Рахиль Гуревич
Тайный покупатель
Глава третья. Шапка и краги
На следующий день я сидел и смотрел фильм, когда услышал тарахтение, я выглянул в окно. Мотоцикл что надо, «беха». И вилка знакомая до боли. Неужели? Не может быть. Сам… пожаловал. Только у моего начальника такая вилка в прогулочном мотоцикле, нестандартная. А по городу он с клипонами, на другой «бехе». Запел пронзительно домофон. Он вошёл с шлемом в руках, в костюме из кожи, снял мотокраги. Шлем и краги серебристые.
− Вы как инопланетянин, Валерий Яковлевич, − я поздоровался за руку как ни в чём не бывало. Будто ко мне каждый день топ-менеджеры по утрам заглядывают.
− Да, как деревенский лох с собой таскаю. Побаиваюсь в кофре-то оставлять. Взломали, прикинь, недавно, новое пришлось покупать.
− Разве кофр не с кодом?
− Да с кодом. Но против лома, сам знаешь…
− А сигнализация?
− Сработала. А толку? Унесли и след простыл. Нравится новая шапка? – спросил он, ставя шлем на полку, и одновременно снимая ботинки, другие ботинки, новые, на чёрной подошве, не те, на которые я обратил внимание тогда у метро – у тех на ребре была светящаяся полоска.
− Краги годные. – Я принялся судорожно искать тапки. Нашёл свои в сумке для бассейна.
− Не то слово. Краги знатные. На заказ. – Перчатки в тёмной прихожей светились не сильно, представляю, как они будут светиться в темноте.
− Но почему с дырками?
− Так летние. Чтобы руки не потели. Как фокусник я или врачеватель. – Он снова надел перчатки и показал мне пугающий жест всех на свете маньяков всех на свете кинолент. – А тут смотри, Антоний, – он развернул кисти ладонями ко мне. – Тут кожа, натуральная телячья, мягкая и крепкая, с пропиткой, не вытирается, − я подал тапки.
− Перчатки стоят столько, сколько байк?
− Ну прилично. На заказ же. Эксклюзив. – Он оставил в прихожей и перчатки, прошёл на кухню, уставился в окно, любуясь байком.
− Догадываешься, почему я здесь?
− Угу, Валерий Яковлевич, ещё бы.
− Интернетик, значит, почитываешь?
− Вам чаю-кофе?
− Кофейку для рывка. Три часа вёл коня, двести кэмэ как миг. От друга еду, вот решил заглянуть в славный город Мирошев. Скажи Антон: что это за слоган при въезде – «Русь мирошевская»?
− Фигня…
− Не. Ну серьёзно. Что прям: такой древняк тут?
− Как Владимир, но похуже.
− Владимир крут, там горки, убиться легко.
− У нас тоже горки.
− Не заметил.
− Вы ехали из Москвы?
− Ну.
− А горки дальше, за кремль, там ещё ресторан на горке, дальше за переезд вообще серпантин. Вы тапочки перепутали правый-левый.
− Окей. Ноги совсем того, затекли, спина затекла.
Он переобул тапочки.
− У вас символ города − печаль… мужик-Матрёх. Домострой?
− Михайло – жнец. Просто бизнес.
− Так я и говорю – не в ногу со временем. Фемки не возмущаются?
− Фишка такая у города. Народный промысел мирошевский.
− Значит: жнец. − Директ плюхнулся на табурет, вытянул ноги.
− Варенье клубничное?
− С удовольствием, Антоний.
Я стал искать на полках вазочки для варенья, но не нашёл, положил варенье в пластиковую мисочку.
− Михайло появился в конце девятнадцатого, как и загорская матрёшка. Если Звёздочкина знают все, то мастера Михайлова почти никто.
− О! Антоний! – абсолютно искренний возглас. − Экскурсоводом не пробовал?
Понятно. И этот в бан меня отправил. Все вокруг лицемерные твари, случись что, трясутся за себя и свою шкуру.
− Нет… не пробовал. Как вернулся в Мирошев, сразу в наш салон по вашему личному направлению.
Машина сварила кофе, я разлил в чашки девятнадцатого века, подал начальнику, бывшему начальнику, судя по тональности беседы.
− Кузнецов? – топ-менеджер сразу узнал кузнецовский фарфор. − Знаешь…
Не знаю и знать не хочу, хотелось мне сказать, но я молчал. Я только и делаю, что молчу, выскажешься − испортишь настроение, наживёшь врага.
