Кристофер Морлей
Там, где начинается синева
Глава 13
Пароход "Померания", отплывший в полдень, находился в нескольких часах пути от порта по спокойному серому морю. Пассажиры, после суеты обеда и обустройства своих кают, устроились в шезлонгах и рассказывали друг другу, как сильно они любят океан. Капитан Скотти устроил послеобеденную прогулку на своей частной полосе палубы правого борта сразу за мостиком и сидел в своей удобной каюте, ожидая чашку чая. Это был прекрасный старый морской пес: приземистый, седой, суровый, с жесткими бровями, короткой жесткой бородой и внимательными быстрыми глазами. Характерный шотландец, под его сдержанным совестливым достоинством скрывались обилие юмора и привязанности. Его бы узнали в любом моряке: эти короткие крепкие ноги были идеально приспособлены для балансирования на качающейся палубе. Он стоял по привычке, как будто склонился в сильный шторм. Во рту у него всегда была трубка, которую он курил короткими, быстрыми затяжками, словно ожидая, что в любой момент его прервет айсберг.
Стюард принес поднос с чаем, и капитан Скотти устроился в своем большом кресле, чтобы насладиться им. Он машинально взглянул на барометр.
– Сегодня немного ветрено, – сказал он, бессознательно сморщив нос, когда сняли крышку с блюда с горячими тостами с анчоусами.
– Да, сэр, – ответил стюард, но задержался, явно желая продолжить разговор.
– Что такое, Шеперд?
– Прошу прощения, сэр, но Старший стюард просил передать, что они нашли кого-то, спрятанного в шкафчике для белья, сэр. Странный тип, сэр, говорит немного как падре. -Должно быть, он поднялся на борт по трапу машинного отделения, сэр, и забрался в шкафчик возле парикмахерской.
Проблема безбилетников достаточно хорошо знакома судоводителям.
– Пришлите его ко мне, – сказал Капитан.
Через несколько минут появился Гиссинг в сопровождении дородного стюарта. Даже опытный капитан признался себе, что это было что-то новое в категории безбилетников. Никогда прежде он не видел ни одного в пальто с плетеным вырезом и свадебных брюках. Правда, одежда была в плачевном состоянии, но носили ее с важным видом. На лице безбилетника отразилось некоторое смущение, но совсем не обычное для таких бездельников выражение похмелья. Его язык непроизвольно увлажнился, когда он увидел поднос с чаем (он не ел со вчерашнего ужина на паровом катке), но он вежливо отвел глаза от еды. Они поднялись к выкрашенной в белый цвет балке, которая шла поперек потолка каюты. ДОСТОЙНЫЙ, ЧТОБЫ СООТВЕТСТВОВАТЬ СОЗДАТЕЛЮ, прочитал он, глубоко вырезанные в краске буквы.
– Хороший христианский корабль, – сказал он себе. – Это похоже на миссионерский корабль.
Он был рад думать, что его подозрения уже подтвердились: корабли были более религиозными, чем что-либо на суше.
Капитан отпустил стюарта и строго обратился к виновнику.
– Ну, что вы можете сказать в свое оправдание?
– Пожалуйста, капитан, – вежливо сказал Гиссинг, – не позволяйте чаю остыть. Я могу поговорить, пока вы едите.
За маской серьезности капитан был очень близок к тому, чтобы улыбнуться этой наивности. Ни один британец не бывает совершенно неумолим во время чаепития, и он почувствовал неподдельное любопытство к этому необычному преступнику.
– Что вы хотели сделать, поднявшись на борт? – Спросил он. – Вы знаете, что я могу заковать вас в кандалы, пока мы не переправимся, а потом отправить домой для наказания? Я полагаю, это старая история: вы хотите посмотреть достопримечательности на другой стороне?
– Нет, капитан, – сказал Гиссинг. – Я отплыл в море, чтобы изучать теологию.
Капитан, сам того не желая, был тронут этим удивительным заявлением. Он был шотландцем, как мы уже говорили. Он налил себе чашку чая, чтобы скрыть свое удивление.
