Лев Троцкий
Проблемы культуры. Культура переходного периода
IV. Революция и задачи воспитания
Л. Троцкий. ПЯТЫЙ ГОД – ГОД УЧЕБЫ
Красная Армия только на 4 месяца моложе Советской Республики. Но и это только по документам. В сущности же, они родились в один день. Можно даже сказать, что, в лице военной организации нашей партии, Красная Армия зародилась еще до того момента, как рабочий класс взял в руки власть.
Первый год ее существования был периодом разрозненных и полуоформленных попыток и усилий создать вооруженную силу революции в труднейших условиях распада старой армии и отвращения трудящихся масс к войне.
Второй и третий годы были уже периодом напряженных боев на всех окраинах страны. Армия строилась в огне. Различные методы и приемы подвергались испытанию и отвергались или закреплялись. Армия численно выросла чрезвычайно и даже чрезмерно. Объяснялось это как протяженностью фронтов, так и очень еще несовершенным характером нашей военной организации. Новые военные задачи и потребности порождали новые органы наряду со вчерашними, уже успевшими наполовину обнаружить свою непригодность, но еще не упраздненными. Недостаточная подготовка вызывала повышенный расход человеческой силы. Где не хватало качества, приходилось его заменять количеством.
Четвертый год был годом относительного затишья на границах и напряженной работы по сокращению и реорганизации армии. Задача состояла в том, чтобы отпустить как можно более возрастов, оставив лишь строго необходимое, и в то же время срезать в организации армии все лишние органы, все наросты, параллельные учреждения, сжать разбухшие тылы. Эта задача ныне вчерне разрешена. Тем самым созданы условия для повышения квалификации армии.
Пятый год существования Красной Армии будет годом напряженной учебы. Дальнейшая реорганизация Красной Армии и частичные сокращения ее возможны только на основе качественного улучшения составляющих ее элементов и в строгом соответствии с этим процессом.
Нужно поднять основную клеточку армии: пехотного бойца. Он должен быть сыт, в тепле и в чистом белье. Солдат с вошью есть полсолдата.
Солдат должен быть грамотен. Эту задачу мы себе поставили твердо. До 1 мая у нас не должно быть в армии ни одного неграмотного солдата. Эту задачу мы обязаны выполнить. И не напоказ, т.-е. не так, чтобы наспех обученный грамоте через 2 месяца снова возвращался в первобытное состояние. Нет, мы должны научить и научим всех красноармейцев грамоте как следует.
Первого мая этого года Советская Республика будет приводить свою армию к красной присяге. Каждый красноармеец должен будет уметь ясно, отчетливо и сознательно прочитать текст «Торжественного обещания».
Нужно поднять политический и вообще духовный уровень каждого бойца. Нужно, чтобы он знал наших соседей и возможных врагов. Нужно, чтобы он знал сущность советской конституции и задачи рабоче-крестьянского государства. Нужно, чтобы он знал, что в основе всего мира, со всем разнообразием его явлений, лежит повинующаяся своим внутренним законам материя. Нужно упорно освобождать его сознание от предрассудков и суеверий. Суеверие – внутренняя вошь, которая ослабляет человека еще более, чем внешняя.
Мы будем непрерывно улучшать чисто военное обучение. Командир полка должен поставить себе задачей приблизить каждого красноармейца к такому уровню, чтобы в случае нужды он мог командовать отделением.
Непрерывная работа командного и комиссарского состава над красноармейцем и самим собою является важнейшей заповедью на пятый год работы. Опыта у нас, несмотря на короткое существование армии, уже очень много. Но это пока опыт хаотический. Его нужно тщательно изучать, проверять, очищать, выделяя из него самое существенное и закрепляя в сознании всей армии.
У каждого большого дела, особенно в такую сложную и изменчивую эпоху, как наша, есть два больших врага: рутинерство и верхоглядство. Рутинерство мыслит по старым шаблонам, не учитывает новых обстоятельств, лишено инициативы, смелости замысла и решительности исполнения. В военном деле – это грехи смертельные.
Верхоглядство как бы противоположность рутинерству. Оно в наше время принимает нередко «революционный» вид. Подметив правильно недостатки рутины, верхоглядство вообще отмахивается от серьезной работы, от добросовестного и детального изучения прошлого опыта, а обольщает себя дешевыми обобщениями и произвольными схемами. И верхоглядство в военном деле – смертный грех.
