Надежда Храмушина
Клуб грустных и потерянных
На следующее утро Илья, с расстроенным Дениской на заднем сиденье, заехал сначала за мной, ещё раз напомнив, что я своими поездками путаю все его планы, и мы поехали к Сакатову. Город ещё спал, поэтому до его дома мы домчались за десять минут. Ещё издалека я увидела, как Сакатов уже пританцовывает от нетерпения у своего подъезда.
– Всем доброго утра! Я сегодня лёг спать в пять утра, потому что я такое нашёл! Такое! – Заговорил он сразу, как только открыл дверцу.
– Садись ты! – Поторопил его Илья – Искатель.
– В феврале одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года, – начал Сакатов, повернувшись к нам с Дениской, – в штате Мичиган, студент Стивен Кубаки отправился в одиночестве покататься на лыжах, но после прогулки домой он вечером не вернулся. Начались масштабные поиски, к полиции подключились и волонтёры, и его сокурсники. Его следы обрывались у края замёрзшей воды, но на льду не были обнаружены трещины, или замёрзшие полыньи. Метрах в трехстах от его следов посреди чистого поля были обнаружены его вещи – рюкзак, шапка. Поиски продолжались несколько дней, позже были задействованы и водолазы, но следов Стивена не обнаружили ни на земле, ни под водой. Через год, в начале мая, Стивен внезапно появился на пороге родительского дома, откуда он и ушёл на свою лыжную прогулку. Само собой, что набежали журналисты, репортёры, в предвкушении захватывающих приключений вернувшегося так неожиданно студента, но он наотрез отказался общаться, сидел дома, никого не разрешая пускать к себе. Родители сделали заявление в прессе, что он ничего не помнит, но он в полном здравии, помнит всех своих друзей, все события, которые с ним происходили до того злополучного дня. Единственно, что они сказали, так это то, что он очнулся в шестидесяти четырёх километрах от дома, на нём была одежда, которая ему не принадлежала, и с собой была сумка с картами, которая тоже была не его. Стивен отказался от сеанса гипнотической регрессии, который бы мог помочь ему вспомнить события года, который он не помнил. Прошло после этого пара лет, он восстановился в университете, благополучно закончил его, работал в администрации своего городка. Он почти не общался со своими друзьями, не участвовал ни в каких вечеринках, вёл совершенно уединённый образ жизни, закрываясь в своей комнате по вечерам, или уходя гулять в одиночестве. Родители махнули на него рукой, думая, что тот год наложил отпечаток на его характер. И вот, в один из дней, он пришёл в офис, а с ним в кабинете сидели ещё два сотрудника, мужчина и женщина, сел за своё рабочее место и задумался. Сидит он так час, два, в одну точку уставился, молчит, на обращения коллег к нему не реагирует. Коллеги знали его историю, поэтому забеспокоились. Они вызвали врача, тот приехал, взял Стивена за руку, чтобы сосчитать пульс, и Стивен неожиданно заговорил. Он будто с кем-то разговаривал, отвечал на вопросы и сам задавал. – Сакатов достал из портфеля блокнот, полистал его, надел очки и сказал: – Вот, что он говорил: «Я думал, что ты идёшь за мной», «Нет, я дома, нет, я у себя дома», «Зачем ты их привел, нельзя, им покажут», « Как я их тебе передам, нет, не смогу», « Нет, не верь», « Их тоже больше нет?», «Я не помню, я просто шёл, а потом свистеть рядом кто-то начал, я испугался и побежал», « Но как я найду?», « Да, вижу, но очень слабо, я перешагиваю, но опять здесь». Врач оказался толковым человеком, и когда Стивен через некоторое время пришёл в себя, он попытался его подробнее расспросить, так как понял, что он разговаривает с кем-то, кто остался в том же самом загадочном месте, где Стивен провёл год. Но Стивен опять сказал, что ничего не помнит и не знает. После того случая врач написал письмо ясновидящей Томике Сайман в Нью-Йорк, заинтересовал её своим рассказом, и она приехала к ним в город. Родителей врач тоже предупредил, что они с Томикой решили провести