Лев Толстой
Полное собрание сочинений. Том 1. Детство. Юношеские опыты

Полная версия

1850 [г.] 14 іюня.

Опредѣленіе музыки.

Музыка есть совокупность звуковъ въ двоякомъ отношеніи: 1) въ отношеніи [къ] пространству, 2) въ отношеніи [къ] времени. Пространствомъ между двумя или нѣсколькими звуками я называю степень быстроты колебанія воздуха отъ какой либо причины разсѣченія онаго. Причина понятія о пространствѣ есть движеніе, движеніе же необходимо требуетъ понятія о какихъ либо пунктахъ или моментахъ. Въ пространствѣ музыкальномъ эти два момента суть верхнія и нижнія ноты, октавы и пр. – отъ до до до и отъ ре до ре. Пространство можетъ представить себѣ всякій человѣкъ неограниченное; поэтому человѣкъ можетъ себѣ представить неограниченное число октавъ. Въ дѣйствительности же пространство это ограничивается различно: частью самымъ устройствомъ человѣческаго уха, частью устройствомъ инструмента; такъ напримѣръ, флейта имѣетъ пять октавъ; скрипка и віолончель отъ 6 до 9; фортопіано, смотря по времени устройства, отъ 4-хъ до 7.

Временемъ между двумя или нѣсколькими звуками я называю мѣру протяженія оныхъ....... Равно какъ понятіе пространства требуетъ понятія о движеніи отъ одного момента къ другому, так и понятіе времени требуетъ понятія объ этихъ двухъ моментахъ.

Въ музыкальномъ отношеніи эти два момента будутъ началомъ и концомъ какой либо музыкальной мысли. Такъ, какъ и пространство, человѣкъ можетъ себѣ представить время неограниченнымъ. Въ дѣйствительности же ограничивается частью свойствомъ фантазіи и устройствомъ инструмента. Такъ напр.: на инструментахъ, изъ которыхъ извлекается звукъ посредствомъ смычка, и на инструментахъ, духовыхъ протяженіе звука зависитъ отъ играющаго. На инструментахъ же, изъ которыхъ извлекается звукъ черезъ прикосновеніе къ струнамъ пальцемъ или другимъ какимъ орудіемъ, какъ то фортопіано, гусли, цымбала и т. д., звукъ зависитъ не отъ играющаго, а отъ доброты инструмента.

Опредѣленіе музыки.

Музыка есть совокупность звуковъ, поражающихъ нашу способность слуха въ троякомъ отношеніи: 1) въ отношеніи пространства, 2) въ отношеніи времени, 3) въ отношеніи силы.

17 Декабря. Слово музыка имѣетъ троякое значеніе: 1) оно означаетъ фактъ и въ этомъ случаѣ опредѣленіе оной предыдущее, 2) музыка есть наука и въ этомъ случаѣ это есть знаніе законовъ, по которымъ соединяются звуки въ троякомъ отношеніи, 3) музыка есть искуство, посредствомъ котораго соединяются звуки въ сихъ трехъ отношеніяхъ. Есть четвертое значеніе музыки – значеніе поэтическое. Музыка въ этомъ смыслѣ есть средство возбуждать черезъ звукъ извѣстныя чувства или передавать оныя.

Музыкальной Анализъ.

Для настоящаго изученія музыки я нахожу необходимымъ для учащагося послѣ изученія первыхъ правилъ музыки, т. е. нотъ и интерваловъ, темпа и аксентуаціи, анализировать музыку, т. е. смотря по тому, какую часть музыки кто прошелъ, разсматривать музыкальное сочиненіе въ отношен[iи] правилъ науки; для того же, кто прошелъ полный курсъ науки музыки, анализировать музыку слѣдующимъ образомъ:¹⁷⁰ 1) въ отношеніи пр[остранства] – отдѣльно всякій звукъ, т. е. какой интервалъ составляетъ одинъ звукъ съ тоникой, 2) въ отношеніи времени – отдѣльно всякій звукъ въ отношеніи къ всему такту, т. е. какую составляетъ звукъ часть всего такта, 3) въ отношен. силы, какую степень каждый звукъ имѣетъ въ отнош[еніи] означенной общей [для] всей пьесы степени силы. Это будетъ составлять, такъ сказать, смыс[лъ] граматической – низшій.

Высшая степень анализа: 1) въ отн[ошеніи] прост[ранства] разсматривается ходъ соединенія звуковъ, т. е. аккорд[овъ], соблюдая правила и раздѣленія, принятыя при аккордѣ.

Въ отн[ошеніи] време[ни] разсматривает[ся] отношеніе звуковъ во времени между собою. Правилъ не существуетъ.

Въ отноше[ніи] силы разсматрив[ается] отношен[iе] звуковъ по силѣ между собою. Правилъ не существуетъ.

