Надежда Храмушина
Клуб грустных и потерянных
Я повернулась к остальным Оскарам и поняла, что мы проиграли. У Оскаров были в руках палки. Но откуда?! Когда они вышли из воды, в руках у них ничего не было, а вокруг не валялось ни одной палки, только серый песок. Марина, тоже увидев, что нас теперь точно затолкают в воду, резко склонилась, откинула свою палку, загребла полные руки песка и бросила им в Оскаров. Вокруг нас моментально поднялась серая взвесь, залепив нам глаза, нос и рот. Я, не задумываясь, тоже начала бросать песком в Оскаров. Они остановили своё продвижение к нам, а мы, как две мельницы, поднимали в воздух целые тучи песка. Вокруг нас уже не было видно ничего, только серая взвесь. Я так увлеклась, что вздрогнула, когда Марина, на ходу подняв мою палку и сунув её мне в руку, потащила меня дальше по берегу. Но, выбежав из пыльной бури, устроенной нами, мы увидели, что метрах в ста от нас, из озера выходит ещё одна партия Оскаров. Мы не стали дожидаться их трансформации, повернули в лес, и, не сбавляя скорости, что есть духу, побежали вглубь его.
У меня как будто открылось второе дыхание, я бежала, не оборачиваясь, крепко сжимая своё копьё, будто я индеец на охоте. Марина начала отставать, и я тоже немного сбавила скорость. Мы пробежали уже далеко, пока, наконец, я не убедилась, что погони за нами нет. Я свалилась прямо на песок, Марина приземлилась рядом. Ох, и видок у неё был! Словно эфиоп. Я себя не видела, но думаю, что выглядела нисколько не лучше.
Отдышавшись, я написала: «На берег не получится». Марина согласно кивнула. Мы сидели среди синих деревьев, абсолютно не зная, что нам делать дальше, и куда идти. Одно радовало – Оскары, по неизвестной нам причине, в лес за нами не пошли. Марина написала: «К границе». Ну, наверное, это единственное, что мы можем попытаться сделать. По крайней мере, разведаем, где опона кончается, если она где-нибудь вообще кончается.
Мы пошли в том же направлении, по которому бежали от Оскаров. Сделав несколько шагов, лицо Марины вдруг исказилось, и она мне написала: «Здесь бабушка, она зовёт меня», и указала рукой в сторону озера. Я моментально поняла, чем это может закончиться, и потянула её дальше в лес. Марина стала спотыкаться, движения её замедлились, но я её тащила всё дальше и дальше от чёрного озера и от Оскаров с этой чёртовой бабушкой, которые хотели, чтобы мы скрылись в чёрных водах. Странно, но я не чувствовала никакого зова. И ещё я подумала, что когда мы шли к озеру, то Марина не слышала никакого зова от своей бабушки, и только когда стали от него удаляться, тогда она его и услышала. Значит, как я и думала, озеро является сердцем опоны, и тот, кто создал её, находится там.
Слева от меня что-то промелькнуло среди синих стволов, и я остановилась, сделала обратно пару шагов и опять в просвете увидела что-то серое. Марине я показала на это, и мы долго приглядывались к нему, не шевелится ли оно. Но пятно было неподвижно, и мы рискнули приблизиться к нему. Это был микроавтобус, и когда мы это поняли, мы, чуть ли не бегом, припустили к нему.
На микроавтобусе был небольшой налёт пыли, и мы сначала не увидели, что внутри кто-то есть. Я заглянула через открытую боковую дверь и увидела спящего человека на заднем сидении. Он сидел скрючившись, засунув руки в карманы, и еле заметно дышал. Он был жив! Мы с Мариной залезли в машину и сели рядом с ним. Слой пыли, налипший снаружи на стёкла, окрасил всё внутри синим безжизненным светом. Без песка нам было трудно переговариваться, и Марина прошла до водительского места, открыла бардачок и вернулась с блокнотом и карандашом. Потом она вернулась к бардачку и достала из него путевой лист автомобиля, из которого мы узнали, что это та самая машина, которая пропала в мае. Марина написала: « Он спал, когда я села к ним в машину». Я ответила: « Значит, он даже не проснулся, когда попал в опону, а остальные ушли, или их увели». Марина написала: « Надо разбудить, и взять с собой».
