Жюль Верн
Пять недель на воздушном шаре
Джо проворно спустился вниз по канату и через несколько минут вернулся обратно. «Виктория», получив свободу, повисла в воздухе почти неподвижно.
В это время доктор убедился, что в смесительной камере есть достаточно газа, чтобы в случае надобности пустить в ход горелку, не прибегая к помощи бунзеновской батареи. Потом он взял два хорошо изолированных проводника, служивших для разложения воды, и, порывшись в своём дорожном чемодане, достал оттуда два заострённых уголька, которые и прикрепил к концам проводников.
Оба его друга смотрели на то, что он делает, ровно ничего не понимая, но молчали. Закончив свою работу, Фергюссон встал посреди корзины и, взяв в каждую руку по проводнику с угольком, сблизил их концы.
И вдруг яркий, ослепительный, невыносимый для глаз свет вспыхнул между остриями угольков. Огромный сноп электрического света прорезал ночной мрак.
– Ах, сэр! – вырвалось у Джо.
– Ни слова! – прошептал доктор.
Глава двадцать вторая
Сноп света. – Миссионер. – Похищение при электрическом свете. – Священник-лазарист. – Слабая надежда на выздоровление миссионера. – Заботы доктора. – Самоотверженная жизнь. – Полёт над вулканом.
Фергюссон стал направлять сноп электрического света в разные стороны. Наконец он задержал его, ярко осветив одно место, оттуда сразу донеслись вопли ужаса. Дик и Джо смотрели во все глаза на представившееся им зрелище.
Баобаб, над которым почти неподвижно висела «Виктория», рос посреди лужайки. Между полей кунжута, с одной стороны, и сахарного тростника, с другой, было разбросано штук пятьдесят низких хижин с коническими крышами, а вокруг них кишело многочисленное негритянское население. Почти под самой «Викторией», в каких-нибудь ста футах от неё, стоял столб. У подножия его находился молодой мужчина лет тридцати, с длинными чёрными волосами, полуголый, худой, израненный, окровавленный, склонивший голову на грудь, как распятый Иисус. Выстриженные на макушке волосы говорили о том, что на этом месте недавно была тонзура.
– Это миссионер! – закричал Джо. – Священник!
– Бедняга! Несчастный! – восклицал Дик.
– Мы его спасём, – уверял доктор. – Спасём!
При виде шара, похожего на огромную комету с ярко сверкающим хвостом, негры, понятно, пришли в полное смятение. Слыша их вопли, пленник поднял голову. В глазах его блеснула надежда, и, не отдавая себе отчёта в том, что происходит вокруг него, он протянул руки к своим неожиданным спасителям.
– Он жив! Он жив! – радостно закричал Фергюссон. – Слава Богу! А ведь дикари обезумели от страха. Мы его спасём. Вы готовы, друзья мои?
– Готовы, Самуэль.
– Ну, Джо, туши горелку.
Приказ доктора был тотчас же исполнен. Едва заметный ветерок нёс «Викторию» к пленнику; одновременно шар вследствие охлаждения газа мало-помалу спускался. Минут десять «Виктория» купалась в волнах света, почти остановившись на месте. Фергюссон всё направлял на толпу ослепительный сноп лучей, от которого негры, придя в неописуемый ужас, один за другим забились в свои хижины. Площадка опустела. Доктор был прав, возлагая надежды на сверхъестественное появление «Виктории», бросающей солнечные лучи среди ночного мрака.
Корзина приблизилась к земле. Несколько смельчаков негров, видя, что добыча ускользает от них, вернулись, испуская громкие крики. Кеннеди схватил карабин, но доктор запретил ему стрелять. Миссионер не был даже привязан к столбу – это было лишнее при его крайней слабости. Он стоял на коленях, не имея сил держаться на ногах. В ту минуту, когда «Виктория» коснулась земли, охотник откинул в сторону свой карабин, схватил в охапку миссионера и втащил его в корзину. В то же мгновение Джо сбросил на землю двухсотфунтовый балласт.
Доктор был уверен, что «Виктория» должна тут же взмыть вверх, но вопреки его ожиданию она, поднявшись на три-четыре фута, внезапно остановилась.
