Надежда Храмушина
Клуб грустных и потерянных
– Что тут разлили? – Недоумённо произнёс он. – Или тут было строение какое? Подожди, не наступай на него. – Остановил он меня, когда я шагнула из-за его спины к голой земле.
Трава плотной стеной подступала к пустому месту, чётко показывая границы его. Я вспомнила ещё одно такое место, где тоже не было растительности, и оно было создано очень даже недружественной колдуньей, но здесь я не увидела ничего подозрительного.
– Чего ты боишься? – Пожала я плечами и шагнула на землю. – Такие места тем хороши…
Словно поток холодного воздуха подхватил меня, оборвав на полуслове, и я моментально очутилась во дворе крестьянского дома. Был вечер, справа, в двух шагах от меня были распахнутые ворота в коровник, где я увидела двух пятнистых коров, стоявших возле деревянных ящиков и мирно жующих траву, по двору сновали многочисленные куры, а на верёвках висели рубахи и полотенца. С другой стороны от меня стоял большой бревенчатый дом с высоким крыльцом, по которому быстро спускался мужчина в расстегнутом пиджаке, держащий в руке кепку, и на ходу поправляющий голенище сапога. За ним торопливо шла пожилая женщина в мокром переднике, вытирая руки о полотенце. Женщина говорила мужчине:
– Поторопись, Агафон, в ногах у неё валяйся, только привези её сюда!
– Да понял я, понял, матушка. Как смогу быстро привезу!
– Ну, всё, с богом, ждём вас!
Агафон выскочил через калитку на улицу, я услышала, как тут же зацокали копыта, и раздался скрип колёс телеги. Из избы вышла ещё одна женщина, на лбу у неё поблескивали капли пота, она стянула с головы платок, вытерла им лицо, и села на верхнюю ступень крыльца.
– Маня, иди, приляг ненадолго, – заботливо проговорила первая женщина, – я возле неё побуду. Вторые сутки не спишь.
– Боюсь я, Тина, что и Матрёшка не поможет тут.
– Не говори так! Дай бог, разродится наша Настасья, крепкая ведь баба, первым вон недолго маялась, ты только успела в избу войти, а он уж полез!
Из дома послышались крики, и Маня тут же соскочила, на ходу бросив:
– Пойду, посмотрю, а ты принеси ещё воды, да на печку поставь.
Я скользнула вслед за Маней в избу и там увидела разметавшуюся на постели молодую черноволосую женщину, видимо это и была Настасья. В избе было жарко натоплено, даже окна отпотели. Волосы Настасьи прилипли ко лбу, длинная коса свисала до полу, на щеках горел яркий румянец, а глаза были закрыты. Она стонала. Маня подошла к ней, погладила её по руке и тихо проговорила:
– Настя, не спи, сейчас Матрёшка приедет, Агафона за нею послали, давай, милая, тужься. Знаю, устала, но такое наше бабье дело, с болью детишек рожать, как иначе.
Настасья приоткрыла глаза, пошевелилась, и её всю затрясло. Она зашептала бледными губами:
– Пить.
Маня зачерпнула ковшиком воды из ведра, присела на край кровати рядом с ней и осторожно наклонила ковшик к её растрескавшимся губам. Настя приподняла голову, но тут же закричала и дёрнула рукой. Ковш выпал из рук Мани и она успела его подхватить у самого пола.
– Ну, Настя, давай я тебе ещё одну подушку под голову подложу. – Маня снова наклонила ковш к её губам, поддержала другой рукой её голову, и Настя сделала большой глоток. – Молодец, а теперь вздохни поглубже, и тужься.
Но Настя только застонала, и, пока Маня подкладывала под её спину ещё одну подушку, она перебирала ногами под серой простынкой, и при каждом движении из горла её вырывался крик. В комнату вошла Тина, с полным ведром воды и поставила его на горячую плиту, отодвинув в сторону ещё одно ведро, стоявшее на ней, в котором кипела вода. Она пошла к двери, но по пути склонилась над роженицей и перекрестила её. Маня намочила в холодной воде тряпку, положила её на голову Настасьи и села рядом с ней. Я оглядела избу. В переднем углу, возле икон горела лампадка. На столе стояли миски, разломанный каравай, на лавках лежали смятые полотенца. Половики грудой лежали под лавкой, а на больших сундуках, стоявших возле русской печи, была навалена женская одежда.