Легко было сказать «разбудить», разбудить его у нас не получилось. Мы и трясли его, и хлопали по щекам, но он никак не реагировал, даже не пошевелился. Одно было хорошо, что он живой, и на этом все «хорошо» заканчивались. Я написала: «Найдём границу, вернёмся за ним, потащим». «Если мы уйдём отсюда, нам будет его трудно ещё раз отыскать», ответила Марина. Да, это просто какая-то невообразимая удача, что мы случайно наткнулись на машину в бесконечном лесу, и второй раз на такую удачу можно было не рассчитывать. «Если как-то придумать отметить путь, по которому мы отойдём от него» – написала я. Мы нашли рычаг, который открыл багажник и принялись его исследовать. Там стояли сумки с какими-то приборами, запасное колесо, ящик с инструментами, и два мешка с одеждой. В ящике, среди ненужных нам инструментов, был большой разводной ключ, пол-литровая бутылка с растворителем, и мы с Мариной, радуясь такому улову, всё это забрали себе. Всё-таки железо оно понадёжнее будет, и растворитель, в нашем случае, вещь тоже просто необходимая. Памятуя, что некоторые водители под своим сиденьем держат оружие, я, к нашей великой радости, нашла там охотничий нож в кожаных ножнах. Мы примотали с помощью изоленты, которая тоже нашлась в ящике с инструментами, нож к Марининой палке, и получилось полноценное боевое копьё.
Марина тронула меня за руку, и показала на один из приборов, на котором были лампочки. Она написала: «Что если получится включить? Сигнал». Ни я, ни она, в технике совсем не разбирались, поэтому стали нажимать всё, что нажималось. Что-то мы нажали нужное, так как загорелся индикатор: «Проверка системы». Что нам это дало, не знаю, но мы его оставили включённым. Марина написала: « Даже если никто не услышит, опона забеспокоится. Надеюсь». Так оно, конечно, только как бы это её беспокойство потом нам боком не вышло. По такому же принципу, чтобы вселить в опону ещё большее беспокойство, мы и второй прибор активировали. Он чуть задрожал, помигивая красной лампочкой, под которой были табличка « РВА – 6». Может, он должен был гудеть при работе, или ещё какие звуки издавать, но мы этого не слышали. Зато Марина перестала морщиться и показала мне большой палец, поднятый вверх, и я поняла, что прибор каким-то образом перекрыл зов опоны. Ну что ж, не зря мы его включили.
В одном из ящиков было полно металлических кронштейнов, окрашенных белой краской, и мы с Мариной решили их взять с собой, чтобы обозначить ими свой путь, и чтобы можно было по ним вернуться обратно к машине. Ящик был тяжеленный, нести его придётся вдвоём, но по мере нашего продвижения вперёд он будет пустеть, поэтому временные неудобство можно пережить.
А ещё мы нашли бутылку с минеральной водой, и тут я поняла, что пить мне не хочется. Я показала бутылку Марине, и она тоже отрицательно покачала головой. Внутри меня раздался небольшой сигнал тревоги. Мы столько времени здесь находимся, а ни пить, ни есть, вообще ничего не хотим. А надо, вдруг родилась во мне уверенность в этом. Я написала Марине: «Подозрительно, что мы не хотим пить. Вода – хороший проводник для всяких там вибраций. Это нам может помочь. Пей!» Марина неуверенно взяла бутылку, видимо раздумывая, пить или не пить, но я написала: « У меня интуиция». Мы с ней выпили почти половину бутылки, остальное я засунула в карман, предварительно разорвав его, чтобы бутылка вошла. Воду на умывание решили зря не тратить, мы уже привыкли к своему африканскому виду, и это нас не смущало.
Мы ещё раз попытались разбудить спящего, но, как и следовало ожидать, он не проснулся. Выйдя из машины последней, я захлопнула за собой дверь, и на песок с машины упало пёстрое коричневое перо. Мы с Мариной обе нагнулись к нему, чуть не столкнувшись лбами. Значит, вот кого Герда хотела вынести из опоны! Вернее, его разум, чтобы он мог сообщить о себе людям. Значит, Оскары были рядом с машиной? Тогда почему они сейчас нас не преследовали в лесу? Что-то им здесь не понравилось.