эксперимент, и узнать подробнее, что происходило со Стивеном, когда он пропал на целый год, тем более, что по его догадке там оставался ещё один пленник. Родители поселили Томику у себя в доме, сказав Стивену, что она давняя подруга его матери. И Томика начала наблюдать за Стивеном. По настоянию Томики, родители наняли частного детектива, чтобы узнать о передвижениях Стивена, когда он уходил гулять. Детектив выяснил, что Стивен каждые выходные ходит к озеру, подолгу стоит там, потом начинает метаться по берегу, а потом просто сидит и смотрит на воду. Иногда он словно что-то ищет в траве, иногда быстро уходит к парку, и там ходит кругами, оглядываясь во все стороны. И Томика решилась ввести его в гипнотическое состояние. Вечером, когда они все сидели за столом, она незаметно начала воздействовать на него, и он снова впал в ступор, как и в офисе. Только в этот раз он не говорил, а сразу встал и вышел из дома. Томика с родителями шли за ним, но Стивен не обращал на них никакого внимания, будто был один на всём белом свете. Как и ожидалось, он пошёл снова к озеру. Он шёл медленно, казалось, что воздух вокруг него густой, и он еле пробирается вперёд. Возле самой кромки воды он остановился. Родители с Томикой остановились немного поодаль от него. А дальше произошло просто невообразимое. Стивен начал стонать, ну, или мычать. Воздух вокруг него стал серым, как во время грозы, и вместо озера, на заднем плане, они увидели совершенно фантастический пейзаж – едва просматривающуюся сквозь серый зловещий сумрак каменистую гряду, с желтоватыми отсветами на мокрых гранях, кое-где кривые шишковатые синие сухие деревья, и огромную ползущую к Стивену тень. Стивен шагнул навстречу ей, родители, почувствовав опасность, кинулись к нему, но серый пейзаж схлопнулся, и всё исчезло. Вместе со Стивеном. Берег был пуст. Отчаянию родителей не было предела. А вот что написала Томика Сайман в своей книге, через много лет после этих событий. – Сакатов снова нацепил очки и прочитал: – « Я поняла только одно, что надо ценить нашу жизнь, какой бы она нам не казалась унылой и серой. Потому что есть ещё более унылая и серая жизнь, там, за гранью нашего восприятия, и мы сами её создаём, совершенно не давая себе отчёта в том, что мы делаем. Наш разум сам уводит нас в глухие закоулки чужой реальности, и я не понимаю, чем он руководствуется, зная, что этим он отрывает нас навсегда от нашей обыденной жизни. Я бы многое отдала за то, чтобы заглянуть туда, но понимаю, что единожды взглянув в глаза бездне, ты не сможешь больше отвести от неё взгляда».
– Он больше не вернулся? – спросил Дениска.
– Нет. – Покачал головой Сакатов. – Томика Сайман всю свою жизнь искала способ вернуть его, ей помогали сильные медиумы, но всё было напрасно. А почему меня это заинтересовало, сейчас скажу. Дело в том, что в книге Томики были предположения, почему это всё случилось с обычным парнем Стивеном. Во-первых, он безумно любил всякие страшилки, обожал праздник Хэллоуин. Но вы мне можете возразить, что все дети обожают страшные истории, но Стивен не просто обожал их, а в моменты, когда он слышал их, или смотрел их, он просто светился от счастья. А в остальное время он был спокойным и уравновешенным мальчиком, даже чуть флегматичным. Во-вторых, и в главных, Томика пишет, что причина не в Стивене, а в его предках. Она раскопала, что его отец был из семьи … а вот угадайте, что за экзотическая профессия была в семье его отца?
– Говори! – зашипела я.
– Он происходил из семьи профессиональных плакальщиц. Семья его приехала в Америку из Аргентины, и все его бабки-мамки были наёмными работниками, которые оплакивают умерших.
– О боже! – Не удержалась я от вздоха. – Но как это могло отразиться на современном молодом человеке, который, к тому же, ещё и учился в университете? Дикость какая-то. А кем работал сам отец Стивена? Я думаю, в Америке профессия плакальщиц не очень-то востребована.