3) Степень разбора высшая есть та, гдѣ разсматриваются всѣ переходы отъ одной тоники къ другой, отъ одного темпа къ другому, отъ одной аксентуаціи къ другой. Для каждаго рода Анализа я изобрѣлъ выраженіе не словесное, но знаками, которое для упражняющихся будетъ переводъ, такъ что, чтобы перевести, нужно будетъ понимать, что переводить. —

–

*XII.ДЛЯ ЧЕГО ПИШУТЪ ЛЮДИ.

1) Для чего пишутъ люди? Для того чтобы пріобрѣсть, кто денегъ, а кто славы, а кто и то и другое; нѣкоторые же говорятъ, что для того, чтобы учить добродѣтели людей. Для чего читаютъ люди, для чего они даютъ деньги и славу за книги? Люди хотятъ быть счастливы; вотъ общая причина всѣхъ дѣяній. Единственный способъ, чтобы быть счастливымъ, есть добродѣтель, слѣдовательно благоразумно только читать и давать славу и деньги¹⁷¹ тѣ книги, которыя учатъ добродѣтели. Какія же эти книги? Догматическія, основанныя на началахъ разума, и умозрительныя, – другихъ здравый разсудокъ не допускаетъ.

Но развѣ не полезны книги, которыя, изображая изящно добродѣтель, дѣйствуютъ примѣромъ? Почти всѣ согласны подъ добродѣтелью разумѣть подчиненіе страстей разсудку. Поэты же и романисты, историки и естественники, вмѣсто того чтобы развитіемъ разсудка склонять людей къ разсудительнымъ поступкамъ, развитіемъ страстей склоняютъ его къ дѣяніямъ безразсуднымъ. Скажутъ, что естественныя науки необходимы для удобствъ частной жизни. Но развѣ удобства частной жизни способствуютъ къ развитію добродѣтели? Ни мало; напротивъ они еще болѣе подчиняютъ насъ страстямъ. —

Конечно, все имѣетъ свою пользу. Доказано, что для человѣка полезно существованіе блохи, которая его кусаетъ, но есть польза объективная, которую лучше назвать необходимымъ вл[іяніемъ?], и польза субъективная. Про нее то я и говорилъ. —

–

*XIII.О МОЛИТВѢ.

Только люди пожилые, семейные и не имѣющіе постоянныхъ отношеній съ свѣтской молодежью нынѣшняго вѣка, могутъ не знать, что большая часть этой молодёжи ни во что не вѣритъ, и удивиться, что я раздѣляю ее на разряды; но исключая этихъ почтенныхъ особъ, всѣ согласятся со мной, что невѣріе глубоко пустило свои корни въ современное молодое поколѣніе высшаго круга и такъ распространилось, что страшно подумать о участи, которая предстоитъ нашему отечеству; ежели справедливо – что въ ходѣ образованія высшій классъ ведетъ за собою низшіе. —

Есть три основанія невѣрія: умствованіе, тщеславіе и слабость; согласно съ этимъ раздѣленіемъ существуетъ и три разряда невѣрующихъ – умствователи, тщеславные и слабые. – Къ первому разряду принадлежатъ люди, одаренные сильнымъ умомъ и большою энергіею. Они чувствуютъ такую непреодолимую потребность подводить все подъ неумолимые законы разсудка, что не могутъ не опровергнуть законовъ религіи, основанныхъ на вѣрѣ и откровеніи. – Зачѣмъ дана имъ возможность мыслію опровергать эти законы? Зачѣмъ должны они пройдти черезъ мучительное состояніе сомнѣнія и неизвѣстности? Это – вопросы, на которые не дано отвѣчать человѣку. – Все, что можетъ онъ сказать, это то, что они менѣе виновны, чѣмъ несчастны – они невольно, болѣе чѣмъ невольно – съ ужасомъ видятъ, какъ разрушается то, что было ихъ опорой; но невѣдомая, непреодолимая сила влечетъ ихъ къ разрушенію. – Этаго разряда невѣрующіе существовали всегда и вездѣ; и, большей частью подъ старость, когда съ годами уменьшается энергія и потребность къ размышленію, они съ раскаяніемъ возвращаются къ религіи. – Къ третьему разряду принадлежатъ всѣ тѣ, которые по слабости ума и воли и изъ подражанія покорствую[тъ] передъ мнѣніемъ большинства, перестаютъ исполнять догматы Христіянской религіи и наконецъ совершенно вѣрить въ нее. – Число невѣрующихъ всѣхъ разрядовъ такъ велико, [что] они составляютъ большинство въ кругу молодёжи. – Гдѣ устоять молодому мальчику противъ общественнаго мнѣнія – онъ боится въ душѣ, чувствуетъ, что дѣлаетъ дурно – онъ и радъ бы перекреститься, но на него смотрятъ, ему угрожаетъ ближайшая опасность – опасность, которая сильнѣе всего дѣйствуетъ на молодую душу – насмѣшка, дурное мнѣніе людей, которыхъ онъ выбралъ своими образцами, съ которыми онъ не можетъ не быть въ безпрестанныхъ сношеніяхъ. —

