Людмила Павловна Шигапова
Первый Встречный
Глава 14
Эван Маккиннон уже больше двух месяцев находился в качестве посланника при дворе русской императрицы, безуспешно пытаясь выполнить непростую задачу.
Старший сын и наследник лэрда могущественного шотландского клана, он вырос на легендах и балладах той поры, когда Шотландия была независимой и свободной от британской короны. Как завороженный внимал он историям о великом прошлом Маккиннонов, о том, как его предки приютили Роберта Брюса и помогли ему объединить страну, как росло и крепло благосостояние рода, как множились его славные подвиги и благие дела.
Когда случилось второе восстание якобитов, Эван был еще мальчишкой. В 1746 году он вместе народом хайлэнда провожал бесстрашных горцев в Каллоден на финальную битву. Двести могучих воинов клана отправились в путь. Вернулись лишь двадцать семь. Британцы одержали окончательную победу, разбив мечты и надежды свободолюбивого народа.
Дед Эвана, лэрд Грегор Маккиннон, к тому времени уже преклонный старец, был схвачен в плен и год томился в английской тюрьме. Когда же состоялся суд, прокурор спросил его:
– Окажись король Англии Георг сейчас в вашей власти, как бы вы поступили с ним?
– Так же, как, надеюсь, он поступит со мной: отпустил бы на свои земли, – последовал мудрый ответ.
Прокурор остался доволен словами Грегора, к тому же понимал, что казнь предводителя известного клана может повлечь за собой новые волнения и бунты, которые ослабленной войной армии будет не так-то просто подавить. Он освободил старого вождя прямо в зале суда и подал королю петицию о прекращении гонений на Маккиннонов. Однако, с целью ослабить влияние знаменитой семьи и в наказание за поддержку Якова Стюарта, которого сам папа римский признал королем Шотландии, у них отобрали все земли, оставив во владение лишь небольшую деревню и родовой замок.
Обедневший, но не сломленный клан принялся как мог выживать, по крупицам восстанавливая былое величие.
Еще тогда Эван поклялся, что посвятит свою жизнь тому, чтобы вернуть всё, что отняли захватчики-англичане. Подстегиваемый ненавистью к завоевателям мальчишка усердно учился и постигал науки.
В возрасте шестнадцати лет он покинул родовое гнездо и отправился в Эдинбург, где устроился клерком в отделение Ост-Индской компании. Смышленого и грамотного парнишку быстро заметили и всячески способствовали его продвижению по службе. Эван с легкостью впитывал новые знания, изучал языки, осваивал тонкости и премудрости торговли, особых успехов достиг в ведении переговоров и заключении сделок.
Благодаря происхождению, образованности и безупречным манерам он свел знакомство со многими влиятельными людьми, купцами, банкирами и вельможами. К двадцати двум годам молодой Маккиннон заработал достаточно средств, чтобы рискнуть. Он оставил службу и открыл собственное предприятие, сосредоточившись на торговле с колониями в Америке, на что, воспользовавшись протекцией знатных друзей, смог получить пожизненный патент. Прибыль от предприятия превзошла самые смелые ожидания Эвана.
Постепенно ему с отцом удалось выкупить большинство из конфискованных родовых владений. К тому времени им стали известны и доступны новые технологии обработки земель, сбора урожая и выращивания скота, которые лэрд успешно внедрял на своих землях.
В одной из своих поездок по Европе, виконт Маккиннон свел знакомство с опальным Чарльзом Стюартом. «Молодой претендент», как его называли, носил титул «принца-регента» Шотландии, переданный ему отцом Яковом VIII. Своими смелыми идеями и пылкими речами честолюбивый принц заразил Эвана мечтой о независимости, и тот, воспитанный в верности долгу и шотландской короне, дал клятвенное обещание при первой возможности поддержать принца в законных правах на престол.
К концу 1765 года. Эван принял решение переложить торговые дела на управляющего, которому всецело доверял, а самому вернуться в замок Маккиннон, жениться и обзавестись наследниками.
Однако в январе 1766 года из Рима пришло известие – скончался старый король Яков VIII. Все ждали, что папа римский Климент поддержит притязания «молодого претендента» Чарльза на трон, однако тот отказался, вместо этого провозгласив правящую династию Ганноверов законными монархами Британии и Шотландии. Стюарты остались без поддержки, постепенно от них стали отворачиваться все королевские дома Европы.