− Знаешь: я бы рекомендовал тебе в экскурсоводы, филологическое образование, приятный вид, стал бы самым лучшим экскурсоводом. Язык знаешь?
− Угу. Но рассказывать лохам одно и то же − не айс.
− В салоне ты тоже одно и то же талдычишь.
− Товар один и тот же, а покупатель разный.
− Ну не знаю, не знаю, Антоний. Тебе видней.
− Это вам видней, вы начальник.
− Ну какой я начальник, − он заглотил кофе. – Уфф обожгло. Кайф.
− Я немного перца подсыпал. Нравится?
− Супер. Ты во всех делах и чтец, и жнец и на дуде игрец. Так о чём я гутарил-то?
Я смотрел внимательно на Валерия Яковлевича и чувствовал: он нервничает, ощущает себя неловко.
− Я такой же наёмный работник, как и ты. На совете директоров делегирован к тебе. Ты взял выходной, и вот я здесь, у тебя дома.
Как же он тянет время, думал я, и не пошлёшь же – в принципе он ничего плохого мне не делал.
− Я двадцать пять дней не брал выходной. Смена другая вышла из отпуска – вот я на выходных.
− Согласен, очень согласен. Но учёт надо было провести. – И он обжёгся вторым глотком. Специально он, что ли?
Откуда он всё знает? Неужели Геник слил? А больше некому. Или новая смена проверила… странно. Впрочем, ничего странного, камеры просмотрели, увидели и доложили. Но летом камеры никто не смотрит. Значит, смотрели, чтобы найти, к чему привязаться…
− Вот и беседуем мы с тобой тет-а-тет, а не под камерами. – (Мысли он читает что ли?) – Дожили, − продолжал главный. − Артистов они нанимают. Целый спектакль.
− Клиентка, уронившая телефон, − актриса сто процентов, а та которая в обмороке − непрофессионал. Геник её сразу раскусил.
− И чё по-серьёзке шлёпнулась?
− Вроде бы да.
− У трудовой инспекции претензии насчёт Евы этой на сносях. Из-за этого тебе придётся уйти, извини.
− Но я не при чём! Она сама хотела работать.
− За кадры в городе отвечаешь ты.
− Но все в отпуске.
− Твоя недоработка, Антоний. Больше нЕ к чему, они к беременной привязались. Она бумагу написала на компанию.
− Она в роддоме. Она ничего не соображает, ей сунули, она написала под диктовку.
− Без сомнения. Но, извини, Антоний, придётся расстаться. – Его лицо не выражало вообще ничего, окаменело.
Именно в тот момент я подумал, что Валерий Яковлевич не то чтобы странный, но подозрительный тип. Начальник. Ездит на байке. Приезжает ко мне на дом. Зачем? Можно уволить, написав сообщение.
− Завтра днём придёт зарплата и расчёт, − он встал, сложил руки, как японцы, поблагодарил наклоном − ещё один актёр.
− Ты прости, брат, что так вышло.
− Я вам не брат. – Я думал сказать или не сказать, что мой брат как раз вот и накропал эту лживую пасквилюшку, вонючий брат, смрадный брат, Иуда, Каин.
− Ну извини, извини, Антоний. Ты мне как брат. Я был железно спокоен, пока ты… Я честно метил тебя себе в замы. Со временем конечно, не сейчас. Ну и рекомендовал кое-кому из руководства. Но такая подстава. Конкуренты хотят нас обезглавить.
Он очень долго переобувался, зашнуровывал ботинки.
− Скажите, Валерий Яковлевич вы… говорили кому-нибудь о том, что хотите помочь моей карьере?
− На совете директоров.
− А ещё кто-нибудь мог это слышать? Извините, что выспрашиваю тайные сведения, но ведь это неспроста. Кто-то копает под меня, не под компанию.
− Подстава, а вот то, что раздули из мухи слона − случайность. Бывают, знаешь ли, Антоний, роковые случайности. Шёл, шёл и − труп.
− Да. Я читал об этом в книжке про голову профессора.
− Очень чёткая линейная теория, не находишь?
− Валерий Яковлевич! Почему бы не превратить слона обратно муху… почему? Я столько сделал в этом салоне, я готов заплатить штраф.