– Теология! – Воскликнул он. – Теология тяжелой работы – это то, что вы найдете на борту корабля. Неустанно выполняйте свой долг; будьте бдительны, проверяйте все снаряжение, отдавайте честь мостику, когда идете на вахту, – вот и вся обязанность хорошего офицера. Это большая теология для моряка. Но взгляд шкипера метнулся к книжным полкам, где стояло несколько томов проповедей, в основном кальвинистского толка.
– Я не боюсь работы, – сказал Гиссинг. – Но я ищу горизонты. В своей работе на берегу я так и не смог их найти.
– Ваш горизонт, вероятно, чистит картошку на камбузе, – заметил капитан. – Насколько я понимаю, у них там не хватает рабочих рук. Или убирает койки в кают-компании. Этика праха! Что бы вы на это сказали?
– Сэр, – ответил Гиссинг, – я буду благодарен за любую работу, даже самую черную, которая позволит мне поразмышлять. Я понимаю вашу точку зрения. Поднявшись на борт вашего корабля, я нарушил закон, я совершил преступление, но не грех. Преступление и грех, признает каждый теолог, не сосуществуют.
Капитан с головой погрузился в спор.
– Что? – Воскликнул он. – Вам известно учение о Моральной Неспособности в Падшем Состоянии? Садитесь, садитесь и выпейте чашечку чая. Мы должны это обсудить.
Он позвонил стюарду и заказал дополнительную чашку и свежий запас тостов. В этот момент Гиссинг услышал два быстрых удара колокола, прозвеневшего где-то впереди, чистый, музыкальный, меланхоличный звук, быстро отозвавшийся эхом в других частях корабля.
– Что это, капитан? – С тревогой спросил он. – Несчастный случай?
– Два звонка для первой собачьей вахты, – сказал Капитан. – Боюсь, в море вы такой же болтун, как и в теологии.
Следующие два часа пролетели как один миг. Гиссинг нашел шкипера, несмотря на его редкие приступы аскетизма, восхитительным компаньоном. Они обсуждали Теософию, спиритизм и христианскую науку, и все это Капитан с твердой, но довольно беспокойной горячностью связывал с Примитивной Магией. Гиссинг, видя, что его единственной надеждой утвердиться в глазах моряка было не согласиться и продолжать спор, погрузился в психоанализ и философию бессознательного. Довольно неосмотрительно он осмелился ввести в разговор морскую иллюстрацию.
– Стрелка вашего компаса, – сказал он, – указывает на Северный полюс, и хотя она никогда не была на Полюсе и даже не может представить себе его, тем не менее она неопровержимо свидетельствует о существовании такого места.
– Я верю, что вы управляете своей душой более искусно, чем управляли бы этим судном, – возразил Капитан. – Во-первых, стрелка указывает вовсе не на Северный полюс, а на магнитный. Кроме того, он должен регулироваться магнитами, чтобы противодействовать отклонению. Мистер Гиссинг, возможно, вы искренне изучаете теологию, но вы не допускаете собственных отклонений в темпераменте. Ведь даже гирокомпас должен быть скорректирован с учетом погрешности широты. Вы, сухопутные жители, думаете, что корабль – это просто плавучий отель. Я хотел бы, чтобы епископ, о котором вы говорили, немного изучил навигацию. Это вселило бы в него здоровое уважение к чудесам науки. На борту корабля, сэр, нактоуз держится запертым, а ключ – на часовой цепочке капитана. Так должно быть во всех интеллектуальных вопросах. Доверьте их тем, кто способен их понять.
Гиссинг видел, что капитану очень нравится его чувство превосходства, поэтому он сделал замечание с намеренной простотой.
– Нактоуз? – спросил он. – Я думал, это маленькие моллюски, которые цепляются за дно лодки?
– Не смейте называть мой корабль ЛОДКОЙ! – Сказал Капитан. – В море лодка означает только спасательную шлюпку или какое-то другое маленькое бродячее судно. Выйдите на мостик, и я вам кое-что покажу.