Марина написала: « Может, теперь попробуем прорваться к клубу?» Она кивнула на острую пику с ножом, потом на бутылку с растворителем, показывая, что теперь мы не так беззащитны, как раньше. Да, заманчиво. Но уж больно не хотелось мне снова встречаться с Оскарами. Даже имея теперь гораздо больше оружия против них, это было небольшое преимущество, так как их было в десять раз больше. Шанс пробиться к клубу, даже теперь, у нас был невелик. Но шанс, даже дойдя до границы опоны, выйти из неё, был ещё меньше. Я написала: «Давай», потом дописала: «Если не получится, снова убежим сюда». Она написала: «Как ты думаешь, зачем они хотели нас столкнуть в озеро?» Я задумалась. Получается, что они всех людей, которые попадают в опону, топят в водоеме. Зачем? Зачем заманивать людей в опону, чтобы сразу их скинуть в воду? Не вижу смысла. Я написала: «Не понимаю. Зачем им там под водой нужны люди? Они ведь не могут там выжить». Марина написала: «А это точно вода?» Мне, признаюсь, такая мысль даже не приходила в голову. Я вспомнила ровную чёрную гладь. И правда, почему я решила, что это вода? Только по аналогии с нашими земными озёрами. Но что тогда это может быть? Ответить мне было нечего, и я развела руками, показывая, что ничего не могу сказать. Но эта мысль крепко засела в мою голову.
Мы пошли к озеру, раскладывая по пути кронштейны, так, чтобы найдя один, можно было увидеть и следующий. Белые кронштейны среди серого песка далеко было видать, и мы не боялись, что не сможем найти машину.
Впереди между деревьями показался просвет, и мы остановились, вглядываясь в него. Оскаров видно не было. Но мы не стали рисковать, и пошли параллельно береговой линии, не выходя на берег. И вдруг деревья над нами зашевелились, мы инстинктивно присели, потому что вид шевелящихся синих деревьев был совсем не для слабонервных, а мы с Мариной именно к этой категории сейчас и относились. Я подумала, что знаю причину, почему они забеспокоились, и подняла голову вверх. И не ошиблась. Над нами, почти над самыми макушками деревьев, пролетел Кай. Он нас заметил, так как снова вернулся и ненадолго завис над нами. Не знаю, на что я надеялась, но он не спустился к нам, и через некоторое время деревья снова застыли, и я поняла, что он улетел. Марина написала: «Он сможет нас вынести отсюда?» Да, вопрос хороший. Филин, конечно, птица большая, но поднять человека ему не под силу. Но ведь почему-то он был здесь, и специально пролетел над нами, чтобы мы увидели его. Крохотный росточек надежды зашевелился в моём сердце. Я написала: «Посмотрим». И в это время снова на нас посыпался песок.
Мы пошли дальше, пока не увидели помост над берегом, а за ним козырёк на трёх резных столбах. Почему-то я не испытала от этого радости. Оскаров рядом не было, но мы не спешили выходить на берег. Я написала Марине: « Дождёмся, когда услышим музыку». У меня внутри появилась какая-то неуверенность вследствие того, что я не знала, что мы будем делать рядом с этим козырьком. Ну, предположим, зазвучит музыка, и мы благополучно дойдём до козырька. А дальше-то что? Никого рядом с козырьком нет, и теперь мне уже не казалось, что когда зазвучит музыка, то появятся и люди. Стоять и слушать? Пока нас не скинут в озеро? Марина, видя, что я задумалась, написала: «Что не так?» Я написала: «Всё. Что будем делать, если возле крыльца ничего не произойдёт, а Оскары нас увидят и выйдут?» Она ответила: « А что ты ждёшь?» Да я сама не знаю, что я жду! Чуда.
И в это время зазвучала музыка. Я покачала головой, останавливая Марину, которая сделала шаг к берегу. Не знаю почему, но я написала: «Ждём». Марина удивлённо посмотрела на меня. А я смотрела на козырёк, и видела всё-тот же унылый и неизменный пейзаж. Сев на серый песок, я задумалась. Итак, музыка звучит, но никакого гармониста рядом не появилось, и никогда не появится. Музыка – это эхо. Это подтверждается тем, что звучит одна и та же мелодия, вернее её первые аккорды. На том месте, где к музыке подключаются женские голоса, она затихает. Безусловно только одно, что какая-то связь между инструментом, на котором была сыграна эта мелодия, и эхом в опоне, существует.