– Кто нас держит? – в ужасе закричал доктор.
С дикими криками к «Виктории» мчалось несколько дикарей.
– Ах! – воскликнул Джо, наклонившись над бортом. – Один из этих дикарей уцепился за низ нашей корзины.
– Дик! Дик! – крикнул доктор. – Ящик с водой!
Дик сразу понял мысль своего друга и, схватив один из ящиков с водой, весивший более ста фунтов, вышвырнул его за борт.
Освободившись от балласта, «Виктория» сразу поднялась футов на триста, и толпа, видя, что пленник уносится от неё в луче ослепительного света, огласила воздух неистовыми воплями…
– Ура! – радостно воскликнули Кеннеди и Джо.
Тут «Виктория» снова рванулась ввысь, и на этот раз больше, чем на тысячу футов.
– Что случилось? – спросил Кеннеди, от толчка едва удержавшийся на ногах.
– Ничего, – ответил Фергюссон. – Просто этот негодяй наконец покинул нас.
Джо, быстро нагнувшись над бортом корзины, увидел, как дикарь, вытянув руки, летел вниз, как он несколько раз перевернулся в воздухе и наконец грохнулся о землю.
Доктор разъединил провода, и наступила полная тьма. Был час ночи. Француз, лежавший в обмороке, открыл глаза.
– Вы спасены, – сказал ему Фергюссон.
– Спасён от мучительной смерти, да, – с печальной улыбкой ответил француз по-английски. – Благодарю вас, братья, но не только дни мои, а самые часы сочтены. Немного мне осталось жить.
И миссионер, вконец обессиленный, впал в забытьё.
– Он умирает! – закричал Дик.
– Нет, нет, – ответил Фергюссон, склоняясь над французом. – Но он очень слаб. Давайте положим его под тентом.
Они осторожно уложили на одеяло жалкое, исхудалое тело, покрытое шрамами, свежими ранами и ожогами. Доктор взял носовой платок, нащипал немного корпии и наложил её на раны, предварительно промыв их. Он действовал умело и ловко, как настоящий врач. Затем, вынув из своей аптечки подкрепляющее средство, он влил несколько капель в рот миссионера. Тот едва имел силы прошептать: «Благодарю, благодарю».
Доктор, видя, что больному необходим полный покой, опустил над ним тент, а сам снова занялся шаром. «Викторию», учитывая присутствие на ней четвёртого пассажира, освободили, в общем, от балласта в сто восемьдесят фунтов, и она держалась в воздухе без помощи горелки. На рассвете лёгкий ветерок тихо понёс «Викторию» на северо-запад. Фергюссон подошёл к спящему миссионеру и несколько минут наблюдал за ним.
– Если бы только мы могли сохранить спутника, посланного нам небом! – промолвил охотник. – Есть ли хоть какая-нибудь надежда?
– Да, Дик, при хорошем уходе, на таком чистом воздухе.
– Сколько выстрадал этот человек! – проговорил взволнованный Джо. – Ему нужно было больше смелости, чем нам. Шутка ли: жить одному среди этих диких племён!
– Вне всякого сомнения, – отозвался охотник.
Доктор весь день не хотел будить миссионера; в сущности, это был даже не сон, а дремота, прерываемая стонами и тихими жалобами. Состояние больного не переставало беспокоить Фергюссона.
Под вечер «Виктория» остановилась и неподвижно простояла среди мрака всю ночь. Джо и Кеннеди сменяли друг друга у постели больного, а Фергюссон один нёс вахту.
На следующее утро «Виктория», поднявшись в воздух, слегка отклонилась к западу. День обещал быть великолепным. Вдруг больной несколько окрепшим голосом позвал своих новых друзей. Они тотчас же подняли края тента, и он с наслаждением стал вдыхать свежий утренний воздух.
– Как вы себя чувствуете? – спросил Фергюссон.
– Как будто лучше, – ответил больной. – А до сих пор, друзья мои, мне всё казалось, будто я вас вижу во сне. Признаться, я с трудом отдаю себе отчёт в том, что случилось. Скажите, кто вы такие? Как вас зовут? Я хочу знать это, чтобы помянуть вас в своей последней молитве.
