Игорь Мороз
Дорога дорог
5
– Унгир Эрзам, вас хочет видеть Кодр, – доложил слуга и, дождавшись, когда хозяин, наблюдавший за плавающими в бассейне рыбами, сделал разрешающий жест, скрылся за колоннадой, окружавшей внутренний дворик.
Снаружи дом Эрзама мало чем отличался от домов других богатых купцов, но внутри являл собой полную их противоположность. Обычно дома унгиров служили им, кроме жилья, еще и складами, караван-сараями и лавками, однако Эрзам любил комфорт, и покои его походили на дворцовые залы, куда допускались только избранные. Почему скромный базарный писец был отнесен к числу этих счастливцев, слуги Эрзама не знали, но, привыкнув к странностям хозяина, не слишком задавались этим вопросом, исправно докладывая о Кодре, когда бы тот ни появлялся.
– Магистр Эрзам! – Сухонький человечек с невыразительным, словно стершаяся монета, лицом приветствовал унгира почтительным поклоном.
– Рад видеть тебя, Кодр. – Хозяин кивнул пришедшему и поманил его к бассейну: – Радужным рыбкам понравилось в моем доме, напрасно говорят, что они могут жить только в дельте Угжи. Смотри, у них скоро будет потомство.
Он указал на пестрых, размером с ладонь рыбок, жадно поглощавших плававшие на поверхности мелкие желтые семена.
– Тебе пришлось немало потрудиться, и все же ты своего добился, – признал Кодр, с уважением глядя в умное, выразительное лицо Эрзама – представителя Гроссмейстера Черного Магистрата в Исфатее и еще в пяти-шести близлежащих городах.
Высокий, широкоплечий, он, несмотря на преклонные годы, был полон сил, и, хотя роскошный халат скрывал его могучие мускулы, Кодр не сомневался, что принявший личину унгира Магистр в случае нужды в состоянии вышибить из седла любого гвардейца Бергола, а в схватке на мечах или боевых топорах уступит разве что телохранителям Владыки Исфатеи. Это он, Эрзам, полтора десятка лет назад совершил во главе Третьего экспедиционного корпуса легендарный переход по южному берегу моря Грез от Либра до Илии, в устье которой и основал город, названный его именем. Это он, спустившись по Илии в Шим, всего за три года подкупом, лестью, угрозами и тайными убийствами сумел сделать своего племянника, тоже аллата – читающего мысли на расстоянии, – Владыкой города. Он же спас Шим, когда в его гавань вошла флотилия дувианских пиратов…
– Да, я умею добиваться своего, но эти рыбки задали мне задачу. Состав воды в дельте Угжи почти не отличается от обычного, и мне пришлось повозиться, чтобы понять, что необходимым условием жизни радужных рыбок являются эти вот водоросли. – Эрзам, продолжая говорить, склонился к краю бассейна и опустил пальцы в воду.
«В этом он весь», – подумал Кодр с легким раздражением. Дипломат, стратег, воин и аллат, Эрзам был человеком безусловно незаурядным, но увлекающимся. Причем увлечения его были порой весьма странными и мешали основному делу. Последние полгода он, например, целиком посвятил разведению этих пестрых рыб, годных лишь для похлебки бедняка. И это в то время, когда вокруг происходило столько событий!
– Рыбки эти – создания и правда удивительные, – вкрадчиво начал Кодр, с трудом дождавшись паузы в рассуждениях Эрзама, – но я решился оторвать тебя от исследований, чтобы сообщить, что принцессы Чаг и Батигар выехали с отрядом гвардейцев из города.
– Они таки отправились на поиски Мгала-похитителя? – Эрзам с явной неохотой оторвал взгляд от радужных рыбок.
– Все происходило так, как мы и предполагали. Они посетили Юма, и тот передал им то, что велели ему посланные нами люди.
– Посланные тобой, – вяло уточнил Эрзам. – Меня интересует Мгал, а не принцессы. Как только мне стало известно о побеге северянина, я соединил свое сознание с аллатами Кундалага и Эостра и передал им сообщение о нем. Они пошлют гонцов в Шим, Чилар, Сагру и Манагар. Полагаю, магистр Сагры и Маги других городов примут необходимые меры и отнимут кристалл у похитителя.