Мелодия прекратилась. Я встала и посмотрела на берег. Нет, не козырёк даёт эхо, так как и сам козырёк является эхом, вернее сказать, отпечатком, когда-то существующего на земле клуба. Всё-таки всё сходится на этом чёрном озере. Почему здесь, на месте, где на земле карьер, разлилось это чёрное непонятно что? Субстанция, которая напоминает воду. Чёрная, безрадостная, абсолютно статичная. Ветра здесь нет. Деревья стоят, словно мёртвые, просыпаясь только тогда, когда вблизи них пролетала птица. На нас с Мариной деревья не реагируют. И когда мы пошли от озера, Марина услышала зов, который ей показался зовом бабушки, которая манила её сюда. Люди, в каком бы состоянии они сейчас ни находились, были под этой чёрной поверхностью, поэтому, мы никого не увидели, и даже, как бы неприятно это ни звучало, не осталось нигде их останков. Зато человек, который попал сюда спящим, до сих пор мирно спит. Так – так. И тут внутри меня всплыла картинка, и эта картинка, словно была мне послана откуда-то, как подсказка. Чёрная субстанция – это же энергетическая форма разума, замкнувшегося в себе. И до сих пор живущего своими мрачными воспоминаниями, и пытающегося притянуть к себе таких же, потерянных и унылых. И проверить это можно только одним способом. Но вдруг я ошибаюсь? Второй попытки у меня не будет. Страшно. И почему я решила, что попав туда, я смогу что-то исправить? А не получится ли так, что я переоцениваю свои силы, и этот чёрный разум высосет меня так же, как и всех, кто попал туда до меня.
Марина написала: «Что ты решила?» Я ответила: «Мне надо в озеро». Марина уставилась на меня, как на умалишённую. Потом написала: «А я?». Я написала: «Если Сакатов правильно всё поймёт, то ты должна дождаться другой музыки, которая будет звучать оттуда», и я показала рукой в небо. Она немного помолчала, потом написала: «Давай вместе дождёмся». Я покачала головой и написала: « Пока опона всё контролирует, та музыка не пробьется сюда». «А если у тебя не получится?» – Марина внимательно посмотрела на меня и дописала: «Давай сначала попробуем отсюда выбраться, и если получится, там подумаем, как закрыть её».
Заманчиво. Марина пошатнула мою решительность, и так не самую стойкую. Не хочу в чёрную воду. Не хочу увидеть то, что там обитает. Марина снова написала: « Нам нельзя разделяться, я пойду с тобой». Я покачала головой. И тревога снова вытеснила во мне все остальные чувства. Если Сакатов не сообразит, как можно помочь нам, а у меня не получится отключить опону, то Марину рано или поздно затащат в черную воду, или она сама от безысходности прыгнет туда. Но Сакатов должен был прийти к правильному решению, он уже не раз доказывал, что в состоянии здраво оценивать ситуацию, и готов принять нестандартные решения. И тут я подумала, что есть способ помочь и тому бедолаге, который сидит уже два месяца в машине, и сделать так, чтобы Марина не пошла за мной в воду. «Ты должна идти к машине, и когда услышишь музыку, держаться за парня, чтобы вместе вернуться. Не знаю, как это будет происходить, но это единственный шанс для него» – написала я и протянула ей блокнот. Она прочитала, подумала и согласно кивнула. Ну вот, теперь у меня обратного пути нет. Всё остальное – слабость.
Марина начала писать прямо на песке: « А если», но тут же резко всё стёрла рукой. Мы с ней встали, как-то неловко пожали друг другу руки, она пошла вглубь леса к машине, а я осталась стоять, набираясь смелости выйти на берег. Я отбросила от себя уже не нужное мне теперь копьё, отхлебнула из бутылки воды, бутылку тоже выкинула, достала чистые салфетки, они наконец-то пригодились мне, вытерла с лица пыль и грязь. Подумала, что бы ещё такое сделать, чтобы оттянуть время, но дел больше у меня не было. Я повернулась к лесу, но Марина уже скрылась за синими стволами.
Я вышла на берег. Мой внутренний голос мне опять шепнул, что настроение, с которым я иду, будет только на руку мрачной сущности, в чей разум я собиралась вторгнуться, а этого нельзя допустить. Это здравый совет. Я снова остановилась. И как я должна сменить свой настрой? У меня есть, чем дорожить, у меня есть в жизни настоящее счастье, оно и сейчас ждёт меня там, на земле. У меня потеплело на сердце, и желание вернуться домой стало просто необходимым. И это сработало!