– Мы английские путешественники, – сказал Фергюссон, – пытаемся на воздушном шаре перелететь через Африку, и вот по пути нам посчастливилось спасти вас.
– У науки есть свои герои, – сказал миссионер.
– А у религии – свои мученики, – откликнулся шотландец.
– Вы миссионер? – спросил доктор.
– Я священник миссии лазаристов. Вас мне послало небо. Но моя жизнь кончена. Расскажите мне о Европе, расскажите о Франции – ведь уже целых пять лет я ничего не знаю о своей родине.
– Пять лет! Один среди этих дикарей! – воскликнул Кеннеди.
– Это души, которые нуждаются в искуплении, – ответил молодой священник. – Это братья дикие и невежественные, которых только церковь может наставить и цивилизовать.
Фергюссон долго рассказывал миссионеру о его родной Франции. Тот жадно слушал, и тихие слёзы струились по его щекам. Время от времени он брал в свои лихорадочно горящие ладони то руки Кеннеди, то руки Джо и пожимал их. Доктор приготовил больному несколько чашек чаю, и тот выпил их с наслаждением. Бедняга почувствовал некоторый прилив сил, смог приподняться и, видя, что он несётся по ясному небу, даже улыбнулся.
– Вы отважные путешественники, – начал он, – ваше смелое предприятие завершится благополучно, вы-то увидите ваших родных, ваших друзей, вашу родину, вы…
Несчастный так устал и ослабел, что его пришлось снова уложить. Несколько часов он находился в состоянии полной прострации, похожем на смерть. Фергюссон не отходил от него и не мог сдержать своего волнения: он чувствовал, что жизнь покидает больного. «Неужели, – думал доктор, – мы так скоро потеряем того, кого вырвали из рук мучителей?» Доктор снова перевязал кровоточащие раны страдальца и принуждён был пожертвовать большей частью своего запаса воды, чтобы освежить его пылающее в жару тело. Словом, он самым нежным и разумным образом ухаживал за ним. К французу мало-помалу возвращалось сознание, но, увы, не жизнь.
Умирающий прерывистым голосом рассказал доктору свою историю. Когда он начал, Фергюссон попросил его говорить на родном языке.
– Я знаю французский, а вас это не так утомит.
Миссионер был родом из Бретани, из бедной семьи. Деревня Арадон, где он вырос, находилась в центре департамента Мобиан. Он рано почувствовал призвание к духовному поприщу. Однако ему мало было самоотверженной жизни священника, он жаждал опасностей и вступил в орден миссионеров, основателем которого был св. Винцент де Паула.
В двадцать лет он покидает свою родину для негостеприимных берегов Африки, и оттуда, с молитвой преодолевая всякие препятствия, перенося всевозможные лишения, он пешком добирается до поселений диких племён, живущих по притокам Верхнего Нила. Прошло два года, а дикари всё ещё не внимали его проповедям, не откликались на его пылкие призывы, неверно истолковывали его человеколюбие. И вот он попадает в плен к одному из самых свирепых племён – ньямбара, где с ним очень плохо обращаются. И всё же он учит, наставляет, молится. Когда дикари, которые пленили его, разбегаются после одного из частых побоищ с соседями и бросают его на поле битвы как мёртвого, он всё же не считает возможным вернуться на родину и, верный евангельским заветам, продолжает скитаться по Африке. Самым спокойным временем для него было то, когда его считали сумасшедшим. Он и на новых местах изучает местные наречия и упорно продолжает своё дело. Ещё два долгих года он странствует по этим местам, повинуясь сверхчеловеческой силе, дарованной ему Богом. Последний год проводит он среди барафри, одного из племён ньям-ньям. Несколько дней тому назад умер их вождь, и злосчастного миссионера почему-то обвиняют в этой неожиданной смерти и решают принести его в жертву. Почти двое суток длятся его пытки, и ему предстоит, как верно предвидел доктор, умереть на следующий день при ярком свете солнца, как раз в полдень. Услышав звук ружейных выстрелов, он инстинктивно кричит: «Ко мне! Ко мне!» А когда до него доносятся с неба слова утешения, ему кажется, что всё это сон.
