ГлавнаяПублицистикаЛев ТроцкийНаша первая революция. Часть I

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

Лев Троцкий
Наша первая революция. Часть I

Полная версия

Л. Троцкий. ПЕРСПЕКТИВЫ ДАЛЬНЕЙШЕГО РАЗВИТИЯ РЕВОЛЮЦИИ^{67}

…По поводу моей книги^{68} один рецензент (Н. Иорданский)^[328] пишет, что моя критика буржуазной демократии делается объяснимой и понятной только с точки зрения непосредственной борьбы за власть между буржуазией и пролетариатом. А так как в действительности сейчас происходит борьба между буржуазной оппозицией и абсолютизмом, то критика моя в значительной мере «теряет свою ценность».

Я не знаю, говорится ли здесь о тоне моей критики – рецензент упоминает об ее «страстности» – или об ее методе. Нужно, по-видимому, думать, что о последнем, иначе вывод не имел бы смысла. Но когда я с этой точки зрения мысленно пробегаю свою критику буржуазной демократии, я прихожу к заключению, что рецензент неправ. Разве я говорю своим читателям, что буржуазная демократия вообще представляет враждебную свободе силу? Разве я призываю массы повернуться к буржуазной демократии спиной? Неправда! Я говорю своей критикой, что, если буржуазная демократия хочет опереться на широкие массы, она должна развить демократическую программу и революционную тактику до конца. Я критикую стремление демократии сделать либерально-помещичье земство осью оппозиции. («До 9 января»). Я призываю демократию заменить свою простодушную благожелательность придирчивым недоверием к капиталистическому либерализму. Я критикую в частности программу освобожденцев под углом зрения ее демократизма. Я ставлю задачей своей критики восстановить массы против идеи единоличного суверенитета, против двух палат, постоянной армии и пр. («Конституция освобожденцев»). Может быть, эта критика предполагает канун диктатуры пролетариата? Может быть, она не умещается в рамках революционного противоречия между Россией самодержавно-крепостной и Россией демократической? Я доказываю, что политическая кампания в связи с Государственной Думой (первой) должна проводиться под знаком революционной организации масс. Я критикую кадетскую агитацию, сеющую надежды на то, что Дума локализирует революцию и разрешит ее основные задачи безболезненным путем. Я доказываю неизбежность конфликта между Думой и правительством. Я требую, чтоб вся тактика была построена в предвидении этого конфликта («Г. Петр Струве в политике»). Что же, может быть такая критика логически предполагает непосредственную борьбу социал-демократии за власть? Разве в центре моей критики лежит та мысль, что полное народовластие – голая фикция, ибо в капиталистическом обществе суверенитет народа есть лишь внешняя форма классовой эксплуатации? Нет, я исхожу из той, более элементарной мысли, что честная и последовательная демократия, которая не боится массы и не заигрывает с ее вековыми врагами, должна поднять знамя полного народовластия. Разве я в основу своей критики полагаю ту мысль, что милиция и выборный суд в современном обществе станут по необходимости органами классового господства буржуазии? Нет, я исхожу из более ограниченной мысли, что полное демократическое обновление страны немыслимо без милиции, без выборной бюрократии и выборного суда. Разве это – программа диктатуры пролетариата? Кажется, нет. Почему же рецензенту моя критика «непонятна» вне идеи непосредственной борьбы за рабочее правительство? Не знаю. Может быть, просто вследствие его собственной непонятливости.

Правда, из анализа социально-политических отношений я прихожу к выводу, что решительная победа демократической России над Россией крепостнической должна передать кормило в руки пролетариата; что проведение в жизнь всех основных лозунгов демократии будет совершено организацией, прямо и непосредственно опирающейся на городских рабочих, а через них – на всю народную плебейскую нацию.

Пусть мой анализ и мой прогноз совершенно ошибочны^{69}. Пусть дальнейшее революционное развитие настолько укрепит буржуазную демократию, что позволит ей взять власть в свои руки и тем самым отбросить пролетариат в оппозицию. Но разве такая перспектива не требует от нас в равной мере самой неутомимой и непримиримой критики буржуазной демократии – под углом зрения ее демократизма и ее революционности? Я думаю, что подобная критика не только не препятствует росту оппозиционных сил, но, наоборот, оказывает ему незаменимую услугу, так как неизменно поддерживает левое крыло демократии против ее правого крыла.

Я прекрасно понимаю, – смею в том уверить моего рецензента, – что публицистически перепрыгнуть через политическое препятствие не значит практически преодолеть его. Я нимало не думаю, что если хорошенько охаять всю буржуазную демократию пред народом, то можно у нее из-под носу вырвать государственную власть. А ведь, по-видимому, именно эту глубокомысленную «тактику» приписывает мне рецензент, когда говорит, что моя критика демократии непонятна вне непосредственной борьбы за власть. Он как бы хочет сказать, что мои нападки так безбожны потому, что я надеюсь этим путем отстранить демократию с пути и очистить поле для рабочего правительства. Но он ошибается. Мои «безбрежные мечтания» о рабочем правительстве опираются на более серьезные соображения, критики которых я – повторяю – еще только жду. Что же касается моей полемики с буржуазными партиями, то она, составляя часть всей агитационной деятельности нашей партии, только усиливает буржуазную демократию.