Я гораздо бодрее зашагала вперёд. Когда я дошла до озера, в нём замелькали серые макушки Оскаров, спешившие выпрыгнуть из черноты. Но я не стала дожидаться, когда они выйдут на берег, а сделала решительный шаг в черноту, и тут же меня подхватил душный вихрь и потянул вниз, в равнодушие и беспросветность чёрной бездны.
Глава 8. Возвращение
Это была не вода. Это был чёрный густой мрак, вязкий и непроницаемый, и на расстоянии вытянутой руки я уже не видела своих пальцев. Меня медленно тянуло вниз, и я не сопротивлялась. Я должна почувствовать дно под ногами, и только после этого можно оттолкнуться и начинать подниматься вверх. Я нащупала в кармане зажигалку и вытащила её. Уши заложило, а запах был настолько отвратительный, что я не удержалась и сплюнула. Сразу прилетела расплата за это – меня тряхнуло так, что мне показалось, что голова у меня оторвётся. Я сказал вслух: «Извините». И я услышала свой голос! Это было так непривычно, после стольких часов абсолютного молчания, что я ещё раз повторила своё извинение.
Как и следовало ожидать, никто меня за это не кинулся благодарить. Зато вокруг меня стали мелькать тени. Они, то подплывали с разных сторон ко мне и замирали на какое-то время рядом, то просто проплывали мимо меня. Я не могла понять, что это – Оскары, или ещё какие существа. Ну как же странно устроен человек! То я крайне не хотела видеть этих Оскаров, молясь, чтобы они не показались на берегу, а вот теперь единственное, чего я хотела, чтобы это были именно они.
Раздался тяжёлый вздох. «Началось!» – промелькнуло у меня в голове. Я спросила вслух:
– Ты кто?
Снова вздох и мощный голос сказал:
– Это ты.
Я тут же поправила его:
– Нет. Я знаю себя, ты – не я. Скажи мне своё имя.
– Не помню.
В это время длинная тень подплыла ко мне и моё падение вниз прекратилось. Тень похожа на силуэт Оскара. Она застыла на месте. Пора знакомиться. Я инстинктивно протянула руку вперёд, но фигура отплыла от меня настолько, чтобы я не дотронулась до неё и сказала:
– Я звала тебя.
Ага, значит женщина! Хоть что-то. Я хоть и чувствовала от неё опасность, но и интерес ко мне тоже. Это меня немного приободрило, и я сказала:
– Я хочу, чтобы ты обрела покой.
– Здесь покой.
Да, здесь покой, но я не это имела в виду, и поспешила исправиться:
– Тебе плохо. Здесь мрачно. Ты создаёшь монстров, не надо этого.
– Везде мрачно. Здесь спокойно. Здесь только мы.
– Не надо тебе звать сюда людей, это не их мир. – сказала я.
– Они сами приходят сюда, им здесь хорошо. Ты пришла.
– Почему ты здесь оказалась? Кто ты?
Вздох. Потом ответ:
– Не знаю. Я здесь всегда. Ты тоже будешь со мной всегда.
«Вот этого-то, как раз я и не хочу» – подумала я и вслух сказала:
– Меня ждут на земле, там моя семья, я их люблю, им будет плохо без меня, а мне – без них.
– На земле? Какая она?
В моей голове пронеслись образы моих близких, потом лес, дорога, мой любимый город, Чусовая, с заросшими черёмухой берегами. От моих ведений у меня сжалось сердце.
– Красиво. – Неожиданно отреагировала на мои внутренние мысли моя собеседница.
– Ты это видела? – удивилась я.
– Да. Показывай её мне всегда.
– Я не могу с тобой остаться. – сказала я. – Но я могу помочь тебе вырваться отсюда. И ты всегда будешь смотреть на эту красоту.
– Ты пришла убить меня. Что у тебя в руке?
Ответ огорошил меня, потому что я то же самое думала про неё, и я сказала, как можно миролюбивее:
– Ты должна вспомнить землю, ты была там, там был твой дом. Что ты последнее помнишь?
И уже вполне осознанно я стала вспоминать дорогу на Осколково, улицу с деревенскими домами, посёлок, кирпичный завод, карьер, вагончик, потом лица на старых фотографиях, которые нам показывала тётя Женя.
