Макс Фрай
Хроники Ехо (сборник)
– Ну, как я понимаю, если мы дадим ему справку, что старуха умерла из-за купленной в Ехо подушки, изготовитель которой примерно наказан, суд будет удовлетворен, – пожал плечами Джуффин. – Не совсем же они там идиоты.
– Вот это как раз вряд ли, – возразила я и быстренько шмыгнула к двери – пока за мной оставалось хоть жалкое подобие последнего слова.
Подушка полетела мне вслед. Пришлось ловить.
На всякий случай я заперла волшебную подушку в спальне. На ключ заперла, да-да. И еще проверила, закрыты ли окна. И пару дополнительных заклинаний не поленилась прочитать, чтобы уж точно никто не залез. А то сейфа у меня нет, а вещица опасная. Сопрет кто-нибудь, а потом от страха свихнется. Или, напротив, полюбит этого юношу больше жизни и помрет, как та туланская старуха, несколько дюжин дней спустя. Так что лучше бы в сейфе это сокровище держать, но сейфа у меня нет.
Через час мне прислал зов сэр Шурф и потребовал, чтобы я немедленно бросала все дела и возвращалась в Дом у Моста, заниматься с ним этой грешной дыхательной гимнастикой. Я бранилась как портовый нищий, но поехала: не отстанет ведь! Дыхательная гимнастика мне, впрочем, понравилась. Действительно успокаивает. Под конец я даже перестала злиться на Шурфа, что он так долго тянул с началом занятий. Мог бы давным-давно мне все это показать, и было бы хорошо – окружающим в первую очередь.
Потом мы отправились навещать своих собак. Мы с Шурфом, наверное, были первыми в истории собаководства балбесами, чьи псы решили поселиться отдельно от хозяев.
Вышло так. После того, как сэр Макс угодил в Тихий Город, его пес Друппи страшно тосковал. Единственным, кому удавалось его утешить, был старый друг по имени Дримарондо, говорящая собака из Графства Хотта. Дримарондо в ту пору жил в саду у Лонли-Локли и считался собакой сэра Шурфа; впрочем, оба они прекрасно понимали условность этого определения. Сперва псы проводили вместе дни напролет, потом Друппи изъявил желание переночевать у приятеля – раз, другой, третий; наконец Дримарондо вполне справедливо заметил, что глупо все время кататься туда-сюда: ясно же, что вдвоем им живется лучше, чем поодиночке.
Дюжину дней спустя сэр Шурф привез мне обоих псов и заявил, что теперь, дескать, моя очередь их терпеть, а ему пора отдохнуть. На следующий же день я поняла, почему: эти двое носились по дому, катались по лестницам, непрерывно тявкали и визжали, как щенки. При том, что габариты у обоих, мягко говоря, не щенячьи: Дримарондо, если встанет на задние лапы, почти одного роста со мной, а Друппи – раза в полтора крупнее. Терпеть в доме этих жизнерадостных красавцев, сокрушающих на своем пути решительно все, у меня не было никаких сил. После нескольких бурных сцен (Друппи прятался от орущей меня на чердаке, и огребать приходилось дипломату Дримарондо) собаки предложили вполне разумный вариант: почему бы им не пожить отдельно? То есть вдвоем, но без меня. И без сэра Лонли-Локли, если возможно. Потому что – так объяснили эти пройдохи – нет никаких сил терпеть наши человеческие выходки.
Мы с Шурфом благоразумно решили, что так всем будет лучше, и арендовали для своего зверинца ветхий домик с роскошным садом на окраине Левобережья. Собаки были совершенно счастливы; в этом состоянии они пребывали по сей день. Даже наши регулярные визиты совершенно не портили им настроение: мы все же еду привозим.
Ну и славно. Должен ведь хоть кто-то быть счастлив? И пускай это будут Друппи с Дримарондо, если уж у нас, двуногих дураков, вечно что-нибудь не так.