Оставалась одна надежда. К тому времени на мировом олимпе воссияла новая звезда – Россия во главе с молодой императрицей Екатериной, которую уже тогда, пусть пока и не официально, называли Великой. Не считаться с мощью русского флота и армии, не признавать политического веса империи было уже невозможно. Если бы российская самодержица согласилась признать Чарльза королём, у него появилась бы возможность в очередной раз побороться за корону.
Именно об этом принц и попросил Эвана, тайно встретившись с ним под покровом ночи в уединенном коттедже на острове Скай. И виконт Маккиннон, не смея нарушить данное однажды слово, отложив уже назначенную свадьбу, отправился ко двору русской царицы с дипломатической миссией.
На официальных приемах и балах знатных вельмож Маккиннон иногда появлялся в килте. В Британии одежда горцев была официально запрещена, и носить ее он мог только в пределах родовых владений, но здесь, в России, надевал намеренно, дабы подчеркнуть независимость шотландцев, их приверженность традициям и памяти предков. В килте он чувствовал себя настоящим воином, бесстрашным и непобедимым. Некоторые русские за глаза называли его свирепым горцем, но мало кто отваживался смеяться над его необычным видом и называть дикарем.
Природа одарила Эвана мужественной привлекательностью: высокий рост, мощный разворот плеч, сильные руки, литые мышцы, которые угадывались даже под тартановым пледом, надеваемым в пару к килту, и длинные волосы, поражавшие редким сочетанием рыжих, каштановых, русых прядей.
Женщины сходили с ума, соблазненные историями о его страстной натуре, мечтали оказаться в постели шотландца, наделяя его аурой недоступности и загадочной таинственности, которую жаждали разгадать. Обрастая немыслимыми деталями, он стал расхожей темой столичных сплетен.
Сам же Маккиннон был страшно недоволен и раздражен. Его приглашали на заседания морских и торговых коллегий, устраивали встречи с высокими правительственными чинами, принимали в знатных домах, организовывали в его честь приемы, водили на псовую охоту, конные бега. Сначала он охотно откликался на все приглашения, но со временем понял, что превратился в модный аксессуар дворянского общества Петербурга и ни на йоту не продвинулся в решении своей задачи. Обещанный доступ в екатерининский кабинет кем-то упорно и довольно успешно пресекался. Назначенная аудиенция императрицы дважды отменялась в последний момент.
Эван терялся в догадках: «Что за дьявольщина, в чем причина подобной немилости?» Личных врагов у него в этой стране нет, с английским послом дороги не пересекаются, полномочия вести переговоры от имени принца Чарльза подтверждены бумагами.
Нелепость ситуации выводила из себя. Похоже, его звериное чутье на всякие каверзы и интриги притупилось и более не срабатывает, а годами выработанная хваленая выдержка готова рассыпаться, что грозит неминуемыми ошибками.
Вот опять очередная неудача. Вчера в канцелярии ему назначили быть на балу у князя Нарышкина для тайной встречи с одним из фаворитов царской свиты, если верить заверениям, имеющим серьезное влияние в политических кругах, готовым выслушать посланника и ускорить его визит к императрице. Требовалось лишь обсудить некоторые детали. Тот человек на бал не явился, зато появился другой, незнакомец, явно слишком пристально за ним наблюдающий.
«Похоже на слежку», – промелькнуло в голове. Решение созрело моментально – Эван бросился вдогонку старушке, упавшей к его ногам. У самого выхода довольно бесцеремонно, но почтительно взял ее под локоток и громко поинтересовался:
– Как чувствует себя госпожа? Голова не кружится?
Старушка ничуть не удивилась, кивнув на прощанье Ольге, которую задержала хозяйка дома, оперлась на предложенную руку шотландца и шаткой походкой засеменила рядом.
– Ишь, прыткий какой! Словом обмолвиться не дал! – беззлобно проворчала Орина, выискивая глазами Ярославу, которая, испросив позволения матушки, должна была привести Софью.
– Вам непременно нужно на воздух. Как джентльмен, обязан проводить.