Нам нужно твердо уяснить себе, что повышение качественного уровня армии не может быть достигнуто по мановению волшебной палочки. Нет, это – задача упорного труда, настойчивой, детальной, подчас мозаической работы. Новое слово – маленькое или большое – может сказать лишь тот, кто внимательно смотрит себе под ноги, все примечает, все учитывает и у всех учится. А кто пыжится сказать новое слово сразу и ищет его глазами в небесах, тот непременно наступит на грабли, и они хватят его по лбу. Ни рутинерства, ни верхоглядства. Настойчивая, упорная и добросовестная работа.
Эта работа облегчается ныне все растущим вниманием к армии со стороны трудящихся масс всей Советской Федерации. Еще совсем недавно мы, в виде опыта, ввели советское шефство. Как быстро оно привилось и развернулось! Какие благотворные результаты дает уже сейчас! И до сего времени Красная Армия была неотъемлемой частью рабоче-крестьянской России. Но теперь между ними устанавливается более повседневная, более тесная связь. Братание отдельных дивизий с советами, отдельных полков с заводами и профессиональными союзами нравственно поднимает армию и создает более благоприятные материальные условия для ее жизненной работы.
Красная Армия спокойно и уверенно глядит вперед: пятый год жизни будет для нее годом неутомимой учебы.
«Правда» N 43, 23 февраля 1922 г.
Л. Троцкий. ПОЛОЖЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ И ЗАДАЧИ РАБОЧЕЙ МОЛОДЕЖИ
(Доклад на V Всероссийском съезде РКСМ 11 октября 1922 г.[102])
Пять лет борьбы
Товарищи!
Скоро исполнится пять лет с того дня, как волею трудящихся масс России в нашей стране установился советский порядок, и волею тех же масс руководство судьбами нашей страны оказалось врученным российской коммунистической партии. От имени Центрального Комитета этой партии я приношу привет вашему съезду.
История этих пяти лет, в которой, как я подозреваю, большинство из вас не имело возможности принять активное участие, ибо в октябре 1917 года многие из моих многоуважаемых слушателей еще, вероятно, ходили пешком под стол, – это не в укор и не в похвалу, это факт, – история этих пяти лет представляет собой кладезь величайших поучений.
Революционные эпохи, эпохи социальных обвалов, выворачивают все нутро общества наружу. Когда проезжаешь мимо горного кряжа, видны пласты, которые накоплялись в течение тысячелетий. Один налегал на другой. Снаружи их не было видно. Но вулканической силой подняло эти пласты, создались обвалы, образовались горы и ущелья, – и вы видите в разрезе горы пласты разных пород. Вот так бывает и с обществом. В обычное время класс налегает на класс, над базисом возвышается надстройка из различных идеологических образований вплоть до тончайших форм философии. Корней и причин внутренней структуры невооруженным глазом не видно. Революция же все это взрывает, ставит ребром, обнажает. И, разумеется, лучше всего учились те из нас, которые участвовали в революции практически, на деле. Но так как наша революционная почва еще не остыла, то молодому поколению нужно учиться на опыте этих пяти несравненных лет.
Я, разумеется, не могу ставить себе и в отдаленной степени задачи исчерпать все поучения нашей, величайшей в истории, революции. Я имею более скромную задачу: дать характеристику нашего международного и внутреннего положения, как это положение сложилось в результате нашей борьбы.