Насладившись созерцанием наших мохнатых чудовищ, сэр Шурф отбыл домой, а я послала зов Нумминориху и поехала в гости к ним с Хенной. Я так часто делаю: очень уж у них хорошо. Шумно, суматошно, весело и никакой тебе «серой тоски». Все друг друга искренне любят и как следствие не слишком церемонятся. На стол никто специально не накрывает, зато каждый может идти в кухню и брать там столько еды, сколько требуется. Устал от общества – ступай в сад, где в самых укромных уголках расставлены уютные ветхие кресла, или поднимайся на чердак, где висит старый гамак, а в маленькое круглое окошко видно только кусочек неба и больше ничего. Но маленький злодей Фило находит меня, куда бы я ни спряталась, и тащит во двор, соревноваться с ним в стрельбе из игрушечной рогатки Бабум (он почти всегда побеждает, увы). А его младшая сестренка Нита считает меня своей игрушкой и все время пытается причесать, переодеть или, на худой конец, просто уложить спать – а что еще прикажете делать с такой большой, непослушной и неудобной в обращении куклой?! Обычно я уезжаю из этого дома в разодранном лоохи, с растрепанной головой и легким сердцем. Жаль только, настроение – штука переменчивая, надолго его не хватает.
Дома, в собственной спальне, я оказалась уже около полуночи. С отвращением покосилась на колдовскую подушку: никому не нравится брать работу на дом! Но приказ есть приказ. Я отыскала внизу самопишущую табличку, чтобы записывать нашу беседу и опустила голову на розовые цветочки.
Юноша в желтой тунике образовался в моей спальне незамедлительно. Я подумала, что, если когда-нибудь буду заказывать подобную подушку для себя, непременно потребую у мастера, чтобы прекрасный призрак появлялся не сразу. И желательно, всякий раз каким-нибудь новым способом. Пусть в окна лезет, из кладовой выходит, из шкафа вываливается или шумит на кухне. А то – хлоп, и уже в дверях – радуйтесь, это я, ваше несказанное счастье. Так самое распрекрасное существо в несколько дней опостылеть может.
Пока я придумывала все эти усовершенствования, кудрявый красавчик уселся рядом со мной и принялся перебирать мои волосы. Прямо не герой-любовник, а цирюльник какой-то. И сейчас скажет, что за полторы дюжины горстей мог бы соорудить мне неплохую парадную прическу, а за полкороны – удлинить мои патлы как минимум вдвое. Но, хвала Магистрам, он промолчал.
Минут пять я старалась сочинить хоть сколько-нибудь оригинальное начало беседы, но ничего умнее, чем «Как тебя зовут?» – не придумала. Удивительное дело, но он понял мой вопрос. Ответил: «Эвас», – и заглянул мне в глаза. Во взоре его был энтузиазм обделенного лаской щенка. Он, как мне показалось, истосковался по словам. Ну, то есть, мне хотелось так думать.
– Кто ты? – спросила я.
Не то чтобы я всерьез полагала, что юноша Эвас тут же изложит мне все обстоятельства своего призрачного бытия, а в заключение надиктует адрес мастерской, где была изготовлена подушка. Но я знаю жизнь: она щедра не только на неприятные сюрпризы. Приятых и просто полезных неожиданностей тоже хватает. И кто сказал, будто на мою долю их совсем не осталось?
Но его ответ все же застал меня врасплох.
– Я – твой бархатистый индюшонок, – пролепетал этот красавчик. – Твой медовенький лягушоночек.
Я не выдержала и заржала в голос. Давно я так, честно говоря, не смеялась. Про себя подумала, что наверняка провалила задуманный Джуффином эксперимент: такого солдафонского хохота ни одно уважающее себя наваждение не потерпит.
Но нет, юноша терпеливо ждал, пока я закончу веселиться. Даже по голове меня гладить не прекратил. Поэтому, отсмеявшись, я решила продолжать интервью, как ни в чем не бывало.
– Откуда ты взялся?
Но на этот раз юноша Эвас ничего не ответил. Я сперва всерьез решила, что он все-таки обиделся, и только потом сообразила: очевидно, у этого наваждения есть ответы не на все вопросы, а только на некоторые, заранее придуманные старухой-заказчицей. Что ж, значит, расспрашивать его бесполезно. Ну, то есть, для дела бесполезно, зато для смеху – самое то. Не принесу пользы, так хоть развеселю все Малое Тайное Сыскное войско, никто не уйдет обиженным. Сэр Джуффин Халли – первый кандидат в «медовенькие лягушоночки», мне для любимого начальства ничего не жалко.
