Игорь Мороз
Дорога дорог
5
Мгал зажмурился от нестерпимого сияния; казалось, он очутился внутри резной хрустальной шкатулки и со всех сторон льется в нее ярчайший солнечный свет, преломляется на гранях диковинных узоров, рассеивается радужным семицветьем, от которого ломит в висках и слезятся глаза.
– Не останавливайся, это пройдет, как только мы доберемся до кресел, – раздался за спиной северянина голос Фалигола.
Мгал сделал наугад еще несколько шагов и, едва различая в разноцветном сиянии полдюжины вспыхивающих ослепительными огоньками причудливых, словно сотканных из серебряной паутины, кресел, опустился в одно из них. Сияние не погасло, но стало мягче; из переливчатого, будто живого, света, за которым на расстоянии десяти шагов было ничего не разглядеть, выплыла фигура печальноглазого юноши и скользнула в образованный креслами круг, в центре которого, поддерживаемый семью гнутыми ножками, стоял обруч из красной меди.
Файголит уселся в соседнее с северянином кресло и чуть охрипшим голосом предупредил:
– Сейчас перед тобой появится Пророческая Сфера, и ты получишь возможность заглянуть в Грядущее, заглянуть в собственное будущее. Не бойся и не удивляйся, но попытайся понять, запомнить и правильно истолковать увиденное. От того, удастся ли тебе это, зависит, быть может, не только твоя судьба, но и судьба всего нашего мира.
Фалигол протянул к медному обручу руки с растопыренными пальцами и то ли запел, то ли заговорил на непонятном языке, причем где-то в вышине, как будто в ответ на его слова, зазвенели струны. Сначала неуверенно, потом все яснее, громче, тверже зазвучала мелодия, сплетаясь с голосом файголита, поддерживая его и усиливая. Сияние, пронизывающее Хрустальный Чертог Посвященных, стало меркнуть, придвинувшаяся со всех сторон черно-фиолетовая клубящаяся мгла словно сдавила его, сжала в шар. Вот он уменьшился до размеров круга, образованного семью креслами, сделался как будто плотнее, еще сжался и вдруг, ослепительно вспыхнув, овеществился, превратившись в маленькое солнце, опоясанное обручем из красной меди.
Северянин не мог оторвать глаз от огненной сферы, зачарованно следя за тем, как поверхность ее блекнет, инеет, затвердевает, приобретая матовый блеск остывающего металла, хрупкость тоненькой корочки льда, затягивающего озеро. Процесс завершился – огненная сфера затвердела, превратилась в подобие зернистого серебряного шара; затем по поверхности ее разбежались мелкие трещины, и она с оглушительным хлопком лопнула, и малиновый туман затопил весь мир.
Не было ни времени, ни пространства, один бурлящий, кипящий малиновый туман, в котором что-то пучилось, корчилось, мучительно набухало, оформляясь в темное зерно, отдаленно напоминавшее человеческую фигуру.
– Менгер!
Утратив свое тело, утратив голос, Мгал не мог крикнуть, и все же беззвучный зов его, зов любящего и скорбящего сердца, был услышан и помог выращенному малиновым туманом зерну оформиться. Фигура высокого грузного мужчины, закутанного в странные бордовые одеяния, словно проявилась, вынырнула из малинового безвременья. Засеребрились сединой волосы, прорезался тяжелый орлиный нос, выпятилась характерно оттопыренная нижняя губа. Из-под густых бровей глянули чуть прищуренные насмешливые глаза, и Мгал задохнулся от нахлынувших на него воспоминаний. Вот так же смотрел Менгер на задиристого, своевольного и до ужаса любопытного мальчугана на крохотном островке посреди заброшенного в далеких северных чащобах Гнилого озера. Как давно это было… Как много успел передать ему мудрый учитель, и как много осталось недосказанного и недоспрошенного…
Но… Менгер ли это? Тот Менгер был стариком, а этому до старости еще далеко. Тот смотрел спокойно и мудро, будто была у него в запасе вечность и он наперед знал, что сбудется все по его слову. Тот Менгер был не просто умен, он был добр и снисходителен. Этот же глядел на Мгала строго и выжидательно, требуя отчета о совершенном. Время обучения и наставлений кончилось, пришло время дел, и он был вправе спросить со своего ученика за науку и вразумление. Плату, которой должно было стать выполнение завещанного им дела.