Первые два года прошли в непрерывной борьбе, в блокаде. Третий год прошел также в борьбе и в первых попытках переговоров с нами буржуазных правительств. Последние два года были временем, когда борьба постепенно замирала под ударами наших военных побед. Переговоры получали все более развернутый, многосложный характер. Есть одна общая черта и в той войне, какую вели против нас империалисты, и в тех мирных переговорах, какие они с нами ведут. Эта черта – нерешительность, непоследовательность, колебания и шатания. Не может быть никакого сомнения в том, что если бы германский империализм в конце 1917 г. и в начале 1918 г. поставил себе задачу сокрушить нас, он бы нас сокрушил. Советской Республики не было бы. Нет сомнений и в том, что если бы Клемансо, французский министр-президент и фактический диктатор конца 1918 г., поставил себе задачу нас сокрушить и раздавить военной силой, – мы на время исчезли бы с лица земли. В военном смысле мы были бесконечно слабее не только объединенного империализма, но и каждой из больших империалистических держав в отдельности. Они по двум причинам не двинули против нас всех своих сил: во-первых, потому, что уже тогда боялись развития революционного движения внутри, как последствия войны, и, во-вторых, потому, что считали нас настолько скоропреходящей величиной, что не находили нужным вести с нами большую войну. В этом было наше спасение. Они ограничивались наемными царскими генералами и не менее наемными социалистами-революционерами и меньшевиками. Они через посредство буржуазии наших окраин или через посредство эмигрировавшей буржуазии, белогвардейщины и при содействии так называемой нашей «демократии» организовывали фронты, кольцом окружавшие сердце России.
Начало переговоров с империализмом
После первых двух лет начинаются переговоры. Они начинаются уже в феврале-апреле 1919 г. Для того чтобы вы отдали себе отчет в нашем нынешнем положении, я напомню, товарищи, на какие условия готовы мы были идти весной 1919 г. Об этом сейчас слишком часто забывают, как увидим, и наши друзья, и наши враги. 4 февраля 1919 г. по радио (других сношений с внешним миром у нас не было) Совнарком обратился с предложением мира ко всем империалистическим державам, предлагая: 1) признать обязательства по займам прежних правительств России; 2) отдать в залог наше сырье, как обеспечение платежа процентов по займам; 3) предоставить концессии и 4) дать территориальные уступки, в виде оккупации известных районов военными силами Антанты. Месяца через полтора к нам прибыл американский радикал Буллит[103] от кругов, близких к правительству Америки, и 10 апреля 1919 г. мы заявили империализму Европы и Америки, что готовы прекратить вооруженную борьбу с правительствами, «фактически существовавшими в России», т.-е. с белыми.
У меня нет с собой карты России начала 1919 г., но я ее помню хорошо. У Советской власти не было тогда Урала, Сибири, Белого моря, Украины и Кавказа. Мы представляли собой тогда старое московское княжество. И вот Советская власть заявляла американскому неофициальному посланнику, что «мы готовы, во-первых, признать эти границы, прекратить гражданскую войну, при условии прекращения ее со стороны наших врагов». Мы готовы были, во-вторых, немедленно демобилизовать армию, в-третьих, – принять на себя соответственную долю государственного долга, которая падала на нашу территорию, ибо основная территория большею частью должна была остаться у белых. Мы отказывались от возврата нам золотого запаса, который был захвачен союзниками, с зачислением его в счет платежей по государственному долгу. Вот на какие условия мы шли. Союзные империалисты этих условий не приняли, и очень хорошо сделали, что не приняли. (Смех.) С того времени наше положение все-таки, как бы строго мы ни относились к своим ошибкам и недостаткам, улучшилось. Отрицать этого не придется, если мы вспомним ход переговоров в Генуе.[104]
Конечно, то, что нам предлагали в Генуе, – очень тяжко. Нам предлагали вернуть старым собственникам фабрики и заводы. Насчет земли требования были менее определенны, ибо земля раздроблена и из рук крестьян ее невозможно вырвать. Это понимали и международные биржевые акулы. Но вопрос касался восстановления капиталистических отношений в нашей стране. Мы ответили отказом. Мы, правда, говорили о нашей готовности признать старые долги, но условно, т.-е. если нам немедленно дадут большой заем. Англия, после разрыва переговоров, происшедшего по ее вине, запрашивала вторично об этих условиях, но получила ответ, что они с нашей стороны были предложениями до известного дня.
Воля империализма парализована
Переговоры прерваны, и все наши условия, заявления и готовность платить долги мы берем обратно. Мы не связаны в отношении к Европе и Америке ни одним обязательством, но войны нет. Чем же объясняется тот факт, что войны нет? Это объясняется прогрессивным параличом классовой воли империализма под влиянием роста противоречий и под влиянием, правда, медленного, нарастания революционного рабочего движения. Тем же объясняется, с другой стороны, этот нерешительный, затяжной и бесплодный характер мирных переговоров, эта дипломатическая канитель до Генуи, в Генуе и затем в Гааге.[105]
Мы не раз говорили, что ужасающий экономический кризис заставляет европейскую буржуазию искать соглашений с Советской Россией, как с возможным поставщиком сырья и как с возможным покупателем продуктов европейской промышленности. Это безусловно верно. Кризис в Европе, правда, не прогрессирует так, как прогрессировал полтора года тому назад; он задержан, заметно даже улучшение экономического положения западноевропейских стран, но это улучшение поверхностное, а основной кризис продолжает подрывать устои хозяйства.