– Я не жалею, – прибавил он, – о своей жизни, которая уходит; она принадлежит Богу.
– Не теряйте надежды, – сказал ему доктор. – Мы подле вас и вырвем вас у смерти, как вырвали у ваших мучителей.
– Столь многого я не прошу, – кротко ответил миссионер. – Слава Богу, что мне дана перед смертью великая радость пожать дружеские руки и услышать родную речь.
Миссионер снова ослабел. День прошёл между надеждой и страхом. Кеннеди был очень подавлен, а Джо украдкой утирал слёзы.
«Виктория» еле двигалась, самый ветер, казалось, хотел дать покой умирающему.
Под вечер Джо объявил, что на западе виден какой-то очень яркий свет. Действительно, небо было словно в огне. На более северных широтах, пожалуй, можно было бы принять это за северное сияние. Доктор стал внимательно наблюдать за таким редким явлением.
– Это не что иное, как действующий вулкан, – наконец проговорил он.
– А ветер как раз несёт нас туда, – заметил с тревогой Кеннеди.
– Ну и что же? – отозвался доктор. – Мы пролетим над ним на такой большой высоте, что будем в безопасности.
Прошло каких-нибудь три часа, и «Виктория» уже неслась над горами. Она была на 24° 15’ восточной долготы и 4° 42’ северной широты. Под нею из огнедышащего вулкана лились потоки расплавленной лавы и высоко взлетали огромные камни… Казалось, что над кратером взвиваются огненные струи и низвергаются затем ослепительными каскадами. Зрелище было великолепное, но опасное, ибо ветер продолжал упорно гнать «Викторию» в сторону раскалённой атмосферы над вулканом.
Раз нельзя было обойти это препятствие, надо было перелететь через него. Горелка заработала вовсю, и «Виктория», поднявшись на высоту шести тысяч футов, пронеслась саженях в трёхстах от вулкана. Умирающий миссионер мог со своего ложа созерцать действующий вулкан, откуда вырывались ослепительные снопы огня.
– Как это прекрасно, – произнёс он, – и как бесконечно могущество Всевышнего. Мы чувствуем его даже в самых страшных явлениях природы.
Потоки раскалённой лавы покрывали склоны горы словно огненным ковром. Нижняя часть «Виктории», отражая море пламени, сияла в ночной темноте. В корзине чувствовался сильный жар, и доктор Фергюссон стремился как можно скорее уйти из этого опасного места. К десяти часам вечера вулкан казался лишь красной точкой на горизонте, а «Виктория», опустившись в более низкую зону, спокойно продолжала свой полёт.
Глава двадцать третья
Гнев Джо. – Смерть праведника. – Бдение над покойником. – Безводная местность. – Погребение. – Глыбы кварца. – Галлюцинация Джо. – Драгоценный балласт. – Открытие золотоносных пород. – Джо в отчаянии.
Чудесная ночь спустилась на землю. Обессиленный миссионер тихо дремал.
– Нет, он больше не придёт в себя, – проговорил Джо. – А ведь он так ещё молод, бедняга, ему и тридцати нет.
– Да, он умрёт на наших руках, – подтвердил доктор в отчаянии. – Дыхание его всё слабеет, и я бессилен сделать что-либо для его спасения.
– Ах, негодяи! – крикнул Джо, на которого иногда нападали внезапные приступы гнева. – Подумать только, что этот достойный священник нашёл ещё слова, чтобы пожалеть их, оправдать, простить!
– Посмотри, Джо, какую прекрасную ночь посылает ему Бог, его последнюю ночь. Больше он не будет страдать.
Вдруг француз прерывающимся голосом что-то проговорил. Фергюссон подошёл к нему. Умирающему было трудно дышать, он просил поднять края тента. Когда это было исполнено, он с наслаждением вдохнул чистейший воздух прозрачной ночи. Звёзды трепетали над ним, а луна как бы окутывала его белым саваном своих лучей.
– Друзья мои, – сказал священник слабым голосом. – Я умираю. Да поможет вам Бог завершить ваше дело. Да вернёт он вам за меня мой долг благодарности.
