно к озеру Чад. Но, увы, все его усилия ни к чему не привели; да и немыслимо было стать на якорь при таком урагане да ещё на голом месте.
«Виктория» пронеслась над землями, населёнными племенем тиббу, промчалась над Белад эль-Джерид – пустынной страной, заросшей колючим кустарником, служившей как бы преддверием Судана, – и наконец очутилась над пустыней; пески её были изборождены следами проходивших здесь караванов. Последние признаки растительности слились на юге с горизонтом, а вскоре промелькнул внизу и главный оазис этой части Африки, где пятьдесят колодцев осенены великолепными деревьями. Но снизиться не удалось и здесь. Дальше показалась, внеся оживление в этот пустынный пейзаж, стоянка арабов с её полосатыми шатрами и верблюдами, вытянувшими на песке свои змееподобные головы. Над всем этим «Виктория» пронеслась, как падающая звезда. В течение трёх часов её умчало на целых шестьдесят миль. И Фергюссон был бессилен замедлить этот стремительный полёт.
– Мы не можем сделать остановку, – проговорил доктор. – Спуститься немыслимо. Не видно ни единого деревца, ни единого холмика. Неужели нам снова придётся лететь над Сахарой? Да, само небо против нас!
В тот момент, когда доктор говорил это с отчаянием и даже яростью, он вдруг увидел, что на севере, среди густых облаков пыли вздымаются пески пустыни, кружимые противоположными воздушными течениями. Очевидно, там свирепствовал смерч. И в нём, разбросанный, опрокинутый, заносимый песками, погибал караван. Глухо и жалобно стонали валявшиеся на земле верблюды. Из удушливого тумана неслись крики и вопли людей. Кое-где среди хаоса мелькала яркая одежда. И над всей этой картиной разрушения ревел и завывал чудовищный вихрь…
Вскоре путешественники увидели, как на гладкой до этого песчаной равнине вырос дрожащий холм – огромная могила погибающего каравана. Доктор и Кеннеди, побледнев, смотрели на это страшное зрелище. Они больше не могли управлять своим шаром, который закружили противоположные воздушные течения. Расширение газа уже не производило на шар ни малейшего действия. Захваченный вихрями, он вертелся с головокружительной быстротой. Корзину бросало из стороны в сторону.
Инструменты, висевшие под тентом, с силой ударялись друг о дружку, трубки змеевика сгибались, готовые каждую секунду лопнуть, а ящики из-под воды с грохотом перекатывались с места на место. Фергюссон и Кеннеди на расстоянии двух футов не слышали друг друга. Судорожно вцепившись в верёвки снастей, они старались противостоять бешенству стихии.
Кеннеди, с растрёпанными волосами, молча смотрел в одну точку. К доктору среди опасностей вернулось обычное его мужество, и на его лице нельзя было прочесть волнения даже тогда, когда «Виктория» вдруг замерла на месте. Северный ветер взял верх и с не меньшей быстротой помчал «Викторию» обратно по её утреннему пути.
– Куда мы идём? – спросил Кеннеди.
– Предадимся воле провидения, дорогой Дик. Я напрасно сомневался в нём. Оно лучше нас с тобой знает, что творит: мы возвращаемся в те места, которых уже не надеялись увидеть.
Пустыня, плоская и ровная несколько часов назад, теперь походила на взволнованное после бури море. Тут и там возвышались холмы песка. Ветер не ослабевал, и «Виктория» всё неслась в воздушном пространстве. Но летела она теперь в другом направлении, чем утром, и поэтому в девять часов вечера вместо берегов озера Чад перед глазами аэронавтов всё ещё была пустыня.
Кеннеди обратил на это внимание своего друга.
– Это не так важно, – ответил тот, – лишь бы нам вернуться на юг. Если по пути нам попадутся города государства Борну – Вудди или Кука, я без колебания остановлюсь в одном из них.
– Ну, раз ты доволен направлением ветра, то и я ничего не имею против. Одного я хочу: чтобы нам не пришлось переправляться через пустыню подобно тем несчастным арабам. То, что мы видели с тобой, Самуэль, просто ужасно.