Вся вина этихъ людей состоитъ въ молодости, слабости и тщеславіи. – Брось ихъ судьба въ кругъ людей добродѣтельныхъ, они были бы добродѣтельны – они попали въ кругъ невѣрующихъ и стали такими же. —

Ко второму разряду принадлежатъ тѣ, которые, завлеченные умствованіями и философскими теоріями (которыя романы сдѣлали доступными для всѣхъ) промѣняли Христіянскія вѣрованія, внушенныя имъ съ дѣтства, на пантеистическія идеи, замысловатыя предположенія остроумныхъ писателей или собственнаго изобрѣтенія. – Каждый изъ нихъ составляетъ свою особую религію, не имѣющую ни послѣдовательности, ни основанія, но сообразную съ своими страстями и слабостями. Они вѣрятъ тому, что имъ нравится, отвергаютъ то, что тяжело для нихъ, жертвуютъ прежними вѣрованіями, для того чтобы потѣшить свое мелочное самолюбіе, – блеснуть передъ другими и передъ собой поэтической или остроумной выдумкой и на развалинахъ религіи построить храмъ своему тщеславію и слабостямъ. – Смотря по большей или меньшей гибкости и способ.....

–

[ОПЫТЫ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ХАРАКТЕРА.]

*XIV.
«САНТИМЕНТАЛЬНОЕ ПУТЕШЕСТВІЕ ЧЕРЕЗЪ ФРАНЦІЮ И ИТАЛІЮ».¹⁷²

[Перевод Стерна.]

«Это дѣло», сказалъ я, «лучше рѣшили бы во Франціи». —

– «А вы были во Франціи?» сказалъ мой собесѣдникъ, обратившись ко мнѣ съ видомъ самаго учтиваго торжества. – «Странно», подумалъ я, разбирая это дѣло съ самимъ собою, «что плаваніе на пространствѣ двадцати одной мили, потому что, положительно, больше не будетъ отъ Дувра до Кале, можетъ дать человѣку такія права. – Я ихъ разсмотрю»… Итакъ, оставивъ споръ, я прямо пошелъ на мою квартиру, сложилъ полдюжины рубашекъ и пару черныхъ шолковыхъ штановъ. «Фракъ, который на мнѣ», сказалъ я, посмотрѣвъ на рукава, «сойдетъ»… и взялъ мѣсто въ Дуврскомъ дилижансѣ. И такъ какъ корабль отправлялся въ девять часовъ слѣдующаго утра, въ три я сидѣлъ за моимъ обѣдомъ, изъ цыплячьяго фрикасе, такъ неоспоримо во Франціи, что ежели бы я въ ту же ночь умеръ отъ разстройства въ желудкѣ, цѣлый свѣтъ не могъ бы остановить дѣйствія droits d’aubaine:¹⁷³ мои рубашки, черная пара шолковыхъ штановъ, чемоданъ и все пошло бы къ королю Франціи, – даже этотъ маленькой портретъ, который я такъ долго носилъ и такъ часто говорилъ тебѣ, Элиза, что я унесу съ собою въ могилу, сорвали бы съ моей шеи! Невеликодушно!

Отбирать вещи неосторожнаго путешественника, котораго ваши же подданные заманили на свою сторону. – Ей Богу, Государь, это нехорошо! Тѣмъ болѣе нехорошо и тѣмъ болѣе вѣрно мое замѣчаніе, что вы владѣтель народа столь образованного, столь учтиваго и столь извѣстнаго нѣжностью своихъ чувствъ и прекрасными наклонностями. —

И только что я поставилъ ногу на ваши владѣнія»........

Кале.

Когда я кончилъ свой обѣдъ и выпилъ за здоровье Французскаго короля, чтобы успокоить себя въ томъ отношеніи, что я не чувствую противъ него злобы, а напротивъ – высокое уваженіе за его человѣколюбивый характеръ, я всталъ на палецъ выше отъ этого примиренія. —

«Нѣтъ», – сказалъ я – «родъ Бурбоновъ ни въ какомъ случаѣ нельзя назвать жестокимъ родомъ: они могутъ быть обманываемы, какъ и всѣ; но есть какая то нѣжность въ ихъ крови». Убѣдившись въ этомъ, я почувствовалъ особеннаго рода теплоту на моей щекѣ, пріятнѣе и нѣжнѣе, чѣмъ то могла произвести бутылка бургонскаго, которую я выпилъ и которая стоила по крайней мѣрѣ два ливра. «Боже всемогущій!» сказалъ я, оттолкнувъ въ сторону мой чемоданъ: «что же такого есть въ благахъ сего міра, что разжигаетъ наши умы и заставляетъ столько добросердечныхъ братьевъ ссориться между собою такъ жестоко, какъ мы это дѣлаемъ?»