– Отец Стивена работал зоопсихологом. Зоопсихолог сельскохозяйственных животных. А мать Стивена работала иппотерапевтом. Тоже своего рода психолог, только наоборот, помогала людям с помощью лошадей. Обычно с помощью лошадей происходит реабилитация после черепно-мозговых травм, инсультов, ментальных расстройств. Так что у Стивена была не очень обычная семья.
– Не просто необычная, а экстравагантная! – Подключился к нашему разговору Илья. – Чёрт их знает, как они растили своего сына, при таких вот психических знаниях. Кого могут воспитать зоопсихологи?
– Все травмы из детства! – Глубокомысленно произнёс Дениска. – Я помню, когда был совсем маленьким, ты, папа, стеклил у бабушки окно на веранде и порезался, всё вокруг было в крови. Я так испугался! Это я на всю жизнь запомнил!
– Лучше бы помнил, сколько денег я на тебя трачу! – Отреагировал Илья. – Только «дай» и «дай», будто у меня деньги на подоконнике растут!
Как только мы подъехали к воротам Марины, она сразу же вышла к нам. Мне показалось, что она выглядела очень усталой, даже поникшей. На мой вопрос, как она себя чувствует, она коротко ответила:
– Что-то недомогаю. Сегодня ночью почти не спала.
Она провела нас на свой огород, где среди кустов смородины мы увидели накиданные еловые ветки. Она объяснила:
– Прикрыла её. А то вороны летают, боюсь, что рвать начнут. Закапывать тоже пока не стала, как вы и просили. – Она подняла руку, призывая нас к вниманию. – Слышите?
Мы прислушались. Сначала было тихо, потом раздалось резкое: «У-уу, У-уу».
– Филин? – спросил Сакатов.
– Да, всю ночь тоскует. Я осторожно подошла вон с той стороны, – она показала на левый угол огорода, – но не увидела его. Но он там. Я дальше не рискнула одна идти.
Мы раскидали ветки и увидели огромную красивую птицу. Крылья её были распахнуты, а на лапах намотаны верёвки, пропитанные кровью, видать птица сильно билась. Из открытого клюва тоже свесилась короткая верёвка.
– Бедная птичка! – Проговорил Дениска и склонился над ней, гладя её перья. – Она пыталась распутаться! Но как она попала в сети? Она ведь очень умная, я читал, филин чувствует опасность, бедняга!
– Да, жалко. – Сакатов тоже склонился над ней. – У неё на груди вырванный клок перьев. С кем же она билась?
– А в природе у неё есть враги? – спросила я.
– Нет, у филина практически нет врагов в природе. – ответил Сакатов. – Редко кто рискнёт напасть на взрослую особь. Скорее её могут убить паразиты, которые селятся в её густом оперении, и инфекции, которые вызывают эти паразиты.
– Но не будем забывать самого безжалостного хищника на планете, – напомнил Илья, – человека, который убивает животных не от чувства голода, а так, для интереса. И поэтому я думаю, что здесь не обошлось без человека. Кто-то поставил силки, хорошо их замаскировал, вот филин и запутался в них.
– Веревки похожи на те, которые я оставляю возле опоны. – Тихо сказал Марина.
– Верёвки везде одинаковы. – ответил Илья. – Вы же их в магазине покупали? Ну вот.
– Пойдёмте, посмотрим на другого филина. – Предложил Дениска. – Пока он не улетел.
– Идите. – Илья повернулся к нам. – А я Марине помогу похоронить птицу. Не оставлять же её здесь.
– Спасибо. – кивнула Марина.