– Ванюша, я еду домой с младшей княжной, она ждет меня в карете вместе с кучером и двумя гренадерами. Так что охрана у меня имеется. А ты сам поостерегись. Видишь, юркий такой человечишка за тобой охотится.
– Доведу до экипажа, – окинув взглядом небольшую толпу гостей, процедил Эван.
Ловко обходя преграды, Маккиннон подвел свою спутницу к готовой отправиться карете, подсадил ее на откидную ступеньку и помог устроиться на сиденье. Потом, неплотно прикрыв дверцу, вежливо отсалютовал гренадерам и стал махать отъезжающим рукой, пешком провожая до основной дороги, в то же время не упуская из виду «юркого человечишку», который остался у подножья лестницы.
Как только лошадиная четверка свернула на проезжую часть, он в два прыжка поравнялся с дверцей кареты, распахнул ее и запрыгнул внутрь, отметив, как отчаянно засуетился незнакомец.
– Кто вы? – резко спросил он, стараясь, тем не менее, не напугать пожилую женщину.
– Я служу в доме князя, – снимая капор, спокойно ответила та, – нянька трех его дочерей. Сейчас на моем попечении младшенькая. Видишь, притомилась она, мала еще на балах бывать, да и час уже поздний.
– Не совсем маленькая, всего на полголовы ниже, – сквозь дрему пролепетала Софья, совершенно не реагируя на мужской голос.
– Спи, дитя, – няня осторожно подложила под голову девчушки дорожную подушечку. – По приглашению матушки-царицы семья нынешний сезон проведет в столице, – почему-то добавила она. – А ты, Ванюша, кем будешь?
– Я по дипломатической линии. Эван Маккиннон. Прибыл из Эдинбурга. Дожидаюсь аудиенции императрицы, – коротко бросил он и, приоткрыв плотную занавеску, выглянул в окно и удовлетворенно выдохнул – погони не было.
– Кому ж ты насолил так, Иван, что убить тебя хотят? – на него внимательно смотрели умные серые глаза.
– Вот это я и хочу выяснить. Рассказывайте, что знаете.
– Ишь, как грозно приказал! Аль напугать захотел? Только я тебе и не служанка, и не помощница, – недовольно отрезала старушка. – Знать ничего не знаю и не ведаю. А ты прочел письмецо?
– Не успел!
– Так читай, не мешкай! Да в голове своей повороши, может, ревнивец какой объявился. Грешен, небось, килту по будуарам задирать, – прищурилась Орина и сочувственно похлопала красавца по плечу.
– Исключено! Прощайте!
Понимая, что более ничего не добьется от необычной старушки, на повороте Эван выпрыгнул из кареты и скрылся между домами. Он вытащил записку, но в темноте прочесть не смог и решительно завернул в кабак выпить пива и ознакомиться с ее содержанием, но вспомнил, что на нем килт.
– Проклятье! – проскрипел он зубами. Но подвергаться насмешкам пьяных русских, из оружия имея при себе только парадный, а потому затупленный меч, было глупо и безрассудно. Он не мог себе этого позволить и направился в арендованные апартаменты в перворазрядном трактирном доме – герберге, что рядом с Троицкой площадью.
Через десять минут Маккиннон уже входил в свою комнату и, не раздеваясь, рухнул на диван, разворачивая помятый листок. В глаза бросился неровный размашистый почерк – по всему видно, писали в спешке. Бегло просмотрев написанное, он вдруг понял, что читает по-английски. Невероятно! Но еще более невероятным было его содержание:
«Остерегайтесь человека с рыжими усами и человека без пальца на левой руке. Это убийцы. Ни под каким предлогом не ходите в доки».
– Что все это значит? Я не знаю людей с такими приметами.
Эван зашагал из угла в угол, налил себе виски и залпом осушил бокал.
– Что за тайный доброжелатель у меня объявился? И почему было не выведать у старухи, кто дал ей записку?
Он сел за стол, вытянул ноги и заложил руки за голову, пытаясь понять, можно ли доверять анонимному посланию, насколько реальна нависшая угроза, кому он до такой степени помешал, что его готовы убить? Возможно кто-то намеренно издевается над ним, подослав эту плутоватую старушенцию.