Чернота вокруг меня задрожала, собралась хлопьями, и мне стало лучше видно хозяйку чёрного озера. Она была похожа на Оскаров, только глазницы её были черны и бездонны. Металлический рот её треснул, издав звук рвущегося металла, и когда она снова заговорила, голос её стал хриплым и тихим:
– Что ты сделала?
Я не ответила, прокручивая в голове снова и снова всё, что помнила об Осколково, и, пролетая мысленно над теми местами, где успела побывать. Она захрипела, и обе руки её замолотили по черноте, поднимая волны хлопьев и песка. Я зажмурила глаза, не переставая представлять образы, которые видела и она.
– Перестань! Ты разрушаешь всё! Мы все погибнем! – Хрипела она.
Я тоже взмахнула руками, как крыльями, и стала подниматься вверх, но снова неведомая сила подхватила меня и потащила вниз. Чёрт бы побрал эту несчастную сущность, которая не хочет ничего менять! То, что теперь предстало перед моими глазами, походило больше на коктейль из чёрных и серых ингредиентов, раскиданных небрежными мазками по всему пространству, которое я видела. Я вспомнила, что она забеспокоилась о зажигалке, которую я держала в руке, и чиркнула ею. Огонёк вспыхнул и задрожал, и я прикрыла его другой рукой, чтобы он не погас. Но он вдруг отразился тысячами бликов на песчинках, плывущих рядом со мной. Фигура хозяйки снова оказалась напротив меня, освещённая со всех сторон песчаными искорками. Из чёрных глаз её вырывалась чёрная дымка, как розлитые в воде чернила. Я смотрела на неё, и понимала, что та скорлупа, в которую она была закована, вот-вот отпадёт от неё. Только вот вопрос, есть ли там что-то внутри?
– Боль. Я вспомнила боль. – После этих слов по телу её прошла судорога.
Руки её снова безвольно опустились, а позади неё заметались десятки теней, сцепляясь между собой, как клубок змей.
– Воронку́ надо дать сена. – Голос её прозвучал так тихо, будто она была далеко–далеко от меня, и я поняла, что это возвращаются к ней воспоминания. – Не толкайся, успеешь, не торопись, ешь, я ещё принесу. – Потом он вскрикнула: – Папка, не продавай его, он хороший! Пожалуйста! – Потом она завсхлипывала: – Я всегда буду помнить тебя! Бедный мой, бедный! Я буду навещать тебя, вот, я для тебя этот сахарок припасла, я буду всегда приносить тебе сахар. Бедный мой! – Она помолчала, потом с тревогой в голосе продолжила: – Почему мама всегда спит? Доктор вылечит её, и мы поедем с ней в город, она обещала мне, что мы сходим в цирк, там на лошадях катаются, клоуны смешат всех, мы будем с ней смеяться, и она больше никогда не будет болеть. – Опять всхлипывание. – Почему она надела мамино платье? Папа, она будет также нас любить, как и мама? Да, я буду её любить, да я буду её звать мамой. Можно я пойду к ребятам? Мы хотели печёнки печь, почему нельзя? Я вымела двор, да, и воду принесла. Мама, ты же обещала! Я не хочу спать в чулане, там темно. – Она вдруг запела:
Люлю, люлю, люленьки,
Бай, да побай,
Люлю в люлю укладу,
спи-дитятко, почивай.
Голос её стал умиротворённым, рука её плавно стала двигаться, она, будто качала ею колыбельку, а другой рукой подпёрла щеку. Голова её качалась в такт песне, и чёрная дымка ещё бо́льшими струями растеклась вокруг. Она продолжала говорить:
– Какая же она маленькая, сестричка моя, сердце моё! Когда ты вырастешь, мы поедем с тобой в город, я покажу тебе цирк, где клоуны кувыркаются с зажжёнными фонариками, и волшебник из шляпы достаёт цветы и дарит их детям. Там я тебе куплю конфет, много, чтобы ты смеялась, и мы с тобой будем вместе смеяться, и тебе понравится там! Почему ты всё время плачешь? Что у тебя болит? – И снова раздался крик: – За что? Она же была совсем крошечной, наш ангелочек! Нет, нет, это не я! Мама, зачем ты так говоришь? Я любила её! – Голос её опять стал спокойным – Как у тебя красиво всё получается! Особенно этот василёк, он как настоящий! Мама, научи меня тоже, я вышью тебе красивое платье, и ты снова станешь счастливой, и будешь самой красивой, папка уже не будет на тебя больше ругаться! Почему ты больше не хочешь подарить мне сестрёнку? Мы бы все вместе сидели и вышивали, а потом вместе пошли бы встречать папку после работы! Почему ты больше не разговариваешь со мной? Ты ведь не сердишься на меня? Пожалуйста, сними эти синие шторы с окон, мне холодно и страшно! Давай повесим другие шторы на окна, они светлые, и когда солнце заглядывает к нам в дом, становится теплее! Ты меня уже простила? Да, теперь мы всегда с тобой будем вместе, вместе ходить в лес по ягоды, я люблю собирать их, мы с бабушкой всегда ходили в лес, и она мне рассказывала разные истории про мишку, про лису, про зайцев. Они, когда остаются одни в лесу, говорят между собой на человеческом языке, и у них есть маленькие домики, где они готовят еду для своих деточек, кладут их в маленькие постельки, поют им колыбельные. Почему в этом лесу так темно? Нет, давай вернёмся домой! Моим ножкам холодно. Я хочу домой. Что с тобой? Мама! Это не ты! Кто ты?