Можно ли сказать, что соглашение с Советской Россией внесло бы сразу значительное улучшение в положение Европы? Нет. Мы слишком обеднели и как возможные поставщики сырья, и как возможные покупатели фабрикатов, чтобы в течение ближайших двух-трех лет могли явиться решающим или просто крупнейшим фактором хозяйственной жизни Европы. И это буржуазия знает. Разумеется, включение России в хозяйственную жизнь Европы будет получать с каждым годом все большее значение, и в пять, восемь, десять лет возрожденная, вставшая на ноги Россия станет одним из самых могущественных факторов мирового хозяйства. Это бесспорно. Но это будет через восемь-десять лет. А чтобы строить комбинации, рассчитанные на десятилетия, нужно иметь перспективу, нужно чувствовать почву у себя под ногами.
Европейская буржуазия живет сегодняшним днем
У европейской буржуазии сейчас нет уверенности в том, как сложатся события завтра, послезавтра. Она живет сегодняшним днем. Хозяйственная почва истощена, кризис переходит от судорог к временному улучшению, которое сменяется новыми судорогами. Международные отношения неустойчивы. Вчерашние союзники и главные из них, Англия и Франция, все более и более противостоят враждебно друг другу во всех плоскостях капиталистических отношений, и вот почему ни одно европейское правительство неспособно сейчас, хотя бы в такой мере, как это было до последней империалистической войны, вести политику, рассчитанную на пятнадцать, десять и даже пять лет вперед. Все буржуазные правительства живут внушениями данной минуты, стараются заклеить, заделать наиболее вопиющие противоречия – и только. И так – от противоречия к противоречию, от конфликта к конфликту, переезжая с одного дипломатического курорта на другой, они стараются отодвинуть наиболее острые вопросы. Вот откуда их дипломатическое бессилие, родственное их прежнему военному бессилию. Имеют мощные армии – и не могли нас разбить. Имеют опытную вековым опытом дипломатию – и неспособны довести с нами ни одного дела до конца.
Мы говорим о наших отступлениях. Конечно, мы много отступали, но сравните нашу дипломатическую платформу в феврале и апреле 1919 г. (я ее вам только что прочел) с той платформой, с какою мы пришли в Геную и ушли оттуда. В Генуе мы сказали: «Россия не отдается и не распродается, Россия не капитулирует перед ультиматумом европейского мирового империализма». И что же? Через короткое время после этого обращается к нам представитель биржевых светил Великобритании Уркварт,[106] представитель миллиардных предприятий в разных частях света (он владел многими предприятиями и на Урале и в Сибири), и подписывает предварительный условный договор с тов. Красиным[107] на девяносто девять лет. Большой срок! Я думаю, что немногие из самых молодых товарищей, здесь находящихся, увидят конец этого срока…
Вы можете сказать: если буржуазия сейчас неспособна заглядывать даже на пять, на десять лет вперед, то как же Уркварт заглядывает на девяносто девять лет вперед? В том-то и дело, что буржуазия, правящая, как класс, как государство, должна иметь план – с кем заключить союз, кто больший, кто меньший враг, и ей нужно предвидеть, как сложатся отношения через пять, через десять-пятнадцать лет. Уркварт же выступает как собственник – и только, и его рассуждения очень просты и в простоте своей очень правильны. Он говорит: «Если мы, Уркварты, т.-е. капитал, удержимся в Англии, во Франции, во всем мире, то мы раньше или позже задушим Советскую Россию». И он прав. Если же, – рассуждает Уркварт, – нас, капиталистов, опрокинут и в Англии, и во Франции, мы, конечно, потеряем нашу собственность и на Урале и в Сибири, но кто теряет голову, тот уже не плачет по волосам; если капитал будет во всем мире экспроприирован, то, конечно, концессия господина Уркварта истечет в более короткий срок, чем девяносто девять лет. Вот почему его расчет вполне реалистичен, вполне правилен. Я не знаю, говорил ли ему это тов. Красин. Вероятно, говорил ему в частной беседе: «До тех пор пока вы – сила во всем мире, разумеется мы отдельно вас экспроприировать не будем. Если же английский рабочий вас экспроприирует и возьмет ваше имущество в свои руки, то мы с английским рабочим как-нибудь уже об этой концессии договоримся». (Смех.) Но вы скажете, что советское правительство отвергло и этот договор! Безусловно отвергло. Политика Англии не дает минимальной гарантии для заключения такого рода ответственного и крупного договора, предполагающего возможность нормальных сношений между странами. Англия препятствует Турции восстановить возможность своего национального существования в естественных границах турецкого государства. Англия вела фактически с Францией войну: Англия выступала под псевдонимом Греции, а Франция оказывала фактически поддержку Турции. Война привела к победе Турции, чему мы вполне сочувствуем, ибо Турция воевала за свою независимость, в то время как Греция выполняла империалистические и хищнические планы Великобритании.