Мы с Сакатовым и Дениской пошли туда, куда нам показала Марина, перелезли через низкий заборчик, и пошли в сторону елового леса. Мы старались не шуметь, но то один, то другой, неуклюже наступал на предательски хрустящие ветки, сразу замирая, и прислушиваясь. Услышав очередное «У-уу», мы снова пробирались вперёд. Лес был густой, ёлки стояли так близко друг от друга, что ветки переплетались между собой, не оставляя проходов. Когда я в очередной раз отвела тяжёлую ветку от лица, прямо надо мной захлопали крылья, посыпались иголки, и, подняв голову, я увидела, как на ближайшую от меня ёлку перелетела большая птица, и ветка прогнулась под её весом. Это был филин. Я замерла, глядя на него. Ну и красавец же он! Оперение – желтовато-коричневое, с крупными чёрными струйчатыми пятнами, на голове у него ушки из перьев, и огромные оранжевые выразительные глаза. Он, не мигая, внимательно смотрел на меня, а потом приоткрыл клюв, повёл головой и выдал что-то наподобие: «ы-ы!» Я вздрогнула, а он перебрал своими мощными лапами, и ветка под ним склонилась ещё ниже, тем самым сократив расстояние между нами. От его взгляда у меня побежали по телу мурашки. Я успела заметить, как на его лапе мелькнуло медное кольцо. Может, филин и не нападает на людей, но выглядит он очень серьезно, а взгляд его просто гипнотизирует, разметав все остатки моего самообладания. И ещё Сакатов с Дениской ушли вперёд, я слышу их удаляющиеся от меня шаги, а крикнуть боюсь, чтобы не спровоцировать хищника.
Филин стал очень медленно разводить крылья в сторону и наклонил голову вперёд. У меня промелькнула мысль, что надо быстрее спрятаться за ёлку, рядом с которой я стояла, но меня словно что-то сковало, и я не в состоянии была переставить ноги. Филин распахнул крылья. О, они были огромны, и от этого движения расступились ветки деревьев. У меня внутри всё похолодело, а в следующее мгновение он бросился вперёд, пролетев сквозь меня, и я вместе с ним взмыла над верхушками деревьев, успев заметить, как оставленное мною тело медленно сползло на землю.
Глава 5. Сон природы
Под нами, куда хватало взгляда, простирался синий лес, мрачный и неподвижный. Остроконечные макушки, словно пики враждебной армии, застывшие в ожидании команды атаковать, настороженно провожали нас недобрыми взглядами. Ощущение такое, что под нами игрушечный пластмассовый лес на макете архитектора-дальтоника. Ни одного движения внизу, словно мир залили тусклой смолой. Вот она, загадочная опона, безжизненный и тёмный мир, охотящийся на людей. Да, в такой удивительный полёт меня взяли впервые! Если бы не взмахи крыльев птицы, и стук её сердца где-то совсем рядом, я бы себя чувствовала такой же ненастоящей, как и синее безмолвие внизу. Мне не было видно небо над нами, так как я находилась где-то на груди птицы, но тот краешек над лесом, который я видела, было свинцовым, с тёмными прожилками, похожими на морщинки на ткани. Я снова обратила внимание на массивное медное кольцо на левой лапе филина. На нём было выгравировано одно слово: «Кай». Видимо это было имя филина.
Однообразный пейзаж, тем временем, изменился, лес расступился, и перед нами расползлось чёрное пятно, сначала показавшееся мне бездной. Кай летел к нему, и я почувствовала сильную тревогу, нарастающую во мне по мере приближения к пугающей черноте. Но это была не бездна, а огромное озеро, не отражающее ни одного блика на своей поверхности, и неподвижное, как и лес вокруг него. Берега вокруг него были цвета серой золы, с тёмными тенями, отбрасываемыми невидимыми предметами. Не знаю почему, но я вдруг подумала, что не хочу, чтобы Кай опустился на берег. Но Кай, пролетев немного вдоль правой стороны озера, начал неторопливо снижаться.
Берег оказался песчаным, только песок был мелким, как пыль, и от взмаха птицы поднялось целое облако, и несколько мгновений я ничего не видела перед собой, пока песок не рассеялся, неохотно опустившись на землю. Метрах в пяти от нас, из воды торчали камни, и, судя по выступавшим из воды их верхушкам, это были здоровые мегалиты, из чего я сделала вывод, что водоем очень глубокий. Хоть поверхность озера была ровная, без единой морщинки, но рядом с камнями поверхность словно дышала, набегая на них невысокими волнами.