– Не падайте духом, – ответил ему Кеннеди. – Это лишь временный упадок сил. Вы не умрёте! Можно ли умереть в такую прекрасную летнюю ночь!
– Смерть пришла за мной, – возразил миссионер. – Я знаю. Что ж! Дайте мне встретить её лицом к лицу. Смерть – начало вечной жизни, конец земных трудов. Поставьте меня на колени, братья, прошу вас!
Кеннеди приподнял его, но бессильное тело свалилось ему на руки.
– Боже мой, Боже мой! – воскликнул умирающий проповедник. – Сжалься надо мной.
Его лицо просияло. Вдали от земли, радости которой не были им изведаны, среди ночи, посылавшей ему свой тихий свет, под небесами, к которым он устремлялся, точно в каком-то чудесном вознесении, он как будто уже начал жить другой, новой жизнью.
Собравшись с силами, он благословил людей, которые всего один день как стали его друзьями, и снова упал на руки Кеннеди, по лицу которого текли крупные слёзы.
– Умер, – сказал доктор, наклонившись над ним. – Умер.
И три друга, точно сговорившись, опустились на колени и стали молиться.
– Завтра утром, – спустя несколько минут сказал Фергюссон, – мы похороним его в земле Африки, земле, орошённой его кровью.
Всю остальную ночь над телом по очереди бодрствовали доктор, Кеннеди и Джо. Ни единым словом не нарушили они благоговейного молчания; все плакали.
На следующее утро подул южный ветер и тихо понёс «Викторию» над обширным плоскогорьем. Тут были и потухшие вулканы, и бесплодные лощины. Воды не было и следа. Нагромождённые друг на друга скалы, валуны, беловатые мергельные ямы – всё свидетельствовало о полнейшем бесплодии почвы.
Около полудня доктор решил для погребения миссионера опуститься в котловину, окружённую скалами первозданных плутонических пород. Эта гористая местность была для него подходящим приютом; вместе с тем здесь были благоприятные условия для приземления «Виктории», которая за неимением деревьев не могла быть поставлена на якорь. Но теперь, как объяснил своему другу Фергюссон, для спуска было необходимо выпустить соответственное количество газа: ведь при похищении миссионера пришлось выбросить весь балласт. Доктор открыл клапан во внешней оболочке шара, часть водорода вышла, и «Виктория» спокойно опустилась на дно котловины.
Не успела она коснуться земли, как доктор тотчас же закрыл клапан. Джо спрыгнул на землю и, держась одной рукой за борт корзины, другой стал кидать в неё камни до тех пор, пока вес их не сравнялся с его собственным. Теперь уже он мог начать действовать обеими руками. И вот когда Джо положил в корзину больше пятисот фунтов камней, доктор и Кеннеди, в свою очередь, сошли на землю. Вес «Виктории» был уравновешен, и теперь она уже не могла подняться с земли.
Фергюссон обратил внимание на то, что камней для установления равновесия потребовалось совсем не много, – они были необычайно тяжёлыми. Всюду лежали обломки кварца и порфира.
«Вот так странное открытие!» – подумал доктор.
В это время Кеннеди и Джо в нескольких шагах от него искали место для могилы. В выбранной ими лощине стояла невыносимая жара, словно в натопленной печке. Полуденное солнце почти отвесно бросало в неё свои палящие лучи.
Сначала понадобилось очистить место от валявшихся на нём обломков скал. Затем была вырыта могила, достаточно глубокая, чтобы дикие звери не смогли добраться до трупа.
В эту могилу друзья благоговейно опустили тело француза; его засыпали землёй и в виде памятника навалили несколько больших обломков скал.
Доктор стоял неподвижно, погружённый в свои мысли. Он даже не слышал, как товарищи звали его, чтобы отправиться вместе с ними на поиски какого-нибудь затенённого места.
– О чём ты так задумался, Самуэль? – спросил Кеннеди.
– Я думаю о том, что за странные контрасты встречаются в природе и как удивительны бывают случайности. Знаете, в какой земле погребён этот человек, так мало ценивший земные блага?