– Я отыскал святилище Амайгерассы и нашел кристалл Калиместиара, – беззвучно прошептал-выдохнул Мгал, но выражение лица Менгера не изменилось.
– Ты недоволен? Но я не знаю, что нужно делать с кристаллом. Ты не сказал мне, а сам я не могу решить, принесут ли знания древних пользу нашему миру. Вот видишь, даже Хранители Горы сомневаются… Менгер, ты мой учитель, ты мой второй отец и должен дать мне совет! Почему же ты молчишь? Или ты считаешь, что все уже сказано? Если бы ты думал, что кристаллы надо предоставить их собственной судьбе, то не стал бы о них рассказывать… Значит, несмотря ни на что, моя дорога – это дорога к сокровищнице Маронды?..
Скорее всего Мгалу почудилось, что, прежде чем исчезнуть, Менгер ободряюще улыбнулся ему. Обдумать это северянин не успел, потому что пришедшие на смену малиновому туману синие сумерки неожиданно взорвались шумом и суетой исфатейского базара.
Солнце, как ему и положено, палило вовсю, одуревшие от жары торговцы хрипло и протяжно нахваливали свой товар, полоскались под слабым ветром полосатые тенты, толкались потные, пестро одетые покупатели. Пахло воском, навозом, свежим сеном, смолой и жареным мясом. Мгалу казалось, что он кожей ощущает полуденный зной, полной грудью вдыхает сухой пыльный ветер, пропитанный знакомыми базарными запахами, и все же северянин понимал – присутствие его в Исфатее иллюзорно.
В первый момент он не сообразил, зачем занесла его сюда Пророческая Сфера, но вот вдали мелькнула знакомая чернокожая фигурка, и Мгал едва не вскрикнул от радости – да ведь это Гиль! Потом внимание его привлек высокий светловолосый мужчина с узким лицом, бесцветными бровями и острым подбородком; небрежно облокотившись на повозку, груженную поливной глиняной посудой, он внимательно прислушивался к разговору двух торговцев. На мужчине был халат исфатейца, голову его прикрывала вышитая простеньким узором войлочная шапочка, в каких любят щеголять здешние ремесленники, но даже в этой непривычной одежде Мгал сразу узнал Эмрика.
«Ага! Они в городе и пытаются разузнать, не слыхал да кто из жителей Исфатеи или ее окрестностей обо мне», – с удовлетворением подумал северянин. Он не сомневался, что друзья еще в городе и не теряют надежды свидеться с ним, – Гиль как-никак ученик колдуна, и уж на то, чтобы узнать, жив его друг или нет, знаний, полученных им от Горбии, должно хватить. И все же увидеть их было приятно: одно дело верить и совсем другое – знать.
«Хорошо было бы подать им какой-нибудь знак, что встреча близка», – пронеслось у Мгала в голове, но тут – словно его вспугнула эта мысль – видение исфатейского базара разом пропало. В глаза брызнули золотисто-зеленые лучи, и северянин очутился в маленькой, пышно убранной комнатке, стены которой были увешаны серебряными зеркалами и драпировками из дорогих тканей.