Когда человѣкъ въ мирѣ съ другими людьми, самый тяжелый металлъ кажется легче пера въ его рукѣ! Онъ вынимаетъ свой кошелекъ, держитъ его открытымъ и не завязаннымъ, какъ будто ищетъ предмета, съ которымъ бы раздѣлить его. Сдѣлавъ это, я почувствовалъ расширеніе каждой жилы въ моемъ тѣлѣ – артеріи всѣ бились такъ пріятно – въ одно время, и всѣ силы, которыя поддерживаютъ нашу жизнь, исполняли свою обязанность такъ незамѣтно, что самая начитанная précieuse¹⁷⁴ во Франціи со всѣмъ ея матерьялизмомъ не могла бы назвать меня машиной. —

«Я убѣжденъ», сказалъ я самъ себѣ: «я опровергнулъ бы ея credo».¹⁷⁵ Прибавленіе этой мысли въ это время возвело мою натуру на высочайшую ступень – я былъ уже примиренъ со всѣмъ свѣтомъ; а это побудило меня заключить окончательный миръ и съ самимъ собою. —

«Теперь, будь я король Франціи», воскликнулъ я: «какая удобная минута для сироты просить у меня чемоданъ своего батюшки!»

Кале.

Монахъ.

Не успѣлъ я произнести этихъ словъ, какъ бѣдный монахъ ордена св. Франциска взошелъ въ комнату просить что нибудь для своего монастыря. —

Никто не хочетъ, чтобы его добродѣтели были игрою случая – Sed non quoad hanc – какъ бы то ни было —; но такъ какъ нѣтъ правильнаго разсужденія о приливахъ и отливахъ хорошаго и дурного расположенія нашего духа, можно предположить, что они зависятъ отъ тѣхъ же самыхъ причинъ, какъ и приливы и отливы моря – право намъ не обидно бы было допустить это; по крайней мѣрѣ что до меня касается, я увѣренъ, я бы былъ болѣе доволенъ, ежели бы про меня сказали, что я имѣлъ дѣло съ луною, въ которомъ не было ни стыда ни грѣха, чѣмъ говорили бы про мой собственный свободный поступокъ, въ которомъ было бы то и другое. —

Но какъ бы то ни было, только что я взглянулъ на него я почувствовалъ, что мнѣ предопредѣлено не дать ему ни копѣйки; сообразно съ этимъ, я положилъ кошелекъ въ карманъ – застегнулся, оперся болѣе на центръ своей тяжести и важно подошелъ къ нему: я боюсь вспомнить, но мнѣ кажется, было что то отталкивающаго въ моемъ взглядѣ: его лицо еще теперь передъ моими глазами, я думаю, въ немъ было что то заслуживающее лучшаго. —

Монаху, сколько я могъ судить по его плѣшивой головѣ и рѣдкимъ сѣдымъ волосамъ на вискахъ, было около семидесяти; но судя по глазамъ и тому роду огня, который былъ въ нихъ, и который, казалось, былъ умѣренъ болѣе учтивостью, чѣмъ годами, ему было не болѣе шестидесяти. Истина была между обоими предположеніями. Ему вѣрно было шестьдесятъ пять. —

Вообще его видъ и поза, не смотря на то, что морщины покрыли его лицо, какъ казалось, прежде времени, подтверждали это предположеніе.

Это была одна изъ тѣхъ головъ, которыя такъ часто писалъ Гвидо – нѣжная, блѣдная, проницательная – безъ обыкновеннаго такого рода людямъ выраженія грубаго и самодовольнаго невѣжества; онъ не смотрѣлъ въ землю; напротивъ, взоръ его былъ устремленъ впередъ и, казалось, онъ смотрѣлъ на что то, находящееся внѣ этого міра. Какимъ образомъ бросило Небо эту голову на плечи монаху его ордена, знаетъ лишь оно само; но она лучше бы пристала брамину, и ежели бы я встрѣтилъ ее въ долинахъ Индостана, я бы почтилъ ее. —

Остальной видъ его наружности можетъ быть переданъ въ нѣсколькихъ чертахъ. Легко можно было обозначить его; потому что въ немъ не было ничего ни привлекательнаго, ни другого, исключая того, что выраженіе дѣлало такимъ: онъ былъ худъ, щедушенъ, ростомъ немного выше обыкновеннаго; фигура его не теряла общаго выраженія достоинства отъ складки впереди; но это было положеніе просителя; какъ теперь представляется онъ моему воображенію, онъ этимъ болѣе выигрывалъ, чѣмъ проигрывалъ. —