– Что ты хочешь сказать, Самуэль? – заинтересовался шотландец.
– Представьте себе: этот священник, давший обет бедности, покоится в золотом руднике…
– В золотом руднике?! – в один голос вскричали Кеннеди и Джо.
– В золотом руднике, – спокойно подтвердил доктор. – Камни, которые вы небрежно отшвыриваете ногами, содержат в себе золото.
– Быть этого не может! Быть не может! – повторял Джо.
– В трещинах сланца вы легко можете обнаружить золотые самородки, – продолжал доктор.
Тут Джо как сумасшедший бросился к валявшимся повсюду камням. Кеннеди был не прочь последовать его примеру.
– Да успокойся же, мой милый Джо, – обратился к нему Фергюссон.
– Нет, сэр, говорите, что вам угодно…
– Да что ты, Джо! Такой философ, как ты…
– Эх, сэр, здесь уж не до философии!
– Подумай хорошенько, милый мой, к чему нам всё это богатство? Ведь мы не можем взять его с собой, – уговаривал доктор.
– Как? Не можем взять с собой? Хорошенькое дело!
– Слишком большая тяжесть для нашей корзины, Джо. Я даже не хотел говорить об этом, чтобы у тебя не явилось напрасных сожалений.
– Как, бросить все эти сокровища? – твердил Джо. – Бросить наше богатство!.. Оно ведь действительно наше. Всё это бросить?
– Берегись, друг мой, как бы ты не заболел так называемой золотой лихорадкой, – смеясь, сказал доктор. – Неужели покойник, которого ты похоронил, не преподал тебе урока суетности всего мирского?
– Всё это хорошо! – ответил Джо. – Но ведь золото! Мистер Кеннеди, послушайте, – продолжал Джо, – вы мне поможете собрать хоть несколько этих миллионов?
– Но что же мы с ними станем делать, бедный мой Джо? – отозвался Кеннеди, который не мог удержаться от улыбки. – Мы ведь явились сюда не богатство наживать, да и вывезти его отсюда нельзя.
– Эти миллионы – вещь тяжёлая, в карман их не положишь, – добавил доктор.
– Ну, тогда нельзя ли эту самую руду взять с собой вместо песка, как балласт? – спросил Джо, прижатый к стене.
– Хорошо, на это я согласен, – ответил Фергюссон, – но с условием: не корчить гримас, когда нам придётся выбрасывать за борт тысячи фунтов стерлингов.
– Целые тысячи! – растерянно повторил Джо. – Да неужели и вправду всё это – золото, сэр?
– Да, друг мой, это место – резервуар, который природа веками набивала своими сокровищами. Этого золота хватит, чтобы обогатить целые страны. Тут, в этой пустыне, собраны сокровища Австралии и Калифорнии, вместе взятых.
– И всё это зря пропадает?! – воскликнул Джо.
– Возможно. Во всяком случае, вот что я сделаю, милый мой, тебе в утешение…
– Не так-то легко утешить меня, сэр, – уныло перебил его Джо.
– Вот послушай. Я незамедлительно определю, где находится это золотоносное место. По возвращении в Англию ты сможешь сообщить о нём своим соотечественникам, если ты так уж уверен, что золото их осчастливит.
– Конечно, сэр, я сам вижу, что вы правы. Что же, покоряюсь, раз уж никак нельзя поступить иначе. Значит, наполним корзину этой драгоценной рудой, и всё, что от неё останется к концу нашего путешествия, будет для нас чистым выигрышем.
Тут Джо с жаром принялся за работу и вскоре погрузил в корзину около тысячи фунтов драгоценного золотоносного кварца.
Доктор, улыбаясь, наблюдал за его работой. Сам он в это время был занят определением места могилы миссионера. Он высчитал, что она находится на 22° 23’ восточной долготы и 4° 55’ северной широты.
Взглянув в последний раз на камни, под которыми покоился прах француза, Фергюссон направился к «Виктории». Ему хотелось поставить хотя бы скромный крест над этой могилой, затерянной в африканской пустыне, но в окрестностях не видно было ни единого деревца.
– Бог приметит это место, – сказал он.