В комнатке находился мастер Донгам – в роскошном медном нагруднике, украшенном изображениями дерущихся глегов, с длинным мечом у пояса – и стройная черноволосая девушка в темно-синих, расшитых серебром широких шароварах, короткой малиновой безрукавке, оставлявшей открытой часть груди и живота. Голову девушки, ее высокую замысловатую прическу и лицо прикрывала спускавшаяся едва не до пояса полупрозрачная накидка, и Мгал не сразу признал в незнакомке младшую дочь Бергола. На тонких запястьях ее поблескивали браслеты, в ушах подрагивали большие серебряные серьги, на грудь опускалось многорядное ожерелье. Девушка была очаровательна, и северянин удивился тому, как он не заметил этого еще во время Городского совета. Конечно, она была несколько иначе одета, да и ему не до того было, и все же…
Донгам говорил что-то со свойственной ему невозмутимостью, но Мгалу не было слышно ни одного звука. Ответы Батигар северянин тоже не слышал, но по тому, как хмурилось ее лицо и все больше и больше темнели синие глаза, ясно было, что разговор ей крайне неприятен. Донгам между тем продолжал настаивать. Густые брови девушки сошлись в прямую линию, глаза сузились, и после очередной фразы мастера она ответила так коротко и решительно, что Мгал, даже не слыша ни звука, готов был поклясться – принцесса сказала «нет!».
Донгам шагнул вперед, намереваясь, по-видимому, положить руку на плечо Батигар, но та увернулась и мгновенно извлекла из-под вороха тканей на столике длинный стилет. «Молодец, девчонка!» – ахнул от восхищения Мгал. Попытался сделать шаг вперед, чтобы помочь храброй девушке, но при первом же его движении видение комнаты и находящихся в ней людей разбилось, пошло волнами, как отражение на воде, в которую бросили камень.
Потом видения начали чередоваться с непостижимой быстротой, так что Мгал порой не мог понять, что открывается его взору: пустыня и уходящий вдаль нескончаемый караван верблюдов; подземная река, несущая утлую лодчонку к гибельному свету в конце тоннеля, где водопад низвергался из пещеры с чудовищной высоты; деревья-великаны на бескрайней песчаной отмели; руины города, которые поднимались прямо из озера; ряды угрюмых воинов в тускло поблескивающих шлемах и панцирях и над ними знамя с изображением петуха; огромная, похожая на базальтовую глыбу голова с костяным наростом, выныривающая из морских волн; разбитый в щепки корабль и разорванные криком рты утопающих; гнилая заводь с торчащими из воды деревьями в несколько обхватов толщиной, увенчанными развесистыми кронами; дорога в дюнах; тропа, едва намеченная на склоне почти отвесной скалы; просека, прорубленная в изумрудно-зеленой стене джунглей, и снова дороги, тропинки, дорожки…
– О, Солнечный Диск, как велик и удивителен мир, – воскликнул Мгал, чувствуя, что картины начинают плыть перед его глазами, накладываться одна на другую, сливаться в какой-то пестрый орнамент. – Довольно! Довольно уже и того, что я видел! – Он закрыл лицо руками, и калейдоскоп цветных, удивительно реальных красочных образов прекратился, уступив место серому сумраку, лишь чуть-чуть подсвеченному неяркими серебристыми сполохами.
Мгал перевел дыхание, пытаясь прогнать сковавшее тело оцепенение. Передернул плечами, покрутил головой, вглядываясь в густой серый сумрак, и почувствовал, что к нему возвращается чувство реальности. Постепенно проступили очертания поддерживаемого семью гнутыми ножками обруча, кресел вокруг него и в самом правом – фигуры уронившего голову на грудь файголита.
– Фалигол! Ты жив, Фалигол? – позвал северянин, с трудом разлепляя запекшиеся губы.
Юноша поднял голову, обвел вокруг себя пустыми огромными глазами, неуверенно улыбнулся:
– Все хорошо, тебя ждет дорога. Помоги мне встать.
С усилием поднявшись, Мгал осторожно извлек печальноглазого юношу из кресла и вынес прочь из Хрустального Чертога Посвященных, который он так и не сумел как следует разглядеть.
6
– Проходи, Хранители Горы ждут тебя. – Сопровождавший Мгала файголит распахнул дверь и пропустил северянина в небольшую комнату, где за прямоугольным столом сидели Ртон, Фалигол и какой-то тощий маленький человечек в темных одеждах.