Я попробовала поставить вопрос иначе:
– Зачем ты пришел?
– Чтобы потрепать перышки моей сахарной индюшечке и насадить ее на мой вертелок. Чтобы утонуть в твоей сладенькой трясиночке. Чтобы мой медовый пирожочичек был доволен! – без запинки отбарабанил юноша Эвас.
Грешные Магистры! А мне-то казалось, что я готова ко всему.
После такого начала беседы кудрявый красавчик окончательно лишился своего обаяния. Если прежде он казался мне очень привлекательным молодым человеком, вполне в моем вкусе, так что встреться мы в иных обстоятельствах – кто знает, чем это могло бы закончиться, теперь даже думать на эту тему было противно. И его прикосновения к моим волосам стали меня раздражать.
– Перестань гладить меня по голове, – потребовала я.
Он послушался, но тут же спросил:
– Хочешь, я тебя поцелую?
– Спасибо, не нужно, – отказалась я. – Давай поговорим. Скажи, мы с тобой давно вместе?
– С самого дня моего рождения, – с готовностью отрапортовал юноше. – В первую же ночь, задремав на материнской груди, я увидел тебя во сне и с тех пор искал по всей Чирухте. И вот нашел…
– Когда ты меня нашел? Сколько лет назад?
Юноша Эвас молчал и безмятежно улыбался. Очевидно, такой вопрос не был предусмотрен заказчицей, а значит, ответа он не знал. Как и ответов на многие другие вопросы, с помощью которых я пыталась выяснить, был этот красавчик порождением фантазий покойной старушки или копией реального человека – скажем, ее возлюбленного, или случайного прохожего, разбившего ей сердце – или, или, или… Ничего у меня не получилось, конечно: юноша был создан для постельного лепета, а вовсе не в качестве источника полезной информации. Зато между делом я узнала, что мои «губоньки» – это «лесной цветочек», «животик как ломтик маслица», а «голосок словно специально создан для любовных трелей», – клянусь, он именно так и сказал: «любовные трели»!
Убиться веником, как говорил в таких случаях сэр Макс.
Окончательно ошалев от уменьшительно-ласкательных суффиксов и устав каждые две минуты отказываться от все новых непристойных предложений этого непомерно сладострастного наваждения, я наконец убрала голову с подушки. Поглядела на часы и обомлела: шеф просил меня хотя бы часок продержаться, а я добрых полночи убила на дурацкую эту болтовню. Буду теперь просить орден за особые заслуги перед Соединенным Королевством, раз так.
Я спустилась вниз, в гостиную, поставила на жаровню оставшуюся с утра камру: варить свежую не было никаких сил. Набила трубку, закурила. Принялась обдумывать происшедшее. Несколько раз непроизвольно начинала хихикать, но быстро успокаивалась: на бурное веселье просто не хватало сил.
Налила себе камры – по-холостяцки, в немытую кружку. Вцепилась в нее двумя руками: горячая, зараза, а мне того и надо! Сама не заметила, как замерзла, но идти наверх за теплым домашним лоохи было лень. «Интересно, – вдруг подумала я, – а если бы мне пришлось заказывать такую подушку, что бы я хотела видеть и слышать по ночам? Чтобы приходил не сразу и из какого-нибудь неожиданного места, это понятно. А еще? Чтобы говорил: «Солнышко мое маленькое»? Бр-р-р, жуть какая! Нет уж, пусть лучше молчит и… Да, точно, пусть молчит. Все не так ужасно… А между прочим, мне ведь и придется заказывать такую подушку! Или до заказа дело не дойдет? Да, пожалуй, скорей всего не дойдет, мне ведь только мастера найти нужно… Еще бы знать точно, что я этого действительно не хочу. Но ведь я-то хочу? Пожалуй. Даже теперь, после этого цирка с чужим болваном, не отказалась бы попробовать провести ночь с собственным. Это же будет не чужая глупая фантазия, а моя; к тому же не фантазия даже, а память, ожившие воспоминания – чем плохо?..»