Вечер закрылся в тумане, и "Померания" неуклонно раскачивалась в длинном ныряющем крене. На ветровом крыле мостика, пристально глядя поверх парусинового плута, стоял мистер Пойнтер, бдительный старший офицер, пристально вглядываясь, словно загипнотизированный, но ничего не говоря. Он вежливо отсалютовал Капитану, но промолчал. У большого колеса из красного дерева, мягко удерживая его на плаву, стоял Дэйн, высокий, серьезный стюарт. Несмотря на некоторую неловкость из-за незнакомого движения, Гиссинг был в восторге от рулевой рубки, которая казалась еще более захватывающе романтичной, чем любая кафедра. Непонимающе, но с восхищением он осмотрел нактоуз, телеграфы машинного отделения, телефоны, стойку с сигнальными флажками, кнопки для закрытия переборок и вращающийся экран с четким обзором для наблюдения в туманную погоду. Наверху он мог видеть свет мачты, мягко парящий медленными дугами.
– Я покажу вам свою особую гордость, – сказал капитан, явно довольный восторженным энтузиазмом своего посетителя.
Гиссинг гадал, что это за хитроумное научное изобретение.
Капитан Скотти подошел к планширу мостика. Он указал на дым, который быстро валил из труб.
– Видите ли, – сказал он, – дует довольно сильный ветер. Но послушайте.
Он зажег спичку и держал ее незащищенной над полотняным экраном, который был привязан вдоль передней части моста. К удивлению Гиссинга, она горела ровно, не задуваясь.
– Я изобрел выпуклый ветрозащитный экран, который разделяет воздух прямо перед мостиком. Я могу стоять здесь и раскуривать трубку в самый сильный шторм, без каких-либо проблем.
На палубах внизу Гиссинг услышал веселый звук горна, яркий, убедительный звук.
– Шесть склянок, – сказал Капитан. – Мне нужно переодеться к обеду. Прежде чем я отправлю вас чистить картофель, я хотел бы прояснить нашу маленькую дискуссию о Свободе Воли. Одна или две вещи, которые вы сказали, заинтересовали меня.
Он с минуту ходил по мостику, напряженно размышляя.
– Я проверю вашу искренность, – сказал он. – Сегодня вы можете переночевать в штурманской рубке. Я распоряжусь, чтобы вам принесли ужин. Я хотел бы, чтобы вы написали мне эссе, скажем, из двух тысяч слов на тему Необходимости.
На мгновение Гиссинг задумался, не лучше ли будет, если его закуют в кандалы и накормят хлебом и водой. Ветер посвежел, и острый нос "Померании" тяжело скользнул в широкие морские холмы, разбивая их на крошащиеся валы пены, которые вываливались наружу и шипели вдоль ее крутых бортов. Молчаливый мистер Пойнтер проводил его в штурманскую рубку: голое, деловое помещение с большим столом, шкафом для карт и диваном. Вскоре появился стюард с превосходными яствами, пером, чернилами и бумагой для записей. После осторожной трапезы Гиссинг почувствовал себя более комфортно. Есть что-то в сыром, ветреном вечере на море, что естественным образом обращает ум к метафизике. Он отодвинул тарелки и начал писать.
Ближе к вечеру Капитан появился снова. Он выглядел довольным, когда увидел несколько листов, уже исписанных почерком.
– В этой поездке много пассажиров, – сказал он. – Кажется, я не вижу никого, кто выглядел бы интересным. Все это Большой Бизнес и тому подобное. Я должен сказать, что приятно иметь кого-то, кто может время от времени говорить о книгах и так далее.
Гиссинг понял, что иногда жизнь капитана корабля должна быть одинокой. Груз ответственности всегда лежит на нем; этикет мешает ему познакомиться со своими офицерами; неудивительно, что он иногда тоскует по небольшой дружеской беседе, чтобы облегчить свой ум.
– Большой бизнес, вы сказали? – Заметил Гиссинг. – Ах, я мог бы написать вам об этом целое эссе. Раньше я был генеральным директором "Бигля и компании".