− Его у тебя и так вычтут из зарплаты. – И опять каменное лицо. Странное лицо. Лицо-маска, но не в том роде, что у Староверова. − Выручки подскочили втрое, Антоний, с учётом инфляции. Кое-кому это за десять лет не удаётся, а тебе за год. И это в не самом богатом городишке, Антоний. Мы благодарны тебе. Но увы… − Он явно торопился свалить, не хотел ни секунды больше находиться в моём обществе − черта обеспеченных занятых людей, они милые и воспитанные, пока им это надо. − Но я просто лицо, просто исполнитель. Извини, Антоний, как говорится. Трудовую тебе вышлют курьером. Она у нас. Окей? – Он встал и направился в прихожую, быстро шнуруя ботинки.
− И каким числом вы меня увольняете?
− Ну ты в отпуск ни разу не ходил.
− Не ходил.
− Вот и гуляй, ставка минимальная, ни премий, ни допчасов, зато без штрафов.
− Спасибо…
− Да ну Антоний. За что спасибо. Чувствую себя странно. − Он помедлил, надевая шлем, надел, потом снял и тихо, еле слышно, спросил: − Может, у тебя враги?
− Из покупателей если.
− Случаи случаются разные. Каких только не бывает происшествий. Кто мог тебе отомстить? Кто оплатил? Неужели всё-таки конкуренты?
− Да. Вполне, − не мог же я сказать о брате и об отце, и обо всей этой истории со скрпиторией…
− Я уехал. – Он застегнул шлем. Сейчас солнечные лучи попадали в прихожую и шлем искрился под лучами утреннего солнца, слепил вспышками, умноженными зеркалом, поймавшим солнечный зайчик. Я впервые пожалел, что у нас солнечная сторона и высокий этаж. Был бы низкий, листва бы закрыла свет и гад-начальник не смог бы важничать шапкой и крагами. Я подал мотокраги, на ощупь они были неприятные, замша как мелкая наждачка, но красоты неописуемой.
Он натянул перчатки:
− О!
− Умри всё живое, Валерий Яковлевич! Вы как апостол, с нимбом, светитесь и переливаетесь.
Странно: я тянул время, и он, кажется, тянул.
− И не говори. Сам не нарадуюсь. Люди не поймут, прикинь. Темно, я еду, они из окон прям высовываются на полном ходу, так им интересно. Такой я Баскервиль. – и он опять сделал пугающий жест всех на свете маньяков.
– У вас и на косухе эти буквы, это клуб?
− Да одни понты, а не клуб. Вот у вас здесь в городе отличные клубы.
− Да тут тоже теперь понты, Валерий Яковлевич.
− Двухколёсные не должны увлекаться внешней стороной. Всё-таки байк – философия. Всё, Антоний! Гуляй. Береги себя. А то знаешь: если начали травлю, ещё нападут в тёмной подворотне. Деньги будут приходить, старайся сразу снять, чтобы какие-нибудь приставы не заблокировали.
− Так серьёзно?
− На всякий случай, для подстраховки. Просто по опыту советую. Бережёного, как известно, кто-то бережёт…
Мотоцикл под окнами затарахтел, я не стал подходить к окну. Я был зол и расстроен. Из всего разговора я думал сейчас только о роковой случайности. Неужели это предупреждение? А может быть вызов? Странно, я не мог определить конкретно – весь разговор, поведение этого напыщенного псевдобайкера с нафталиновой кличкой Баскервиль, озадачивало: всё вместе и ничего по отдельности было подозрительным и странным. Вот что!, осенило меня, он на контрастах. Кожа и серебро. Лживое сочувствие моей ситуации и нежелание палец о палец ударить, чтоб, не дай бог, не пойти против совета директоров. Слабый зависимый человек, хоть и топ-город-Контоп…
Глава четвёртая. Предложение
Всю ночь я не спал, пялился в экран, пытаясь уловить смысл самого, как обещало описание, загадочного фильма, смысл ускользал, разгадку я кажется понял с первых кадров, но смотрел, ждал – вдруг я ошибся. На экране мелькали красивые лица и чужая жизнь, жизнь, где люди не считают копейки, а мыслят не то чтобы глобально, о мироздании, но не отвлекаются на быт, не вязнут в нём по уши. У них остаётся время на хорошие покупки, путешествия и гостиницы… впрочем всё это игра, выдумка. Мне же предстояло решить, что делать дальше. Как когда-то давно, в пору ссоры с Староверовым, так и сейчас, меня остро кольнуло, а может и пронзило насквозь одиночество. Я вспомнил опять девчонку, выкупленный мной смартфон лежал на столе. Но как её найти? Понятно, что она здесь в городе, Геник считает, что она из пригорода. Но как найти? Тут загвоздка. Она пешка. Она как Алиса, перелетающая через поля-клетки. Она плохо справилась со своей ролью, она непрофессионал, но раз она по ту сторону баррикад, то это бан – подло. С другой стороны бумеранг никто не отменял. Мы квиты. Я тоже подлый с её точки зрения, забанен ли я? Я всё мучился: узнала она меня или нет? Тогда я был почти уверен, что да. Но откуда? Сейчас я не мог сказать определённо: может, голос меня выдал? Да вряд ли, жизнь − не шпионская комедия. Я посмотрел на календарь. У нас в каждой комнате по два настенных календаря – маме дарят их на работе пачками… Посмотрел на календарь, подсчитал сколько осталось до маминого возвращения. О! Ещё очень долго. Это радовало. Но пугало, что завтра надо будет думать: чем заняться и придётся тратить и тратить, а не зарабатывать.