– Это будет не так просто сделать, нам ведь завладеть кристаллом не удалось! – В голосе Кодра послышалась досада – Магистр ловко увел разговор от основной темы.
– Мы понадеялись на Бергола, для которого вернуть кристалл означало спасти собственную жизнь. К сожалению, мозги этого старого мугла так заплыли жиром, что он проспал северянина, а вместе с ним и трон, и собственную голову.
– Ты так уверен в Белых Братьях?
– Я знаю мастера Донгама. Он захочет договориться с файголитами и стать Владыкой Исфатеи. Кроме того, он тоже послал за Мгалом погоню.
Кодр ощутил покалывание под ложечкой. Вот тебе и рыбки! Кажется, Магистр опять сумел узнать куда больше, чем он сам.
– Да, да, он послал за Мгалом Заруга с двумя дюжинами головорезов и еще десяток человек из той тысячи воинов, что пришла из Норгона и старалась незамеченной миновать окрестности Эостра.
– Ты говоришь об этом так спокойно, будто уверен, что им не добраться до кристалла.
– Они и не доберутся. А если даже это произойдет, далеко им не уйти. Один из головорезов Заруга – мой старый знакомый. Он служил под моим началом еще в Шиме и хорошо разбирается в ядах.
Кодр опустил голову, потом снова встрепенулся:
– Ты умеешь видеть скрытое от других, не зря Совет назначил тебя Магистром – Ревнителем тайн. Однако, быть может, и мои усилия не напрасны? Я перехвачу дочерей Бергола в Кундалаге и верну сюда не позднее чем через двадцать дней. Неужели принцессы из рода Амаргеев так уж ни на что не сгодятся?
Эрзам покачал головой и устремил взгляд на радужных рыбок.
– Мы могли бы найти им мужей, преданных Черному Магистрату. Разве плохо иметь Владыкой Исфатеи своего человека? – продолжал развивать свою мысль Кодр.
– И этим человеком хочешь стать ты? Ну что ж, займись этим, хотя, насколько я знаю принцесс, их невозможно приручить. Да и мастер Донгам вряд ли уступит кому-либо престол Бергола.
– Ты мог бы подчинить их своей воле, затемнить их сознание, а убрать Донгама – не трудно.
– С такими, как эти принцессы или Юм, трудно иметь дело, – возразил Магистр. – Затемнив им сознание, я превращу их в совершенно других людей, и они будут потеряны для нас.
– Бессмертный Юм и так сделал все, как ему было велено. Жаль, что ты не позволил допросить старика и разузнать, какой путь выбрал Мгал на самом деле.
– По своей воле он ничего бы не сказал, а портить без пользы человеческий материал нет смысла, нас и так не слишком жалуют за неразборчивость в средствах. Юм может нам еще пригодиться, намерения же Мгала будут меняться в зависимости от обстоятельств, и предсказать их трудно – слишком многие принимают участие в поисках кристалла. – Эрзам опустился на край бассейна и продолжал тихо, словно разговаривал сам с собой: – Я тоже думал поначалу послать погоню за похитителем, но потом решил, что нам незачем дробить силы. Не надо отправлять людей в Кундалаг. Если принцессы прибудут туда, там найдется кому их встретить. Я позабочусь об этом.
Чувствуя, что сейчас-то Магистр и скажет самое главное, и опасаясь пропустить хоть единое слово, Кодр подобрал полы выцветшего плаща, подсел к Эрзаму, и хот, еще больше понизив голос, произнес:
– Сокровищница Маронды далеко, и добраться до Мгала у нас еще будет время. А вот убрать Донгама, свалить вину за его смерть на файголитов, стравить их с Белыми Братьями и подарить бесхозную Исфатею Черному Магистрату можно и нужно в ближайшие дни. – Магистр доверительно коснулся плеча мага: – Мы сделаем это, мы единственные останемся в барыше от сумятицы, которую учинил северянин, потому что умеем до поры до времени держаться в тени. Но для этого нам понадобятся все наши люди и все силы. Боюсь, времени у меня не найдется даже для моих рыбок. Мир меняется, и мы не должны позволять судьбе тащить нас за собой на аркане событий.
«Чтоб тебя!..» – подумал Кодр, искренне восхищаясь Магистром.