За дверью послышались торопливые шаги, и, в открывшуюся дверь просунулась голова Агафона, который быстро сказал:
– Матрёну Ивановну привёз. – Потом он взглянул на Настасью и спросил: – Ты как, Настасьюшка?
– Зови! – Скомандовала Маня, и ответила за Настасью – Всё так же.
Агафон исчез за дверью, и тут же на пороге появилась сгорбленная старуха, в грязном коричневом сарафане, с намотанным по самые глаза платком. Она повернула голову к Агафону и сухо сказала:
– Понял? Да побыстрее натяни, возле дверей, да напротив окон тоже.
Она захлопнула за собой дверь, прошла в комнату и повернулась к Мане.
– Выйди! – Властно приказала она ей, и та, без лишних слов, выскользнула из комнаты.
Матрёна Ивановна, не взглянул на Настасью, прошла до корыта с водой, вымыла там руки, достала из складок сарафана небольшой чёрный мешочек, развязала его, и высыпала его содержимое в ведро с кипящей водой, стоявшее на печке. Резко запахло незнакомыми травами и сосновыми иголками. Матрёна Ивановна протянула руку к пару, который клубился над отваром и певуче заговорила:
На ень един животе младенець
Стражьба изидете таи
Абе варижи всуе довлет
узилище цели протешет
прииди взми!
Размешав воду ковшиком, она подождала немного, потом поставила таз на табуретку рядом с кроватью, и начерпала в него ковшом отвар. Она снова долго водила над ним руками, беззвучно шевеля губами. Настасья следила за ней глазами, и попыталась что-то сказать, но Матрёна Ивановна махнула на неё рукой, велев замолчать. Настасья тяжело задышала. Матрёна Ивановна скинула с неё простынь, резко повернула её на бок, заставив дышать паром, который клубился над тазиком. Настасья, вдохнув пара, закричала в голос, извиваясь и цепляясь руками за рубаху, сбившуюся у неё на животе. Матрёна Ивановна прикрикнула на неё, и, схватив её за шею, ещё ниже склонила голову Настасьи над тазиком. В приоткрывшейся двери показалась испуганная Маня, но Матрёна снова сердито крикнула:
– Закрой!
Настя перестала биться, и только всхлипывала, по её лицу бежал пот, и она хватала ртом горячий пар, судорожно сглатывая, словно пила воду большими глотками. Матрёна Ивановна, одной рукой держала её голову, а другой начала водить по животу Настасьи. Я видела, как по животу начали пробегать судороги, и Настасья захрипела, напрягаясь. Матрёна Ивановна рывком откинула Настасью на спину, опустила свои руки в тазик с отваром, вода в нем моментально позеленела, и покрылась блестящей плёнкой. Матрёна Ивановна отшатнулась от неё, но потом снова склонилась над ней и стала встревожено всматриваться в круги, которые разными цветами распускались на поверхности. Настасья тужилась, порывисто дыша, и я уже видела появившуюся головку ребёнка, как вдруг круги, которые были в тазике, поднялись над ним, окутав и Матрёну Ивановну и Настасью плотной зеленоватой дымкой. Раздался крик младенца. Всё затряслось вокруг меня, полетела посуда с полок, заходил пол ходуном, и раздался хлопок, погрузивший весь дом в темноту, разорвав цветные круги, которые упали вниз грязными брызгами. За дверью послышались торопливые шаги, дверь распахнулась, излив в темноту комнаты светлый широкий луч, и в комнату заскочили Маня и Агафон, за ними Тина. Темнота схлынула, так же внезапно, как и навалилась, и стало опять светло.
– Что, что это? – послышался шёпот Тины.
На кровати, вся в крови, лежала обессиленная Настасья. Рядом с кроватью, на полу, валялась Матрёна Ивановна, вся мокрая, рядом с ней лежал перевёрнутый таз. Настя застонала и подняла голову. Тина раскидала тряпки на постели и повернулась к Матрёне Ивановне:
– Где ребёнок?