Кай сделал несколько прыжков по направлению к лесу, и среди сизой дымки я разглядела дряхлые развалины у самого его края. Похоже на доски, беспорядочно сваленные в кучу. Кай сделал ещё один прыжок по направлению к развалинам, и замер. Что я должна там увидеть? Может там кто-то есть? Но почему он не подлетел ближе? Мне показалось, что Кай тоже зорко всматривается в развалины. Но всё вокруг нас было неподвижно, и от этого тревога ещё больше подступала ко мне. И вдруг я услышала глухой стук, после которого почувствовала, что сердце Кая забилось тревожно. Стук был рядом, и птица напряглась, еле заметно подёргивая крыльями. Потом она развернулась к озеру, и я заметила, что в волнах, бьющихся о камни, покачивается что-то серое, металлическое, похожее на всплывший большой термос. Таких металлических термосов оказалось два, а потом я насчитала их с десяток, они выныривали из глубины один за другим, а вынырнув, поднимались всё выше и выше над поверхностью. И это были уже не термосы, а какие-то фигуры, похожие на голливудскую статуэтку «О́скар», только настоящие «Оскары» золотые, а эти были тускло-серые. Они, словно поплавки, вертикально болтались на воде, высунувшись уже по пояс, и глухо стукались о неровный бок камней. Потом я заметила, что они понемногу дрейфуют в нашу сторону, и сердце Кая забилось ещё бешенее. На головах Оскаров стали явственно проступать человеческие черты, словно вырубленные топором, все одинаковые, с грубыми прямыми носами, с тонкими сжатыми губами, и прикрытыми глазницами. Лица их были бесстрастно повернуты к нам, и выглядели какими-то металлизированными, словно сделаны были из серого шероховатого алюминия. И хоть они производили впечатления пустых болванок, что-то мне подсказывало, что это не так. И я не ошиблась. Далее их движения оказались вполне осознанными. Первый Оскар положил свою руку на песок, и через мгновение уже стоял на берегу, выпрямившись и замерев на месте. За ним следующий, в точности повторив действия первого, и стал рядом с ним.
Кай резко взмахнул крыльями и поднялся над землёй. Он снова полетел вдоль берега, и я облегчённо выдохнула, увидев, как фигуры Оскаров отдаляются от нас. После того, как я увидела здесь первых живых существ, если Оскаров можно так назвать, кроме тревоги во мне появился страх. Теперь на чёрное озеро я уже смотрела не с интересом, а со страхом, а мой ум подсовывал мне картинки различных чудищ, которые могли водиться в его тёмных глубинах.
Я заметила, что птица старается не лететь над водой, но и к лесу близко не приближается. Иногда он опускался ниже, и парил, словно выискивая что-то на берегу, но потом снова поднимался и летел дальше. Он, определённо, что-то пытался мне показать.
Кай стал снижаться, и я увидела впереди худой деревянный настил, начинающийся на берегу, и заходящий на озеро метра на два. Вот туда он и приземлился. Он сделал несколько тяжёлых прыжков по настилу, но одна из досок сорвалась в воду, и он отпрыгнул в сторону. Потом он замер, развернувшись к лесу. И опять предо мной всё такие же синие деревья стояли ровной шеренгой, окутанные серыми вечными сумерками. Через какое-то время мне показалось, что я слышу обрывки далёкой музыки. Это было так неожиданно, что я, признаюсь, сначала подумала, что эта музыка зазвучала во мне. Но Кай встрепенулся, перебирая лапами. Да, музыка звучала здесь, в опоне, только это был глухой звук, словно он доносился из глубокой ямы. Мелодия мне показалась знакомой. Кай подлетел к краю помоста, ближе к лесу, повернулся вправо, и тогда я увидела вдалеке одиноко стоящий на трёх резных столбах чёрный козырёк, криво завалившийся на одну сторону. И музыка доносилась оттуда, справа, она доносилась обрывками, резко возникающими ниоткуда, и так же резко замолкающими на половине ноты. Похоже, играет баян. И ещё мне показалось, что перед тем, как музыка замолкала, начинали петь женские голоса.