Какое-то время она тряслась, и вся чернота вокруг нас тряслась, потом она успокоилась, и снова заговорила:
– Я тебя не обманываю! Она осталась там, в лесу, но она стала страшной, и у неё глаза стали белыми! Я боюсь, я не останусь одна дома, она придёт и утащит меня к себе! Она злая! Папка, не уезжай! Почему мне нельзя с тобой? Может, это и на самом деле был сон? Папка скоро приедет, он привезёт мне подарки, он купил мне ботиночки, а ещё платок, и на нём алые маки. Такие же яркие, как на полотенце, которое мама вышила. Видишь серебряный цветочек? Красивый, правда? Он у меня на подушке лежал, я проснулась, а он рядом лежит. Папка! Спасибо, я буду беречь новое платье, буду в нём только в школу ходить, и все будут любоваться на него. Я приколю к нему брошку, которую мама оставила мне на подушке, смотри, как красиво! Нет, не снимай синие шторы, мне они нравятся, с ними становится дома так тихо! Да, мне нравится новая тётя, я буду её любить, она хорошая, и такие сладкие ватрушки печёт. Как же хорошо она поёт! У нас всегда столько много гостей, и так весело стало в доме! Папка, не бей её! Почему ты не уходишь, он убьёт тебя! Тебе больно? Почему ты молчишь? Бедная! – И вдруг её голос перешёл на визг, и она закричала: – Это ты украла мою доченьку! Ты опять здесь! Нет, не уходи, ты же обещала мне всегда быть рядом, и теперь мы вместе, мама!
Она застонала, руки её начали рвать перед собой что-то, что видела только она, и вся чернота, окружающая нас, взорвалась тысячами мелких брызг, они, словно искры от костра, взлетали вверх, там схлопывались, и тяжёлым дождём проливались на землю. Огонёк в моей руке помигал и окончательно погас. Подо мной загудело, и я, взглянув вниз, увидела стремительно закручивающуюся воронку. Несколько теней, оторвав от клубка, затянуло в неё, вместе с тучей песка. Бешеные вихри разгонялись, закрутив всё пространство в один плотный узел, и я не смогла определить, где верх, а где низ. Возле меня уже никого не было, я висела одна среди мелькавшего безумства, непонятным образом не упав на землю. И я услышала её последний надрывный крик, звучащий откуда-то издалека:
– Доченька моя, сердце моё, приходи ко мне, я тебя буду ждать! Не снимай её, без неё ты меня не найдёшь! Ляночка моя!
Чернота обрушилась на меня, сдавив мне грудную клетку, и меня поволокло по песчаному дну, пока не прибило к здоровому камню, когда-то стоявшему на границе озера. Дышать стало легче, и я поспешила подняться, и перелезть через камень, чтобы скрыться дальше от воронки, в которую затягивало берега, деревья, небо. Никакой музыки я больше не слышала, кругом стоял вой агонизирующей опоны. Я крикнула: «Марина!» и мой голос потонул в грохоте ломающихся небес.