Правда, она в то же время усиливает социал-демократию, способствуя политическому самоопределению пролетариата. Но ведь не против этого же восстает мой критик-социалист? Можно разно представлять себе картину соотношения этих двух сил в тот период, когда революция начисто упразднит старый режим. Но это предвидение не может изменить нашей критики и оценки сегодняшних лозунгов, сегодняшней тактики буржуазной демократии. Впрочем, при одном условии: если мы не считаем, что классовая борьба внутри буржуазной нации тормозит буржуазную революцию. Разумеется, стоит нам прийти к такому выводу, – в чем я, однако, не подозреваю моего рецензента, – и нам останется перестать быть социал-демократами, ибо, при таком условии, очевидно, только упразднение самостоятельной политики пролетариата создало бы для буржуазной демократии возможность овладеть властью.

Самоупразднение, это и есть то, чего от нас требует либерализм.

IV. Вокруг процесса Совета

Л. Троцкий. В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ РОССИЙСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ РАБОЧЕЙ ПАРТИИ^[329]

Уважаемые товарищи! Мы получили: 1) вашу резолюцию по поводу нашего поведения на суде, 2) ваши комментарии к ней, 3) вашу прокламацию.^[330] Все эти документы не удовлетворяют нас, но вызывают величайшее недоумение. Ваши предложения так для нас неожиданны, что мы можем объяснить их лишь тем, что вы, во-первых, не отдаете себе отчета в прошлой работе Совета, запротоколированной в его решениях, а, во-вторых, крайне преувеличиваете размер «разногласий» среди нас, привлеченных по делу Совета.

Обращаюсь к вашим указаниям по существу:

1. Вы рекомендуете нам заявить на суде, будто Совет организовал массы «для проведения в жизнь всего, обещанного манифестом 17 октября, прежде всего, и для дальнейшей борьбы за политическую свободу».

Ни один из привлеченных не стоит на этой почве. Программа манифеста 17 октября никогда не была программой Совета. Идея демократической республики была сразу выдвинута, как ответ на манифест 17 октября. Это документируется не только резолюциями Совета, но и бесчисленными резолюциями заводов и фабрик, внесенными в Совет, арестованными в его архиве и приобщенными к делу. Надеюсь, вы не думаете, что мы станем выводить на суде республику из манифеста 17 октября. Соответственное место вашего письма мы считаем недоразумением, которое будет устранено тем, что вы возьмете ваше письмо обратно. Но соответственное место вашей прокламации мы считаем грубой политической ошибкой (в этом, думаю, согласится со мной большинство товарищей, если не все). Если бы вы стали настаивать на этой позиции, вы, может быть, внесли бы некоторое разложение в нашу среду, смутили бы несколько человек, повредили бы политическим результатам процесса, – но и только. Так как не такова ваша цель, то мы предлагаем вам взять обратно это предложение и не повторять его ни в прокламациях, ни в статьях.

2. Вы предлагаете нам «отвергнуть обвинение в технической подготовке вооруженного восстания, не отрицая того, что СРД способствовал вооружению рабочих масс, по их требованию, для борьбы с черносотенцами».

Мы все отвергаем обвинение в технической подготовке восстания. Но как же быть с политической подготовкой восстания? Почему вы об этом умалчиваете? Ведь вы сами, очевидно, отличаете техническую подготовку от какой-то другой. Или вы рекомендуете нам стать на точку зрения прокуратуры и признать, что раз не было технической подготовки восстания, то значит и никакой подготовки не было? Впрочем, и прокуратура не стоит вполне на этой точке зрения. И она понимает, что агитация в массах, приводящая их к сознанию неизбежности и необходимости восстания, есть подготовка вооруженного восстания. А соответственная агитация в армии именем Совета, прокламации к войскам, Советом изданные?

Мы все стоим на той точке зрения, что 1) Совет, руководя борьбой масс, приводил их на почве этой борьбы к сознанию неизбежности восстания, и что 2) Совет, организуя массы на почве борьбы за восьмичасовой рабочий день и пр. и пр. и пропитывая их идеей неизбежности вооруженного восстания, тем самым подготовлял организационную базу этого будущего восстания. Вокруг этих мыслей группируется много оттенков, разные товарищи будут разно формулировать эти выводы, – но никто из нас не думает, что, отвергнув обвинение в технической подготовке восстания, мы, тем самым, упраздняем самый вопрос о восстании.

3. Вы рекомендуете нам признать, что в качестве отдельных членов Совета – социал-демократов, мы постоянно подчеркивали в своих речах неизбежность вооруженного восстания. Только в речах? Только как отдельные члены? А резолюции, вносившиеся Федеративным Комитетом РСДРП? А речи и заявления официальных представителей партии, запротоколированные в официальных документах Совета и составляющие материал обвинения? Делая ваше предложение, вы, очевидно, забыли сопоставить его с семью NN «Извест. Сов. Раб. Деп.». Выше я уже сказал, что резолюции самого Совета, фабрик и заводов ничем не отличались от резолюций, вносившихся от имени партии.

4. Что касается выяснения роли каждого из нас в отдельности, то такое выяснение, по общему принципу, может иметь место постольку, поскольку оно выясняет политическую физиономию Совета или партии, – или опровергает нелепости и клеветы обвинительного акта. Определение этих пределов («постольку, поскольку») есть, конечно, дело политического смысла каждого из обвиняемых.

Вот и все по существу ваших предложений и советов.