Я совсем разволновалась. Встала, обшарила дом, наконец отыскала в буфете едва початую бутылку Джубатыкской Пьяни. Ненавижу это пойло, но в доме держу зачем-то. А Осский Аш, который очень люблю, никогда домой не покупаю. Чтобы не спиться, что ли?.. Понюхала, поморщилась, но сделала пару глотков. Считается, что выпивка успокаивает нервы и навевает сон, а мне сейчас именно это и требовалось.
Вместо сна во мне почему-то проснулся аппетит. Пришлось снова вставать и устраивать обыск. Еды в доме не было, кроме баночки гугландского травяного варенья и мешочка болотных орехов. В связи с происхождением орехов вспомнила: «утонуть в твоей сладенькой трясиночке», – и расхохоталась, бессильно уронив голову на руки. А успокоившись, вдруг устыдилась. Да, люди часто кажутся друг другу смешными и нелепыми, особенно когда речь идет о таких вот интимных пристрастиях, глупых словечках, которые нельзя произносить при посторонних, но можно и даже нужно нашептывать на ушко тому единственному в мире человеку, которому они предназначены. Вовсе не обязательно покойная туланская старушка была дурой и размазней, просто во времена ее юности такие вот идиотские приторные словечки наверняка были обычным делом, нормой, как для нас, скажем, прошептать: «Хорошая моя», уткнувшись губами в шею. А для нее такая немногословность – дикарство, или душевная холодность, можно спорить на что угодно.
«Если бы у меня была такая вот подушка, – думала я. – Такая же, только сделанная по моему заказу. И вот я бы жила-жила, каждую ночь запиралась бы в спальне – не сны волшебные по заказу глядеть, а кое что покрепче, послаще, почти как настоящее!.. И потом умерла бы, а какая-нибудь девица из сыскной конторы взялась бы разбираться с моей подушкой и ужасалась бы: «Вот же дурища какая!» Или, еще хуже, ржала бы, как вот я нынче…»
Я отхлебнула еще пару глотков из бутылки, закусила вареньем и вдруг разревелась, чего со мной уже очень давно не случалось. Так давно, что я чуть не сказала «никогда», – но это, конечно, было бы некоторым преувеличением.
Я сидела в своей гостиной и ревела, как младенец: долго, громко и даже с удовольствием. Оплакивала бедную туланскую старушку, сочинившую себе юного кудрявого любовника, и себя я тоже почему-то оплакивала. То ли за компанию, то ли потому, что вдруг поверила, что мы с этой мертвой мечтательницей – одно и то же, никакой разницы, кроме нескольких несущественных деталей. Когда мне казалось, что слезы вот-вот иссякнут, я делала очередной глоток, словно бы и правда полагала, будто Джубатыкская Пьянь быстро и легко превратится в слезы и вытечет из меня вон вместе с невесть откуда взявшейся жалостью и болью. Наплакавшись, я уснула прямо в гостиной, на ковре – не то чтобы сил не было добраться до спальни, просто там меня ждала лиловая подушка с розовыми цветочками, а мне отчаянно хотелось быть от нее подальше – не знаю уж почему. Вроде бы не труслива и не брезглива – а вот нашлась и на меня управа.
А утром меня разбудил сэр Джуффин.
Он каким-то образом открыл мою дверь, вошел в гостиную и замер, изумленно уставившись на пустую бутылку из-под Джубатыкской Пьяни и мое неподвижное тело на полу. То есть это я так предполагаю, что он замер. Как было на самом деле, не знаю: спала без задних ног. А проснулась от того, что шеф поднял меня с пола и поставил на эти самые задние ноги, без которых я только что так распрекрасно обходилась.
– С тобой все в порядке? – спрашивает.
А я мычу что-то несуразное, башкой квадратной трясу. Ничего не понимаю.