Сдѣлавъ въ комнатѣ три шага, онъ остановился и положилъ лѣвую руку на грудь (въ правой онъ держалъ большой бѣлый посохъ, съ которымъ онъ странствовалъ). Когда я вплоть подошелъ къ нему, онъ ввелъ себя маленькимъ разсказомъ о нуждахъ своего монастыря и бѣдности своего ордена, – онъ сдѣлалъ это такъ просто, такъ мило и такая скромность видна была въ его ліцѣ и взглядахъ, что надо было мнѣ быть заколдовану, чтобы не быть тронуту этимъ. —

Нѣтъ, была лучше причина: мнѣ было предопредѣлено не дать ему ни копѣйки. —

Монахъ.

Кале.

«Да, это правда», сказалъ я, отвѣчая на его поднятіе глазъ кверху, которымъ онъ заключилъ свою просьбу. – «Да, это правда, помогай Богъ тѣмъ, которые не имѣютъ другой помощи, какъ милосердіе людей; но я боюсь, что милосердіе далеко недостаточно для столькихъ безпрестанныхъ и большихъ требованій, которыми утруждаютъ его». Когда я произнесъ слова: «большихъ требованій», взглядъ его упалъ на рукавъ своей рясы – я почувствовалъ всю силу этого довода. – «Я признаю это», сказалъ я – «грубое платье, и то одно въ три года, скудная пища – вещь не важная; но дѣло въ томъ – жалко, что и это добывается вашимъ орденомъ съ такими малыми усиліями, пользуясь частью, составляющей собственность хромыхъ, слѣпыхъ, старыхъ и убогихъ. Узникъ, который ложится на жалкую постель свою, ежедневно считая и пересчитывая дни своего несчастія, изнываетъ по этой-же части, которую вы отнимаете у него. Ежели бы вы были ордена de la merci, вмѣсто того чтобы быть ордена св. Франциска, какъ я ни бѣденъ, – продолжалъ я, указывая на свой чемоданъ, «съ радостью былъ бы онъ открытъ вамъ: для выкупа несчастныхъ». Монахъ поклонился мнѣ. – «Но передъ всѣми другими», заключилъ я, «несчастные нашего отечества имѣютъ преимущество; и я оставилъ тысячи, таковыхъ на нашемъ берегу». Монахъ сдѣлалъ движеніе головой, которое ясно выражало его сердечную мысль: «безъ сомнѣнія не въ одномъ нашемъ монастырѣ есть бѣдность, ее довольно во всѣхъ углахъ этого свѣта». – «Но мы различаемъ», сказалъ я, положивъ руку на рукавъ его рясы въ отвѣтъ на его возраженіе: «мы. различаемъ, добрый отецъ, тѣхъ, которые ѣдятъ хлѣбъ своихъ трудовъ, и тѣхъ, которые ѣдятъ хлѣбъ, пріобрѣтенный трудами другихъ, имѣя совсѣмъ особый планъ жизни: жить въ бездѣйствіи и невѣжествѣ изъ любви къ Богу».

Бѣдный Францисканецъ не сдѣлалъ никакого возраженія; краска одну минуту покрыла его лицо, но не осталась. Казалось, натура совершенно уничтожила въ немъ начало непріязненности. Онъ мнѣ не показалъ ея. Но выпустивъ изъ руки посохъ, который упалъ на его плечо, и прижавъ съ выраженіемъ покорности обѣ руки къ груди, онъ удалился. – Монахъ.

Кале.

У меня что то защѣмило въ сердцѣ въ ту самую минуту, какъ онъ затворилъ за собою дверь. Пфа! сказалъ я три раза сряду, стараясь принять видъ беззаботности; но я не могъ этого сделать; каждый непріятный слогъ, произнесенный мною, представлялся опять моему воображенію.

Теперь я разсуждалъ, что я не имѣлъ никакого права на бѣднаго Францисканца; я могъ отказать ему, но одинъ отказъ долженъ былъ быть достаточно непріятенъ безъ прибавленія неучтиваго разговора. Я воображалъ себѣ его сѣдые волосы, пріятное лицо его, казалось, было опять передо мною и учтиво спрашивало меня: какую сдѣлалъ я вамъ обиду? и за что вы со мною такъ обошлись?» Я двадцать ливровъ далъ бы за адвоката. – «Я очень дурно поступилъ», сказалъ я самъ себѣ, «но я только что начинаю свое путешествіе – впродолженіи его я постараюсь выучиться хорошему обхожденію». —

La désobligeante.

 (Неодолжительная.)

Кале.