Встал вопрос о Черном море и о проливах. У Черного моря живут государства, входящие в нашу федерацию, у Черного моря, кроме того, живут Турция, Болгария и Румыния. И вот вопрос о Черном море Англия хочет решать совместно с Францией и Италией, но без участия тех стран, для которых Черное море является внутренним морем, а берега его – порогом в их дом. В этих условиях попирания Англией элементарных прав и интересов народов нашей федерации, Советское правительство не сочло возможным подписать договор с английским гражданином: выполнение договора, повторяю, предполагает минимум лояльных отношений между странами и правительствами.
Можем ли мы, однако, обойтись без иностранного капитала? Этот вопрос буржуазная пресса Европы и Америки ставит перед собой, ожидая, что по мере нашего хозяйственного ослабления мы будем все более и более уступчивы. Я уже показал, на документах напомнил дипломатические акты, которые свидетельствуют, что, в общем и целом, уступчивыми приходится становиться не нам, а нашим врагам. Но с хозяйственной точки зрения – можем ли мы обойтись без иностранного капитала?
Можем ли мы обойтись без иностранного капитала?
Товарищи, если представить себе, что на нашей планете нет другой страны, кроме России, то очевидно, что 150-миллионный народ не погиб бы без капиталов Уркварта, а постепенно бы выбрался из нищеты и разорения, которые получил в наследство. В чем же вопрос?
Когда мы говорим о концессиях, займах, то подразумеваем ускорение темпа нашего хозяйственного подъема и возрождения. Приток иностранного капитала, иностранной техники, означает более быстрое преодоление кризиса и нищеты. Отсутствие их означает большее количество страданий, бедствий и более медленный темп хозяйственного развития, – и только! И в этих пределах мы ведем разговоры. Вот почему кабальной зависимости от мирового капитала, после того как он обнаружил свою неспособность раздавить нас вооруженной рукой, кабальной зависимости мы не принимали и не примем.
Капитал в Гааге пытался купить нас: «Все куплю, – сказало злато». Так раньше: «Все возьму, – сказал булат». Обе эти атаки отбиты. Конечно, если бы английское правительство изменило свою политику и прежде всего признало бы Советскую Республику, а затем попыталось бы договориться относительно важнейших политических вопросов, то договор с Урквартом, с теми или другими изменениями или без них, мог бы быть утвержден. Этот договор представляет собой деловое соглашение с отдельной группой капиталистов, которая получает бешеный, хищный барыш, но ввозит к нам новую технику и помогает нам, помимо своей воли, развивать более ускоренным темпом промышленность нашей страны, и в этой плоскости и дальше пойдет торг. С каждым годом число иностранных претендентов будет больше, а условия, какие мы будем ставить, будут приближаться все более и более к нормальным.
Первоначальное социалистическое накопление
Товарищи! Основная особенность нашего хозяйственного международного положения состоит в том, что мы строим или пытаемся строить социализм на разоренной хозяйственной основе. Это есть главная черта, которая должна и в ваше сознание врезаться крепчайшим образом. По старым марксистским книжкам мы учились и учили, что миссия (призвание) капитализма состоит в том, чтобы развить до большой высоты производительные силы страны и всего мира. Затем явится пролетариат, который овладеет этими развитыми производительными силами и перестроит их на социалистический лад в интересах всего человечества. В основном это – безусловно верно. Капитализм довел производительные силы до большой высоты. Но, прежде чем пролетариат оказался способен этими производительными силами овладеть, капитализм в бешеной спазме мировой войны разрушил значительную часть этих сил и, чем дальше на восток, тем большую.