Потом, конечно, сбегала вниз, умылась, пришла немного в себя. Пока я плескалась, сэр Джуффин где-то раздобыл кувшин свежей камры – неужели в соседний трактир успел выскочить? – наполнил мою кружку, достал из-за пазухи сверток с бутербродами. Ему Кимпа, дворецкий, постоянно с собой на службу семислойные кеттарийские бутерброды всучивает, а шеф потом не знает, как от них избавиться. Выбросить жалко, а есть невмоготу. Раньше, пока сэр Макс был с нами, Джуффин ему все скармливал, а теперь совсем беда. Ну, сегодня ему повезло: у меня с похмелья был зверский аппетит.
Увидев, как я набросилась на еду, сэр Джуффин понял, что со мной все в порядке, но на всякий случай спросил:
– Как ты себя чувствуешь? И что тут у тебя происходит?
– Ничего особенного, – буркнула я. – Просто не могла заснуть до рассвета после всех этих дурацких экспериментов с вашей грешной подушкой. Было всех жалко и очень противно. Ну и напилась с горя. А что еще делать?.. А почему вы сюда приехали? Потому что я на службу не пришла? Уже, что ли, совсем поздно?
– Да нет, наоборот, очень рано, – успокоил меня шеф. – Просто я тебе зов послал, хотел поскорее узнать новости. А ты так крепко спала, что ничего не почувствовала. Ну, я сдуру решил, что ты без сознания валяешься, приехал тебя спасать.
– Вы почти не ошиблись, – вздохнула я. – Действительно валялась, практически без сознания, как портовый нищий в Последний День Года. Но подушка тут ни при чем, можете мне поверить. Ну, то есть, валялась я не из-за нее. Три четверти бутылки Джубатыкской Пьяни выдула – сама не понимаю как. Собиралась-то всего пару глотков, чтобы уснуть.
– Каяться потом будешь. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь? – не отставал сэр Джуффин.
Я проанализировала свои ощущения.
– Неважно, конечно. Но, знаете, для человека, который столько выпил и проспал всего пару часов, я чувствую себя просто прекрасно.
– Хорошо. В общем, я так и думал. Видишь ли, я почти уверен, что здесь, у нас, такая подушка совершенно безопасна. Но по мере удаления от Ехо подушка больше не может питаться силой Сердца Мира и начинает существовать за счет своего владельца. Все просто: если бы та несчастная старуха осталась в Ехо, была бы жива до сих пор и еще много лет. Но она уехала домой, в Тулан, и угасла за полгода… Ладно, с этим ясно. Теперь скажи: ты с парнем поговорила? Записи делала?
Я кивнула, не в силах сдержать нервный смешок. Поднялась в спальню, принесла шефу самопишущую табличку, заодно и подушку прихватила: пусть увозит эту пакость из моего дома! Видеть ее не желаю.
– Имейте в виду, там, на табличке, нет никакой ценной информации. Три часа совершенно нелепого бреда. Я полночи ржала… а потом еще полночи напивалась и плакала.
– Ну, последнее мне вряд ли грозит, – ухмыльнулся сэр Джуффин. – Спасибо за работу, Меламори. Иди наверх и отсыпайся. Заслужила.
– Еще бы не заслужила, – вздохнула я. – Всю ночь с таким красавчиком щебетала! А потом еще Джубатыкскую Пьянь уничтожала в поте лица. Спасибо, сэр. Я всегда знала, что вы способны оценить мои достижения.
– Рад, что хоть чем-то сумел тебе угодить, – шеф отвесил мне шутовской поклон. – Всегда к твоим услугам. Проснешься – приходи в Дом у Моста. Авось еще на что-нибудь друг другу сгодимся.
Он уехал, а я с легким сердцем отправилась в спальню. Остатки бутербродов взяла с собой: больше всего на свете люблю есть в постели. Если бы кому-нибудь пришло в голову открыть трактир, где посетителей укладывают в кровати, а еду приносят на подносах и не ругают за крошки, я бы оттуда не вылезала.
До полудня я провалялась в постели. Засыпала, просыпалась, выпивала пару глотков камры, жевала подсохшие бутерброды шефа и снова проваливалась в сладкую дрему. Проснувшись окончательно, решила, что напиваться надо чаще: мало того, что чувствовала я себя совершенно изумительно, так еще и настроение исправилось. Ничего особенного, конечно, но по моим тогдашним меркам оно могло считаться почти радужным. Даже необходимость отправиться в Дом у Моста не казалась мне тягостной. Мне вдруг подумалось – почти крамольная по тем временам мысль! – что на службе может случиться что-нибудь интересное.