Глава вторая
Джунгли
1
Проверив садки, Тофур бросил в корзину трех рыб – каждая около локтя в длину – и взялся за бечеву, привязанную к выступавшему из земли корню берро. По тому, как затянулся узел, он сразу понял, что усач проглотил живца, и зацокал от волнения языком. Хитрая и сильная рыбина трижды портила его снасти; если бы она и сегодня оборвала бечеву или поводок, пришлось бы оставить ее в покое – такой убыточной рыбной ловли он себе позволить не мог.
Юноша, замирая от волнения, потянул бечеву. Сначала она пошла свободно, потом дернулась, движение ее замедлилось, и скуластое загорелое лицо Тофура расплылось в улыбке. На этот раз усач не ушел, попался! Самонадеянный усач – самая большая, самая вкусная и сильная рыба озера – думал, что опять сможет безнаказанно сожрать белобрюхого лягушонка; он не знал, что бечеву эту, сработанную в Исфатее, Тофур прошлой весной выменял у заглянувшего в их деревню купца.
Почувствовав новый рывок, юноша отпустил бечеву и полез на берро. Скинул наземь припрятанный в его кроне обломок косы, насаженный на длинную палку, и спрыгнул сам. Острогу эту Тофур изготовил специально на усача, хотя уверенности в том, что она ему когда-нибудь понадобится, у него до сегодняшнего дня не было. Никому в деревне он не говорил, что собирается поймать усача, даже Дии, хотя она-то уж наверняка не стала бы над ним потешаться – ведь рыбина эта нужна была ему, чтобы сделать свадебный дар ее отцу. Однако, сомневаясь в успехе затеянного дела, он не говорил об этом даже ей, и если бы ему удалось вытащить усача…
Все еще улыбаясь, Тофур проверил заточку лезвия, убедился, что оно крепко держится на рукояти. Он не должен допустить ни одной оплошности – два года назад усач, может быть этот же самый, едва не отхватил старику Пайлу ногу, шрамы на ней видны до сих пор. Положив острогу рядом с собой, юноша снова взялся за бечеву и медленно и плавно потянул.
Он выбрал ее уже локтей на десять, когда слабина кончилась и стал ощутим вес огромной рыбины. Вероятно, она заглотила живца на рассвете и после тщетных попыток избавиться от ограничивающей ее движения бечевы успокоилась и стояла у самого дна. Может быть – Тофур не взялся бы ничего утверждать наверняка, – усач даже не заметил, что попался на крючок. Ход бечевы, снабженной тремя поводками и грузом, лежащим на дне, был достаточно большим.
Испытывая нарастающее сопротивление, Тофур выбрал еще локтей пять-шесть, прежде чем ощутил рывок – усач предупреждал, что игра эта перестает ему нравиться. Юноша накинул петлю на корень берро и в свою очередь дернул бечеву. Из рассказов Пайла он знал, что мелкую добычу усач заглатывает целиком, и если тот уже пытался и не смог освободиться, значит, крюк прочно засел у него в брюхе, а толстая, чуть не с мизинец, бечева выдержала испытание. Если же нет, то сейчас и наступил решающий момент…
Рыбина выдала еще несколько локтей слабины, а потом, как и ожидал Тофур, рванулась с такой силой, что он едва не полетел в воду. Дерево, на корень которого была накинута петля, содрогнулось, и юноша мысленно поблагодарил купца за прочную бечеву. Здесь, без лодки, Тофур вынужден был положиться на прочность бечевы и знание повадок усачей, которое он почерпнул из рассказов Пайла. Когда-то старику, по его словам, случалось вылавливать этих гигантских рыбин, хотя на памяти юноши никому из деревенских сделать это не удавалось. Впрочем, они и вообще-то не часто рыбачили.
Односельчане Тофура, несмотря на близость джунглей и озера, кормились преимущественно тем, что им удавалось вырастить на своих огородах и пашнях. Выкармливали они кое-какую живность в хлевах, били птиц и крупных грызунов на лугах, раскинувшихся севернее деревни, на озеро же, за рыбой, наведывались редко, а в джунгли, до которых было рукой подать, – и вовсе не ходили. Даже старик Пайл – завзятый рыболов и охотник, заменивший Тофуру рано умершую мать и неизвестного отца – не отваживался углубляться в джунгли.