Сегодня (14 июня)^[331] все обвиняемые кратко формулировали свое будущее поведение на суде. Мы получили прекрасный результат – полное единогласие. Это наше единогласие тем более важно, что мы не придем в противоречие с материалом «вещественных доказательств». Остается вопрос о показаниях свидетелей. У нас рождается опасение, что вы вашей постановкой вопроса, вашими резолюциями и прокламациями введете их в заблуждение, и на суде они станут в противоречие с нами и с заявлениями их собственных заводов. Мы просим вас принять это во внимание и сделать все для избежания такого результата. Надеемся, что по этому вопросу у вас с ПК установится совершенно единообразная тактика на основе солидарности с нами, которая есть ничто иное, как «солидарность» с действительной политической деятельностью Совета.

Во избежание недоразумений, считаю нужным прибавить, что все мы со всей энергией намерены подчеркивать: 1) что Совет был учреждением выборным, ответственным, отражавшим взгляды и настроения масс, 2) что деятельность его отнюдь не ограничивалась «подготовкой восстания», наоборот, что такой подготовки, как чего-то самостоятельного, оторванного от всей остальной борьбы пролетариата, не было, что идейно-организационная подготовка восстания была неизбежным выводом и результатом из борьбы рабочих масс (а значит и деятельности Совета) во всем ее объеме.

Я очень тороплюсь, так как хочу, чтобы и другие товарищи успели до прихода Х.^{70} прочитать это заявление и присоединиться к нему, либо внести свои поправки.^[332]

P.S. От имени нескольких товарищей я написал Петербургскому Комитету письмо, в котором указал общие основы нашего поведения на суде, как они наметились в наших совещаниях. Читали ли вы это письмо?

Подписи присоединившихся:

Хрусталев, Рубен-Петров,^[333] Д. Сверчков-Введенский,^[334] В. Звездин-Вайнштейн,^[335] П. Злыднев.^[336]

14 июня 1906 г.

Из архива т. Троцкого (рукопись).

Л. Троцкий. ПАМЯТИ АРАМА ТЕР-МКРТЧЯНЦ

Арам Мкртчянц внесен сорок вторым в регистр обвинительного акта. Но в списке павших под топором самодержавного правосудия он должен быть записан первым из числа пятидесяти двух обвиняемых по делу Совета. 3 декабря они захватили его в собрании Совета; 22 июня они выпустили его на поруки до суда; 7 августа они убили его на одном из фортов своей крепости… Тело его они бросили в море.

Арам Мкртчянц, член партии социалистов-революционеров, не был членом Совета. Он пришел на его собрание посетителем, как приходили десятки других лиц, он был арестован случайно, как арестовываются тысячи других лиц… Но они не освободили его. Потому ли, что из его глаз на них слишком ясно глядел беспощадно-ненавидящий враг, потому ли, что им нужен был еще один «инородец» для их полицейской картины Совета, – они держали его полгода в тюрьме, без каких бы то ни было улик, без малейшего юридического основания, и затем поместили его сорок вторым в списке обвинительного акта.

Революционный социалист, Арам Мкртчянц вполне сознательно готов был разделить с нами перед каким угодно трибуналом политическую и нравственную ответственность за деятельность Совета, и он настойчиво просил товарищей по процессу разрешить ему разделить с ними юридическую ответственность пред лицом суда.

Участников Совета политически соединяла с Мкртчянцем не случайность полицейского произвола, но единство революционного дела, тем не менее они сочли себя не вправе, хотя бы только номинально, ввести Мкртчянца в число членов выборной организации. Тогда он решил ограничиться на суде торжественным провозглашением своей солидарности с Советом во всем объеме его революционной работы.

Ему не довелось, однако, прибегнуть к этой манифестации. Судьба слишком скоро доставила ему случай в более прямой форме проявить свою беззаветную преданность делу революции.

Он принял участие в кронштадтском восстании, он был взят в плен после победы слепой солдатчины, он был судим судом военных мстителей, он был приговорен к смерти, ибо в распоряжении его судей не было более тяжкой кары, он был лишен прощального свидания с отцом, он был расстрелян на валу крепости. И тело его они бросили в море.

Случайный участник нашего процесса, но не случайный участник суровой борьбы, сорок второй в регистре судебной расправы, он оказался первым вырезан из регистра живых, – и в этом сборнике – имени и памяти его первое слово!

«История Сов. Раб. Деп.»^[337] Петербург. 1906 г., изд. Н. Глаголева, стр. 5.

Л. Троцкий. К ОПРОВЕРЖЕНИЮ ГР. ВИТТЕ^[338]

(Письмо в редакцию) (4 ноября)

2 ноября, в день объявления в окончательной форме приговора по делу «Совета Рабочих Депутатов», в «Новом Времени» появилось «письмо» графа Витте по вопросу об отношениях между Советом и бывшим главой октябрьского министерства. Письмо это не только касается нас, бывших членов Совета, лично, но имеет и несомненный общественный интерес. Мы считаем поэтому необходимым дать по поводу письма графа Витте нижеследующие разъяснения:

Граф Витте пишет: «В мое отсутствие (нужно, по-видимому, понимать: в мое пребывание за границей) рассматривалось в суде дело о Совете Рабочих Депутатов. Подсудимые и свидетели в видах защиты ссылались на меня, причем приводили сведения, иногда неточные, а в некоторых случаях вымышленные». (Курсив наш.)