И ведь действительно.
Хохот я услышала еще на улице. Ни на миг не усомнилась, что ржут на нашей половине Управления Полного Порядка. Городская полиция – организация серьезная. С их территории могут доноситься разве что вопли генерала Бубуты Боха, который вечно грозит искупать кого-нибудь в сортире, но, насколько мне известно, так ни разу и не осуществил свое намерение. Оно и хорошо, некоторые мечты должны оставаться мечтами.
Эпицентром веселья, как я и подозревала, был кабинет сэра Мелифаро. Я с самого начала понимала, что, если туланская подушка попадет к нему в руки, это будет натуральная катастрофа. И думала, что сэр Джуффин тоже это понимает. Но шеф то ли не уследил за этим сокровищем, то ли нарочно всучил его своему заместителю, дабы поглядеть, что будет.
Что-что…
Мелифаро возлежал на своем рабочем столе. Под головой у него – ну, понятно, да? Что там еще могло быть под этой бессмысленной башкой, в такое-то время, в таком-то месте? Рядышком, надо полагать, сидел мой кудрявый приятель. Видно его, разумеется, не было, но Мелифаро с ним душевно беседовал и громко транслировал ответы горемычного наваждения.
– Ну, скажи мне еще что-нибудь ласковое, – просил он. А несколько секунд спустя, отчаянно кривляясь, вопил: – Ты моя бархатная подушечка! Медовенькая пышечка! Пушистенькая индюшечка!!!
Нумминорих и Кекки Туотли ржали так, что стекла звенели. Сэр Луукфи Пэнц, спустившийся по такому случаю из Большого Архива, смеялся потише, но тоже от души. Сэр Кофа Йох стоял немного в стороне, привалившись к дверному косяку, и снисходительно ухмылялся. Только Лонли-Локли не участвовал в этом безобразии. Ну и шеф, конечно, отсиживался в своем кабинете. А так все собрались.
Я открыла было рот, чтобы сказать все, что я об этом думаю, но тут же его закрыла. Вспомнила, как сама поначалу веселилась. Пожала плечами, развернулась, да и вышла вон. Пусть себе радуются люди, чего им мешать? Надеюсь, сэр Джуффин позволит мне пересидеть эту бурю у него в кабинете.
Шеф меня ждал.
– Вот и хорошо, что пришла. Я как раз думал, послать тебе зов или пожалеть? И, честно говоря, склонялся к первому варианту. День – штука короткая, а тебе предстоит визит к Лысому Комосу. Придумала уже, что будешь ему рассказывать?
– Ну, в общих чертах, – соврала я.
На самом-то деле я благополучно забыла про это задание. Чуть не спросила: «А зачем я туда пойду?»
– И каковы они, эти «общие черты»? – строго спросил Джуффин.
– Думаю, надо говорить как можно больше правды – насколько это возможно. Врать только в деталях. Скажу, что к родителям подруги приехала дальняя родственница из Тулана… Когда, кстати, она здесь была, эта старуха?
– Этой весной. Продолжай, мне интересно.
– Ну вот, значит, весной приехала и с тех пор у них живет. Подружка подслушала, как бабка ее матери вечером в гостиной рассказывала о своей великой любви. Был, дескать, двести лет назад у нее такой умопомрачительный роман, что до сих пор забыть не может. Потом тетки хлопнули по стакану Осского Аша, и старуха проговорилась: вот, дескать, купила себе подушку, которая вернет ей любовника. Что старуха уехала в Тулан и там умерла, говорить не нужно: вечно как только выясняется, что кто-нибудь умер, даже невиновные на всякий случай пугаются… Потом можно наврать, что подружка из любопытства эту самую подушку стащила, пока старуха гуляла, и попробовала на ней полежать – ну вот как я вчера. Описать с ее слов, как это все выглядит. Потом, понятно, стану требовать себе такую же. Чтобы тоже мужчина приходил – как живой, как настоящий. Чтобы выглядел в точности, как я хочу, и говорил все, что мне нравится. И не во сне, а наяву. Правильно?