Ребёнка не было. Испуганная Настасья, охая, села на кровати, и начала шарить руками, завывая, словно раненый зверь.
– Матрёшка! Где моё дитё? – Взревел Агафон.
Матрёна Ивановна, цепляясь на ножки кровати, привстала и заглянула на кровать.
– Я слышал, как он кричал! – Агафон склонился над Матрёной Ивановной и начал трясти её. – Где? Где моё дитё!
Но, похоже, Матрёна Ивановна тоже не знала, где ребёнок. Она, как и Настасья, хлопала по смятым тряпкам, её руки уже были все в крови, но постель была пуста.
– Кого ты сюда вызвала! – Истошно закричала Тина. – Кто забрал ребёнка? – Она рухнула на пол, закрывая голову руками. – Горе нам! Прокляты, мы прокляты!
Глава 4. Вещая птица филин
– Похоже, у нас колдовское дитя. – Сказала я Сакатову, когда очнулась от своего видения.
– Я так и понял, что ты была далеко отсюда. И откуда дитё появилось?
– Женщина не могла родить, позвали колдунью, ребёнок появился, но дом окутала темнота, и он сразу же был украден. В комнате были только сама роженица и колдунья. Ну и я. Никто ребёнка не видел, только слышали, как он кричит. Даже не знаю, мальчик это был или девочка.
– И где это было?
– Тоже не знаю. Где-то в деревне, быт крестьянский, похоже, дореволюционный. Дом хороший, зажиточный, вот всё, что я увидела. Эта колдунья, Матрёшка, свои колдовские травы заварила, нашептала на них заговор для разрешения от бремени. А дальше всё пошло не по её плану. Вода позеленела, круги разноцветные, как от бензина, пошли. Потом темнота полная, стук, бряк, снова светло. Я видела, что Матрёшка и сама удивилась, что ребёночка нет.
– Значит, она не специально это сотворила?
– Насколько я поняла, нет.
– Так может, и не было никакого ребёнка? Какие-нибудь ложные роды?
– Он кричал. И я видела, как у него головка показалась.
– И как это нам поможет? – Сакатов потёр лоб. – Если только мы здесь ни обнаружили место, где собирают колдовских детей. А что там эта Матрёшка говорила Агафону, чтобы он побыстрее натянул? Уж не сети ли?
– Может, и сети. Опять сети. Только для чего?
– Для чего-то, о чём знала та Матрёшка. И что знает бабушка Марины. Судя по тому, что Матрёшка это сказала перед тем, как свой обряд начать, эти сети, скорее всего, должны были кого-то не допустить до младенца. Она, видимо, хорошо знала, к каким силам обращается. А он натянул сети?
– Я в доме была, не знаю.
– А ты не могла там подольше остаться, и послушать, что Матрёшка скажет обо всём этом?
– Как? Я помимо своего желания там очутилась, и меня никто не спрашивал, когда вытряхнул оттуда.
– Жаль. Но зато у меня сейчас есть предмет разговора, то я, признаюсь, даже не знал, о чём спрашивать. Поговорю с Петей Гавриловым, он европейские аномалии сейчас как раз изучает. Помнишь, как он нам всё хорошо объяснил о карме человека? Здесь, в нашем случае, тоже не исключена какая-либо причинно-следственная связь. Вместе с ним порассуждаем, одна голова хорошо, а две – лучше. Он любит такие заковыристые истории.
– Так что здесь за место такое? – Оглядела я пустой пятачок. – Домик стоял для украденных детишек?
– Может и для них. Только почему-то место это не детишек теперь ловит, а вполне взрослых людей.
– Переквалифицировалось?
– Или всегда такое было, и взрослых к себе тащило, и детишек по случаю.
– Пошли ещё до шеста сходим, что там отмечено, посмотрим.
Возле шеста снова был такой же небольшой пятачок голой земли. Мы с Сакатовым уже смелее ступили на него, он даже попытался разгрести землю небольшой скрученной берестой, которую оторвал от шеста. Но ничего в земле мы не обнаружили, никаких посторонних предметов никто там не закопал, никаких следов никто не оставил, были только наши следы. Сакатов сфотографировал пятачок со всех ракурсов, и тут же отправил своему товарищу. Потом, подумав, переслал фотографии и Анне, нашей знакомой ведунье с Алтая.