Австро-Венгрия разорена. Германия разорена. Россия разорена до последней степени.
Техника, развитая капитализмом, разумеется, сохранилась в ряде стран. В Америке она стоит на чрезвычайной высоте, в Англии – на большой высоте, во Франции ущерб материальных ценностей уже более значительный, а чем дальше на восток – все хуже и хуже. У нас сохранилась техника – в книгах, в знаниях, в навыках, в приемах, в квалификации рабочих, а материальные ценности, созданные прежним трудом, – разрушены, уничтожены или расшатаны до последней степени. И вот рабочий класс, волей судеб взявший в руки власть в наиболее разоренной в хозяйственном смысле стране, приступает к строительству социализма. Он строит социализм, но в то же время он вынужден восстановить все материальные ценности, которые раньше создавала буржуазия, начиная со времени первоначального накопления.
Кто из вас ознакомился с политической экономией, хотя бы с первыми ее главами, тот знает, что буржуазия, как класс, проходит через стадию первоначального накопления, которая отличается чрезвычайным варварством эксплуатацией и самоэксплуатацией, ибо мелкий буржуа, зародышевый буржуа, эксплуатирует самого себя. Он работает двужильным трудом: эксплуатирует свою жену и своих детей, пока не добывает минимальный капитал, позволяющий ему эксплуатировать наемный труд. Тогда мелкая буржуазия превращается в среднюю, поднимается и крепнет все больше и больше.
Мы получили разоренную страну, и пролетариат, владеющий государством, вынужден пройти стадию, которую можно назвать стадией первоначального социалистического накопления. Мы не имеем возможности пользоваться той техникой, какая была до 1914 г. Она разрушена, ее приходится воссоздавать шаг за шагом в условиях рабочего государства, но путем колоссального напряжения живой рабочей силы. И в этом задача, в этом трудность, и, прежде всего, трудность воспитательная.
Я подойду с полной конкретностью к этому вопросу. Когда молодой рабочий, скажем, в 1912-13 г.г. попадал на завод, в мастерскую, он там находил определенный режим. Его забитость, его быт, вся его жизнь толкали его к отпору. Он вовлекался в стачку. Эта стачка, хотя еще довольно темная, стихийная, слепая, толкала его на путь классовой борьбы. Там, в мастерской, он получал уже первое общественное воспитание, которое вело его к социализму, к революции.
Нынешний молодой рабочий в мастерской встречает материальные условия, которые хуже тех, какие он испытывал при капитализме. Почему? Потому что пролетариат у нас проходит стадию первоначального социалистического накопления. Мы можем – условно, разумеется, – сравнить рабочий класс с семьей кустаря-ремесленника, который сегодня еще только-только продвигается вверх, а завтра станет мелким, средним, а может быть, и крупным буржуа. Когда кустарь эксплуатирует свой труд, т.-е. работает до седьмого пота, с ним работают его жена, сын, дочь, – здесь нет классовой эксплуатации. Это только хищническое напряжение сил своих, своей семьи, в целях поднятия своего благосостояния. Проходя у нас сейчас стадию первоначального социалистического накопления, – а мы только-только отходим от разорения гражданской войной, когда едва намечаются просветы в сторону накопления, – рабочий класс вынужден напрягать свои силы. Здесь, конечно, нет, классовой эксплуатации, поскольку речь идет о предприятиях, принадлежащих рабочему классу, т.-е. о главнейших наших предприятиях. Здесь есть напряжение сил рабочего класса, его молодежи, пусть чрезмерное напряжение сил, но направленное к поднятию его собственного благосостояния.