Ничего не надумав, так и не узнав, кто убийца, я заснул под фильм. Утром выехал продышаться − скейт никто не отменял, он – моя палочка-выручалочка, главное – заставить себя выйти, а не сидеть сиднем как Илья Муромец, тем более Ильин день. Всё-таки Илья-пррок ударил по мне из своей колесницы. Погнал в парк развеяться. Мне опять захотелось поговорить с этой странной девчонкой. Когда она лежала на керамограните у нас в салоне, её непокорная чёлка съехала набок. У девчонки большой лоб и детские пухлые губы. Нос тонкий, и глаза маленькие, мышиные… они были закрыты, а потом она пришла в себя − открыла глаза, как у крыски, чёрненькие. Геник обратил внимание на руки. Он всегда у всех смотрит на руки, у женщин ещё на уши – он любит разглядывать драгоценности, его папа был ювелир, а теперь он инвалид по зрению – это мне Геник рассекретил во время посиделки в пятницу. Прошлая пятница. Казалось, это было так давно в другой жизни, а прошло всего четыре дня… сегодня среда.
Я качу обратно из парка, мне хочется выть от одиночества, в парке меня ещё больше накрыло, я не хочу пустоты, я хочу быть среди людей, общаться и чем-нибудь заниматься. Неужели мне отказано даже в этом?
От парка покатил по проспекту тупо прямо; проехать центр города, администрацию, торговый центр, не наш, наш рядом с вокзалом, а этот для туристов, с прилавками сувениров и прочей дребеденью, с едальнями, понятно; здесь по проспекту − и детский центр, фитнес-клуб и множество кафешек, есть и ресторан, даже два. Кафешки больше летние, летом они более заметны − столики на улице. А вот ресторан «Мужики Загоскина» – деревянный дом на горе весь в резных ставнях и флажках-флюгера. Перед домом веранда, а вокруг сад. Ресторан имел глубокую историю, тот первый хозяин, кто построил ресторан, был многомудрый, место выбрал, что надо. Я, съезжая с крутого спуска, очухался, пришёл в себя, вышел из ментального амока, и, оказавшись у подножия центра города, решил от нечего делать подняться к ресторану по крутой мощёной дороге, а дальше по ступеням. Домик ресторана вблизи утопал в деревьях, с соседнего холма он был хорошо виден, но вблизи совсем пропадал… деревья, саженые, наверное, полвека назад, держали овраг, корни их покрывали склон загадочной паутиной. Эдем на минималках. Я знал, что это дорогой ресторан. Веранда. Играла тихая музыка, за столами никого. Мда, атмосфера мира и добра. Ко мне никто не вышел. Я сел на одну из лавок, лавки вокруг круглых деревянных столов – оригинально. Не табуретки, а именно лавки, мне вспомнился корпоратив и челядь.
Интересно подумал я, жить. Впервые я рискнул и съехал с горки, обычно я не рискую и соскакиваю со скейта. Один подлый камень под колесо и всё – заказывай молебен. Я не раз видел, как разбиваются на скейтах на небольших наклонах, разбиваются и на гироскутерах, я не фанат этих машинок. Но раз пошла такая пьянка, так и… Староверов всегда сыплет присказками, врёт, что в бытность его работы вожатым, так болтали пионеры. Но это дело спорное, как кто и когда болтал. Все болтают по-разному.
Зрелый аромат припылённой листвы создавал пьянящее наслаждение – липа что ли у них до сих пор не отцвела, нет горчит, где-то здесь полынь, наверное за рестораном, там на холме пространства-пустыри. Я буквально осел на лавку и стал выжидать, пока выгонят. Настроение было до того по фиг, я не шёл на конфликт, я нарывался. Скатился со смертельного спуска, и осмелел вконец. Я отвлёкся, задумался. А когда очнулся, за соседним столом сидел строгий мужчина, жёстким колючим взглядом буквально буравил меня
− Доброе утро! – улыбнулся я.