Юноша подождал, пока рыбина дернет раз, другой, третий, с замиранием сердца прислушиваясь к сердитому гудению мокрой бечевы, и, улучив момент, потянул ее на себя. Еще, еще чуть-чуть… Новый рывок усача не застал его врасплох, и он не только не отдал выбранное им, но, изо всех сил упершись ногами в землю и работая руками так, что мускулы взбугрились и закаменели, сумел отвоевать еще несколько локтей. Накинув на корень следующую петлю, он проследил, чтобы первый вытащенный им поводок не запутался, и заметил, что наклон бечевы изменился. Прежде круто сбегавшая в глубину, теперь она уходила в воду более полого – усач начал подниматься со дна. Воодушевленный этим, Тофур снова взялся за резавшую руки бечеву и отыграл еще с полдюжины локтей.
Он тянул и тащил, тащил и тянул, пока сопротивление усача внезапно не прекратилось. Юноша, не удержавшись на ногах, рухнул на землю, но и лежа продолжал быстро выбирать появившуюся слабину. Длилось это недолго, последовавший за мнимой уступкой рыбины рывок подтащил Тофура к самой воде, и он едва успел упереться ногами в спасительный корень. Вытравив локтей пять, он умудрился накинуть на корень очередную петлю, смотал второй поводок и поднялся на ноги. Вытер о короткие кожаные штаны мокрые, дрожавшие от напряжения руки, смахнул застилавший глаза пот.
Глубина озерной ямы была чуть меньше ста локтей, если он соберется с силами, а усач не выкинет какого-нибудь финта, все кончится в течение получаса. Главное, выдержала бечева. Не зря купец говорил, что ее даже глегу не порвать. Правда, насчет глега полной уверенности не было – юноша вспомнил многократно слышанный им в джунглях рев и содрогнулся. Вслушиваясь в этот рев и натыкаясь на следы чудовищных животных, он понимал нежелание земляков подвергать свою жизнь риску, охотясь у подножия плато, на котором стояла деревня, и даже давал себе слово не углубляться в страшные леса больше чем на два-три полета стрелы. Но зеленые дали, открывавшиеся ему с края обрыва, манили его едва ли не сильнее, чем ямочки, появлявшиеся на щеках Дии, когда та улыбалась. Кроме того, джунгли кормили и одевали его и Пайла, и если бы он не поймал в них певуна, то не смог бы выменять у исфатейского купца эту великолепную бечеву. Певуна он ловил для Дии, но девушка испугалась взять страшную на вид перепончатокрылую тварь. Тогда Тофур обиделся, но теперь-то ему ясно, что страх этот наслан был на нее Небесным Отцом неспроста.
Хозяин лавки заглянул в свой хлебный амбар как раз в тот момент, когда юноша тискал его девчонку, и устроил жуткий скандал, а на просьбу отдать дочь замуж за Тофура заявил, что согласится на это, только если тот сумеет показать себя настоящим мужчиной. Юноша не понял, что имел в виду лавочник, и попробовал отшутиться, обещав доказать свое право называться мужчиной самым очевидным способом – наделав тестю кучу внуков и внучек. Услышав это предложение, проклятый лавочник запретил дочери встречаться с «безродным шатуном» и взялся за стоявшие поблизости вилы. Тофур не обиделся. Ко всяким прозвищам он привык, а на Сасфа и вовсе глупо было сердиться – язык у него был без костей, сгоряча и не такое мог ляпнуть. «Посмотрим, что-то он запоет, увидев усача», – думал юноша.
Руки его перестали дрожать, и он вновь взялся за бечеву. Рывок следовал за рывком, бечева впивалась в ладони, и все же после каждого рывка усача ему удавалось подтянуть рыбину чуть ближе к берегу.
Судорожно выбирая слабину, Тофур едва не пропустил момент, когда темная масса, принятая им за тень от дерева, начала двигаться, поверхность озера вздулась и спинной плавник появился над водой. Мигом позже показался и сам усач – гигантский, бурый в ржавых пятнах, сверкающий от скатывавшейся с его боков воды.
Продолжая выбирать бечеву, юноша не мог отвести глаз от поднявшегося из озерных глубин чудища. Пайл не зря говорил, что усач – отважная, хитрая и самодовольная рыба, которая всегда улыбается, – широкая морда его действительно ухмылялась, а в глазах стоял такой гнев и коварство, что в голову видевшему их невольно закрадывалась мысль: кто же кого поймал, кто тут дичь, а кто охотник? Отвага и решительность усача тоже не вызывали сомнений – он пер к берегу, как таран на ворота, неумолимый и сокрушительный.