– Это случается довольно часто. Переходы через пустыню гораздо опаснее, чем через океан. Пустыня заключает в себе все опасности моря вплоть до возможности в ней утонуть: прибавь ещё к этому невыносимую усталость и всяческие лишения.
– Мне кажется, ветер стихает, – заметил Кеннеди, – песчаная пыль уже не так густа, волны песка менее высоки, горизонт светлеет.
– Тем лучше! А теперь надо вооружиться подзорной трубой и внимательно следить за тем, что может показаться на горизонте.
– Это я беру на себя, Самуэль, и как только покажется дерево, тотчас же скажу тебе.
И Кеннеди, с подзорной трубой в руках, занял наблюдательный пост в передней части корзины.
Глава тридцать пятая
История Джо. – Острова племени биддиома. – Поклонение. – Затонувший остров. – Берега озера. – «Дерево змей». – Путешествие пешком. – Страдания. – Москиты и муравьи. – Голод. – Появление «Виктории». – Её исчезновение. – Отчаяние. – Болото. – Последний крик.
Но что же происходило с самим Джо во время этих тщетных поисков?
Бросившись в озеро и вынырнув на поверхность, он первым делом поднял глаза вверх. «Виктория» уже была высоко и продолжала подниматься, всё уменьшаясь; вскоре, очевидно, она попала в сильное воздушное течение и понеслась к северу. Друзья его были спасены.
«Какое счастье, что мне пришла в голову мысль броситься в озеро, – подумал Джо. – Конечно, то же самое и без всяких колебаний сделал бы мистер Кеннеди: ведь так естественно, когда один человек жертвует собой ради двух других. Простой арифметический расчёт».
Успокоившись за судьбу своих друзей, Джо стал думать о собственном положении. Он находился посреди огромного озера, вокруг которого жили неизвестные и, быть может, свирепые племена – веское основание для того, чтобы рассчитывать только на собственные силы. И всё же он не очень был испуган. Ещё до нападения кондоров, которые, по его мнению, вели себя нормально, как полагается хищникам, Джо заметил на горизонте остров, и вот теперь, избавившись от наиболее стеснявшей его одежды, он решил добраться до него, пустив в ход всё своё искусство пловца. Расстояние в пять-шесть миль его нисколько не смущало.
Проплыв часа полтора, Джо значительно приблизился к острову, но тут его стала тревожить мысль об аллигаторах; сначала она только промелькнула у него в голове, а затем всецело им завладела. Он знал, что они водятся по берегам этого озера, и ему была хорошо известна их прожорливость. Как ни склонен был Джо всё на свете находить естественным, но тут он почувствовал непреодолимый ужас. Он не на шутку боялся, что мясо белого человека, чего доброго, особенно придётся по вкусу крокодилам, и поэтому приближался к берегу с чрезвычайной осторожностью. Саженях в ста от берега, на котором росли тенистые зелёные деревья, на него повеяло резким запахом мускуса.
«Ну вот! Чего боялся, на то и наткнулся: крокодил, значит, здесь поблизости», – пронеслось в голове Джо.
Поспешно нырнув, он всё же задел какое-то огромное животное, царапнувшее его своей чешуйчатой кожей. Бедняга, считая себя безнадёжно погибшим, стремительно рванулся вперёд и поплыл изо всех сил. Вынырнув, он перевёл дух и снова исчез под водой. Так провёл он четверть часа в несказанном страхе, который он при всём своём философском отношении к жизни не мог преодолеть. Ему всё казалось, что он слышит за собой щёлканье огромных челюстей, готовых схватить его. Как можно тише поплыл он под водой – и вдруг почувствовал, что кто-то схватил его за руку, а затем поперёк тела.
Бедный Джо! Последнее, что промелькнуло у него в голове, была мысль о докторе. Он стал отчаянно бороться и почувствовал, что его тащат не на дно, как обычно поступают со своей добычей крокодилы, а, наоборот, на поверхность воды.
Когда Джо перевёл дух и открыл глаза, он увидел подле себя двух чёрных, как смола, негров. Эти африканцы, странно крича, крепко держали его.