Впереди меня я видела остатки леса, который ещё держался под натиском сумасшедшего ветра, и я побежала к нему, наплевав на то, что к деревьям нельзя прикасаться. Ничего, им сейчас не до меня. Я перелезла через бурелом, который тащило к воронке, расползавшуюся хищным пятном. Глядя вперёд, я не заметила под ногами толстого сломанного ствола, и, запнувшись через него, полетела на землю. Мне показалось, что кость на правой ноге моей скрипнула. Или сломалась. Я по инерции сделала ещё несколько шагов, но острая боль пронзила меня от пальцев ног до макушки. Я снова закричала, но уже от боли. Небо, тем временем, ломало деревья – одно за другим. Я заковыляла вперёд, но теперь деревья падали быстрее, чем я успевала дойти до них.
И тут надо мной, среди гудения и воя ветра, раздалась мелодия, и эта была не та, печальная и безрадостная, приносящая с собой только тревогу и грусть, а живая, настоящая. Я обрадовалась ей так, как давно уже ничему не радовалась, и закричала: «Марина! Слушай! Марина-а-а!»
Сильнейший воздушный поток одним дуновением сдул остатки синего леса, серого неба, унося в никуда чёрные брызги чужих воспоминаний, и светлая лавина яркого солнечного света хлынула на меня, на краткий миг ослепив, и заставив меня сильно зажмурить глаза. Я повалилась на зелёную траву, вцепившись в неё так, что никакой вихрь меня от неё никогда больше не оторвёт. Я дышала травой и не могла надышаться. Музыка стихла, растянув последние ноты.
– Оля! Это Оля! – Раздался радостный крик Ильи рядом со мной и тут же несколько рук подхватили меня, и посадили на лавку. – Ты что, опять с кем-то подралась? А чумазая-то какая!
– Да ладно, грязь не краска, отмоется! – Сказал женский голос позади меня.
– Осторожнее, нога! – вскрикнула я.
– Оля, ты услышала баян? – Спросил меня Сакатов. – Я знал! Мы всё правильно решили, что вы обязательно пойдёте к клубу!
– А где Марина? – Тётя Женя, с баяном подмышкой, обошла скамью и встала передо мной. – Она … вернётся?
– Она должна быть в машине, здесь недалеко! – Я махнула рукой в сторону карьера. – Илья, срочно поезжай, надо её найти! Там с ней должен быть пропавший парень! – Я всем сердцем хотела, чтобы так это и было, и не допускала мысли, что их там может не быть.
Илья, не задавая лишних вопросов, заскочил в машину и, развернувшись так, что пыль взвилась столбом из-под его колёс, поехал по дороге к карьеру. Дениска сел со мной рядом.
– Я сразу понял, что надо искать Кая! – Торопливо заговорил он. – Я побежал за огороды, где мы его тогда встретили. Бегал по лесу и звал его. И он прилетел! Сел напротив меня, и замер. Я ему всё рассказал. И про то, как брошку нам отдали, и про то, что мы её решили закопать. Когда я сказал, что вы с Мариной исчезли в опоне, Кай зашевелился, головой стал вертеть. Тётя Оля, я же тебе говорил, он всё понимает! Я стоял напротив него, и просил, чтобы он помог вам выйти из опоны. И он наклонил ко мне голову, и, как ты и рассказывала, полетел резко на меня, я даже испугался. А потом я понял, что мы с ним летим над синим лесом, а кругом такая серость! Кай полетел к озеру, и начал кружить там. Я смотрел вниз и боялся, что не смогу тебя разглядеть во мгле, там так всё мрачно! Мы долго летали, и Кай несколько раз как-то странно дёргался, и начинал падать на лес, но почти у самых верхушек деревьев, начинал бить крыльями, и снова поднимался. Я слышал, как у него сильно билось сердце. Тётя Оля, ему там было тяжело, но он летел. И вдруг я увидел вас, вы шли по лесу рядом с озером, я даже разглядел у вас в руках палки. Как я обрадовался! Я хотел вам крикнуть, но не смог. Но Кай вас тоже увидел. Он завис над вами, и заурчал. И к нам из леса метнулась тень птицы, и тоже зависла рядом с нами. Потом Кай полетел от неё, а она бросилась вниз на лес и рассыпалась там, над вами. Я тогда сразу понял, что там с вами рядом клуб, и что нам тоже надо идти к клубу. Кай обратно очень тяжело летел, у него даже свист в горле какой-то был. Когда мы долетели до нашего леса, он свалился рядом с моим телом, в котором я снова очутился, и я долго гладил его, поддерживал голову, пока он пришёл в себя. Потом он улетел, и я пошёл к нашим, чтобы рассказать, где я вас видел.