Тофур замешкался лишь на мгновение, и усач, словно поняв, какое впечатление он должен производить на увидевшего его впервые, воспользовался этим. У самого берега он круто свернул в сторону, ударил серпообразным хвостом и ринулся прочь, используя свободный ход бечевы, чтобы набрать разгон для решающего рывка. Вытравив от неожиданности с десяток локтей, юноша начал придерживать бечеву, потом отработанным приемом, поворачиваясь спиной к воде, перекинул ее на плечо, остановил и принялся медленно выбирать.
Почувствовав внезапно появившуюся слабину, он, усвоив урок, бросил бечеву и схватил острогу. Повернулся, сделал шаг к воде и, подняв руки как можно выше, обрушил острогу на голову усача.
Лезвие ударило в покатый рыбий лоб и скользнуло, не причинив ей ни малейшего вреда. Удар только оглушил, лишил усача стремительности, и поворот вышел у него не столь быстрым и изящным, как в прошлый раз. Тофур вновь взмахнул острогой и, когда рыбина уже уходила из зоны досягаемости, ударил снова, вдогонку, левый бок, чуть выше грудного плавника. Острога выскользнула из его рук, сам он, не устояв на скользком берегу, плюхнулся в темную воду. Ужас перед усачом, которому теперь ничего не стоило расправиться с ним, придал ему сил. Юноша в мгновение ока выбрался на берег и огляделся: гигантской рыбины не было видно, бечева стремительно убегала в воду, а на месте схватки расплывалось бурое облачко крови.
Тофур схватил бечеву. Она обожгла ладони, дернулась раз, другой. Он привычно навалился на нее всем своим весом, и она медленно и неровно, толчками, будто нехотя стала поддаваться.
Когда усач всплыл, острога все еще торчала из его бока. Вода вокруг была красной от крови, и он уже не казался таким огромным. Пять, от силы шесть, локтей – не больше…
2
Уже на подходах к деревне они почувствовали что-то неладное, а войдя в нее, начали тревожно переглядываться. Вид четырех мужчин, тащивших на ремнях гигантскую рыбину, должен был вызвать переполох, поднять на ноги и вернувшихся с полей, и на поля не уходивших, заставить выскочить на улицу всех от мала до велика. Никто, однако, не попался им на глаза, не завопил от изумления и восторга. Мужчины, которых Тофур отыскал на ближних к озеру полях и уговорил помочь перенести усача во двор отца Дии, двигались к дому Сасфа. «Куда же все подевались?» – подумал Тофур.
Размышления Тофура были прерваны появлением Мули – дочери Зейра. Выскочив из-за изгороди, сплетенной из веток и колючего вьюна, она увидела покачивавшегося на ремнях усача, с разбегу остановилась и восторженно заголосила:
– Рыба, рыба, рыба! Тофур поймал большую рыбу!
Хмурое лицо юноши просветлело.
– Вы несете рыбу Сасфу, да? У него собралось много пришлых, все наши там! Я скажу им, что вы несете самую большую рыбу, которая водится в озере! – выпалив это одним духом, Мули, сверкая грязными пятками, умчалась на деревенскую площадь, а несшие усача, ускорив шаги, насколько это было возможно под такой ношей, последовали за ней.
Маленькая площадь была заполнена людьми, которые шумно приветствовали Тофура и его спутников. Они уже вволю накричались и наспорились по случаю появления в деревне трех десятков пришлых, но вызванное таким обилием нежданных гостей любопытство и возбуждение не успело остыть и смениться обычной апатией благодаря выкаченному Сасфом на середину площади бочонку хмельной чимсы.
Почему Сасф расщедрился на угощение односельчан, было Тофуру непонятно, и он предположил, что, возможно, это пришлые решили таким образом отпраздновать свое прибытие. Впрочем, судя по тому, что местные жители, рассевшиеся вперемешку с пришлыми на циновках и ковриках, постланных прямо посреди площади, уже передавали из рук в руки оплетенные соломой глиняные кувшины, было ясно: неожиданно разгоревшийся праздник уже не зависел от щедрости лавочника или гостей.