Состояніе человѣка, недовольнаго самимъ собой, имѣетъ выгоду въ томъ отношеніи, что ставитъ въ наилучшую настроенность духа для совершенія покупки; и такъ какъ теперь нельзя путешествовать черезъ Францію и Италію, не имѣя своего экипажа, а природа всегда побуждаетъ къ избранію удобнѣйшаго средства, я вышелъ на каретный дворъ, что бы нанять или купить что нибудь въ этомъ родѣ для моего употребленія: старая désobligeante въ самомъ дальнемъ углу двора съ перваго взгляда привлекла мое вниманіе; я тотчасъ же взошелъ въ нее и найдя ее совершенно удовлетворительной, я велѣлъ сторожу послать ко мнѣ Mons. Dessein, хозяина отеля. Но Mons. Dessein былъ у вечерни. И чтобы не сойдтись лицомъ къ лицу съ Францисканцемъ, котораго я видѣлъ на другомъ концѣ двора въ разговорѣ съ какою то барыней, которая только что пріѣхала въ гостинницу, я задернулъ тафтяную стору между нами и, рѣшившись писать мое путешествіе, вынулъ перо и чернильницу и сталъ писать предисловіе въ désobligeante.

Предисловіе въ désobligeante.

Должно быть, уже было замѣчено многими перипатетическими философами, что природа своей неоспоримою властью положила извѣстные предѣлы, которыми ограничила мѣру непріятностей для человѣка. – Она исполнила это удобнѣйшимъ и покойнѣйшимъ образомъ, положивъ ему между многими другими неотстранимыми обязанностями – работать для своего удобства и переносить страданія – дома. Тамъ только она снабдила его всѣми нужными предметами, для того чтобы дѣлить радость и умѣть легче переносить часть той тяжести, которая всегда и вездѣ была слишкомъ тяжела для одной пары человѣческихъ плечъ. Правда, мы одарены нѣкоторою, несовершенною способностью иногда распространять свою радость изъ ея границъ, но свѣтъ такъ устроенъ, что отъ неспособности изъясняться на другомъ языкѣ, отъ недостатка связей и знакомствъ и отъ различія воспитанія, обычаевъ и привычекъ, мы столько встрѣчаемъ препятствій въ сообщеніи нашихъ впечатлѣній внѣ нашей сферы, что даже эти препятствія часто равняются совершенной невозможности. – Изъ этаго слѣдуетъ, что перевѣсъ сантиментальной торговли всегда противъ выѣхавшаго изъ отечества искателя приключеній: онъ долженъ покупать то, что ему почти совсѣмъ не нужно, за ту цѣну, за которую предлагаютъ; при обмѣнѣ разговоровъ онъ долженъ отдавать свой за первой попавшійся; и то его разговоръ никогда не возьмутъ за свой безъ большаго для него убытка, безпрестанно нужно ему мѣнять кореспондентовъ и искать болѣе вѣрныхъ. Не нужно много проницательности, чтобы угадать его участь. – Это разсужденіе прямо и естественно приводитъ меня къ моему предмету, и (ежели колебаніе этой désobligeante позволитъ мнѣ) къ изложенію началъ и основныхъ причинъ путешествій. —

Люди праздные покидаютъ свою родную сторону и отправляются путешествовать, подъ какимъ бы то ни было предлогомъ или предлогами, всегда по одной изъ этихъ главныхъ причинъ: убогость тѣла, разстройство разсудка, неизбѣжная необходимость. —

Первые два разряда включаютъ въ себя всѣхъ путешествующихъ по сушѣ и по морю, и трудящихся изъ гордости, любопытства, тщеславія или сплина, съ безконечными подраздѣленіями и сочетаніями. – Третій классъ включаетъ въ себя всѣ легіоны странствующихъ мучениковъ; въ особенности къ этому разряду принадлежатъ: путешественники, отправляющiеся по преимуществу духовенства,¹⁷⁶ преступники, путешествующіе подъ присмотромъ губернаторовъ по уголовнымъ дѣламъ, молодые баричи, высланные жестокостью родителей и опекуновъ и путешествующіе подъ предводительствомъ наставниковъ, рекомендованныхъ Оксфортомъ, Аберденомъ или Глазгофомъ.

Есть еще четвертый классъ путешественниковъ, но число ихъ такъ незначительно, что они не стоили бы особаго отдѣла, ежели бы не требовалось соблюдать величайшую точность и ясность въ сочиненіи такого рода для избѣжанія запутанности въ характерахъ. – Люди, про которыхъ я хочу говорить, суть тѣ, которые по разнымъ причинамъ и подъ разными предлогами переѣзжаютъ моря и проживаютъ въ иностранныхъ земляхъ, съ цѣлью сбить копѣйку; но такъ какъ они могли бы избавить и себя и другихъ отъ большой части ненужныхъ хлопотъ, собирая деньги дома, и такъ какъ причины, заставляющiя ихъ путешествовать, гораздо разнороднѣе причинъ другихъ путешественниковъ – я обозначу этихъ господъ подъ общимъ названіемъ – простыхъ путешественниковъ. Итакъ весь кругъ путешественниковъ можетъ быть приведенъ къ слѣдующимъ главамъ:

 
Праздные путешественники,
Любопытные путешественники,
Лгуны путешественники,
Гордые путешественники,
Тщеславные путешественники,
Одержимые сплиномъ путешественники;
 

Потомъ слѣдуютъ путешественники по необходимости:

 
Преступные и вѣроломные путешественники,
Несчастные и невинные путешественники,
Простые путешественники;
 

И наконецъ, ежели позволите:

 
Сантиментальные путешественники;
 

я подразумѣваю самого себя, который то же путешествовалъ, и про котораго я сей часъ увѣдомлю, столько же по необходимости и по желанію путешествовать, какъ каждый изъ какого бы то ни было разряда. Я въ полномъ убѣжденіи, что мои путешествія будутъ совершенно отличнаго рода отъ путешествій моихъ предшественниковъ, и потому я могъ бы требовать совершенно особое мѣстечко для себя одного; но это было бы завладѣніемъ правами тщеславнаго путешественника; желая обратить на себя особое вниманіе, я это сдѣлаю только тогда, когда буду имѣть на это другія права кромѣ оригинальности моего экипажа. Для моего читателя достаточно (ежели онъ былъ путешественникомъ) очень мало изученія и размышленія, чтобы найдти себѣ приличное мѣсто и положеніе въ моемъ каталогѣ – это будетъ шагъ къ познанію самаго себя; и хотя въ настоящее время въ немъ можетъ быть большая перемѣна; но онъ не могъ не удержать оттѣнка или сходства съ тѣмъ, что онъ пріобрѣлъ и чѣмъ напитался въ своихъ путешествіяхъ. —

Тотъ, который первый вздумалъ пересадить бургундскую лозу на мысъ Доброй Надежды (замѣтьте, это былъ Голландецъ), и не мечталъ о томъ, чтобы пить на мысѣ тоже самое вино, которое производила таже самая лоза на французскихъ горахъ – онъ былъ слишкомъ флегматиченъ для этаго; но вѣрно онъ не могъ не надѣяться пить по крайней мѣрѣ какой нибудь родъ винной жидкости; но хорошей ли, дурной или посредственной, онъ понималъ очень хорошо, что это не зависитъ отъ его выбора, но что-то, что называютъ судьба, должно было рѣшить его успѣхъ; однако онъ надѣялся на лучшее: въ этой надеждѣ и въ неумѣренной увѣренности на силу своей головы и глубину своего благоразумія, Mein Her¹⁷⁷ могъ потерять то и другое отъ своего виноградника и при открытіи его наготы сдѣлаться посмѣшищемъ народа. Не тоже ли и случается съ бѣднымъ путешественникомъ, плавающимъ по морямъ и разъѣзжающимъ по почтовымъ дорогамъ всѣхъ просвѣщеннѣйшихъ Государствъ земнаго шара, отыскивая познанія и открытія?

Можно пріобрѣсть свѣдѣнія о наукахъ и открытіяхъ, путешествуя по сушѣ и по морю съ этою цѣлью; но пріобрѣсть дѣйствительно полезныя познанія – чисто случай. И ежели даже искатель приключеній, положимъ, успѣетъ въ этомъ, всетаки пріобрѣтенный запасъ надо употреблять съ осторожностью и умѣренностью, чтобы обратить его въ свою пользу. Но такъ какъ судьба рѣдко способствуетъ какъ пріобрѣтеніямъ, такъ и приложенiю ихъ, то я того мнѣнія, что человѣкъ ежели можетъ взять на себя жить довольнымъ, не отыскивая заграницею свѣденій и познаній, особенно ежели онъ живетъ въ Государствѣ, которое не бѣдно ими, поступилъ бы весьма благоразумно. Сколько разъ болѣло у меня сердце, слѣдя за безчисленнымъ множествомъ шаговъ, которые дѣлаетъ любопытной путешественникъ, отыскивая виды и открытія такія, которыя, какъ говоритъ справедливо Санхо Пансо Донкихоту, прекрасно могъ бы видѣть и дома. Теперь такое просвѣщенное время, что нѣтъ ни одного угла въ Европѣ, куда бы не доставали лучи просвѣщенія и гдѣ бы не обмѣнивались они.