Граф Витте, таким образом, не только отвергает правильность приводившихся нами сведений, но и обвиняет нас в сознательном «вымысле» – «в видах защиты». Мы стоим с ним на слишком разных плоскостях морали, чтобы чувствовать себя оскорбленными этим обвинением. Мы слишком отчетливо сознаем отличие нашей и графа Витте политической природы, чтобы счесть для себя допустимым выяснять бывшему премьеру те причины, которые делают для нас, представителей пролетариата, обязательным во всей нашей политической деятельности говорить правду. Но мы считаем вполне уместным сослаться здесь на речь г. прокурора. Профессиональный обвинитель, чиновник враждебного нам правительства, признал, что мы своими заявлениями и речами дали ему «без боя» материал обвинения – обвинения, а не защиты – и назвал перед лицом суда наши показания правдивыми и искренними.

Правдивость и искренность – это качества, которых не только политические враги, но и профессиональные хвалители никогда не приписывали графу Витте.

В чем же собственно состояли неточные и вымышленные сведения, данные на суде? В опровержение их граф Витте считает себя «вынужденным», прежде всего, заявить: «Организация Совета Рабочих Депутатов и всех других союзов, имевших революционные цели, равно как устройство ими всех забастовок и доведения (?) рабочих масс до высшей революционной экзальтации – совершилось (?) до 18 октября, когда я не стоял непосредственно у власти и, главным образом, – когда я находился в Америке».

Мы не знаем, какие наши показания должны быть опровергнуты этими строками. Мы установили на суде, что Совет организовался 13 октября. Мы считаем достаточно известным, что граф Витте стал у власти 18 октября. Мы, совместно со свидетелями, выяснили, – и это признал г. прокурор в своей речи, – что то настроение, которое граф Витте называет революционной экзальтацией, пропитывало массы задолго до возникновения Совета. Ведь это именно то, что, по-видимому, нужно графу Витте. Наконец, в наших объяснениях мы не ставили ни в какую связь революционное развитие многомиллионного класса с такими – смеем сказать – исторически ничтожными обстоятельствами, как пребывание господина Витте в Америке, его передвижение в Бьерке и, наконец, его вступление на пост премьера. В частности, мы не ставили ни в какую зависимость от планов и намерений графа Витте развитие октябрьской железнодорожной забастовки, сыгравшей решающую роль, хотя граф в своей борьбе за власть явно и открыто спекулировал на развитии «смуты» и, принимая 11 октября руководителей железнодорожной стачки, называл их «лучшими силами страны». Это, разумеется, не помешало ему в декабре расстреливать их без суда.

Далее граф Витте говорит: «Носаря-Хрусталева я в жизни не знал, никогда его не видал и не имел никакого желания его видеть». Никто из подсудимых или свидетелей и не говорил, – ни «в видах защиты», ни в других видах, – что граф Витте знал когда-либо в жизни Хрусталева, находился с ним в сношениях или хотя бы только видел его. Правда, один свидетель из среды либерального общества упомянул с чужих слов о выраженном будто бы графом Витте желании познакомиться с тогдашним председателем Совета Рабочих Депутатов. Но никто из нас, подсудимых, не придал этому сообщению никакого значения и не упомянул о нем в ходе процесса ни одним словом. Что же опровергает граф Витте?

«Совет Рабочих, – пишет граф в четвертом пункте своего опровержения, – был арестован и предан в руки правосудия, когда я был председателем совета министров, и тогда, когда правительством по совокупности обстоятельств, которые в то время переживал город Петербург, это было признано своевременным». Что Совет Рабочих Депутатов был «предан в руки правосудия», как выражается граф Витте, в то время, когда автор «письма» был председателем совета министров, этого факта мы не имели ни причины, ни возможности опровергать. День ареста – 3 декабря 1905 года – был достаточно хорошо известен суду. Равным образом, мы не только не отрицали, что правительство арестовало нас лишь тогда, когда признало это «своевременным», но, наоборот, настойчиво доказывали на суде, что власть, знавшая о Совете с самого его возникновения и считавшая в течение почти двух месяцев несвоевременным предавать его в так называемые руки правосудия, сделала это лишь по исследовании «совокупности обстоятельств», имевших для ее борьбы за существование крайне важное политическое значение, но не имевших никакого отношения к вопросам уголовного права. Это значит, что власть не судила нас, – она боролась с нами на равных правах.

«Что касается вопроса, – говорит далее „письмо“, – правильно ли тогда действовало правительство или нет, то этот вопрос может быть обсужден беспристрастно впоследствии, когда улягутся страсти и выяснятся все обстоятельства». Но ведь это опять-таки не опровержение, а подтверждение нашей основной точки зрения. В двух словах она сводится к тому, что борьба между Советом и официальной властью не есть вопрос права, что тут нет места суду, если не считать суда истории, что тот суд, который судил нас, был органом одной из заинтересованных сторон. Граф Витте говорит, что самый вопрос о том, правильно или неправильно поступило правительство, арестовав и предав нас «в руки правосудия», может быть беспристрастно решен лишь впоследствии, когда улягутся страсти. Таким образом, граф Витте отказывает тому суду, который над нами состоялся, в праве считаться судом беспристрастным. Большего мы, разумеется, не можем требовать от главы правительства, предавшего нас в руки этого суда.

Теперь приведем пропущенный нами третий пункт «письма», наиболее важный с фактической стороны и единственный, из четырех, опровергающий, а не подтверждающий наши объяснения на суде.