Недовольно поморщившись, Эван вынужден был признать очевидный факт: в последнее время неудачи преследуют его, и сегодня он убедился, что направляет их умелая рука.
Маккиннон привык встречать опасность, что называется, с открытым забралом, мобилизуя волю, интуицию, смекалку, выдержку. Он поймал себя на мысли, что лихорадочно ищет выход из создавшегося положения, но ни одной разумной идеи не приходило в голову. Его охватил безудержный гнев, подогретый осознанием никчемного и бесцельного прозябания у порога царского дворца.
– Дьявольщина! – Маккиннон нервным движением откинул волосы назад и покачал головой: – Никому, ни единому человеку я не позволю безнаказанно играть со мной в такие игры! – Эван прикрыл глаза и стал медленно раскачиваться, стараясь вернуть себе утраченное самообладание и присутствие духа.
Вывел его из оцепенения едва различимый шорох в коридоре. Он метнулся к двери, резко распахнул ее – никого! Через секунду до слуха донеслись быстро удаляющиеся шаги. Ни на что особо не надеясь, он быстро подошел к окну и успел заметить длинную тень, растаявшую у ограды. В раздумье Эван вернулся к раскрытой двери и заметил на пороге конверт. Подняв его с пола, повертел в руках, понюхал и, наконец, вскрыл.
«В ваших интересах встретиться с английским послом для урегулирования возникших разногласий по политике вашего пребывания в этой стране, устранения препятствий, не допускающих аудиенции у высочайшей особы. Вам надлежит явиться на британский корабль одному, без сопровождения и без оружия. Если будут нарушены обозначенные условия, встреча не состоится. О времени визита Вам сообщат».
Дважды прочитав содержание послания, Эван Маккиннон почувствовал всепоглощающий, притупляющий разум и чувства азарт игрока за карточным столом, готового сорвать банк. Ноздри его от ощущения опасности расширились, во рту появился привкус крови.
«Драма под названием «Победа или смерть» началась», – неожиданно подумал Эван. Актеры, включая его самого, вышли на сцену, и остановить ход действия никому не под силу.
Ну, что ж, он готов сыграть по-крупному.
Ярослава с трудом дождалась, когда князь с княгиней готовы были отправиться домой. Она не могла позволить себе одна покинуть бал. Не в этот раз. Маменька и Ольга впервые за долгое время появились в свете, и лишить их удовольствия насладиться произведенным фурором было бы бесчестно и непростительно. Усилием воли она продолжала находиться в кругу подруг, но остаток вечера рассматривала, как возможность обнаружить неизвестных злодеев. «Отныне шотландец под ее покровительством», – решила девушка, нимало не беспокоясь, согласится ли он с ее решением.
«Надо будет наказать Миколке поболее разузнать об Иноземце. Должен справиться», – подумала она быстро и совершенно спокойно.
Миколка, если и удивился поручению, вопросов задавать не стал и лишь мял в руках картуз, который сорвал с головы, разговаривая с хозяйкой.
– Не впервой тебе такое занятие, правда? Засиделся, поди, без дела. Сноровку-то не потерял? – поинтересовалась Ярослава, заметив недоумение на лице слуги.
– Не извольте беспокоиться, госпожа, – ответив по привычке, оживился он, но замялся и добавил: – Как есть, расстараюсь.
Миколке нравилась городская жизнь, только не хватало рисковых заданий, какими наделяла его княжна в деревне: то помочь скрыть ее занятия джигитовкой; то проследить за цыганами, которые знания тайные в лошадином деле имели, но всех секретов даже Ярославе не выдавали; то переодеться купчишкой новгородским и на торжище цену на жеребцов поднимать, восхищаясь их статью да выездкой. Позабавился он лишь на скачках на английский манер, да когда парадным выездом княгиню в столицу сопровождал, а потом жизнь стала казаться однообразной и пресной как мякина.
– Постарайся, парень. Жду тебя завтра к вечеру.
Глава 15
Утро Ярославы началось в полдень. В доме стояла тишина, только прислуга, бесшумно двигаясь, выполняла свои обязанности, да Татьяна пристроилась на кушетке, дожидаясь пробуждения хозяйки.