– Приветствуем тебя, Мгал. – Ртон поднялся со своего места и указал северянину на свободный стул с высокой массивной спинкой. Подождал, когда Мгал усядется, и продолжал: – Собравшись всемером, мы приняли относительно тебя окончательное решение, и остальные Хранители Горы поручили нам довести его до твоего сведения. Саргон – Устроитель торговли, – файголит указал на сухонького человечка с глазами нормальных размеров на очень бледном лице, – расскажет, какое мы хотим дать тебе поручение.
Саргон покивал маленькой птичьей головой:
– Да, да, мы хотим просить тебя об одном одолжении. Быть может, наше поручение причинит тебе некоторые неудобства, но зато поможет встретиться с друзьями и э-хм-м… вступить во владение кристаллом, который они вынесли из святилища Амайгерассы. – Голос Саргона поскрипывал, как несмазанные двери, а сам человечек близоруко щурился и хмурился – то ли у него болели глаза, то ли в ужимках этих проявлялось действие отвара, позволявшего людям видеть в темноте. «А может, он так долго живет в Горе, что и без этого снадобья научился видеть во мраке», – подумал Мгал, так до конца и не сумевший привыкнуть к голубоватому сиянию, повсюду сопровождавшему его в подземном городе.
– Прежде всего мне поручено сообщить тебе, – продолжал Саргон, – что мы одобряем и приветствуем твое намерение отправиться на поиски сокровищницы Маронды. У нас существуют для этого свои причины – мы заинтересованы в том, чтобы кристалл Калиместиара, раз уж он унесен из святилища Амайгерассы, как можно скорее покинул Исфатею. – Человечек вопросительно посмотрел на Ртона, словно спрашивая, не желает ли тот что-нибудь добавить, но Воспитатель людей лишь отрицательно мотнул головой.
– Дело в том, что обитатели Горы уже много лет торгуют с родом Амаргеев на весьма невыгодных условиях, причем алчность Бергола превосходит все мыслимые пределы. Если бы мы могли свободно продавать добываемое нами серебро и изделия из него в Кундалаге или любом другом городе, то имели бы возможность приобрести несравненно больше необходимых нам вещей, изготовленных мастерами Верхнего мира. Я э-хм-м… понятно говорю?
Мгал кивнул.
– Разъезды гвардейцев Бергола не позволяют караванщикам из других городов доставлять свои товары к подножию Гангози. Но это еще не беда – справиться с гвардейцами не так уж сложно. – Саргон запнулся, побарабанил пальцами по столу, на котором стоял кувшин с питьем и четыре серебряных кубка. – Да, мы справились бы с гвардейцами, и мы сообщили об этом Берголу, требуя у него равноценного обмена серебра на нужные нам предметы, но, обуреваемый жадностью, он отверг наши условия. Более того, зная нашу силу, он в свою очередь предупредил нас, что, если мы предпримем попытку торговать с кем бы то ни было, минуя его посредничество, кристалл Калиместиара будет немедленно продан им Белому Братству.
– Как я уже говорил, мы считаем, что если кристалл попадет в руки Белых Братьев, это принесет много горя всему нашему миру, и потому вынуждены были в ущерб себе смириться с условиями Владыки Исфатеи, – вставил Фалигол.
– Да, да. Мы вынуждены были смириться с его грабительскими условиями, – подтвердил Саргон. – Но теперь, когда кристалл унесен из святилища, мы можем потребовать у Бергола установления новых цен на серебро.
– Или, если он будет упрямиться, заменить его более покладистым Владыкой, – жестко добавил Ртон.