«Вот оно что! – не мог удержаться, чтобы не воскликнуть, Джо. – Вместо крокодилов негры! Ей-ей, это всё же лучше. Но как эти молодцы купаются в здешних местах?»
Джо не знал, что чернокожие обитатели берегов и островов озера Чад преспокойно купаются в водах, кишащих аллигаторами, ибо местные земноводные имеют заслуженную репутацию довольно безобидных животных. Но если Джо избежал одной опасности, то не грозила ли ему другая? Он решил, что это покажет будущее, и раз ему не оставалось ничего другого, предоставил тащить себя на берег, не проявляя при этом никакого страха.
«Они видели, конечно, – говорил он себе, – как наша «Виктория», словно какое-то воздушное чудовище, пронеслась над водами озера. На их глазах я упал, и они должны чувствовать почтение к человеку, свалившемуся с небес. Посмотрим, что они станут делать дальше».
Пока все эти мысли бродили в голове Джо, он со своими неграми достиг берега. Здесь он очутился среди завывавшей толпы обоего пола, разных возрастов, но одинакового цвета. Джо попал к племени биддиома, отличающемуся великолепной чёрной кожей. Ему не приходилось даже краснеть за лёгкость своего костюма, ибо он был «раздет» по последней местной моде. Раньше чем Джо успел отдать себе отчёт в том, куда он попал, ему стало ясно, что он служит предметом поклонения. Это успокоило его, хотя ему и вспомнилась история в Казехе.
«Я предчувствую, что снова сделаюсь богом, каким-нибудь сыном Луны, – думал Джо. – Ну что же! Это ремесло не хуже всякого другого, особенно когда нет выбора. Главное – выиграть время. Если «Виктория» снова появится, то я, пользуясь своим новым положением, разыграю перед своими поклонниками сцену чудесного вознесения на небо».
Между тем толпа окружала его всё более тесным кольцом. Чернокожие падали перед ним ниц, вопили, ощупывали его. Хорошо ещё, что им пришло в голову на славу попотчевать божество, поставив перед ним кислое молоко, толчёный рис и мёд. Добрый малый, легко мирившийся со всем, с величайшим аппетитом уничтожил предложенное ему угощение, показав своим поклонникам, как едят в торжественных случаях боги.
Когда наступил вечер, жрецы взяли его почтительно под руки и отвели в хижину, увешанную талисманами. Входя туда, Джо не без тревоги бросил взгляд на кучу костей, наваленных вокруг этого святилища. Когда его заперли в священной хижине, он мог спокойно обдумать своё положение. Весь вечер и часть ночи до него доносились праздничные песни, бой барабанов, лязг железа – звуки, вероятно, очень приятные для ушей африканцев. Под аккомпанемент этой музыки вокруг священной хижины шли бесконечные танцы. Негры хором вопили, горланили, производили судорожные телодвижения, корчили ужаснейшие гримасы. Джо слышал этот оглушительный шум, проникавший сквозь стены тростниковой хижины. Быть может, при других обстоятельствах Джо и понравились бы устроенные в честь его празднества, но тут его вскоре стали мучить довольно неприятные размышления. Как он ни старался смотреть на вещи с лучшей стороны, мысль, что он затерян в этой неведомой стране, среди дикарей, казалась ему нелепой и грустной. Немногие из путешественников, которые отважились проникнуть в эти места, благополучно вернулись на родину. Да и можно ли довериться чувствам толпы, поклоняющейся ему? Он уже имел случай убедиться, как непостоянны, непрочны блеск и величие. Он задавал себе вопрос, не дойдёт ли в конце концов это обожание до того, что его просто захотят съесть.
Несмотря на эту маловероятную перспективу, усталость после нескольких часов грустных размышлений всё-таки взяла своё, и Джо довольно крепко заснул. Он проспал бы до утра, если бы вдруг его не разбудило ощущение откуда-то появившейся сырости. Вскоре в хижине появилась вода, быстро поднявшаяся ему до пояса.
– Что такое? – громко проговорил он. – Наводнение, ливень, пытка? Ну, уж во всяком случае, я не стану ждать, пока вода поднимется мне до горла.