– Доброго дня, княжна. Что-то припозднились вы нынче. Видать, умаялись на балу. Конягу вашу Миколка ужо с утречка вывел, опосля умотал куда-то. Справный малый.
– Потому и держим, – коротко бросила Ярослава, не желая выслушивать восторгов служанки о своем конюхе. – Ты чего здесь трешься? Забот нет?
– У меня одна забота – княжне услужить.
– А ты, часом, не дурной ли сон видела – угодить собралась?
– Вот и щелок приготовила.
– На кой он тебе?
– Ручки ваши нежные отмыть. Только не пойму, вы там, на балу сиятельных господ, пистолярщиной что ль занимались.
– Ты чего чудишь? – рассмеялась Ярослава. – Заговорила как!
– Так мы теперь в столицах не чернавками сенными, а горничными называемся. По-телегентному говорить должны.
– Уморила, Танька, – утирая выступившие слезы, выдавила княжна. – Давай щелок.
– Пожалуйте ручки свои, госпожа. – Татьяна поставила на стол чашу с теплой водой и погрузила в нее руки хозяйки. – Угораздило вас.
– Не твоего ума дело. Придержи язык, да поторапливайся!
– Как пожелаете, ваша милость – обиделась новоиспеченная горничная.
– Вот так и пожелаю, – буркнула Ярослава, и подошла к распахнутому окну.
Обхватив руками плечи, она подставила лицо под солнечные лучи, наслаждаясь их шаловливым прикосновением. Беспечный ветерок выбил завиток волос, который золотистым ручейком лег на щеку девушки. Она накрутила его на палец и медленно побрела вон из комнаты. Мысли ее вертелись вокруг шотландца, и не терпелось ими поделиться.
Ярослава отыскала Ольгу и поведала ей свой план. Через час сестры в сопровождении княжеской охраны и Орины в качестве компаньонки, на чем настояла княгиня, отправились любоваться столицей.
– Я непременно поехала бы с вами, если бы вы ранее об этом сказали, – с сожалением произнесла Александра, услышав намерение дочерей, – но сейчас не могу оставить свою гостью Варвару Петровну. В бытность при дворе мы с ней были очень дружны, но вот не виделись уже семь долгих лет, – глаза ее подозрительно заблестели.
– Не волнуйтесь, маменька, мы с Ольгой прекрасно прокатимся, поразим праздную публику красотой писаной, – проговорила Ярослава, накидывая сверкающую самоцветами новую шалку.
– Вы же знаете, матушка, как я люблю бывать в разных интересных местах. Здесь все внове, дух захватывает, может и в Кунсткамеру заедем, – поспешила добавить Ольга, стараясь отвлечь внимание матери от несвойственных Ярославе речей. Она и так довольно пристально на нее смотрела.
– Орина с вами поедет.
Понимая, что возражения бесполезны, сестры, взявшись за руки, выбежали из дома. У Александры не возникло сомнений в искреннем желании дочерей насладиться красотами Петербурга, но для себя она отметила необычную, вполне вероятно напускную веселость Ярославы, потом все же решила, что так она выражает радость по поводу долгожданного приезда сестры.
Карета с грумом на запятках медленно катила по улицам города, заложенного царем Петром. Ольга с восторгом рассматривала в окно величественные дворцы, внушительные присутственные здания, каменные особняки попутно делясь знаниями, почерпнутыми из энциклопедии, пересыпая речь архитектурными словечками: аркада, пилястра, фронтон, маскарон.
Ярослава же нетерпеливо ожидала, когда они доедут до порта. Она самолично хотела рассмотреть расположение портовых строений, подъездные дороги к докам, одним словом, разведать доступные проходы к назначенному месту и при необходимости пути беспрепятственного отступления. Она твердо решила выследить шотландца и спасти ему жизнь.
– Гляньте-ка! Чудеса несусветные! – донесся до нее крик изумления няньки. – Что за блажь такая, шавку на руках таскать!
Сестры прильнули к окнам и увидели среди чинно прогуливающихся горожан дородную даму с маленькой собачонкой с высунутой из подмышки забавной мордочкой. За ней следовал лакей с раскрытым над головой барыни кружевным зонтиком.
– Знатные дамы во всем подражают государыне, истинной любительнице собак, очень они ее забавляют. Говорят, что даже спят в царской опочивальне в корзинке, обитой розовым атласом, – пояснила Ярослава.