– Пойдемте в мою каюту и выпьем ликера, – сказал шкипер. – Оставим эссе до завтра.
Капитан включил электрическую плиту в своей каюте, потому что ночь была холодной. Это было уютное святилище: на иллюминаторах висели маленькие ситцевые занавески, над койкой висела удобная лампа для чтения. Медный маятник на стене медленно покачивался, регистрируя крен корабля. Красноватый свет печки освещал стол дежурного и фотографии семьи капитана.
– Ваши? – Спросил Гиссинг, глядя на группу из трех щенков с забавными шотландскими мордочками.
– Да, – ответил Капитан.
– У меня их трое, – сказал Гиссинг, испытывая тоску по дому. Уютная каюта шкипера была самой домашней из всех, что он видел с того вечера, когда впервые сбежал от ответственности.
Капитан Скотти был удивлен. Конечно, этот эксцентричный незнакомец в сильно испорченном свадебном наряде не производил впечатления главы семьи. В этот момент вошел стюард с графином бенедиктина и маленькими стаканами.
– За день и ночь! – Сказал Капитан, поднимая свой стакан.
– За безопасность среди опасностей! – Вежливо ответил Гиссинг. Это была фраза, выгравированная на корабельной бумаге, на которой он писал, и она запечатлелась в его сознании.
– Вы сказали, что были генеральным директором.
Гиссинг с некоторой живостью рассказал о своем опыте в мире торговли. Капитан налил еще немного ликера.
– Это прекрасный ликер, – сказал он.
– Полностью согласен, – сказал Гиссинг, кивая поверх стакана. Он начинал чувствовать себя как дома в навигационных отсеках корабля и надеялся, что чистка картофеля будет отложена на как можно долгий срок.
– Как далеко вы продвинулись в своем эссе? – Спросил Капитан.
– Боюсь, не очень далеко. Я начал с того, что изложил несколько психологических основ.
– Превосходно! Не прочтете ли вы мне их?
Гиссинг пошел за своей рукописью и прочитал ее вслух. Капитан внимательно слушал, выпуская клубы дыма.
– Мне жаль, что это такое короткое путешествие, – сказал он, когда Гиссинг закончил. – Вы подошли к этому вопросу с совершенно наивной и инстинктивной точки зрения, и потребуется некоторое время, чтобы показать вам ваши ошибки. Прежде чем я опровергну ваши доводы, я хотел бы обдумать их. Я сведу свои идеи к написанию, а затем прочитаю их вам.
– Я бы не хотел ничего лучшего, – сказал Гиссинг. – И я могу более тщательно обдумать эту тему, пока буду чистить картошку.
– Чепуха, – сказал Капитан. – Мне не часто выпадает возможность обсудить теологию. Я расскажу вам о своей идее. Вы говорили о своем опыте в качестве генерального директора, когда у вас была тысяча сотрудников. Одна из вещей, которая нам нужна на этом корабле, – это штабс-капитан, чтобы взять на себя управление персоналом. Это позволило бы мне полностью сосредоточиться на навигации. На судне такого размера неправильно, что хозяин должен нести всю ответственность.
Он позвонил стюарду.
– Мое почтение мистеру Пойнтеру и передайте ему, чтобы он пришел сюда.
Вскоре появился мистер Пойнтер в плаще, отдал честь и пристально посмотрел на своего начальника, поставив одну ногу на медный подоконник.
– Мистер Пойнтер, – сказал капитан Скотти, – я назначил капитана Гиссинга штабс-капитаном. Выполняйте его приказы так же, как и мои. Он будет полностью отвечать за дисциплину на корабле.
– Есть, сэр, – сказал мистер Пойнтер, постоял с минуту, внимательно ожидая дальнейших приказаний, снова отдал честь и удалился.
– А теперь вам лучше лечь спать, – сказал шкипер. – Конечно, вы должны носить форму. Я сейчас же пришлю к вам портного. Он может переделать один из моих костюмов за ночь. Брюки придется удлинить.