Недружно, но с энтузиазмом проорав приветствия Тофуру и его спутникам, деревенские и пришлые, оставив на время кувшины и закуски, потянулись к удачливому рыболову и, отогнав ребятишек, успевших, подобно мухам, облепить усача, принялись шумно восхищаться и обсуждать невиданную добычу. Похлопав по чешуйчатому боку рыбины, подергав ее за обвисшие усы, уважительно потрогав похожие на крючья зубы, они бессвязно поведали припозднившимся о появлении в деревне гостей и вернулись к прерванному веселью, позволив наконец Тофуру приблизиться со своим трофеем к дверям лавки, служившей постоялым двором и питейным заведением. На поднявшийся шум из лавки вышел Сасф в сопровождении двух незнакомцев, из-за плеча его выглядывало круглое свежее личико Дии.
Подождав, пока шум немного утихнет, а несшие сача приблизятся, Сасф указал высокому узколицему незнакомцу на Тофура:
– Наш лучший рыбак и охотник. О нем-то я вам и говорил, – и, обращаясь к юноше и его спутникам, воскликнул: – Вот это добыча! Давненько не видали в наших местах такой рыбины!
Глаза лавочника возбужденно блестели, губы лоснились от жира, лицо раскраснелось – отец Дии, в отличие от сопровождавших его незнакомцев, успел, как видно, уже угоститься на славу, и Тофур подумал, что более подходящего случая для вручения свадебного дара ему не представится.
– Не правда ли, поймать такого усача мог лишь настоящий мужчина? – обратился он громким голосом к собравшимся.
– Да! Ты рыбак! Охотник! Мужчина! – закричали деревенские с разных концов площади. Их поддержали пришлые, которые, как следует нагрузившись, тоже были не прочь поорать, благо повод был и правда внушительный.
– Ты слышал, что они говорят? – обратился Тофур к Сасфу. – Они подтверждают, что я настоящий мужчина. Твое условие выполнено, позволь мне преподнести тебе этого усача. Выдай за меня свою дочь!
– Свадьба! Быть свадьбе! Молодец Тофур! Счастья и многих детей Дии! – взорвалась площадь хмельными криками.
Дия заулыбалась, залилась румянцем и спряталась за спину отца. Тофур улыбнулся. При всех своих недостатках, его односельчане были добрыми и славными людьми и умели радоваться за соседа так же, как за самих себя. Порой они посматривали на юношу косо – мыслимое ли дело, вместо того чтобы трудиться в поле или на огороде, целыми днями охотиться и рыбачить? Но – молодец Тофур; какой он ни есть, а свой, родной, пусть будет счастлив и скорее брюхатит Дию, чтоб деревня огласилась криками новых, вечно путающихся под ногами ребятишек!
– Ты мужчина, и я принимаю свадебный дар. Дия будет твоей женой! – торжественно произнес Сасф, придавая соответствующее случаю выражение своему круглому, пышущему здоровьем и довольством лицу. Про себя он подумал, что дурацкая размолвка с Тофуром закончилась к обоюдному удовольствию. Дия не будет больше плакать по ночам, будущий зять показал себя героем, а ему не надо опасаться, что Тофур, замяв под кустом его дочь, сделает ей ребенка и, подобно отцу своему, удерет искать судьбу где-нибудь в чужих краях.
– Неси усача во двор. Дия, позови мать, надо разделать рыбину, пока не протухла.
– Как ты поймал такую громадину, такую страшилину? – спросила Дия, глядя при этом не на усача, а на юношу – счастливыми, широко распахнутыми глазами.
– А вот так! – Тофур крепко обнял ее.
– Это еще что за безобразие! – послышался голос матери Дни, вышедшей из дома с большой плетеной корзиной и двумя ножами в руках. – Ишь шустрый! Лучше иди о свадьбе подумай, жених! Чем народ кормить-потчевать будешь? А ты нож бери, потроши рыбину, успеешь еще со своим удальцом помиловаться!
Расцепившись, новоиспеченные жених и невеста отпрянули в разные стороны, однако Тофур напоследок успел шепнуть Дии:
– Как все утихнет, не спи смотри. Я тебя за хлевом ждать буду.