Граф Витте категорически заявляет, что «с Советом Рабочих никогда ни в каких сношениях, ни официальных, ни частных, не находился». На суде мы, действительно, говорили, что граф Витте дважды принимал официальную депутацию Совета, что он, по ее настоянию, распорядился о немедленном освобождении трех арестованных членов Совета, что он дал второй депутации письмо к градоначальнику. Граф Витте кратко и определенно говорит: «я не имел ни официальных, ни частных сношений с Советом». Что мы можем сказать по этому поводу? Немногое.

Мы, бывшие члены Совета Рабочих Депутатов, ныне приговоренные правительственным судом к лишению всех прав состояния, торжественно заявляем перед лицом страны: граф Витте говорит неправду.

Мы не знаем, говорит ли он это «в видах защиты», – но он отрицает то, что было, и говорит неправду.

Собрание в несколько сот человек постановляет отправить депутацию к графу Витте, чтобы настоять на освобождении арестованных членов Совета. Депутация эта из трех лиц возвращается в то же заседание и делает подробный доклад. Вскоре возвращаются и члены Совета, освобожденные по распоряжению графа Витте. Все время ведется протокол. Черновые записи этого протокола, в качестве вещественного доказательства, оглашаются на суде. Во второй раз депутация отправляется к графу по поводу устройства траурного шествия с заявлением: «Совет Рабочих Депутатов устраивает похороны убитых товарищей, за порядком наблюдает сам Совет, войска и полиция должны быть убраны с пути». Граф Витте в присутствии депутации ведет переговоры по телефону с генералом Треповым, затем дает депутатам на руки письмо к градоначальнику. Исполнительный Комитет постановляет не вступать в переговоры с градоначальником и, не распечатывая письма, возвращает его гр. Витте^{71}. Все это видно из черновых протоколов Совета. Все это оповещалось своевременно в газетах. Члены депутации находятся сейчас среди нас, подписавшихся под этим письмом. Мы не знаем, как еще можно доказать факты, которые граф Витте имеет смелость отрицать.

В бытность свою премьером граф Витте очень часто опровергал «неточные» сообщения на свой счет, но он ни разу не выступил с опровержением газетных сообщений об его сношениях с Советом. Наконец, об этих сношениях определенно говорит обвинительный акт по нашему делу. Граф Витте должен был, в интересах правосудия, выступить с опровержением прежде, чем процесс начался. Но граф Витте предпочел выждать, когда процесс закончился. Это его дело. Мы же, со своей стороны, выражаем свою глубокую уверенность в том, что, если бы описанные выше факты и не могли быть установлены с такой несомненностью, с какой они были установлены на суде, нам было бы достаточно теперь противопоставить наше утверждение утверждению графа Витте, – и нам поверили бы не только те массы, которые знают нас и сочувствуют нам, но и те единицы, которые стоят за графом Витте и которые знают его…

Каковы бы ни были цели и мотивы опровержения графа Витте, каким бы неосторожным оно ни казалось, оно появилось очень своевременно, как последний удар кисти, чтобы вполне дорисовать облик правительственной власти, лицом к лицу с которой стоял Совет в те дни. Мы позволим себе остановиться на этом облике в нескольких словах.

Граф Витте подчеркивает тот факт, что именно он передал нас в руки правосудия. Дата этой исторической заслуги, как мы уже сказали выше, 3 декабря 1905 г. После того мы прошли через руки охранного отделения, затем через руки жандармского управления и далее предстали пред лицом суда.

На суде фигурировали, в качестве свидетелей, два чиновника охранного отделения. На вопрос, не готовился ли в Петербурге погром осенью прошлого года, они самым решительным образом ответили: нет, и заявили, что не видали ни одного листка, призывавшего к погромам. А, между тем, бывший директор департамента полиции, действительный статский советник Лопухин,^[339] свидетельствует, что погромные прокламации печатались в то время именно в охранном отделении. Таков первый этап правосудия, которому передал нас граф Витте.

Далее, на суде фигурировали жандармские офицеры, ведшие дознание по делу Совета. По их собственным словам, первоисточником их расследования по вопросу о расхищении депутатами денежных сумм, послужили анонимные черносотенные листки. Г. прокурор назвал эти листки лживыми и клеветническими. И что же? Действительный статский советник Лопухин свидетельствует, что эти лживые и клеветнические листки печатались в том самом жандармском управлении, которое вело дознание по делу Совета.

Таков второй этап на пути правосудия.

Когда мы, через 10 месяцев, оказались перед лицом суда, этот последний позволил нам выяснить все то, что в основных чертах было известно и до суда; но как только мы сделали попытку доказать, что пред нами в то время не было никакой правительственной власти, что наиболее активные органы ее превратились в контрреволюционные сообщества, попиравшие не только писанные законы, но и все законы человеческой морали, что наиболее доверенные элементы правительственного персонала составляли централизованную организацию всероссийских погромов, что Совет Рабочих Депутатов по существу выполнял задачи национальной обороны, – когда с этой целью мы потребовали приобщения к делу ставшего, благодаря нашему процессу, известным письма Лопухина и, главное, допроса самого Лопухина, в качестве свидетеля, суд, не стесняясь соображениями права, властной рукой закрыл нам уста. Таков третий этап правосудия.