– Трусит собачку, жаль бедняжку.
– Не переживай, няня, жизнь у нее послаще, чем у людей в работных домах. Одна у нее беда – блохи, падающие с пышного напудренного парика хозяйки.
Орина на речи княжны, показавшиеся ей крамольными, неодобрительно покачала головой:
– Не мне осуждать господские прихоти.
– Тпрууу! – натянул вожжи взмокший от напряжения кучер, недоумевая, чего вздумалось барышням отправиться в порт, где на подъезде полно всяких питейных заведений. Он и сам при случае захаживал «Петровское кружало», знаменитый кабак что в начале Морского рынка. Еще со времен царя – реформатора стоял там огромный чан с хмельным пивом. За малую плату, или даже под залог барахлишка можно было ковшом черпать хмельное и коротать времечко в неспешной беседе или размять кулаки в драке, без которой не обходился ни один день.
Не имея возможности проехать дальше, кучер остановил карету, продолжая сокрушаться: «Не женское это дело на корабли глазеть. Да холопу осмелиться удивление выказать!»
Девушки выпорхнули в открытую дверцу, следом – Орина, и все трое застыли в немом восхищении.
Их взору предстали стоящие на якоре десятки кораблей, великолепные парусники, фрегаты, шлюпы, яхты, торговые суда с полными трюмами различных товаров со всех концов света, между ними лавировали рыбацкие лодки и мелкие суденышки. На мачтах висели матросы, убирая паруса. С кораблей то и дело слышались команды на разных языках.
– Сколько живу на свете, а здесь покуда бывать не приходилось. – Орина не отрывала глаз от невиданного зрелища. – Благодарствую, девоньки, уважили.
– Сии наполнены довольством корабли мы видим, веселясь, со счастливой земли! – продекламировала Ольга ломоносовские строки.
– Лабиринты замысловатее дворцовых! А там, похоже, доки, – махнула рукой в противоположную от себя сторону Ярослава.
– Туда не пойдем! Видите, работяги в поте лица трудятся. Да и грязно там! – запротестовала Орина.
И в подтверждение ее слов раздался зычный окрик толстяка в бесформенной одежде:
– Якорь вам в глотку! Пресноводные моллюски! Вами только рыб кормить! Сказано, бочки в доки катите!
Грузчики в грубых штанах, встав цепочкой, передавали тяжелые ящики, мешки, тюки, не обращая внимания на сварливые крики чаек над головами. Ярославе очень хотелось спросить у них, как лучше пройти к докам, но она понимала, что вызовет подозрение у няньки, и о ее любопытстве без промедления будет доложено княгине, а то и князю, а этого ни в коем случае нельзя допустить.
– Куда тебя понесло, княжна? – напыжилась Орина. – Замараться хочешь, аль под бочки угодить?
– Гляньте, братцы, какие пташки к нам залетели! – донеслось до женщин.
Портовые, не переставая работать, беззлобно перекидывались словами, восторженно поглядывая на прелестных барышень:
– Ох, не прочь бы поворковать с милашками.
– Не твоего поля ягодки!
– Хоть полюбоваться красой невиданной!
– Языки придержите! Мигом на дно отравитесь просаливать кости! – остановил их толстяк, указав на рослых гренадеров.
Четыре свирепых воина, своим видом отпугивая не в меру разговорившихся работяг, взяли ружья наизготовку. Орина от греха подальше приказала возвращаться:
– Вдоволь налюбовались! Пора и честь знать!
Сестры повиновались без слов, вырвав вздох облегчения у сопровождающих. Резко стеганув поводьями, кучер направил лошадей на проезжую часть.
Ярослава, устроившись на сиденье, выглянула в окошко, мысленно прикидывая план предстоящего дела, и удовлетворенно хмыкнула, вспомнив о вездесущем Миколке, от которого ожидала еще получить подробностей.
От Ольги не укрылось выражение ее лица: она всегда ожидала какого-нибудь подвоха, когда у сестрицы был вид нашалившей девчонки или насупленной ключницы.
– Уж не задумала ли ты чего? До сих пор не удосужилась объяснить, зачем мы здесь.