Просвѣщеніе во всѣхъ отрасляхъ можно сравнить съ музыкой во всѣхъ Итальянскихъ улицахъ – имъ можно пользоваться безплатно. – «Нѣтъ Государства подъ луною», – и Богъ мнѣ судья (потому что рано или поздно я дамъ отвѣтъ Ему за эти слова), что я говорю это не изъ тщеславія, – нѣтъ Государства подъ луною, изобилующаго такимъ разнообразіемъ познаній, и въ которомъ бы такъ цѣнили науки и дорожили ими страны, гдѣ бы можно было ихъ легче пріобрѣсти, гдѣ бы искусства такъ поощрялись и такъ скоро доходили до совершенства, народа, которому природа так мало способствовала бы въ этомъ и наконецъ разсудокъ котораго находилъ бы болѣе пищи въ разнообразіи характеровъ.

– Куда же вы идете, мои любезные соотечественники?». —

– «Мы только смотримъ на эту карету», отвѣчали они.

«Вашъ покорнѣйшій слуга», сказалъ я, выскочивъ изъ нея, и приподнявъ мою шляпу. – «Мы удивлялись», сказалъ одинъ изъ нихъ, который, какъ я нашелъ, былъ любопытный путешественникъ, «что производило колебаніе этой кареты?» – «Оно, отвѣчалъ я холодно, – происходило отъ безпокойства человѣка, пишущаго предисловіе». – «Я никогда не слыхивалъ», сказалъ другой, который былъ просто путешественникъ: «о предисловия, писанномъ въ désobligeante». – «Да, – сказалъ я, – оно лучше бы вышло въ vis à vis».¹⁷⁸

Но такъ какъ Англичанинъ путешествуетъ не для того, чтобы видѣть Англичанъ, я удалился въ свою комнату. —

Кале.

Я замѣтилъ, что что то затемняло коридоръ болѣе, чемъ то могла произвести моя особа, подходя къ своей комнатѣ; это дѣйствительно былъ Mons. Dessein, хозяинъ отеля; онъ только что пришелъ отъ вечерни, и съ шляпой подъ мышкой слѣдовалъ за мною, напоминая мнѣ, что я его требовалъ. – Писанное предисловіе въ désobligeante совершенно разочаровало меня отъ нее; и Mons. Dessein, говоря про нее, пожалъ плечами такъ, что ясно было: этотъ экипажъ ни въ какомъ случаѣ не могъ мнѣ годиться; я тотчасъ вообразилъ, что онъ принадлежитъ какому нибудь невинному путешественнику, который, возвратившись домой, положился на честь Mons. Dessein, поручивъ ему взять за него что можно. – Четыре мѣсяца эта карета стояла уже въ углу двора Mons. Dessein, сдѣлавъ кругъ Европы. – Выѣхавъ съ того же мѣста и сильно пострадавъ на горѣ Цениса, она ничего не выиграла въ этихъ приключеніяхъ, и тѣмъ менѣе выиграла стояніемъ столькихъ мѣсяцевъ въ жалкомъ положеніи въ углу каретнаго двора Mons. Dessein. —

Но что много про это говорить; однако можно сказать нѣсколько словъ – когда нѣсколько словъ могутъ облегчить тяжесть горя, я ненавижу человѣка, который скупъ на нихъ. —

«Будь я теперь хозяиномъ этого отеля», сказалъ я, положивъ указательный палецъ на грудь Mons. Dessein: «я бы всячески старался сбыть эту désobligeante – она безпрестанно дѣлаетъ вамъ упреки, когда вы проходите мимо ея». – «Mon Dieu!»¹⁷⁹ – сказалъ Mons. Dessein: «мнѣ нѣтъ никакого разсчета»…

«Исключая того [сказалъ я], – который людей съ извѣстнымъ направленіемъ заставляетъ дорожить своими ощущеніями», и я увѣренъ, что человѣкъ, который чувствуетъ за другихъ также, какъ и за себя, – какъ вы ни скрывайте, всякая дождливая ночь должна производить на васъ тягостное впечатлѣніе – вы страдаете, Mons. Dessein, не менѣе самой кареты». —

Я замѣтилъ, что когда въ комплиментѣ есть столько же кислаго, сколько и сладкаго, англичанинъ приходить въ затрудненіе, принять ли или нѣтъ его: французъ же никогда. Mons. Dessein поклонился мнѣ. —

– C’est bien vrai,¹⁸⁰ сказалъ онъ: «но въ этомъ случаѣ для меня только перемѣнится родъ безпокойства, и съ невыгодою; представьте себѣ, милостивый государь, отдавъ вамъ эту карету, которая распадется на куски прежде, чѣмъ вы проѣдете половину дороги до Парижа, – представьте себѣ, какъ я буду мучиться тѣмъ, что далъ о себѣ дурное впечатлѣніе человѣку благородному и отдалъ себя на осужденіе человѣка умнаго». – Доза лести аккуратно была отмѣрена по моему собственному рецепту; я не могъ не принять ее – и, возвративъ Mons. Dessein его поклонъ, безъ дальнѣйшихъ околичностей мы отправились вмѣстѣ смотрѣть его каретный магазинъ. —