И, плечом вышибив стену, Джо очутился… где же? В самом озере! Острова как не бывало. За ночь он погрузился в воду, и на его месте было необъятное озеро.
«Плохой край для земледельцев», – подумал Джо и, взмахнув руками, снова пустил в ход своё искусство пловца.
Джо освободился из плена благодаря явлению, нередкому на озере Чад. Не один из его островов, казалось бы, прочных, как скала, исчез таким образом, и прибрежным племенам время от времени приходилось давать приют несчастным жителям исчезнувшего острова, которым удавалось спастись от столь грозного бедствия.
Джо не знал этой местной особенности, но не преминул воспользоваться ею. Заметив плывшую по озеру пустую лодку, он тотчас же забрался в неё. Лодка эта, как оказалось, была грубо выдолблена из древесного ствола. К счастью, в ней нашлась пара примитивных вёсел, и Джо поплыл, пользуясь довольно быстрым течением.
– Ну, теперь надо ориентироваться, – проговорил он. – На помощь мне придёт Полярная звезда. Она ведь своё дело знает, всем указывает путь на север, не откажет в этом и мне.
К великому своему удовольствию, он убедился, что течение как раз несёт его к северному берегу озера, и отдался на его волю. Часа в два утра он пристал к мыску, поросшему колючим тростником, который показался весьма неприветливым даже нашему философу. Но на берегу, как будто нарочно для того, чтобы дать ему приют, росло одинокое дерево. Джо для большей безопасности взобрался на него и не то чтобы заснул, а скорее продремал там до рассвета.
Как всегда в экваториальных странах, день наступил сразу; Джо бросил взгляд на дерево, служившее ему убежищем ночью. Ему представилось такое неожиданное зрелище, что он остолбенел. Ветви дерева, где он провёл ночь, были буквально унизаны змеями и хамелеонами. Из-за них почти не видно было листвы. Можно было подумать, что это дерево новой породы, на котором произрастают пресмыкающиеся. С первыми лучами солнца все они принялись ползать и извиваться. Ужас, смешанный с отвращением, охватил Джо, и он мигом спрыгнул на землю.
– Вот уж чему никто не поверит, – пробормотал он.
Он не знал, что Фогель в своих последних письмах писал об этом особом свойстве берегов озера Чад: они кишмя-кишат пресмыкающимися, которые нигде в мире не водятся в таком количестве.
После этого происшествия Джо решил быть осторожнее, а затем, ориентируясь по солнцу, зашагал на северо-восток. Дорогой он самым старательным образом избегал хижин, лачуг, шалашей – словом, всех тех мест, где мог натолкнуться на представителей человеческого рода.
Часто смотрел он вверх, надеясь увидеть «Викторию». Хотя его поиски в течение целого дня и оказались тщетными, уверенность, что доктор не может его покинуть, ничуть не поколебалась в нём. Надо было иметь сильный характер, чтобы так философски относиться к своему положению. К усталости присоединился голод: ведь кореньями и сердцевиной растений, таких, как «меле» или плоды думпальмы, сыт не будешь. По приблизительному подсчёту Джо, он прошёл всё-таки за этот день миль тридцать по направлению к западу. Всё его тело было исцарапано колючим тростником, мимозами и акациями; окровавленные ноги давали о себе знать жестокой болью. Наконец с наступлением вечера Джо мог дать отдых измученным ногам. Он решил сделать привал на самом берегу озера. Здесь его ждала новая напасть – мириады насекомых. Мухи, москиты, муравьи в полдюйма длиной буквально покрывают в этих местах землю. Через два часа не осталось уже ни клочка той жалкой одежды, которая ещё была на Джо, – насекомые всё сожрали. То была ужасная ночь: несмотря на усталость, несчастный путник ни на минуту не сомкнул глаз. В кустах бродили кабаны, дикие буйволы, в воде шныряли ажубы, эта свирепая разновидность ламантинов. Среди ночного мрака звучал концерт хищных зверей. Джо не смел шевельнуться. Как ни был он терпелив и стоек, но такое положение выносил с трудом.