На фронтоне козырька была какая-то надпись, но краска стёрлась, и буквы слились с полосатой коричневой структурой дерева. Я силилась различить хоть какую-то букву на вывеске, но сумрак, окружающий нас, совершенно не способствовал чтению на расстоянии. Увлекшись разглядыванием надписи, я внезапно очнулась от того, что Кай резко дёрнулся, и, сделав два огромных прыжка, сорвался с настила на серый песок берега. И тут же я увидела длинную руку со сросшимися между собой пальцами, тянувшуюся ко мне. Свет померк, и я услышала, как затрещали перья вокруг меня, но сразу же Кай сделал рывок, и рука отцепилась от меня, и Оскар повалился на песок. Я увидела, как два других Оскара вцепились в крыло Кая, пытающегося взлететь, и он резко ударил своим крепким клювом по руке одного из них, потом по руке другого. Рука у первого Оскара сорвалась, и тут же Кай подлетел вверх, и схватился за Оскара когтями в районе живота, приподняв его над землёй. Оставив часть своей плоти в когтях Кая, Оскар полетел вниз и Кай в воздухе развернулся к другому Оскару, который тоже был отброшен Каем от себя невероятным толчком. Кай налетел на него, и, навалившись всей грудью, прижал его к земле и ударил клювом в его глазницу.
После этого он взмахнул крыльями, набирая высоту, но позади нас оказался ещё один Оскар, и он успел накинуть сеть на Кая. Кай резко дёрнулся в сторону, и сеть не попала на его голову, а покрыла его крыло, поэтому Кай сделал несколько сильных взмахов, немного кренясь в одну сторону, и поднялся над землёй, уже став недосягаемым для десятка Оскаров, оставшихся внизу. Он не мог подняться высоко, но и они не могли его достать. Он пролетел над крыльцом и я, наконец, разглядела вблизи остатки надписи. Там было написано «Клуб».
Отлетев от места, где на нас напали Оскары, Кай сразу полетел к лесу. Он пролетел совсем рядом с деревом, касаясь его крылом, на котором была наброшена сеть, стараясь зацепить её за колючие торчащие ветки. И вдруг вокруг нас деревья зашевелились, судорожно дёргая кривыми сухими ветками, и они потянулись к нам, трепеща, как голодные змеи. У Кая получилось зацепиться сеткой за одну из корявых шевелящихся веток, правда, сетка оказалась очень крепкой, и мы, после резкого толчка, почти кубарем полетели к земле, но, не долетев до неё, Кай выровнял свой полёт и стал подниматься. Мы взмыли над деревьями.
Напряжение внутри меня спало, и, наверное, где-то там, в другом мире, моё тело свободно выдохнуло. Какой же ты умница, Кай! Как жаль, что твой друг, или подруга, погиб в неравной схватке с этими железными истуканами. Но железными ли? Судя по тому, как одного из них Кай распотрошил, они скорее плотские, чем металлические.
Кай летел очень медленно. Поднявшись над лесом, он сделал круг над озером. Оскаров внизу уже не было, опять всё застыло неподвижно, и лес тоже застыл. Когда он пролетал над козырьком, он опустился ниже, словно призывая меня запомнить это место. Потом мы снова полетели над бесконечным лесом. Так как деревья были редкими, я видела весь этот синий лес насквозь. Кое-где я различала такие же развалины, как и на берегу. Но нигде не было видно пропавших парней. И где бабушка Марины, которая должна была сидеть в опоне и вязать сети? Да, сеть я видела. Но где она сама? Эх, если бы Кай мог говорить!
Мне показалось, что рядом с нами ещё кто-то летит, потому что когда Кай задирал крыло для взмаха, слева от нас мелькала какая-то достаточно плотная тень, или тёмный сгусток, а так как Кай летел спокойно, я подумала, что рядом не может находиться враг. Кай вдруг заурчал, как кошка, и рядом ему ответило такое же урчание. Сразу после этого тень, которая летела рядом с нами, сорвалась и камнем полетела вниз, прямо на острые синие макушки деревьев. Теперь мне её было хорошо видно, и это была тень птицы! И не просто птицы, а филина. Она, не долетев до деревьев, рассыпалась на сотни тёмных точек и исчезла из поля моего зрения.