И, наконец, когда дело доведено до конца, когда приговор произнесен, выступает граф Витте и делает попытку очернить своих политических врагов, которых он, по-видимому, считает окончательно поверженными. С такой же решительностью, с какою чиновники охранного отделения уверяли, что не видали ни одного погромного листка, граф Витте утверждает, что не имел никаких сношений с Советом Рабочих Депутатов. С такой же решительностью и с такой же правдивостью!

Мы спокойно оглядываемся на эти четыре ступени официального суда над нами. Представители власти лишили нас «всех прав» и отправляют нас в ссылку. Но они не могут, они бессильны лишить нас права на доверие пролетариата и всех честных сограждан. По нашему делу, как и по всем другим вопросам нашего национального бытия, последнее слово скажет народ. С полным доверием мы апеллируем к его совести.

Петр Злыднев, Михаил Киселевич,^[340] Николай Немцев^[341] (члены депутации, бывшей у графа Витте), Н. Авксентьев,^[342] Вайнштейн-Звездин, Голынский,^[343] Зборовский, Кнуньянц-Радин, Э. Комар,^[344] Сверчков-Введенский, Симановский,^[345] Стогов,^[346] Л. Троцкий, А. Фейт,^[347] Хрусталев, Шанявский.^[348]

4 ноября 1906 г.

«Товарищ»^[349] N 106, 5 (18) ноября 1905 г.

67. Значительная часть работ, вошедших в эту книгу, посвящена критике либерализма и буржуазной демократии. В каком отношении эта критика стояла к перспективам дальнейшего развития революции? На этот вопрос отвечает следующий отрывок из статьи «На пути во вторую Думу», входящей в состав другого тома. (Ред.).

68. «Наша Революция», Петербург. 1906, изд. Н. Глаголева.

328. Иорданский, Н. (псевдоним Негорев) – в то время меньшевик, редактор журнала «Мир Божий», а впоследствии «Современного Мира». Во время войны был сторонником Плеханова. После Октябрьской революции эволюционирует влево и издает в Гельсингфорсе русскую газету, стоящую на платформе Советской власти. С 1922 года член РКП (б.).

69. Я терпеливо жду разбора написанной на эту тему статьи «Итоги и перспективы» в названной выше книге. Я, конечно, не думаю, что такой работой займется мой почтенный рецензент.

329. По поводу этого письма, запрошенный нами Л. Д. Троцкий сообщил следующее: "По вопросам нашего поведения на суде мы, подсудимые, сносились одновременно с большевистским и меньшевистским центрами. Меньшевики переживали величайшее похмелье, и Мартов посылал в тюрьму увещевательные послания, на которые мы отвечали протестами. Одно из таких писем моих было взято полицией у Мартова при его аресте на Финляндском вокзале и фигурировало затем на суде. Наоборот, большевистский центр вполне одобрил наш план поведения на суде, изложенный мною в письме (или в тезисах). Не знаю, сохранились ли эти документы. (Письмо нами было отыскано в архиве Л. Д. и публикуется здесь впервые. Ред.) И в этом случае меньшевики-подсудимые оказались в оппозиции к своему центру, хотя по основным вопросам революционной политики они после разгона Думы стали склоняться вправо".

330. Указанные в тексте документы, к сожалению, редакцией не найдены.

331. Согласившись на участие в суде с единственной целью дать правильное освещение деятельности Совета, обвиняемые решили защитительных речей не произносить, а говорить только о работах и о значении Совета. Темы были распределены так: об истории Совета до ареста Хрусталева (26 ноября) должен был говорить Хрусталев, о последних днях Совета и его общем значении – т. Сверчков, об отношении Совета к вооруженному восстанию – т. Троцкий, о Совете и РСДРП – Кнуньянц, о Совете и партии социалистов-революционеров – Авксентьев.

70. Очевидно, адвокат, через которого письма шли на волю. Ред.

332. К этому письму членом Исполкома Петербургского Совета Зборовским-Никитиным было сделано следующее заявление: «Тов. Троцкий в общем передал верно отношение привлекаемых к суду к интересующему нас вопросу. По вопросу о целях, поставленных Советом, и средствах к достижению их между нами разногласия нет, и в этом смысле мы согласны с вами всеми без исключения. Разногласия между нами только в области вопроса, в какой степени Совет был исполнителем воли масс. Этот вопрос вами почти не затронут; я и несколько других товарищей больше, чем остальные, оттеняем роль Совета, как исполнителя воли своего выборщика, пролетариата, но радикальных разногласий между нами и в этом вопросе не имеется. Центр тяжести процесса – в целях и средствах деятельности Совета; кроме них, мы все – одни сильнее, другие слабее – будем оттенять неразрывную тесную связь Совета с пролетарской массой в сфере его деятельности. – Зборовский-Никитин». Зборовский (Никитин, Кузьма, Костич) – один из организаторов Петербургского Совета Рабочих Депутатов в 1905 г. и первый его председатель. Участвовал на II съезде РСДРП от Одесского комитета (под псевдонимом Костич), на котором примкнул к меньшевикам. Вскоре после образования Совета отказался от председательствования. Петербургский Совет посылал его в провинциальные города для работы по подготовке к Всероссийскому Съезду Советов. В 1906 г. осужден по делу Совета на поселение в Сибирь. Из Сибири бежал и в 1907 и 1908 г.г. работал по изданию меньшевистских журналов (в 1908 г. работал в организационной комиссии «Голос социал-демократа»).