– Всё, объявил мозговой штурм. – Довольно проговорил он. – Теперь мы точно докопаемся до истины.
У него пикнул телефон, и он присел на траву, начав переписываться с кем-то, кто уже заинтересовался его фотографиями. Я тоже присела на траву, увидев краем глаза, что к нам через поле спешит Дениска. Судя по его решительным шагам, он нашёл что-то интересное.
– Тётя Оля, филин всегда считался тёмной птицей, – начал он, приземлившись рядом со мной, – и это не в том смысле, что он ночная птица, а в том, что она очень загадочная. Даже, если вспомним нашу родную бабу Ягу, то возле входа в её избушку всегда сидел филин. Филин и в других сказках всегда сидел на границе сказочного леса.
– То есть, для нас родная баба Яга теперь стала таким авторитетом, что мы может без каких-либо доказательств, запросто так брать её похождения и печатать в рубрике «Новости за неделю». – засмеялась я.
– Дениска, я тебя поддерживаю целиком и полностью в том, что филин, действительно является не простой птицей, – Сакатов оторвался от телефона и посмотрел на Дениску, – но сейчас я вам хочу прочитать, что мне Гаврилов ответил. Он мне пишет, что такие вот пустые участки могут быть всего лишь местом для хранения каких-нибудь химических средств для борьбы с вредными насекомыми. Вот так. И я ему верю. Так что, уважаемая Ольга Ивановна, наши с тобой опасения насчёт магического происхождения загадочных пустынных мест потерпели полный крах.
– Но это ведь только одна из версий. – Не согласилась я. – А что Аня написала?
– Она ещё даже не прочитала моё сообщение. Будем ждать. Знаешь, Дениска, у нас в зоопарке, лет так сорок назад, филин научился клетку открывать. Но сам он не улетал, а выпускал своих сокамерников. А тогда ещё видеонаблюдения не было, и долго служащие зоопарка в толк не могли взять, куда исчезают птицы. На территорию ночью никто не попадал, в этом клялся сторож, а утром обязательно какая-нибудь птица исчезала. И что особенно заинтересовало орнитологов, что филин, который в зоопарке жил много лет, всё так и сидел невозмутимо на ветке, а новые птицы, которых к нему подсаживали, те исчезали. И вот однажды, один работник решил остаться ночью караулить клетки. Каково же его было удивление, когда ночью филин подлетел к дверке, долго шебуршился там, потом всем телом навалился на дверь и та распахнулась! Он начал гонять свою соседку по клетке, та вылетела. А он подцепил клювом проволочную дверку и притянул её к притвору, а потом просунул клюв сквозь сетку и уронил щеколду на место.
– А почему он сам не улетел? – удивился Дениска.
– Может, ему там нравилось, кормили вкусно, тепло. – предположила я.
– Так ведь птицам нужна свобода! Им летать надо. – возразил Дениска.
– Он, может, себя считал службой спасения, видел в этом своё предназначение. – сказал Сакатов. – Выпускал товарищей по несчастью, и от этого получал моральное удовлетворение.
– Я прочитал, что размах крыльев филина достигает полтора метра. – Дениска развёл руки. – Ого, немаленький. И лапы на фотографии у них здоровые, хищные, когти, как у медведя.
– Да, филин – хищник. – Кивнул Сакатов. – У него окрас такой, что его сразу в лесу и не заметишь, он со стволами деревьев сливается. Я даже где-то читал, что он хорошо мимикрирует. И ещё, при достаточно немаленьких размерах, он летает плавно и бесшумно. Он обычно селится подальше от людей, и он оседлая птица, не мигрирует. Ему всегда хватает прокорма. Он же питается мелкими грызунами, а их в лесах всегда полно. Он хорошо видит ночью, и способен даже с высоты дерева, разглядеть бегущую зверушку. Может напасть даже на лису, а если очень голоден, то и на косулю. Драться он умеет, и на земле и в воздухе. Поэтому близко к его гнёздам боятся подходить даже волки. Особенно если в гнезде птенцы. Ну, а русский народ филина всегда называл вещей птицей. Поэтому он и в сказках именно таким представлен, помогал бабе Яге, охранял заповедные места.