Доктор был серьёзно озабочен и охотно отдал бы много золота за небольшое количество воды. Ведь надо было пополнить её запас, который сильно уменьшился, оттого что пришлось выбросить ящик с водой, когда в корзину «Виктории» вцепился негр. Но в этих выжженных солнцем местах воды не было, что сильно тревожило доктора. Огонь в горелке надо было беспрестанно поддерживать, и Фергюссон уже начинал опасаться, что воды скоро не хватит даже для утоления жажды. Подойдя к корзине, доктор увидел, что она завалена камнями, но, не проронив ни слова, влез в неё. Кеннеди также занял своё обычное место, а за ними взобрался и Джо, бросив алчный взгляд на оставшиеся в котловине сокровища.
Доктор зажёг горелку, змеевик стал нагреваться, и вскоре газ расширился, но «Виктория» не сдвинулась с места. Джо молча с беспокойством посматривал на Фергюссона.
– Джо! – обратился к нему доктор.
Тот ничего не ответил.
– Разве ты меня не слышишь? – повторил доктор.
Джо знаком показал, что слышит, но не желает понимать.
– Сделай мне одолжение, Джо, сейчас же выбрось часть руды на землю, – сказал Фергюссон.
– Но, сэр, вы ведь сами мне позволили…
– Я позволил тебе этой рудой заменить балласт, вот и всё.
– Однако…
– Что ж, тебе хочется, чтобы мы навеки остались в этой пустыне?
Джо бросил отчаянный взгляд на Кеннеди, но тот сделал знак, что ничем не может ему помочь.
– Ну же, Джо?
– А разве ваша горелка не действует, сэр? – спросил упрямец.
– Ты сам прекрасно видишь, что горелка действует, но наша «Виктория» не поднимется, пока ты не сбросишь часть балласта.
Джо почесал за ухом, взял самый маленький кусок кварца, взвесил его сперва на одной руке, потом на другой, подбросил его – в нём было фунта три или четыре – и в конце концов выбросил. «Виктория» не шелохнулась.
– Ну что? – проговорил он. – Мы всё ещё не поднимаемся?
– Нет ещё, – ответил доктор. – Продолжай.
Кеннеди рассмеялся.
Джо сбросил ещё с десяток фунтов, но «Виктория» по-прежнему оставалась на месте. Джо побледнел.
– Эх ты, бедняга! – промолвил Фергюссон. – Пойми же, Дик, ты и я – вместе взятые – весим, если не ошибаюсь, немногим больше четырёхсот фунтов, и раз руда заменяла этот вес, тебе придётся выбросить по крайней мере такое же её количество.
– Целых четыреста фунтов! – жалобно воскликнул Джо.
– Да, и ещё немного, чтобы подняться. Ну, смелей!
Джо принялся выкидывать балласт, испуская тяжкие вздохи. Время от времени он приостанавливался и спрашивал:
– Что, поднимаемся?
И ему неизменно отвечали:
– Нет, стоим на месте.
– Право же, сдвинулись! – крикнул он наконец.
– Продолжай! – скомандовал Фергюссон.
– Но «Виктория» поднимается, убеждён в этом.
– Говорят тебе, бросай! – вмешался Кеннеди.
Тут Джо с отчаянием схватил целую глыбу и вышвырнул её из корзины! «Виктория» в то же мгновение поднялась футов на сто и, попав в благоприятное течение, вскоре взмыла выше окрестных гор.
– Теперь, Джо, – сказал доктор, – у тебя осталось ещё целое состояние, и, если только удастся сохранить до конца путешествия весь этот кварц, ты будешь обеспечен на всю жизнь.
Джо ничего не ответил и с довольным видом улёгся на своё каменное ложе.
– Ты только подумай, Дик, – обратился Фергюссон к своему другу, – какое могучее действие оказывает золото даже вот на такого превосходного малого. А вообще сколько страстей, сколько жадности, сколько преступлений мог бы породить такой золотой рудник! Как это печально!
За этот день «Виктория» пролетела девяносто миль по направлению к западу и была теперь на расстоянии тысячи четырёхсот миль от Занзибара.