Революционное воспитание молодежи
И вот, товарищи, где тревожный, острый момент воспитания нашей молодежи. Когда молодой рабочий до войны при буржуазии ходил в мастерскую, то там более передовые рабочие просто объясняли ему его положение: «Вот твой хозяин, – говорили они, – он твой враг, твой эксплуататор. Какие у тебя средства отпора? – Стачка». И молодой рабочий, еще не отдавая себе никакого отчета в том, что такое буржуазное общество, что такое Франция, Англия, биржа, империализм, милитаризм, получал уже в этой маленькой ячейке, в своей мастерской все побуждения к тому, чтобы сложиться в борца-революционера, сознательного пролетария. А теперь? Теперь условия первоначального социалистического накопления в нашу переходную эпоху приводят к тому, что какой-нибудь меньшевик или эсер, повторяя то, что мы говорили перед лицом буржуазии, толкает рабочего на путь противопоставления себя рабочему классу в целом. Это, товарищи, самая сердцевина вопроса. Она очень проста, если в нее вдуматься, и если немножко знать о том, что такое государство, что такое класс и эксплуатация. Но ведь именно этого молодой рабочий, только что пришедший на завод, и не знал, тогда как на буржуазно-капиталистическом заводе первое его движение было правильно. Теперь же он должен понять природу советского государства, чтобы правильно разобраться в условиях своей рабочей жизни. Теперь ему нужно дать себе отчет в строении всего советского общества, чтобы разобраться на заводе и в мастерской.
Тогда ему было достаточно ощупью разобраться в мастерской, и он уже по существу правильно разбирался в обществе. Теперь, наоборот, ему нужно дать себе отчет в строении всего советского общества, чтобы не заблудиться в своей мастерской. Другими словами, раньше он шел опытным путем от частного к общему а теперь одного этого пути недостаточно даже на первых шагах, ибо на этом эмпирическом пути его могут поймать социалистические звукоподражатели меньшевики, – те, которые повторяют как будто бы старую формулу, но повторяют ее в новой обстановке, где она получает прямо противоположный смысл. Это значит, что задачи воспитания рабочей молодежи становятся гораздо более сложными, гораздо более трудными, и вместе с тем объясняет нам, почему меньшевики направляют свои усилия в сторону рабочей молодежи.
Нужно, однако, сказать, что меньшевики сделали большой шаг (который можно назвать шагом вперед, поскольку это – шаг к ясности) в своей последней платформе. Не только делегат съезда, но и каждый член союза молодежи должен быть ознакомлен с этой платформой. Меньшевики прямо заявляют: «спасение России только в капитализме, развить производительные силы можно только на капиталистических началах». Поэтому они требуют передачи если не всех, то большинства фабрик и заводов в руки капиталистов. Они, конечно, при этом обещают, что против будущих капиталистов, ходатаями за коих они являются, они будут защищать 8-часовой рабочий день для пролетариев.
Но для того чтобы дать возможность им выполнять их «социалистическую» роль, нужно только разрешить малость: нужно вернуть заводы, фабрики, шахты в руки капиталистов. Они выступают как душеприказчики Генуэзской и Гаагской конференций, с той только разницей, что Ллойд-Джордж и Барту[108] требовали возвращения заводов и фабрик только иностранцам, наша же «демократия» требует возвращения заводов и фабрик капиталистам вообще. Такая постановка вопроса чрезвычайно облегчает нам воспитание рабочей молодежи по отношению к этому врагу, ибо в этом-то узле и пересекаются основные линии нашего развития и нашей борьбы.
Меньшевики призывают к стачке. Во имя чего? Во имя улучшения положения рабочих! Ваш союз обязан проявлять чрезвычайное внимание к действительным интересам молодежи, отстаивать их и перед хозяйственными органами, и перед профсоюзами. Но ваш союз, как и профсоюзы, как и наша партия, исходит из того, что улучшение положения рабочего класса совершается на основе нашего первоначального социалистического накопления, т.-е. что мы должны производить такое количество материальных благ, чтобы покрывать расходы производства, не давать ему разрушаться и в то же время, хоть и понемножку, медленно улучшать это производство. Только при этом условии может улучшаться материальный уровень рабочего класса. Меньшевики же исходят из того, что рабочий класс неспособен к социалистическому строительству, что заводы и фабрики нужно передать либо старым, либо новым владельцам. Отсюда, конечно, стачечная борьба, которая является не чем иным, как организованным саботажем: через отдельные группы и менее зрелые части рабочего класса меньшевики, против рабочего класса в целом, хотят организовать подрыв нашего первоначального социалистического накопления.