– Не на пустом же месте все эти сказки сочинили! – Подхватил Дениска. – Наверное, всякие ведуны и колдуны знали о филине, что он вещий, поэтому и привлекали их к себе в помощь.
– Конечно. – согласился Сакатов. – Есть вероятность, что в силу каких-то своих качеств, филин, на самом деле, чувствует разные аномалии. И если говорить об опоне, то, наверняка, у неё есть свои вибрации, которые и чувствует филин, и ему становится неуютно, когда опона проявляется, поэтому он и торопится к её границе.
– Сакатов! Я знаешь, что думаю, а не для филина ли те сети вяжутся? – Мысль меня эта озарила, как только он сказал, что филин может чувствовать опону. – Если предположить, что филин ловит этих сладкоголосых опоновских птичек, срывает её планы, то ей это не нравится!
– Ну, не знаю. – задумался он. – Разве опона не в состоянии каким-нибудь другим способом избавиться от него? Если уж она людей ловит, так что ей стоит избавиться от филина!
– Подожди ты, – я боялась потерять мысль, – а если ей не удаётся заморочить филина, как нас, людей? Он же вещун! Значит, ему удаётся считывать информацию, и обходить ловушки опоны! И не просто обходить, но и между делом вредить ей.
– Да, он же не простая птица! – Дениска даже подскочил с места. – Ну не просто так про него в сказках пишут, он мудрый, я даже прочитал, что мусульмане считают его святой птицей, а какой-то народ вообще считает его богом. Я ведь говорю, надо найти филина, он не просто так возле ворот появляется.
– Ну, найдёшь ты его, – скептически проговорил Сакатов, – а дальше-то что? Он что, тебе расскажет о опоне?
– Тётя Оля сможет понять его!
– Да? – Я вопросительно посмотрела на Дениску. – Я не знала про себя такое!
– Ну не в том смысле, что ты знаешь птичий язык, а в том, что ты просто сможешь понять его. – Пояснил Дениска.
Раздался сигнал машины, и мы повернулись к дороге. Илья нам махал рукой, подзывая к себе.
– Ладно, пошли, – сказал Сакатов, поднимаясь. – Я уже, честно говоря, и проголодался. Домой поехали. На сегодня хватит, а к следующим выходным постараемся больше информации собрать, чтобы не наобум по лесам ходить.
– Давайте завтра снова приедем сюда? – С надеждой спросил Дениска. – Я тоже сегодня вечером постараюсь побольше о филинах узнать.
– Не надо зацикливаться только на филинах, Дениска, – сказал ему Сакатов, – надо первым делом о нашей опоне больше фактов собрать, и научиться избегать её.
– Тогда я возьму с собой Веньку, и мы завтра сами приедем сюда. Он давно уже просит, чтобы я его с собой взял, когда мы будем расследовать какое-нибудь дело. – Сказал упрямо Дениска и пошёл к машине.
– Дениска, ты что, рассказывал ему что-то о наших делах? – Я догнала его. – Мы же тебя предупреждали, чтобы ты ничего никому не говорил!
– Он мой друг, у меня нет от него секретов! И он не болтун.
– Оля, ты не поверишь, какое объяснение нашей опоне дала Аня! – Раздался позади нас голос Сакатова, и я остановилась, чтобы дождаться его.
– Какое?
– Ни за что не догадаешься!
– И?
– Ладно, ладно, не буду мучить тебя. Опона – это своего рода психическое состояние определённого места. – Сакатов вызывающе посмотрел на меня. – Ты что не споришь?
– Так это всё объяснение? Ничем не подкрепленное?
– Как с тобой не интересно дискутировать! – Он вздохнул. – Ну нет в тебе искры, которая высекает из диспута зерно истины!
– Зачем мне с тобой дискутировать! Не хочу я ничего высекать. Тебя и так сейчас разорвёт от того, что сил твоих уже нет сдерживать новости, которые ты узнал. Говори!