– Да, почему бы нет? – легко согласился Джуффин. – Так и сделай, а там смотри по обстоятельствам. Если Комос скажет, что готов такое смастерить – я очень сомневаюсь, что это ему по плечу, но мало ли? – спроси цену, скажи, что постараешься достать деньги, и отправляйся домой. Если будет говорить, что такими вещами не занимается, падай ему в ноги, обещай заплатить, если сведет тебя с мастером. Они все друг о друге знают, наверняка Комос сразу сообразит, чья это может быть работа. Если будет отпираться, имей в виду: это скорее всего потому, что никто не хочет терять клиентов. Дай ему понять, что его подушки тебе будут по-прежнему нужны. Или пригрози, что найдешь себе другого мастера, раз он не хочет тебе помогать. Ну да что я тебя учу, Блиммы всегда умели торговаться получше прочих.
– Да уж, – скромно согласилась я. – На том и стоим… А где наш туланский гость?
– Где он вот прямо сейчас, не знаю. Но полчаса назад еще был здесь, – вздохнул шеф. – Бьет копытом, рвется в бой, того гляди дым из ноздрей скоро повалит. Хочет действовать. То есть он, конечно, верит мне на слово, что мы и сами с его делом справимся, лишь бы под ногами никто не путался, но… Трудно ему. Привык сам справляться, а тут вдруг вообще ничего не надо делать, только сидеть и ждать. Я бы на его месте да в его годы тоже с ума сходил.
– А ведь он вам нравится?
Я, честно говоря, не собиралась спрашивать. Просто подумала, но почему-то вслух.
– Ну да, – согласился Джуффин. – Хороший парень, сообразительный, по-житейски опытный, а в наших делах – чистая страница. И профессия у него смешная, и предрассудков море, а голова светлая и характер правильной закалки. Пожалуй, за пару дюжин лет я бы сделал из него очень неплохого колдуна…
– Ну так и делайте, – проворчала я. – Все равно человек от безделья погибает.
– Ну, для начала я попросил сэра Шурфа показать ему несколько простеньких фокусов, – ухмыльнулся шеф. – А там поглядим… Правда, на хрена ему эти умения в Тулане?..
– В цирке будет выступать, – отрезала я. – Все лучше, чем его нынешняя профессия.
– Брысь отсюда, – велел шеф. – Иди, собирайся к своему лысому. И без ценной информации не возвращайся.
– Если почувствую, что он не готов открыться постороннему человеку, выйду за него замуж, – пообещала я. – Жене-то он небось все расскажет.
Джуффин проводил меня восхищенным взглядом. Уже в коридоре я, холодея, поняла, что он вполне серьезно отнесся к моему обещанию и, в случае чего, не преминет о нем напомнить.
Заехав домой, я быстренько привела себя «в порядок»: переоделась в розовую скабу и дорогое лоохи, расшитое препошлейшими голубыми цветочками, привычным движением собрала волосы в пучок и нахлобучила на голову белобрысый парик. Шмякнула на физиономию горсть фальшивых веснушек – самые мелкие, какие только можно достать на Сумеречном рынке. Закрыла лицо руками, наскоро пробормотала заклинание. Теперь веснушки выглядели натурально, а черты моего лица изменились до неузнаваемости: нос сделался короче и заострился, превратился в самый настоящий носик; губы тоже стали губками, по-детски пухлыми и сочными, а на подбородке появилась очаровательная ямочка, которую я, дай мне волю, пожалуй, с удовольствием оставила бы себе навсегда. Но силы этого заклинания хватает часа на три, не больше. И ладно.
Выход на улицу – это отдельная песня. Понятно, что, если из дома леди Меламори Блимм то и дело будет выскакивать некая тщедушная блондиночка, мои соседи, друзья и знакомые довольно быстро сделают нехитрое умозаключение и поймут, что эта самая «блондиночка» – я и есть. Ехо только кажется большим городом; нравы тут у нас вполне сельские: все интересуются всеми, чтобы было о чем поговорить за ужином.