– Ой, как мне знаком это нетерпеливое пощелкивание пальцами, – не промолчала и Орина, чувствуя, что неспроста княжна в порт наведалась.
– Разве вы не получили удовольствия от великолепного вида кораблей? – быстро перебила их Ярослава, не зная, как себя вести дальше: что сказать не придумала, а лгать не хотелось. В следующее мгновение она негромко засмеялась и обняла сестру:
– Да полно, Олюшка, у меня просто хорошее настроение. Как не радоваться, когда вся семья собралась.
– Вот как! Знаю я этот елейный голосок.
– Которым небылицы всякие рассказывают, – поддакнула нянька.
– Поверишь, если скажу, что скучаю по своим лугам, где только я да ветер, – попыталась Ярослава отвлечь от дальнейших расспросов свою проницательную сестрицу и въедливую няньку. – Скучаю по своим деткам, по запаху свежего сена…
– Да навоза, – кольнула ее Орина.
– Оглянуться не успеем, как закончится сезон, и вернешься ты к своим любимцам, – погладила сложенные на коленях ладони сестры Ольга. – Время пролетит незаметно.
– Вам не оглянуться надо, а приглядеться, – не преминула вставить нянька, мечтая о скором замужестве старшей княжны.
– Ой, не знаю. Что-то тревожно мне.
– Ты чего-то не договариваешь, Ярослава Никитична!
– А что тут скажешь! Как бы ни стремилась я принять перемены в своей жизни, все тоскливо: эти балы, наряды, ухажеры не по нраву мне.
– Неужто, так никто не приглянулся? Ведь и гонцы, маменька сказывала, объявились.
– Не екнуло сердечко, как папенька толковал.
Ольга понимающе вздохнула.
– Только вот незадача какая: князь желает, чтобы перед царицей предстала я уже просватанной невестой, – добавила Ярослава.
– Но ведь сердцу не прикажешь, – сочувственно протянула Ольга.
Княжны надолго замолчали, каждая думая о своем. Куда занесли их девичьи мечты и тревоги, неизвестно. Орина не стала вмешиваться в разговор сестер, но беспокойные думы не покинули ее мудрую головушку, хотя выкладывать их княгине Александре она покуда не намеревалась.
Дома их ждал настоящий бедлам: рулоны тканей различных сортов, цветов и оттенков, сундуки с мехами, ларцы и шкатулки с кружевами, лентами, перчатками, булавками, пуговицами лежали на столах, диванах и в центре зала.
Над всем этим великолепием командовала отряженная в помощь графиней Остужевой мадам Жоли. Сама Анна Алексеевна заметила однажды в загородном имении талантливую крепостную девку с метким глазом, каким-то особым цветовым чутьём и ловкими пальцами. Забрав ее в город, отучила у лучших мастеров, дала вольную и помогла заиметь репутацию признанной модистки, для пущего эффекта наказала изъясняться картаво, перемежая русскую речь французскими восклицаниями.
Мадам со знанием дела бойко отдавала распоряжения, куда что определить, установить, положить, разложить, чтобы представить в полном «ажуре». Нанятые мастерицы и золотошвейки падали от усталости, то и дело перенося дорогую галантерею, переставляя доставленные прямиком из Парижа куклы-пандоры – миниатюрные манекены, одетые в детально отшитые платья самых последних фасонов, с которых предстояло снять увеличенные копии для княжеского гардероба.
Тут же восторженно крутилась Софья, тараторя не меньше мадам:
– Ах, какие чудесные ткани! Эти подойдут к глазам Ольги, эти подчеркнут настроение Ярославы. А вот это мой любимый цвет – цвет чайной розы. А это славный отрез для моей куклы Катеньки.
Ярослава содрогнулась от предстоящих бесконечных обмеров и бесчисленных примерок, Ольга обреченно улыбнулась. С маменькой не поспоришь – во дворец следовало явиться во всем княжеском величии.
Вездесущий Осиваныч театрально закатывал глаза, но в душе старый денщик ликовал: «Зажил дом князя Галицкого!» Обрадованный Осип не заметил мрачную тень на лице Анфисы, дочери экономки Авдотьи, которая по приказу матери принесла чай и исподлобья злобно взирала на происходящее.