– Знаешь, очень часто в старых преданиях и мифах, места, где находятся клады, называют заколдованными. И обычно у таких мест есть хранители. Например, змея медяница, голубая змейка, ящерицы, медведь, филин, а в Европе гномы, в Азии – лисицы. Это я тебе говорю о знакомых персонажах. А сколько разнообразных стражей вообще не поддаются никакому описанию, так как они просто могут быть отмеченные как «неведомые»! Да, и не забывай о чертях, бесах, покойниках, ну и прочей нечисти. Хочу особо подчеркнуть, что у каждого сокровища обязательно есть хозяин, который или сам на страже, или ставит хранителя. Так вот, есть одна странная манера у хранителей или хозяев спрятанных сокровищ. Им обязательно почему-то надо, чтобы след от сокровища или клада не был затерян, а чтобы какой хвостик маячил, какая-нибудь незначительная деталька указывала на наличие таких сокровищ. Спрашивается, зачем? Ну зачем, Оля, тому, кто владеет огромным богатством, нужно, чтобы обязательно какой-нибудь искатель сокровищ отыскал этот хвостик, и потянул его, со всеми вытекающими из этого последствиями? Не понимаю! Вот если у меня был сундук с золотом, и я бы его спрятал в глубокой неприступной пещере, неужели бы я красной краской нарисовал стрелку на стене, и подписал большими буквами: «Клад там!» А эти самые пресловутые хранители именно так и поступают, уверяю тебя! У меня есть единственное объяснение этому. За десятилетия владения сокровищами, а может даже и за столетия, им надоедает чахнуть над златом и драгоценными каменьями. Они уже их на сто раз пересчитали, в руках подержали, не раз рассыпали, и не раз снова пересыпали, поэтому им хочется ими рискнуть. Чтобы, значит, жизнь новыми красками заиграла. И тут надобно заметить, что некоторым везунчикам удается перехитрить хранителей и завладеть кладом. И сие становится сразу известно широкому кругу людей, даже сказки о них сочиняют, разные предания. Все мы с удовольствием в детстве читали о Даниле-мастере, которому Хозяйка медной горы открыла свои богатства. А о тех, у которых не получилось уйти с такого места обогатившимся, кто об этих бедолагах помнит? Таких, Оля, смею тебя заверить, в десятки, или даже в сотни раз больше! Итак, у одних получается обогатиться, у других – нет. Но есть одно, что их объединяет.
– Жажда наживы? – догадалась я.
– Голубушка, этим пороком грешат девяносто девять процентов людского племени! – Помотал головой Сакатов. – Нет, это совсем другое. Они почувствовали притяжение этого места! Они уловили призыв, и рискнули! Да только одним удалось перехитрить сторожей, а другим – нет. Снова спрошу – а почему?
– Сакатов, ответ на поверхности! Одни хитрые и сильные, а другие – нет.
– Значит, ты думаешь, что те, у кого не получилось победить, были сплошь слабосильными глупцами? Или у тех, у которых получилось перехитрить хранителей, коэффициент интеллекта зашкаливал, и мышечная масса их позволяла надеяться на стопроцентную победу? Нет, Оля! Есть ещё кое-что в нас, что помогает провести одного искателя – по тонкому бревну над пропастью, а другого – потопить в луже, где воды по колено воробью.
– Так что это такое, не тяни, мне уже безумно интересно!
– Это – жизнелюбие!
– Ага, то есть, один человек идёт по бревну над пропастью с желанием жить, а другой, встав на бревно, сразу решает, что не стоит ему больше задерживаться на этом свете! Бред полный.
– Нет, не утрируй. Смотри. Вроде, живёт человек, ходит в театр, ему нравятся постановки, есть любимые артисты, или, например, жена у него вкусно готовит, и он с удовольствие ужинает дома, а потом счастливый лежит на диване, переваривает всё это. А внутри у него, при всём видимом его счастье, выжженная пустыня. А другой вроде и живёт бедно, болеет часто, или ещё у него какие оказии случаются, но там, внутри него – цветущий сад. Знаешь Оля, я не могу даже подобрать слова, чтобы объяснить тебе это. Но мне кажется, ты меня понимаешь. Даже поговорка есть такая, что у корабля без цели нет попутного ветра.