Наконец настал день. Джо проворно вскочил на ноги. Можно представить себе его отвращение, когда он увидел, что за поганая тварь провела подле него всю ночь. Это была жаба, да ещё какая! Величиной дюймов в пять, безобразная, отталкивающая, она уставилась на него большими круглыми глазами. Джо отвернулся от неё с отвращением, которое подстегнуло его: он с новыми силами побежал к озеру освежиться. Купанье несколько успокоило мучительный зуд, и он, пожевав каких-то листьев, снова упрямо пустился в путь. Джо не знал, какая сила гонит его, но чувствовал в себе присутствие этой силы, не дававшей ему впасть в отчаяние. Между тем его начинал терзать сильнейший голод. Желудок не так безропотно, как его хозяин, покорялся своей участи, и Джо, сорвав лиану, стянул ею себе живот наподобие пояса. Хорошо ещё, что жажду он мог утолять на каждом шагу, и, вспоминая муки, перенесённые в пустыне, он находил уже счастьем то, что не страдает от недостатка воды.
«Где же может быть «Виктория»? – всё спрашивал он себя. – Ветер дул с севера, и она должна была возвратиться к озеру. Конечно, мистеру Самуэлю необходимо было заняться восстановлением её равновесия, но для этого довольно было и вчерашнего дня. Значит, возможно, что сегодня… Но всё же надо действовать так, будто нет надежды её увидеть. В сущности, если я доберусь до какого-нибудь большого города на берегу озера, то попаду в такое же положение, в каком бывали те путешественники, о которых нам не раз рассказывал доктор. Почему же мне не выпутаться из беды, как они? Ведь вернулись же некоторые из них на родину, чёрт возьми! Ну, смелей вперёд!»
Разговаривая так с самим собой, отважный Джо всё шагал да шагал и неожиданно посреди леса наткнулся на толпу дикарей. К счастью, он успел вовремя остановиться, и его не заметили. Негры были заняты смазыванием своих стрел ядовитым соком молочая. Это весьма важное для местных племён занятие обставляется у них очень торжественно.
Джо, затаив дыхание, забился в чащу, но вдруг, подняв глаза, он в просвете листвы увидел «Викторию». Подумать только: «Викторию»! Она неслась к озеру всего в каких-нибудь ста футах над ним. А бедняга не мог ни крикнуть, ни показаться!
Глаза его застлало влагой, но это были не слёзы отчаяния, а слёзы благодарности: доктор ищет его, доктор не покинул его. Ему пришлось повременить, пока не убрались чернокожие. Наконец они ушли, и он вышел из своего убежища и помчался к берегу озера.
Но, увы, «Виктория» уже скрылась вдали. Джо решил, что она непременно вернётся, и стал ждать. И она действительно появилась снова, но несколько восточнее. Джо бросился бежать, он кричал изо всех сил, он размахивал руками… Всё было напрасно. Сильнейший ветер уносил «Викторию» с непреодолимой силой.
Впервые несчастный Джо пал духом. Ему казалось, что он погиб. Решив, что доктор улетел окончательно, бедняга уже не был в силах ни надеяться на что-либо, ни строить какие-либо планы. В каком-то безумном состоянии, с окровавленными ногами, с ноющим от боли телом шёл он целый день и часть ночи. Порой ему приходилось даже тащиться ползком. Он чувствовал, что силы вот-вот покинут его и останется одно: умереть.
Бредя таким образом, он попал в болото, но не сразу это заметил, так как была уже ночь. Вдруг он свалился в вязкую грязь и, несмотря на все свои отчаянные усилия, почувствовал, что мало-помалу трясина засасывает его. Ещё несколько минут – и он увяз по пояс.
«Вот она, смерть! И какая ужасная смерть!» – пронеслось в его голове. И он стал ещё яростнее бороться, пытаясь высвободиться из засасывающей его топи, но лишь всё глубже и глубже уходил в неё. А кругом ни единого деревца, ни даже тростника, за который можно было бы ухватиться. Он закрыл глаза.
– Доктор, доктор! Ко мне! – закричал он. Но его отчаянный, одинокий крик затерялся среди ночного мрака.