– Вот почему мы хотим, чтобы ты встретился со своими друзьями и, прихватив кристалл, покинул Исфатею, – снова взял слово Саргон. – Однако тебе, по твоему же признанию, будет довольно трудно отыскать их, и потому мы придумали следующее. Ты отправишься к Берголу и сообщишь ему о том, что обитатели Горы не намерены более позволять себя грабить. Или он втрое увеличит поставки товаров за наше серебро, или мы вынуждены будем налаживать торговлю с другими городами. Кроме того, мы желаем, чтобы нашим именем перестали пугать детей, и впредь намерены жить с исфатейцами в мире и дружбе. Поэтому мы предлагаем Берголу распространить слух о том, что народ файголитов, пришедший с северо-запада, поселился в недрах горы Гангози, истребив предварительно племя э-хм-м… кротолюдов, питавшихся человеческой кровью. Довольно уже мы жили в полной изоляции, ни к чему хорошему это не привело.
– Вопрошатель Сферы, вероятно, говорил тебе, что как это ни горько, но недалек тот день, когда мы должны будем покинуть недра Горы, и готовиться к этому надобно уже сейчас. – Ртон вперил в Мгала неподвижный взгляд своих огромных глаз. – Кроме того, мир меняется, время обособленных родов, кланов и братств уходит. Люди разных городов, племен и народов начинают осознавать себя как некую единую общность. Если мы хотим выжить, то должны отказаться от своего замкнутого образа жизни и выйти в Верхний мир.
– Время родов и кланов проходит? – Мгал удивленно поднял левую бровь. – Но Белое Братство и Черный Магистрат, как я слышал, именно сейчас набирают силу.
– Увы, это правда, хотя противоречит нашему пониманию развития мира. Усиление их могущества настораживает и пугает. И Белые и Черные, как две противоположных крайности, кажутся нам одинаково опасными. Как тесто, поднимаются они на дрожжах старых ошибок, как мерзкий гнилостный гриб – набухают и разрастаются на старом гнойбище. И те и другие уверяют, что цель их – объединить человечество, сделать его богатым и счастливым, но идут они к этой цели по трупам и искалеченным жизням… – Голос Фалигола дрогнул, и он умолк.
– Время родов, кланов и братств проходит! – упрямо повторил Ртон. – Черный Магистрат и Белое Братство не показатели – это уродство, болезнь на теле нашего мира, и мы либо сумеем излечиться от нее, либо она сожрет нас и сведет в могилу. Потому-то мы предпочитаем, чтобы кристаллом Калиместиара владел ты, а не они. Тем более раз Фалигол уверяет, что твои руки – самое надежное место для сбережения ключа от сокровищницы Маронды.
– Вот как? – Мгал покосился на печальноглазого юношу. – А как насчет остальных шести кристаллов?
– Они пока недоступны ни Белым, ни Черным. Об этом, так же как и о том, что седьмой кристалл будет вполне сохранен в твоих руках, поведала мне Сфера, – пояснил Фалигол.
– Все это прекрасно, но не пора ли нам вернуться к делам насущным? – негромко проскрипел Саргон.
– Продолжай, мы действительно несколько отвлеклись.
– Итак, ты передашь наши условия Берголу. Скорее всего он прислушается к твоим словам, и ты, как посланник великого народа, истребившего кротолюдов и протягивающего руку дружбы исфатейцам, будешь щедро награжден и отпущен с миром. Не исключено, правда, что самоуверенность и алчность возьмут верх и, чтобы показать нам, что он плюет на все наши требования и угрозы, Владыка Исфатеи прикажет публично казнить тебя…
– Погоди-ка, погоди! – Мгал приподнялся со стула. – Что-то мне это не очень по душе…
– Ты сначала дослушай. Во-первых, Бергол – правитель умный, и разве что помрачение рассудка заставит его рубить кормящее весь город дерево. Во-вторых, весть о твоем появлении мгновенно облетит Исфатею, и друзья твои будут знать, где тебя разыскивать. И в-третьих, э-хм-м… даже если тебя приговорят к казни, привести приговор в исполнение не удастся. Об этом позаботимся мы, и цель наша – не только сберечь твою жизнь, но и дать Берголу урок, продемонстрировать ему и его советникам нашу силу.