333. Кнуньянц-Радин (он же Рубен-Петров, Николай Саркисянц, Б. Радин, Петров) – один из видных искровцев в 1902 – 1903 г.г. Участвовал от бакинского комитета на II съезде РСДРП (под псевдонимом Русов). В 1904 г. вместе с Джапаридзе вел борьбу в бакинском комитете против меньшевистской тактики по вопросу о праздновании 1 мая. В 1905 г. Кнуньянц – видный деятель Петербургского Совета Рабочих Депутатов и один из руководителей Петроградского Комитета партии. По делу Петербургского Совета был приговорен к ссылке, оттуда бежал. В 1908 – 1910 г.г. жил в Баку. В эпоху контрреволюции Кнуньянц колебнулся в сторону ликвидаторства. В 1911 г. он был снова арестован и тогда же умер в тюрьме от тифа.

334. Сверчков-Введенский, Д. Ф. – один из виднейших деятелей Совета Рабочих Депутатов 1905 г., член его Исполнительного Комитета и член президиума Совета. По делу Петербургского Совета был сослан в Сибирь; после побега с поселения жил в 1907 – 1910 г.г. в эмиграции. В 1910 г. поехал в Россию делегатом от «голосовцев», сторонников меньшевистского «Голоса соц. – дем.», но вскоре был арестован в Москве на собрании в редакции меньшевистского «Возрождения» и сослан в каторгу; по ходатайству родных и вследствие болезни 3-летний срок каторги был заменен ему поселением внутри России. 3 марта 1917 г. он был амнистирован Временным Правительством, после чего вновь стал принимать участие в политической жизни России. В 1922 г. напечатал воспоминания о революционном движении («На заре революции»). В настоящее время работает в НКПС, член РКП (б.).

335. Вайнштейн, С. Л. (Звездич) – депутат от союза конторщиков, член Совета и Исполнительного Комитета. Арестованный на заседании Совета, Вайнштейн обратился с речью к солдатам, призывая их перейти на сторону народа. По делу Совета был предан суду и ввиду отказа от судебного процесса вместе с другими членами Совета был сослан в Обдорск, откуда бежал и был арестован в Баку. В 1910 (или в 1911) году был привлечен к суду за побег и снова сослан в Сибирь. Сотрудничал в газетах с.-д. направления «Молодая Сибирь» и «Иркутское Слово», которые вскоре были закрыты. После Февральской революции играл видную роль в соглашательском Цике. Умер в Берлине в 1923 г.

336. Злыднев, П. А., – рабочий, депутат Обуховского завода, член президиума Совета Рабочих Депутатов 1905 года и один из его основателей. Принадлежал к меньшевистской фракции. Активно участвовал в создании профессионального движения, работая все время в гуще рабочей массы. Умер в ссылке в Чите в 1913 г.

337. История Совета Рабочих Депутатов – сборник статей, написанных летом 1906 года в тюрьме членами Исполнительного Комитета Петербургского Совета Рабочих Депутатов 1905 года. Рукописи статей прочитывались совместно и по утверждении общей редакцией передавались через защитников для набора в печать. Много хлопот доставила редакции статья Хрусталева, грешившая откровенным самовосхвалением. Некоторые статьи Л. Д. Троцкого, напечатанные в этом сборнике, включены в настоящую книгу. В сборник вошли статьи: Троцкого, Хрусталева-Носаря, В. Звездина, С. Введенского (Сверчкова), А. Симановского, Петрова-Радина (Кнуньянца), П. Злыднева, Н. Немцова, М. Киселевича и др.

338. Письмо гр. Витте в редакцию «Нового Времени» от 2 ноября 1906 г. было написано по поводу процесса Петербургского Совета Рабочих Депутатов. В этом письме Витте заявлял, во-первых, о своей непричастности к организации Совета и других союзов, которые были образованы до 18 октября 1905 года, т.-е. до вступления Витте на пост министра внутренних дел; во-вторых, о том, что председателя Совета, Носаря-Хрусталева, он никогда не знал и ни в каких отношениях с ним не находился; в-третьих, что точно также ни в каких сношениях, ни официальных, ни частных, он не состоял с Советом Рабочих Депутатов, и, наконец, что Совет Рабочих Депутатов был арестован и передан в руки правосудия в тот момент, когда он, Витте, был председателем совета министров.

71. Подробное изложение всех этих эпизодов имеется в истории Совета, а также в стенографическом отчете о процессе. Книги эти в ближайшем будущем выйдут в свет.

339. Перед началом заседания суда, 13 октября 1906 г., защитник Грузенберг сообщил подсудимым о получении им двух писем от бывшего директора департамента полиции Лопухина, в которых последний прислал копию секретного доклада Столыпину о провокаторской деятельности департамента полиции, о чем он, Лопухин, вел специальное расследование, и просил вызвать его свидетелем для доказательства того, что только меры, предпринятые Советом Рабочих Депутатов в конце октября 1905 г., спасли Петербург от погромов. После открытия заседания суда защитник Грузенберг возбудил ходатайство о приобщении к делу и оглашении доклада Лопухина, а также о вызове его как свидетеля для подтверждения фактов погромной деятельности высших правительственных лиц и учреждений. Суд удалился на совещание и по возвращении в залу суда объявил, что в ходатайстве защиты постановлено отказать. По просьбе защиты, от имени подсудимых, заседание было прервано до следующего дня. Подсудимым и защите было разрешено остаться для совещания в зале заседания суда. На совещании было решено отказаться от дальнейшего участия в суде.