На диване в штурманской рубке Гиссинг дремал, просыпался и снова дремал. На мостике неподалеку он услышал ровный топот ног, таинственные слова вахтенного офицера, который, к его облегчению, прошел курс. Колокольчики зазвенели с резким двойным звоном. Через открытый иллюминатор он слышал попеременный гул и шипение моря под носом. К величавому подъему и наклону корабля примешивалась слабая движущая вибрация.
Глава 14
Первое утро в любой новой обстановке всегда самое волнующее. Гиссинг уже проснулся и наблюдал за новым зрелищем солнечного пятна, скользящего взад и вперед по палубе штурманской рубки, когда раздался тихий стук в дверь. Вошел стюард капитана в красивом мундире.
– Шесть склянок, сэр, – сказал он. – Ваша ванна готова.
Гиссинг не был уверен, который час, но стюард протянул ему халат, чтобы он мог надеть его, поэтому он понял намек и последовал за ним в личную ванную капитана, где он весело погрузился в теплую соленую воду. Едва он успел одеться, как в штурманской рубке для него накрыли завтрак. Завтрак пришелся ему по вкусу: овсянка, яичница-болтунья, жареные почки с беконом, кофе, тосты и джем. Очевидно, трудности морской жизни были сильно преувеличены писателями-фантастами.
Он немного стеснялся появляться на мостике в своей синей с медью форме и некоторое время ждал, думая, что капитан Скотти может прийти. Но его никто не потревожил, так что вскоре он вышел. Утро выдалось бодрым, дул свежий ветерок, и было много белых шапок. Танцующие радуги парили вокруг носа, когда время от времени взрыв брызг вырывался на солнечный свет. Мистер Пойнтер был на мостике, все еще пристально глядя вдаль. Он отдал честь Гиссингу, но ничего не сказал. Стюарт за штурвалом тоже молча отдал честь. Матрос, вытиравший краску на палубе, отдал честь. Гиссинг скрупулезно ответил на эти жесты и принялся расхаживать по мостику из стороны в сторону. Вскоре он привык к переменному наклону палубы и почувствовал, что его опора свидетельствует о морской уверенности.
Теперь он впервые наслаждался беспрепятственным горизонтом со всех сторон. Море, как он заметил, на самом деле не было голубым, во всяком случае, не таким голубым, как он предполагал. Там, где оно бурлило вдоль корпуса, покрытое завитками молочной пены, оно было почти черным. Дальше оно было зеленым или темно-фиолетовым. Лестница вела на верхнюю палубу, и с этой внушительной высоты под ним лежал весь корпус корабля. Каким живым он казался, каким полным индивидуальности! Мощные трубы, высокие мачты, которые так изящно двигались на фоне бледного открытого неба, далекая корма, которая, то опускалась низко в уютную впадину, то взмывала вверх и молотила вперед плавательным толчком. В центре этого огромного круга двигался он, царственный и безмятежный. Он был красивее, чем стихия, по которой он двигался, потому что, возможно, было что-то бессмысленное в этом чистом пустом круге моря и неба. Как только вся необъятная лазурь была схвачена и отмечена, она ничего не принесла в ум. Разум возмутился, поняв это, бесконечно отклоняясь в сторону.
Спокойная, прекрасно спланированная рутина на борту корабля шла своим привычным курсом, и он начал подозревать, что его должность штабс-капитана была синекурой. Внизу он мог видеть пассажиров, оживленно прогуливающихся или дремлющих под своими пледами. На корме корабля, матрос рисовал мелом площадку для игры в шаффлборд. Ему пришло в голову, что все это может стать однообразным, если он не найдет в этом какую-то реальную роль. В этот момент на мостике появился капитан Скотти, быстро огляделся и присоединился к нему.
– Доброе утро! – Сказал он. – Вы не сочтете меня грубым, если не будете часто меня видеть? Размышляя об этих ваших идеях, я наткнулся на некоторые довольно загадочные вещи. Я должен разобраться во всем более четко. Ваше предположение о том, что Совесть указывает путь к интеграции личности в высший тип божественности, кажется мне сбитым с пути, но я еще не совсем его опроверг. Сегодня я собираюсь запереться и обдумать это дело. Я оставляю вас за главного.