– Ведьмин чих! Звучит не больно-то заманчиво, но если только на этом условии вы отпустите меня из Горы… – начал северянин.
– Только на этом. Мы обдумали разные варианты и пришли к выводу, что этот будет самым выигрышным и для нас, и для тебя. Да и Сфера дала наилучшие предсказания. Ну а теперь поговорим о деталях… – как о чем-то решенном сказал Ртон, и Мгал понял, что, прежде чем он навсегда распростится с обитателями Горы, Берголом и его гвардейцами, ему еще предстоит пережить немало неприятных минут.
Глава пятая
Пленник Бергола
1
Хранители Горы позаботились о том, чтобы на Мгала обращали внимание: на плечи его, поверх ярко-алой безрукавки, был наброшен богато расшитый золотом бордовый плащ с угольно-черным подбоем, мускулистые руки украшали массивные браслеты, у широкого, декорированного серебряными бляхами пояса висел короткий меч, а восседал северянин на породистом, ослепительно белом коне. Несмотря на зной, Мгал не снимал драгоценного плаща, и ни один встречный не остался равнодушным при виде столь великолепного всадника. Восхищенными взглядами и завистливым шепотом провожали его не только женщины и дети – даже мужчины и старики не могли удержаться, чтобы не посмотреть ему вслед. Скромно одетый спутник северянина, с болезненно-бледным, невыразительным лицом, трусивший в полутора десятках шагов позади него на пегом тонге, разумеется, не привлекал ничьего внимания, однако Мгал постоянно чувствовал на себе его взгляд. Взгляд стерегущий, цепкий, оценивающий каждое его движение.
За сутки, проведенные в одном из сумрачных ущелий Гангози, до того как глаза вновь привыкли к дневному свету, Мгал всего несколько раз слышал голос своего спутника и успел от всей души невзлюбить его обладателя. Особого недружелюбия или недоверия к своей персоне северянин не замечал, было тут нечто иное, более страшное, чем открытая вражда, – слепая готовность выполнить полученный приказ: грудью своей защитить от любой опасности или убить при малейшем подозрении. Убить без злобы, без ненависти – холодно и деловито. Северянин гнал от себя подобные мысли, прекрасно понимая, что человек этот послан с ним, прежде всего, ради его же безопасности, и все же его упорный, сверлящий спину взгляд был Мгалу в высшей степени неприятен – мешал радоваться солнечному свету, свежему ветру, восхищенному шепоту крестьян и ремесленников, спешивших в Исфатею по своим делам.
Однако чем ближе подъезжали они к городу, тем сильнее охватывало Мгала радостное возбуждение, а при виде гостеприимно распахнутых северных ворот он не только не смог сдержать улыбки, но и отсалютовал стражникам, уставившимся на него во все глаза и онемевшим от изумления. Еще бы, не прошло и десяти дней, как он выезжал отсюда в цепях, в компании преступников, приговоренных к смертной казни, под охраной отряда гвардейцев, а сейчас возвращался живой, здоровый, свободный, разодетый не хуже самого богатого городского купчины!
Механически ответив на приветствие северянина, стражники словно окаменели, а когда пришли в себя от неслыханного нахальства, перед ними из пыльного зноя возник всадник с болезненно-бледным лицом, сидевший на невзрачном пегом тонге. Он бросил к ногам старшего стражника кожаный мешочек, в котором что-то мелодично звякнуло, и тихо спросил:
– Узнал этого человека?
– О да! Это же тот самый негодяй, что проник в родовое святилище Амаргеев и был отправлен на съедение кротолюдам!
– Пошли кого-нибудь во дворец, пусть сообщит, что преступник, выбравшийся из недр Гангози, вернулся в Исфатею.
Стражник подхватил мешочек, ощупал его и, радостно осклабившись, кивнул. Белолицый тронул бока тонга сапогами и скрылся в глубине улицы. Вскоре он нагнал северянина, который, помятуя наказы Саргона, направлялся к исфатейскому базару.