− Утро доброе, верно.
− И жаркое, − я обрадовался, что он не посылает меня. В торговом центре, где я работал, из кинотеатра гоняли, если билет не купил и не ждёшь сеанс, и в буфет не идёшь… Отсюда должны были выгнать немедленно.
− И жаркое, − повторил мужчина. Жёсткое, даже жестокое лицо, такие лица у представителей охраны всех мастей, гвардий и прочее. Но это лицо живое, заинтересованное. Такой дисциплинированный человек. Старший по охране.
− Хотел спросить вас об этом приспособлении.
− Да это скейтборд, классика. Спрашивайте.
− Сын просит купить.
− Так купите. Он вполне себе бюджетный.
− Этот недорогой?
− Дорогой. Но есть подешевле. У меня раньше был совсем бюджетный.
− Не опасно?
− Риск – благородное дело.
− Я видел, как ты скатился с горки. Ты смертник. Мда-а, − собеседник явно был озадачен, расстегнул ворот белоснежной идеально отутюженной рубашки. « В химчистку сдаёт» − подумал я. – Нет, я не против, у сына рингборд, развивает координацию − стал уверять, как будто я с ним спорил, видно вопрос в семье назрел, все друзья, небось, на скейтах, а его отпрыск на рингборде.
− Так купите пениборд. Он быстрее и легче.
− Пени… Это что за фрукт?
− Пениборд – это маленький лонгборд. Попробуйте: потрениурется − не понравится − вернётесь к классике.
– Нет. Я совсем не против, но и не за. Сам в детстве на похожем катался. Тогда они у нас только появились. В одном фильме показали… я и стал клянчить у родителей.
Я перестал слушать старческий маразматический бред. Дело в том, что люди живут очень примитивно и болтают в основном о деньгах, ну и разных бытовых вещах, включая воспоминания. Люди от этого тупеют – за время работы в салоне я насмотрелся достаточно скажем так не идиотов, чтобы никого не обижать, но очень просто устроенных людей. Я гордился, если получалось им что-то объяснить. Обычно же люди не обучаемы с какого-то возраста, даже не возраст − образ жизни. Я видел пенсионеров, которые всё схватывали на лету и я наблюдал двадцати пяти-тридцатилетних, которые не могли сами скачать приложения и платили за это – я-то обязан как продавец предложить услуги, но они обязаны отказаться от такого маразма – это же натуральный развод. Но технологии торговли и продвижения рассчитаны как раз на то, чтобы ловить лохов, доверчивых необразованных и агрессивных тварей, убалтывать их, ублажать и разводить на бабосы. Я не то, чтобы не слушаю, но пропускаю мимо ушей рассказы о старом телефоне, о глупом сыне-внуке, о ленивой дочери, о глупой (ом) жене-муже, я киваю, изображаю интерес, но это всё профессиональное, напускное. Увы, люди зачастую настырны и навязчивы, от них надо дистанцироваться. Впрочем, без общения я давно бы загнулся, старые пердуны – это побочка, издержки работы, я люблю общаться с ровесниками, плюс-минус. Мне легко с ними, я им рад, а они рады мне. Самое важное в жизни: радоваться друг другу, болтать после работы в кафешке, болтать о ерунде и вместе с толпой после последнего сеанса выйти на проспект. У ровесников часто мало забот, не успел испортиться характер, они с тобой на одной волне и они не такие злые. В торговом центре кипела жизнь, все − продавцы и бармены, маникюрши и контролёры билетов, парикмахеры и операторы химчистки были знакомы и были мне рады, некоторые помнили меня по школе, что тоже как-то сближало. Учителя приходили консультироваться ко мне по любому поводу, то есть, если проблемы с телефоном, подключением и прочее. Иногда я с ужасом думаю, что пройдёт лет пятнадцать и всё моё окружение, если верить классику, превратится в обычных тупых обывателей, но я знаю цену общению, я ценю его больше всего, я ни разу не пожалел о том, что наотрез отказался от предложения Староверова. Они, сын и отец, подлые люди, хоть и родня. На данный момент из-за нелепости, подставы, я выбит из колеи, но им никогда не удастся меня сломить, я никогда не променяю общение, на сидение весь день за пюпитром, я никогда не разочаруюсь в людях… Тут я стал думать совсем уж нецензурно, так что брезгливо поморщился, как всегда морщусь, если сам слышу брань.