Поэтому моя блондиночка обычно покидала дом через черный ход. Строго говоря, не через черный ход даже, а через окно кладовой, которое выходит на задний двор. Высокая стена живой изгороди отделяет двор от узкого безлюдного переулка, где не то что ни единого трактира, или лавки, а даже парадного входа в жилой дом нет. Только изгороди и садовые калитки. Чудесное местечко, мечта грабителя – да только бедняга загнется там от старости прежде, чем дождется хоть одну жертву. По крайней мере, я там еще никогда ни единой живой души не видела, даже собаки. Тем не менее, всякий раз перед тем, как выскользнуть в переулок, я внимательно оглядывалась по сторонам. У меня, конечно, имелась навязчивая идея, будто за каждым кустом скрывается сэр Кофа Йох в плаще-невидимке, но я отдавала себя отчет, что у него, мягко говоря, имеются и другие дела, кроме выслеживания моей персоны.
А дальше – совсем просто. Незаметно шмыгнуть из переулка на улицу, параллельную той, где стоит мой дом, и вспомнить, куда я в прошлый раз упрятала подержанный амобилер, специально купленный для тайных поездок леди Мисы. Я все время выбирала для него какое-нибудь новое место парковки в радиусе нескольких кварталов от своего жилья, благо укромных переулков в Старом Городе предостаточно.
Дом моего поставщика сладких снов находился на самой дальней окраине респектабельного Левобережья, где земля дешевле даже, чем в Новом Городе, зато и добираться туда приходится дольше. Меня в свое время сэр Макс научил гонять на амобилере так, что булыжники из-под колес летят и фонарные столбы по обочинам раскачиваются – то есть за полчаса я вполне могла бы туда добраться, если бы не конспирация. Белобрысая субтильная дурища леди Миса, которая посещала Лысого Комоса, вообще не должна была бы уметь самостоятельно управлять амобилером, но тут уж мне пришлось пойти на компромисс: а как еще к нему прикажете добираться? Пешком через весь город? О том, чтобы нанимать возницу, и речи быть не могло. Комос меня на порог не пустил бы – и правильно. Все-таки, как ни крути, а закон мы с ним нарушали. Совсем чуть-чуть, но… Но.
Я всегда очень старалась не вызывать подозрений: сидела за рычагом как перепуганная кукла, ехала медленно, маневрировала неумело, звонко взвизгивая на поворотах. Не всю дорогу, конечно, так над собой издевалась, но в людных местах – обязательно. А за несколько кварталов до особняка сэра Комоса амобилер мой непременно начинал шарахаться из стороны в сторону, тормозить перед каждым ухабом и время от времени аккуратно въезжал в какой-нибудь забор, покрепче – так, чтобы обошлось без разрушений. Чтобы, значит, кто-нибудь из соседей назавтра непременно спросил лысого: «Это не к тебе безумная дурища на отцовском амобилере мотается?» И чтобы Комосу стало чуть-чуть неловко. Достоверность моего образа требует великого множества мелких жертв от всех участников представления.
Вот на какие ухищрения мне приходилось идти ради всякого визита к лысому Комосу. И нынешняя поездка не стала исключением. Разве что ехала я не так медленно и бестолково, как обычно. Позволила себе расслабиться перед важным разговором. Ну и потом даже такая дурища, как моя леди Миса, должна со временем хоть чему-нибудь выучиться, верно?..
Господин Комос, как обычно, ждал меня на крыльце своего дома. Выглядело это как жест вежливости, но я прекрасно понимала: просто он желает убедиться, что я выполнила раз и навсегда данное обещание и приехала одна. И правильно делает, дамочкам, вроде моей леди Мисы, веры нет. Сегодня клянется торжественно хранить тайну до скончания дней, а завтра пятерых подружек притащит знакомиться – и хорошо еще, если не отца со старшим братом!
С виду мой поставщик сладких грез совершенно не был похож на Мастера Совершенных Снов – ну, как их обычно представляют. Считается почему-то, что все члены этого почтенного цеха – пожилые люди, красивые и хрупкие, как дорогие игрушки, бледные от постоянного пребывания в полумраке своих спален, с тихим голосом, отрешенным взором и ласковыми, как у знахарей, манерами.