Я не поняла, когда мы пересекли границу опоны. Такое впечатление, что я в это время моргнула, хотя пока мы летели над опоной, никаких морганий у меня не было. Я почувствовала мягкий толчок, вокруг меня всё закружилось, и я просто очнулась сидящей возле колючих зелёных веток ели. Рядом со мной я увидела дремлющего Сакатова, и Дениску, склонившегося над телефоном.
– Я уже здесь. – Сказала я и пошевелила рукой, чтобы удостовериться в этом.
Сакатов моментально открыл глаза и радостно заговорил:
– Ты была в опоне? Рассказывай! Как там? Ты сразу в ней очутилась?
– Страшно. – Только и выдохнула я.
Я посмотрела вверх. Кая нигде не было видно, видимо, он сразу улетел.
– Тётя Оля, ты ищешь филина? – спросил Дениска. – Он только что где-то рядом пролетел. Зашумело наверху, и я видел, как он полетел дальше в лес.
– Откуда он летел? – спросила я.
– С противоположной стороны от деревни.
– Мне срочно нужна карта. – Я встала. – Нам нужно найти старый клуб. Там до сих пор концерт идёт.
Видя, как удивлённо уставились на меня Сакатов с Дениской, я сказала, что обязательно всё расскажу, только мне нужно, чтобы и Марина меня слышала, и самое главное, чтобы она рассказала о клубе и показала его местоположение или на карте, или на местности. Я быстро зашагала к деревне, и мои товарищи еле поспевали за мной.
– Именно филин мне показал опону. Это было незабываемо. – Полуобернувшись, сказала я сгоравшим от любопытства Сакатову и Дениске: – Если одним словом сказать об опоне, то слово это – « ужас».
Илья сидел на кухне у Марины и пил с ней чай.
– Вы что так долго? – Спросил он, как только мы переступили порог, но, увидев моё встревоженное выражение лица, добавил: – Что опять случилось?
Не откладывая в долгий ящик, я подробно рассказала о своём путешествии с Каем, стараясь не упустить ни одной мелочи. Мне не хватало моего словарного запаса, чтобы описать всё, что я там видела, и я постоянно переходила на эмоции. Проще было нарисовать это место, чем описать его, но, к сожалению, я не художник.
– Там никого нет. – Закончила я свой рассказ. – Ни-ко-го! Кроме непонятных Оскаров. Я не знаю, где все люди.
– Может, в клубе веселятся? – спросил Илья. – Зря мы о них беспокоимся. Вон, там и женщины у них есть, сама говоришь, слышны женские голоса.
– Классно, как я хотел бы хоть одним глазком посмотреть на этот синий мир! – Мечтательно проговорил Дениска. – Это волшебство!
– Да, волшебство для троечников, если физику не знаешь. – Пробурчал Илья.
– А какие из законов физики надо знать, чтобы найти объяснение синему лесу, который ловит птицу, когда она подлетает к нему близко? – Заступилась я за Дениску.
– Закон Архимеда! – Коротко ответил он, и мы с Дениской засмеялись.
– Да. Удивительное место. И кто же творец его? – Наконец проговорил Сакатов. – На самом деле, синий лес вокруг абсолютно чёрного озера – это что-то из области сюрреалистического. И духовного. – Он задумался. – И совершенно неподдающегося пониманию даже для нас, уже не раз столкнувшимся с различными рукотворными мирами, которые находятся за гранью нашего обычного мира. Какими бы те миры ни были, но они выглядели, как производные от нашего мира – или искажёнными, или наоборот, приукрашенными. Но эта опона даже близко не походит на место обитания живого существа, скорее всего, это место каких-то духов.
– Для персонажа из народного эпоса больно экспозиция получилась замудрённая. – добавила я.
– А если ещё учесть, что этот мир создала старушка, – сказал Илья, – типа бабы Яги, то я не знаю, какие сериалы она смотрела перед сном.