− Вот, вот. И вам не нравится. И мне не понравилось тоже. Мало ли что, раз ролики так подвели.
− Ролики – это совсем другое, это голеностоп, а на скейте – колени, бедро, икры.
− Лыжные, я же говорю, лыжные ролики.
− Да, да я понял, – включился я.
− Последую вашему совету, да ну их, – по всей видимости, человек рассказал мне какую-то долгую личную историю о разногласиях, поделился сомнением, но я, увы, всё прослушал, просто по привычке, потому что решил, что начальник охраны не может быть интересным собеседником. Интересный собеседник – думал я дальше, единственное, о чём я жалел, об его отсутствии. В универе приятное общение, но в мире, в обычном мире обычных людей − скучно. Иногда я выбирался с мамой на концерты и в театры – там люди поприличней, но чаще я ходил с Геником в кино в нашем торговом центре… и реально отдыхал в зале с попкорном в стакане, и мне казалось, что спецэффекты лучше, чем грузак.
− Сразу легче стало на душе. Как думаете, может я плохой отец?
− Ну что вы − отличный родитель. Так сечёте в скейтбордах и прочих ролебордах.
− Вы так правда считаете?
− Да.
− Почему объясните, − он буквально приказал.
Чёрт, думаю, всё прослушал но надо что-то ответить.
− Плохой отец не интересуется жизнью сына (чёрт: а сын ли у него?, кажется он про сына рассказал), не сомневается, тупо и прямолинейно настаивает на своём. Вы же анализируете, мучаетесь. В отношениях главное – не равнодушие, пусть даже и ошибка в вашем случае, на правах старшего подсказать, поспорить, но не равнодушие.
− А мне все говорят, что я тиран.
− Но вы сомневаетесь.
− А тираны – нет?
− Думаю − нет, – я поднял руку, как бы заканчивая разговор. – Это как говорится моё личное мнение.
− Теперь у всех своё отдельно взятое личное мнение. У каждого червя и жука… самомнение.
Напряжный тип, и занудный, надо валить…
− Не буду вас мучить своим занудством.
Как мысли прочитал – я мысленно усмехнулся.
− Знаете молодой человек, вы очень приятный собеседник.
− Есть такое, – улыбнулся я.
− Очень приятный. Но вы ещё и рисковый. Такой спуск. Тут велосипедисты со своих великов соскакивают, ну эти, которые на мелких велосипедах нет, эти извращенцы, знаете у них такие.
− Это вело для трюков. Они едут в городок с виражами и сферой.
− В этот стрип-городок. И сынуля мой там. Страшно?
− Не знаю, я в парке катаюсь, − я поднялся из-за стола, собираясь уйти.
− Я имел в виду – с горки страшно? В ушах свистит?
− Свистит.
− Я бы вас с удовольствием взял на работу, − рассмеялся он.
Ого! А я и правда баловень судьбы. Стоит раз в жизни скатиться с крутой горки, обязательно это увидят и даже пригласят на работу!
Не хватало только охранником тут работать, но вышибалой не возьмут − я не груб и не подкачен.
− Первый день без работы, − рассмеялся я, даже захохотал.
− Вы серьёзно? − собеседник стал сосредоточен и внимателен.
− Абсолютно.
− А где вы работали?
И тут я рассказал ему всё. Сел на лавку, прислонив снова скейт к скамейке. Охранник, в отличие от меня, внимал, слушал. Панорамный вид, открывающейся с веранды − низина, домики дореволюционной постройки, прудик, речка-ручеёк и стена кремля вдали, через проспект – располагал к разговорам, к неторопливой беседе. Я рассказал о вдруг уплывшей из рук аспирантуре, о моей работе в Москве и Мирошеве, и о контрольной закупке. О контрольной закупке мой собеседник не слушал, а буквально проглатывал слова и изредка кивал.
− Я знаю, кто в городе такие вещи организует. Но я не могу с ним разговаривать на эти его рабочие темы. Он редко у нас бывает. – сказал охранник. − Странно другое − что пошло в новости. Может и верно вы говорите − август сиротский месяц в плане новостей, руководители страны в отпуске, дума тоже, но вот это странно.
Охранник посмотрел на часы, дорогие часы!
− Давайте перекусим. Я завтракать вышел, а тут вы со скейтом. Погода-то какая, и не шпарит как в июле. Филипчик! − позвал он властно.
Вышел юркий подвижный то ли мальчик, то ли мужчина, посмотрел, сделал жест типа «не сумлевайтесь».