– Я буду совершенно счастлив, – сказал Гиссинг. – Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне.
– Вы предполагаете, что все условия жизни на море, наше господство над силами природы и так далее, по-видимому, показывают, что мы обладаем совершенной свободой воли и приспосабливаем все к нашим желаниям. Я верю как раз в обратное. Силы Природы заставляют нас подходить к ним по-своему, иначе мы потерпим кораблекрушение. В естественных условиях этот корабль должен прибыть в порт через восемь дней, иначе мы никуда не доберемся. Мы делаем это, потому что это наша судьба.
– Я в этом не уверен, – сказал Гиссинг. Но Капитан уже ушел, нахмурив брови.
На крыше штурманской рубки Гиссинг обнаружил заманчивый инструмент, точного применения которого он не знал. Похоже, это было что-то вроде рулевого управления. На циферблате слева направо было написано: ЖЕСТКИЙ КУРС, ПОРТ. В настоящее время рукоятка стояла на участке, отмеченном КУРС. После тщательного изучения всего морского пейзажа Гиссингу показалось, что на юге океан выглядит более синим и более интересным. После некоторого колебания он передвинул ручку к отметке левого борта и стал ждать, что произойдет. К своему удовольствию, он увидел, как нос корабля медленно развернулся, и сверкающий след "Померании" растекся за ней по побелевшему изгибу. Он спустился на мостик, немного нервничая из-за того, что может сказать мистер Пойнтер, но обнаружил, что Помощник смотрит на воду с тем же яростным и неослабевающим вниманием.
– Я изменил курс, – сказал он.
Мистер Пойнтер отдал честь, но ничего не сказал.
Преуспев до сих пор, Гиссинг отважился на еще одно новшество. Он испытывал сильное искушение от штурвала и завидовал флегматичному интенданту, который управлял кораблем. Поэтому, приняв вид спокойной уверенности, он вошел в рулевую рубку.
– Я возьму управление на некоторое время, – сказал он.
– Есть, сэр, – сказал стюарт и передал ему штурвал.
– Вы могли бы вывесить несколько флагов, – сказал Гиссинг. Он заметил яркие сигнальные флаги на веревке и подумал, что было бы жаль их не использовать.
– Мне нравится видеть корабль хорошо одетым, – добавил он.
– Есть, сэр, – сказал Дэйн. – Что выбрать, сэр?
Гиссинг выбрал ряд флагов, которые были особенно яркими по цветовой гамме, и поднял их. Затем он переключил свое внимание на штурвал. Он нашел это настоящим искусством и был удивлен, узнав, что большой корабль требует так много рулевого управления. Но это было очень приятно. Он старался держаться ближе к участкам моря, которые выглядели интересными, и врезаться в любые волны, которые ему нравились. Примерно через час он заметил рыбацкую шхуну и пустился в погоню. Ему было так весело бежать рядом с ней (стараясь держаться подветренной стороны, чтобы не перекрыть ей ветер), что еще через милю он повернулся и аккуратно описал круг вокруг сбитого с толку судна. Пассажиры "Померании" были очень заинтересованы и выстроились вдоль палубы, пытаясь разобрать, что кричат рыбаки. Капитан шхуны казался особенно взволнованным, продолжал махать сигнальными флагами и лаять в мегафон. Во время этих маневров мистер Пойнтер так пристально вглядывался в горизонт, что Гиссингу стало немного неловко.
– Я подумал, что будет разумно выяснить, каков именно наш круг поворота, – сказал он.
Мистер Пойнтер отдал честь. Он был хорошо обученным офицером.
Ближе к вечеру Капитан появился снова, выглядя более бодрым. Гиссинг все еще стоял у руля, и это показалось ему настолько увлекательным, что он не хотел его покидать. Он распорядился, чтобы чай ему подали на маленькой подставке у штурвала, чтобы он мог пить его, пока будет управлять.
– Привет! – Сказал Капитан. – Я вижу, вы изменили курс.