340. Киселевич, Михаил, – один из активных работников Петербургского Совета Рабочих Депутатов в 1905 г., делегат союза печатного дела, по профессии наборщик. По делу Совета Рабочих Депутатов был приговорен к ссылке на поселение в Сибирь.

341. Немцов, Николай (Макар) – рабочий металлического завода, видный большевик и делегат Выборгского района в Петербургский Совет Рабочих Депутатов 1905 г.; был членом Исполнительного Комитета. Одно время был арестован за попытку прекратить работу на фабрике Гот. По делу Совета Рабочих Депутатов был приговорен к ссылке в Сибирь. В настоящее время работает на Волге.

342. Авксентьев – один из вождей партии эсеров. На широкую политическую арену Авксентьев выдвинулся в 1905 г., будучи членом Исполкома Петербургского Совета. После поражения революции, Авксентьев вместе с Л. Д. Троцким и др. был сослан в Тобольскую губернию. С 1911 года Авксентьев возглавляет правое крыло партии эсеров, которое свое либеральное лицо явно обнаружило уже тогда, требуя отказа от нелегальной организации во имя творческой работы в рамках самодержавного строя. Обострившиеся разногласия по вопросу об участии в выборах в IV Думу привели к тому, что Авксентьев, Воронов и др. создали свой журнал «Почин». Вполне естественно, что в империалистической войне Авксентьев и его группа заняли ультрашовинистическую позицию. Эта группа заключила блок с плехановцами и стала издавать позорный журнал «Призыв», политически пресмыкавшийся перед царской Россией. По возвращении в революционную Россию, Авксентьев снова встал во главе правого крыла эсеров, стоявшего за широкую коалицию с буржуазией и покорно поддерживавшего политику Керенского. После июльских дней Авксентьев входит в новое министерство в качестве министра внутренних дел, одновременно будучи председателем кулацкого исполкома Совета Крестьянских Депутатов. Как деятеля, близкого к демократии и цензовой буржуазии, его выдвигают на пост председателя Предпарламента, разогнанного в дни Октября. С первых же дней Октябрьской революции Авксентьев уходит в активную контрреволюционную деятельность. Вначале он руководит деятельностью «Комитета Спасения Родины и Революции», позже – «Союза Возрождения России», явно белогвардейской организации. После самарского переворота Авксентьев перебирается в Самару, а на сентябрьском, уфимском совещании бело-эсеров его включают в состав Всероссийской Директории. В качестве председателя последней Авксентьев, вместе с остальными ее членами, едет в Омск для «обволакивания» (словечко, пущенное самим Авксентьевым) сибирского черносотенного правительства. История эта кончилась, как известно, тем, что Авксентьев и К& получили адмиральский пинок в известное место. Уехав на пожертвованные Колчаком деньги за границу, Авксентьев там и до сих пор (1924 г.) занимается борьбой (печатной и устной) против Советской России. Авксентьев является типичнейшей фигурой партии эс-эров. На нем явственнее всего оправдывается знаменитая фраза Маркса, что политическая этикетка отличается от обыкновенной только тем, что она обманывает не только других, но и самого владельца. Этот вождь «социалистов-революционеров» не был никогда ни социалистом, ни революционером, хотя и мнил себя тем и другим. «По своим убеждениям, – справедливо замечает Суханов, – направлению и складу, это – начитавшийся книг, размагниченный, тяготеющий к „народу“, патриотически настроенный обыватель. По своим государственным и политическим способностям, это – круглый нуль, без сучка и задоринки» («Записки о революции», 3 книга, 153 стр.).

343. Голынский, Исаак – работник союза печатного дела. В ночь на 4 ноября 1905 г. захватил, сорганизовавши для этого группу рабочих, типографию «Нового Времени» для печатания «Известий Совета Рабочих Депутатов». Для поддержания почтово-телеграфной забастовки организовал патруль в 300 человек. По делу Петербургского Совета был сослан в Сибирь на поселение.

344. Комар, Э. С. – депутат Петербургского Совета Рабочих Депутатов в 1905 г. от завода военно-врачебных заготовок. По делу Петербургского Совета был сослан в Сибирь, откуда бежал. Умер эмигрантом в Америке.

345. Симановский, А. А. – корректор типографии А. Ф. Маркса, депутат от союза рабочих печатного дела, член Исполнительного Комитета.

346. Стогов Е. – столяр вагоностроительного завода, член Исполнительного Комитета до 20 ноября 1905 г.

347. Доктор Фейт – член Исполнительного Комитета Совета Рабочих Депутатов (1905 г.), в котором был представителем Центрального Комитета партии социалистов-революционеров.

348. Шанявский – депутат от почтово-телеграфного союза, член Исполнительного Комитета Совета Рабочих Депутатов 1905 г. Как члену бюро почтово-телеграфного союза, ему были поручены сношения с Советом Рабочих Депутатов для получения помощи бастовавшим почтово-телеграфным служащим.

349. «Товарищ» – ежедневная газета, выходившая в 1906 г. с 15 марта. Газетой руководила группа «левых кадетов» (Прокопович, Кускова, Хижняков, Богучарский и др.). Занимала крайне неуверенную, половинчатую, лево-либеральную позицию.

<< предыдущий лист

следующий лист >>