− Обустрой!
− На столе появились бутерброды, пирожки со смешными извилистыми косичками и что-то вроде десерта, или не знаю как назвать, что-то типа мороженого, но не мороженое, а сверху сливки с ягодкой.
− Кофе-чай? – спросил меня собеседник, я начал сомневаться в том, что это охранник.
− Чай.
− Наш человек. Тоже давление?
− Давление, − поддакнул, не надо никого расстраивать, подыгрывать полезнее для здоровья. Люди не хотят слышать правды, они хотят слышать подтверждение своим предположениям, да уж научили меня на тренингах на свою голову…
− Рановато.
− Три ночи не сплю, − приукрасил я свою ситуацию.
Мороженое или не-знаю-что оказалось необыкновенно вкусным, я с жаром поблагодарил за завтрак.
− Да ну, ерунда.
Как я ошибся: челик-то по ходу не охранник, вроде главный. Вовремя я с горки съехал. Вот и не верь после этого в провидение, в случай. Утро лето, настроение… Скейтборд помог, поговорка «кто рано встаёт тому бог даёт, подтверждена».
− Как тебя зовут? – спросил мой собеседник.
− Антон, − ответил я как обычно, не хочу быть Антонием.
− Ты отличный парень Антон. Вежливый, рисковый. Хочешь – я возьму тебя на работу.
− На какую?
− В ресторан.
− Большое спасибо за завтрак. – Я встал, взял скейт, мне расхотелось дальше общаться, странное приглашение на работу я не собирался принимать.
− Значит не хочешь у ме… у нас работать, − он быстро поправился, это меня как-то смирило, значит мозги варят. Все на свете руководители считают, что люди работают на них, но умные это умело скрывают.
− Нет, что вы, хочу. Просто неудобно, вы из жалости предложили.
− Тогда сядь, если хочешь.
И я сел в третий раз, но первая реакция была улизнуть… ох эта первая реакция, это верная интуитивная реакция. Как я жалею, что вернулся и сел. Собеседник позвал Филипчика и нам принесли мороженое. Это было кстати. Единственное –я ненавижу шоколадное, а принесли именно шоколадное, поэтому я вяло копошился в вазочке…
− Я серьёзно предлагаю, Антоний.
Я вздрогнул:
− Вы меня знаете?
− Да. Знаю, − честно и как-то устало ответил он.
− А зачем весь этот цирк с конями?
− Ну послушай какой цирк, какие кони? Ты сам сюда пришёл.
− Я случайно. Всё время проезжал, всю жизнь проходил мимо, а тут впервые время свободное и красота…
− Послушай, Антоний. Я знаю всю твою историю, − огорошил он.
Я молчал. Я смотрел во все глаза.
− Ну не таращься так. Ты сам пришёл. И я тебе рад. Вот старость своё берёт, маразм крепчает. Проговорился.
Я молчал.
− Ты спросишь, откуда я о тебе знаю, да потому что мой сын учился с тобой в классе. Ха-ха-ха, − он засмеялся широко, если это можно так назвать, раскатисто и сипло – что выдавало в нём курильщика, хотя он при мне и не курил.
Я тоже улыбнулся, у меня отлегло от сердца. Я начал мучительно соображать: у кого отец крутой − обязательно бы в школе знали.
− Вспоминаешь, кто мой сын? И не вспомнишь, не мучайся.
− Просто странно, − сказал я. – В классе все обо всех знают. Вон − даже вы обо мне знаете.
− Ну о тебе не знать. Я о тебе узнал, когда ты в институт поступил. Ты же прошёл на бесплатный факультет.
− Да на бюджет. На вечерний бакалавриат.
− И магистратура дневная?
− Да.
− Не возражаешь − закурю.
− Ну что вы − курите.
− Мороженое что не ешь? − он ударил ложкой по своей пустой вазочке.
− Я ем, спасибо. – Этому типу даже в голову не могло прийти, что я ненавижу шоколадное мороженое, я любил только белый шоколад.
− Хорошо, что ты учтивый. Из интеллигентной семьи, сразу видно, − подмигнул мне собеседник, кажется он проницательнее, он понял, что я не люблю шоколадное.
− Извините, так кто ваш сын?
− Так Савва.