Отнеся усача за амбар, Тофур заглянул в лавку и скоро из разговоров присутствующих понял, что Заруг и его спутники разыскивают трех ночевавших недавно в их деревне незнакомцев и нуждаются в проводнике. Когда Заруг и Уиф вышли из лавки проследить, как устраиваются на ночлег их подчиненные, будущий тесть сообщил юноше, что если тот согласится быть проводником пришлых, то он, Сасф, обещает приготовить к его возвращению все необходимое для свадьбы. Предложение это пришлось очень не по душе Тофуру, кое-кто из деревенских, сидевших рядом с ним за длинным дощатым столом, тоже возмутился, обвиняя Сасфа в том, что тот посылает будущего зятя на верную смерть. Эти-то хмельные выкрики, из которых Тофур понял, что, вернувшись из джунглей, станет для односельчан настоящим героем, да еще мысль об отсутствии денег на устройство большого свадебного угощения и заставили его дать согласие.
Поэтому, когда Сасф, расписав ужасных насекомых, которыми кишат джунгли, перешел к рассказам о чудовищных птицах, гадах, зверях и глегах, о которых не имел, разумеется, ни малейшего представления, юноша даже не улыбнулся. Ясно было, что говорит все это лавочник не только из любви почесать языком или желания предостеречь пришлых, но и для того, чтобы набить цену его, Тофура, услугам. И это Сасфу таки удалось. Пять круглых, полновесных, блестящих золотых монет – деньги в здешних краях неслыханные – перекочевали из рук Заруга к Сасфу.
– Нет, нет, деньги я должен получить сейчас, иначе он с вами никуда не пойдет, – решительно заявил лавочник своему гостю, когда тот пообещал расплатиться с самим проводником по окончании похода. – Если вам удастся отыскать в джунглях тех, кто вам нужен, то, быть может, у вас пропадет охота платить, а нам бы не хотелось, чтобы с нашим охотником произошло какое-нибудь несчастье. Или чтобы он вернулся к нам без денег. Если же вы не вернетесь, а такое очень даже возможно, мне придется искать для своей дочери нового жениха и некому будет возместить нам ущерб, причиненный потерей этого. – Сасф ласково похлопал Тофура по плечу.
Разговор этот крайне не понравился юноше, а слова Сасфа о том, что в случае его гибели Дии придется искать нового жениха, придали ему решимости, когда дочь лавочника, услышав его свист, вышла к хлеву. Она устала за весь этот шумный, бурный, не похожий на другие день, и, если бы не слова Сасфа, Тофур, тоже изрядно утомившийся, вероятно, оставил бы ее в покое, послушался испуганных увещеваний и отпустил с миром. Но мысль о том, что он может не вернуться из джунглей – тут лавочник был совершенно прав, – сделала его настойчивым.
Ему мешала ее тесная рубашка, руки, которыми она пыталась прикрыть грудь и живот. Почувствовав, что детские игры кончились и сейчас все будет всерьез, Дия по-настоящему испугалась. И Тофура – того, что он намеревался с ней сделать, и того, что сопротивлением своим может разозлить жениха, получившего на нее сегодня в глазах односельчан некоторые права. Откажи она ему – он легко может найти утешение у какой-нибудь ее подруги, они и раньше, встречаясь с ним, глазки строили, а после победы над усачом и подавно мимо не пройдут, и станет она для всей деревни посмешищем, позором отца и матери.
Ласки юноши, быть может несколько грубые после выпитой им чимсы, становились все откровеннее, и цели своей они достигли – страх и стыд были забыты. Девушка, сделавшаяся в его руках мягче воска, начала тихо постанывать, покусывать губы, подбородок и плечи Тофура и наконец, обессилев, что-то жарко зашептала ему в ухо. Он улыбнулся, поднял ее на руки и отнес в хлев. Хрюкающие и блеющие обитатели его были возмущены этим вторжением, но знакомый, хотя и слабый голос Дии успокоил их, и Тофур, уже не опасаясь, что их заметят хозяева дома или пришлые, приступил к обязанностям, выполнение которых он не мог откладывать до официальной церемонии, поскольку не знал, суждено ли ей состояться.
Сначала его смущали жалобы Дии на то, что солома, постеленная для хрюшек, колкая и грязная, что она испачкает рубаху и оцарапается, но, оставшись в чем мать родила, девушка перестала жаловаться и после первого крика боли и неизбежных слез только тихо стонала, позволив будущему мужу делать с собой все, что он пожелает.