– Да, что-то не так с этим синим лесом и чёрным озером. – Добавила я и спросила Сакатова: – Что вообще означает синий цвет с точки зрения эзотерики?
– О, синий, это самый холодный цвет! – Сакатов поскрёб подбородок и продолжил: – С синим цветом у нас ассоциируется спокойствие, расслабленность, и ещё чувство грусти или депрессии. Да, ещё в индуизме, как мы все помним, бога Вишну изображают с синим цветом кожи. В Китае синий цвет означает бессмертие, или долголетие. Если обратиться к более отдалённым от нас культурам, то в Древнем Египте синий цвет символизировал реку Нил, которая считалась животворной. Вот.
– И как это можно связать с нашим синим лесом? Созерцание? Депрессия? – задумалась я. – И с абсолютно чёрной водой.
– С чёрным цветом всё гораздо проще. – Сразу ответил Сакатов. – Чёрный цвет у нас у всех ассоциируется с тьмой. С тьмой во всех её проявлениях. А ещё с негативом. Причём, даже больше с негативными мыслями, чем с поступками. А ещё чёрный цвет означает всякие тайны и неизвестность. Но, прошу заметить, все духовные практики используют тьму как инструмент для связи со своим внутренним миром. Ну и конечно, чёрный ещё имеет такие аспекты, как смерть, зло, хаос. А вот в моём любимом мудром Китае, чёрный цвет отождествляется с водой, севером и зимой. Сама-то что ты думаешь об этом?
– Не знаю ещё. Пусть в голове сначала уляжется впечатление от этой синей страны, пока у меня только одни эмоции. А они плохие двигатели мыслительного процесса. – ответила я.
– А может, вы тут зря ломаете голову, всё гораздо проще? – сказал Илья. – Ещё лет тридцать тому назад африканцы пели про синий иней, который лег на провода, и синий поезд, синюю птицу, да там у них всё синее было! Мне кажется, они в опоне раньше Ольги побывали.
– Кай и Герда. – Марина улыбнулась своим мыслям. – Когда я училась во втором классе, к нам в школу Ромка Кислицин принес двух птенцов, мы их назвали Каем и Гердой. Он подобрал их в лесу, рядом с разломанным гнездом и застреленным филином. Неужели это тот самый Кай? Алексей Александрович, неужели филины живут так долго, почти пятьдесят лет?
– Нет, – покачал головой Сакатов, – насколько мне известно, филины в своей естественной среде живут не более двадцати лет.
– А то, что Кай бывает в опоне, это не могло, каким-нибудь волшебным образом изменить его технические характеристики? – спросил Дениска и повернулся к Марине: – Это Вы вашему Каю надели кольцо с именем на лапку?
Марина задумалась. Потом ответила:
– Птенцы у нас всю зиму в живом уголке жили. Александр Васильевич, наш учитель, весной отнёс их в лес и отпустил. Они были уже достаточно крупными, и он сказал, что они уже сами могут позаботиться о себе. И я вспоминаю, как он говорил, что Герду он так и не смог окольцевать, и она даже щипнула его пару раз. Наверное, окольцевать Кая у него всё-таки получилось.
– Но пятьдесят лет! – Сакатов всплеснул руками. – Неужели в опоне все законы природы попраны настолько, что даже вектор времени, единый для всего, там не работает?
– Марина, у вас есть карта района? – Напомнила я Марине.
– Да, у меня есть карта района и всех наших выработок. К шестидесятилетию завода администрация выпустила буклет, вот такой вот, красочный. – Она достала с полки над столом цветной журнал с ярко-красными цифрами «60» на обложке, и открыла его. – Вот старые фотографии первопоселенцев, первый барак, вот просека, с которой начиналась выработка, это вот первый директор завода с секретарём райкома. А вот наша заводская столовая, теперь она уже, конечно, другая, современная, а это она в шестидесятых годах так выглядела.
Марина листала буклет, рассказывала о людях, которые были запечатлены на фотографиях, показывала старый посёлок, завод, и перед нами словно прокручивалась целая эпоха другой, советской жизни, уже такая далёкая, как будто была ещё до нашей эры.