Здесь, как всегда, было шумно и многолюдно, и если раньше в душе Мгала теплилась надежда, что счастливый случай сведет его тут с Гилем и Эмриком, то, глядя на продающие, покупающие, отчаянно торгующиеся толпы людей, он вынужден был признать, что ожиданиям его сбыться не суждено. Северянин проехал по ювелирному ряду, где было несколько менее людно, чем в других местах, приценился к двум-трем безделушкам и, убедившись в том, что его заметили и узнали, направил коня к одной из фруктовых лавок. Кинул пожилой усатой женщине мелкую монетку, выбрал три больших персика и с аппетитом вонзил зубы в сочную мякоть, краем глаза наблюдая за тем, как вокруг, перешептываясь и указывая на него пальцами, стал собираться жадный до всяких новостей базарный люд.
– Эй, друг, ты никак из Гангози выбрался? – окликнул его пестро одетый бородач, державший на плече высокую клетку с крикливой птицей.
– Выбрался, как видишь, – ответил Мгал. Швырнул косточку в пробегавшую мимо собаку и принялся за второй персик. И тут же поощренные его ответом люди засыпали северянина вопросами:
– Ну как там в горе-то? Перебил кротолюдов? Где остальные? Зачем ты вернулся, или указа не знаешь? Что вырядился, как петух, гляди, проведает о твоем возвращении Бергол!
– К нему-то во дворец я и направляюсь, – сообщил Мгал и, видя, как выкатываются от изумления глаза, вытягиваются лица и раскрываются рты, готовые обрушить на него новую лавину вопросов, похлопал коня по шее, направляя его в одну из боковых улочек. Теперь он мог быть уверен, что, попав на базар, друзья наверняка узнают о его появлении в Исфатее.
Весть о его возвращении разнеслась по городу быстрее, чем он мог ожидать. Когда Мгал добрался до Центра города, застроенного каменными двухэтажными домами, порталы и башенки которых были украшены голубой мозаикой, а из-за окружавших их высоких заборов неудержимо выплескивалась буйная зелень фруктовых садов, за ним следовала не только стайка горластых мальчишек, но и небольшой отряд верховых гвардейцев, посланных, по-видимому, Берголом, чтобы силой доставить нежданного гостя во дворец, в случае если тому вдруг вздумается изменить свой маршрут. За их спинами северянин не мог различить человека с болезненно-бледным лицом, ехавшего на неказистом пегом тонге, но он не сомневался, что тот находится где-то поблизости и не спускает с него своего цепкого взгляда.
Мимо выложенных плитами арыков, мимо журчащих питьевых фонтанчиков, узорных решеток, каменных и глиняных оград, мимо стройных, тянущихся к выцветшему безоблачному небу храмов Дарителя Жизни, купола которых ласкали глаз переливами сине-зеленой керамической отделки, двигался Мгал ко дворцу Бергола, и чем ближе подъезжал, тем отчетливее чувствовал, как сжимается вокруг него кольцо из высланных Владыкой Исфатеи воинов и соглядатаев. Сейчас, даже если бы он захотел, отступать было поздно, и миг встречи с Берголом, которого едва ли могли порадовать условия Хранителей Горы, все приближался и приближался. Неотвратимость предстоящей встречи и воспоминания о грязной, вонючей камере, кандалах и скудости заплесневелых лепешек заставили Мгала поежиться при виде покрытого каменной резьбой здания с узкими оконцами-бойницами – дворца и тюрьмы Владыки Исфатеи. Однако делать было нечего, северянин сплюнул в пыль косточку от последнего персика и, спешившись, повел коня к дворцовой коновязи.
Словно от заразного, шарахнулись от него стражники, бесшумно отворились высокие, глубоко утопленные в толстую стену двери, и выступивший навстречу Мгалу из полумрака просторной залы горбатый человечек сказал не терпящим пререканий голосом:
– Следуй за мной, Владыка Исфатеи желает видеть тебя немедленно.