– Мне показалось, что так будет лучше, – твердо сказал Гиссинг. Он чувствовал, что проявление слабости в этот момент было бы фатальным.
– О, ну, наверное, это не имеет значения. Я подхожу к некоторым вашим идеям.
Гиссинг понял, что так дело не пойдет. Если капитан отойдет от философских сомнений, Скотти возобновит командование кораблем.
– Ну, – сказал он, – я тоже думал об этом. Мне кажется, я зашел слишком далеко. Но что вы думаете об этом? Верите ли вы, что Совесть передается по наследству или приобретается? Вы знаете, как это важно. Если Совесть – это своего рода автоматический оракул, непогрешимый и совершенный, что становится со свободной волей? И если, с другой стороны, Совесть – это всего лишь усердно тренированное восприятие моральных и социальных полезностей, то при чем здесь ваше божество?
Гиссинг понимал, что эта дилемма не продержится долго и была болезненно импровизированной, но она поразила капитана в середине корабля.
– Ей-богу, – сказал он, – это ужасно, не так ли? Бесполезно пытаться продолжать, пока я не положу это под люк. Послушайте, не могли бы вы, просто в качестве одолжения, поддержать разговор, пока я буду ломать голову над этим вопросом? Я знаю, что прошу многого, но, возможно…
– Все в порядке, – ответил Гиссинг. – Естественно, вы хотите разобраться в этих вещах.
Капитан собрался было покинуть мостик, но по старой морской привычке бросил острый взгляд на небо. Он увидел трепещущую яркую цепочку кодовых флажков. Он, казалось, был поражен.
– Вы кому-нибудь сигнализируете?– Спросил он.
– Ни кому конкретно. Я подумал, что было бы хорошо иметь несколько флагов.
– Осмелюсь предположить, что вы правы. Но лучше уберите их, если вы на корабле. Они сильно сбивают с толку.
– Сбивает с толку? Я думал, они просто для того, чтобы скрасить обстановку.
– Они читаются: Бубонная чума, держись от меня подальше. Я иду к вам на помощь.
К обеду, когда Гиссинг вышел из-за штурвала и, напевая какую-то мелодию, шел по мостику, к нему подошел стюард.
– Приветствую капитана, сэр, и прошу вас занять его место в кают-компании сегодня вечером. Он говорит, что очень занят писательством, сэр, и примет это как одолжение.
Гиссинг всегда был услужлив. В его поведении был лишь намек на сознательную суровость, когда он вошел в прекрасный обеденный салон "Померании", потому что он хотел, чтобы пассажиры поняли, что их жизнь зависит от его благоразумия и морских знаний. Дважды во время еды он приказывал стюарду принести ему последние показания барометра, а после десерта нацарапал записку на обратной стороне карточки меню и отправил ее главному механику. Там было написано:
Уважаемый шеф, Пожалуйста, не теряйте сегодня вечером бодрости духа. Я ожидаю плохую погоду.
МИСТЕР ГИССИНГ,
(Штабс-капитан)
То, что сказал Шеф, когда получил сообщение, не входит в историю.
Но тот же социальный апломб, который сделал Гиссинга успешным в качестве консультанта, теперь пришел ему на помощь в качестве моряка. Пассажиры за капитанским столом были поражены его добродушным обаянием. Его анекдоты о морской жизни были горячо встречены аплодисментами. После ужина он грациозно прошелся по дамской гостиной и выпил там кофе в окружении болтающей компании. Он устроил небольшой импровизированный концерт в музыкальной комнате и, когда все было хорошо начато, ускользнул в курилку. Здесь он нашел бассейн, организованный относительно точного дня и часа, когда "Померания" достигнет порта. Он советовал соблюдать осторожность. Со всех сторон он был востребован для танцев, для бриджа, для декламации. Наконец он ускользнул, говоря, что ему нужно быть на вахте на случай тумана. Пассажиры громко хвалили его, утверждая, что никогда не встречали такого приятного морского капитана. Одна пожилая дама сказала, что помнит, как много лет назад пересекалась с ним в старой Канинии, и что тогда он был точно таким же.