– Причём тут психическое состояние и опона? Пока не вижу связи.
– А то, что в определённых местах, и не только там, где закопаны клады, а ещё и в таких, как опона, создаётся определённая атмосфера, которая притягивает определённый тип людей. С определённым складом психических свойств.
– Хочешь сказать, что три человека, которые ехали к вышке, и которые пропали в опоне, были человеконенавистниками?
– Разве я сказал, что они – человеконенавистники? Ты не в слова мои вслушивайся, а в мысль. А пока слушай дальше. Мы все – ходячие трансформаторы вибраций, и у каждого они неповторимы, уникальны, и постоянно находятся в развитии, в ежесекундной трансформации, в изменении. Эти наши ноты души бывают или восходящими, или, к сожалению, нисходящими. Если по-простому сказать – одних людей собаки кусают, а других – нет. Потому что мы, живые существа, на подсознательном уровне всегда считываем вибрации друг у друга, и это неосознанно. Вернее осознанно, но на очень тонком уровне. А теперь, внимание, вибрации считывают не только живые существа, дышащие воздухом или с помощью жабр, вибрации улавливают также и духи, и низшие существа, и, даже растения. Но считывание вибраций – это предтеча событий, которые следуют за этим. Для чего-то ведь природа дала нам такой тонкий инструмент общения помимо зрения и слуха. И если большинство воспринимающих вибрации после этого просто имеют более полное представление о предмете считывания, то есть некие сущности, для которых вибрации служат кирпичиком для моделирования, или, нет, даже строительства, своего пристанища. Это становится средой их обитания, их биотопом. Так вот, опона сама по себе пустая оболочка, созданная на месте сильнейшего всплеска чужеродной нам энергии, но чтобы ей функционировать во времени, ей нужны определенные специфические вибрации. Она реагирует на них, выползает, когда унюхает нужные ей биотоки.
– Мудрёно. – сказала я.
– А куда она девает потом людей, когда заберёт у них эти самые вибрации? – спросил Дениска, который тоже остановился рядом с нами и слушал Сакатова. – Она что, их убивает?
– Я думаю, что люди ей нужны живыми. Она вскрывает их вибрации, как нарыв. – ответил Сакатов. – Она прилепляется к этому человеку, а человек … Ну, наверное, он дальше продолжает существовать, только уже неосознанно. Не знаю, не могу даже себе представить, может, он становится частью опоны.
– Тогда получается, что опона – это какое-то чистилище, где такие люди сидят, как в тюрьме, и ненавидят всё на свете. Так? – спросила я.
– Ты опять про ненависть! – Сакатов поморщился. – А это может быть просто отрешение от всего, без эмоций. А впрочем, я не буду спорить, потому что сам не знаю.
– Вы что там, ночевать собрались? – Спросил Илья, когда мы подошли к машине. – Или хотели дождаться свою опону?
– А как же тогда украденный младенец? – Снова вернулась я к нашему насущному. – Он-то кого ненавидел, и откуда у него на первой секунде жизни образовалась выжженная пустыня внутри?
– А может он был нежданным? – Вопросом на вопрос ответил Сакатов. – И не у него пустыня была, а у его матери? Или она так настрадалась, что допустила негативные мысли? Вариантов много.
– Значит, в опону попадают только негативщики? – спросил Илья. – А почему тогда к вам с Дениской она подбиралась? Кто из вас с негативными мыслями там гулял?
– Я точно ничего плохого не думал. – Тут же ответил Дениска и посмотрел на меня.
– И я тоже! – Пожала я плечами. – Значит, не всё так однозначно.
– Так я же вам только предположения высказал, которые мне Аня сказала! – Сакатов задумался. – Да, наверное, ещё какие тонкости есть. А вообще-то, у всех людей внутри существует вся палитра страданий, до поры до времени находящаяся в латентном состоянии.
– Отсюда делаем вывод, что никто из вас до сих пор не знает, что вам делать дальше, и как помочь потеряшкам. – констатировал Илья.