Савва Петровичев! Ну конечно он. В школе я общался с Саввой, но с осторожностью. Савва был завистливый, и завистливый не в быту, а именно к знаниям. Он единственный из пацанов (кроме меня) начинал ходить к Староверову на факультатив по литре, но перестал, переметнулся на олимпиадные задачи по математике. Эти уж олимпиадные задачи. Это всё нереально. В смысле войти в призы на области по математике, но у нас в классе были амбициозные. Вот и Савва дерзал с восьмого по десятый класс. В одиннадцатом уже не дерзал, а стал говорить, что на олимпиадах побеждает тот, кому сливают задания заранее. Понять, что ты далеко не самый лучший, хоть и непосредственность, выше посредственности – это мужество. Я столкнулся с такими вещами в магистратуре. Со мной учились люди способнее меня, смекалистее, люди, разбирающиеся во многих областях филологии и литературы, копавшие глубоко. Зато я лучше всех всегда и везде был по древнерусской. Это не сложно. Текстов сохранилось не много, памятников всего-то восемнадцать, освой латынь, старославянский, и читай себе без перевода, да и любому незнающему язык приблизительно всё ясно.
− Что? Савва разве тебе не говорил о ресторане? Вы же приятели.
Приятелями мы с Саввой не были, впрочем общались последний одиннадцатый год, за одной партой сидели.
− Да.
− Что «да»?
− Савва – нормальный чувак. То есть я хотел сказать…
− Ну так и иди к нам. Савва-то по финансам пошёл, а мне филолог нужен. Столько их сменил.
Я молчал. Зачем ресторану филолог?
− Ты не удивляйся. Надо встретить гостей, поговорить. Рассказать про город. Английский знаешь?
− Да.
− Французский?
− Нет.
− Ээх. Никто не знает французский. Я вот в школе учил, да не помню ничего, не нанимали мне, как сейчас принято, репетиторов.
− То есть я должен быть метрдотелем?
− Ну что ты. Метрдотель у нас навечно. А ты бы попробовал менеджером.
− Менеджером? – изумился я.
− Но ты же на прошлой своей работе был менеджером?
− Ну да.
− Менеджер наша ушла в декрет.
При слове «декрет» я вспомнил Евочку, и как её увозили…
− Ну так что, Антоний… а отчество?
− Павлович.
− Так что, Антоний Павлович? – мне понравилось, что отчество никак не смутило собеседника, я всегда завидовал таким людям, ни отчеств писателей не знают, ни имён, никакой рефлексии по поводу прочитанного или просмотренного, ничто в этом бренном мире не отвлекает их от бизнеса.
− Я согласен, − ответил я. А что я ещё мог ответить? Я остался без работы. Салоны связи я любил, там всё мне было родное, телефоны, аксессуары, всё чисто, даже стерильно, когда плёнки на экран ставишь… Тут – лучший в городе ресторан с традициями и историей. Я прикидывался − конечно же я знал, кто такой менеджер в ресторанном бизнесе, но приблизительно. Это заместитель директора, в принципе не очень сложно в ресторане быть менеджером, да ещё в таком ресторане. Отлично, что не метрдотель. Метрдотель ближе к официантам, это чаевые, я ненавидел чаевые. Чаевые – подтверждение холуйства, иногда в салоне, когда вставал на кассу люди не брали сдачу, я не бежал конечно же за ними, но сразу делал какую-нибудь копеечную покупку – чтобы, если это тайный клиент, предъявить чек и сказать что покупатель просто забыл аксессуар или батарейку. Покупатель… я вспомнил пятничное «дело» , вздрогнул и скривился. В ресторанах нет тайных клиентов в таком количестве, в каком они шастают по супермаркетам и другим лавчонкам. Ресторан – это не для простых смертных, тем более такой ресторан. Наверняка тут «крыша», без сомнения… Не надо будет постоянно думать о тайниках. Как всё-таки сильно вывело из равновесия пятничное происшествие. Я до сих пор был в каком-то крене, и если уж быть честным, собирался тонуть. Не могу сказать что в моей душе, выражаясь высокопарным языком старинных бульварных романов, образовалась пробоина, но я был разбит, это точно. И какая удача, подумал я в десятый за это утро раз, что я зашёл сюда, хотел полюбоваться видом, осмотреться в этом оазисе рядом с главным проспектом… И вот такая случайность. Судьбой назвать происшествие клавиатура не даёт, но всё-таки… что-то есть в том, что в первый же день без работы я нашёл работу. Неизведанную, незнакомую, но всё-таки работу очень приличную. Тем более для нашего города. У меня сразу пронеслись мысли о коллективе, о сотрудниках, поварах, официантах, бухгалтерах. Все – в одном месте. Всё-таки в салоне было не так, там мы все подчинялись большому брату.