– Это пока! – С воодушевлением ответил Сакатов, садясь на переднее сиденье рядом с Ильёй. – И я не успокоюсь, пока не докопаюсь до истины.
– Мне даже как-то неприятно уезжать отсюда, ничего мы не нашли, – созналась я, – и даже приблизительного плана у нас нет. Просто винегрет какой-то – бабушка с нитками, филин на столбе, брошенная машина пропавшего человека, кукла с непонятными функциями, ребёнок, забранный непонятно кем, да ещё и вибрации всякие.
Машина, несколько раз фыркнув, вдруг заглохла. Илья красноречиво посмотрел на нас с Дениской через зеркало заднего вида, снова завёл её, и медленно поехал по дороге.
– Оля, гони от себя такие упаднические мысли! – Строго сказал мне Сакатов. – Вот откуда у тебя негатив! Ты не веришь в нас!
– Да, Ольга, загонишь ты нас в ловушку! Даже машина от твоих слов заглохла! – Илья, кивнул на покосившийся деревянный шлагбаум, который перегораживал въезд на лесную дорогу, проходящую по кромке леса, заметил: – Брёвна старые, а гвозди – новые.
– Может руководство кирпичного завода хорошо следит за своим хозяйством. – ответила я.
– Давайте посмотрим, что они там перегородили, пап, останови! – Воскликнул Дениска – Ну пап, ведь именно я тогда обратил внимание на куклу!
– Ты, ты, кто спорит! – Ответил Илья, но не остановился. – Ты у нас молодец. Благодаря твоему неусыпному взору, та кукла перестала охранять деревню!
– Ну, теперь точно мы с Венькой приедем сюда, и сами проверим все подозрительные закоулки. – Обиженно проговорил Дениска. – У меня, может быть, тоже чутьё появилось на магические вещи!
– Направь своё чутьё на учёбу, полезнее будет! – Недовольно проговорил Илья. – И никаких вылазок с твоим Венькой без нас! Понял? И это не просьба.
Сакатов пригласил нас на обед к себе, но у нас у всех были свои дела, поэтому мы разъехались по домам, предвкушая приятный субботний вечер. Но в половине девятого вечера мне позвонил Сакатов и встревоженным голосом сообщил:
– Оля, не хочу тебя расстраивать, но кое-что случилось. – Я не успела даже испугаться, как он сразу продолжил: – Марина на огороде нашла мёртвого филина, лапы у него были замотаны верёвкой. И верёвка очень похожа на ту, которую она своей бабушке переправляет.
– Жалко птицу. Значит, всё-таки наше предположение, что сети служат для поимки непокорного филина, оказалось близко к правде?
– И куча перьев на огороде. – Продолжил он. – Филин сопротивлялся. Похоже, он погиб в то время, когда мы были на карьере, когда опона вылазила. Марина в это время к нам спешила, и её не было в деревне. И когда вернулась домой, не сразу её заметила. Она говорит, что филин очень крупный, просто гигант. И она из леса слышит уханье ещё одного филина. Спрашивает, можно ли мёртвую птицу похоронить, или мы хотим посмотреть на него.
– Да что нам на него смотреть! – Расстроено проговорила я. – А вот то, что она слышит ещё одного филина, это хорошо. Теперь и я думаю, как и Дениска, что неплохо бы было найти этого филина, хоть и не представляю, что нам это даст.
– Оля, наверное, нам надо завтра съездить снова туда, поэтому я Марине пока запретил закапывать птицу, что-то мне подсказывает, что пока она там лежит, другой филин будет рядом. Как ты думаешь?
– Согласна. Только нам придётся с тобой добираться на автобусе, у Ильи завтра какие-то важные планы, он с нами не поедет. А Дениске придётся сказать, а то он обидится, если не возьмём его с собой.
Когда я позвонила Дениске и рассказала о мёртвом филине, мне кажется, что он чуть не заплакал. Он сказал, что точно с нами поедет. На всякий случай я позвонила Илье и предупредила, что мы завтра едем в Осколково. Илья минут пять ругался на меня, потом сказал, что у него из-за нас нет никакой личной жизни, из чего я поняла, что в Осколково он нас отвезёт.
