Надежда Храмушина
Клуб грустных и потерянных
– Я к тому времени уже всех на ноги поднял! – Сакатов протёр очки, и надел их. – Анна нам очень помогла. Она сразу сказала, чтобы мы больше брошку не трогали, убрали её подальше, а шли к клубу, сказала, что ты обязательно к нему пойдёшь, на эту звучащую там музыку, да я и сам это уже понял, когда Дениска сказал, что вы идёте вдоль берега. Анна мне сказала, что надо переиграть тот потусторонний баян в опоне, чтобы наш баян перекрыл своей игрой его звуки, чтобы вы услышали их, пока ваши организмы не настолько обезвожены, что вы не сможете почувствовать вибрации реального мира.
– Тётя Женя, не переставая, играла целый час! – подхватил Дениска. – А бабушка какая-то петь начала, потом ещё одна пришла. Концерт был ещё тот! Мне кажется, эта песня сейчас всю жизнь во мне будет звучать. А дед, которому мы дрова помогли сложить, притащил старую скамью, сказал, что она из клуба. Потом мы стол сюда из Марининого дома принесли, и, на свой страх и риск, куклу в синем принесли, установили на нём. Вон, на клей посадили её ноги, чтобы не упала. Подумали, может бабка ещё раз поможет своей внучке.
– Вы молодцы! – Похлопала я Дениску по руке. – Опоны больше нет. Это всё Лянина мама. Это она там была. А ей подбросила брошку её мачеха. Она была Бичурой.
– Ого! – Дениска присвистнул. – Значит всё про Бичуру правда?
– А я что говорил! – Сакатов самодовольно улыбнулся. – Во всех народных приданиях всегда лежит настоящая история, нельзя их игнорировать. Оля, а кто там, в машине, говоришь, спал? И где все остальные?
– И бабушка Маринина где? – спросил Дениска.
– К сожалению, я могу только догадываться, куда делись все люди, которые опона затащила к себе. – сказала я. – Всё, что я узнала, это только со слов Ляниной мамы. Она и дочке своей специально подбросила брошку, чтобы та к ней пришла. Странная любовь к своему дитю. То чёрное озеро и было её больным разумом. Нет, я неправильно назвала его озером, это чёрная мгла. И там вокруг неё плавали тени, видимо отражения людей, которых она к себе заманила. А тот парень, которого мы нашли в машине, он спал, когда попал в опону, поэтому его разумом Лянина мама не смогла завладеть, он так и не просыпался. Почти два месяца спал.
– Очень интересно! – Сакатов тоже присел на скамейку. – А как опона разрушилась? Когда баян у нас здесь заиграл?
– Нет, сама хозяйка его и разрушила. Она сначала ничего не помнила, даже кто она. И знаешь, только я начала представлять Осколково, окрестности его, улицу вот эту, потом фотографии, которые нам тётя Женя показала, она начала всё это вспоминать, и стала вся раскалываться, и чернота из неё выходить. А когда она дочь вспомнила, видимо увидев её на фотографии, которую я представила, и то, что Бичура её пыталась украсть, она разозлилась, всё вокруг стало разрушаться, и она сама пропала в гигантской воронке, которая всё в себя засосала. И только тогда я поняла, кто она, так как она назвала имя Ляны. Похоже, Бичура сама сгинула в этом омуте, который создала вокруг себя Лянина мама. А где, кстати, брошка?
– А мы её здесь закопали, вон, у столба.
– Сейчас она никому уже не повредит, нет опоны. – Уверила я его.
– Ничего, пусть там лежит! Это не тот предмет, чтобы оставлять себе на память. Согласна?
– А зачем её отец женился на Бичуре? – спросил Дениска.
– Мне кажется, он женился на обычной женщине, а потом Бичура заменила её. Видишь ли, у них умерла малышка, и видимо, мачеха разозлилась на мать Ляны, её стала в этом обвинять, притеснять, вот этим и накликала на себя беду. А может и хотела её совсем извести. Хотя мать Ляны сама ещё была очень маленькой, и свою сводную сестрёнку очень любила. Всё время мечтала, что поедет с ней в город, посмотрят вместе цирк. Мне жалко её, она ведь не была злой, это проклятая брошка сделала её такой.
– Не знаю, – ворчливо проговорил Сакатов, – может, у девчонки уже тогда были дурные наклонности.
– Дениска, мы зря над отцом твоим посмеялись, – сказала я ему, – когда он сказал, что надо знать законы физики.
– Почему зря?
– Потому что он оказался прав. Деревья оказались просто замёрзшими, сплошь покрытыми кристаллами льда. Свет в кристаллах преломлялся, и они казались синими.
– Да, молодец, логичный вывод, научный! – Вклинился в наш разговор вездесущий Сакатов. – Небо ведь нам тоже кажется голубым! Хотя солнечный свет, летящий на землю, изначально белого цвета, но у частиц света с разной энергией длина волн разная. Поэтому, когда свет попадает в атмосферу Земли, и проходит через частицы азота и кислорода, ими поглощаются частицы именно синего цвета, и, соответственно, они сами начинают излучать синий цвет. А белый свет, лишённый таким образом синей составляющей, окрашивает в наших глазах солнце в жёлтый свет.
– Да знаю я это! – Торопливо ответил Дениска. – Но ледышки ведь не гибкие, а у деревьев ветки во все стороны гнулись, когда они пытались Кая поймать!
– Мне кажется, что ветки просто улавливали тепло, идущее от живой птицы, – предположила я, – начинали интенсивно оттаивать, поэтому и выгибались, тянулись к теплу, а нам с тобой показалось, что они ловили птицу. Единственное, чему я так и не нашла объяснения, так это температурному парадоксу опоны. Мы с Мариной, когда там оказались, сразу почувствовали сильный мороз, он нас буквально до костей пробрал. Но уже через несколько минут температура стала достаточно комфортной.
– Так если деревья моментально оттаивали, когда мимо них птица пролетала, то рискну предположить, – Сакатов сделал паузу, чтобы придать ещё больше эффекта своим словам, – что опона подстроилась под вашу температуру, так сказать, отогрелась за счет вас, или сравняла ваши температуры с окружающей средой. Может ведь такое быть? – И сам себе ответил: – Безусловно!
– Как ты думаешь, кто мог такую брошку сотворить? – Спросила я Сакатова. – Неужели опять подарок из преисподней?
– Мне кажется, Оля, что Бичура её и сотворила, только она изначально была заряжена другими функциями. – Увидев мой удивлённый взгляд, он пояснил: – Но в глазах Ляниной мамы, она была ценнее и прекраснее всех сокровищ мира, она очень дорожила ею. Да и ничего у неё кроме этой брошки ценного больше не было, судя по тому, что ты рассказала об её воспоминаниях. И уже потом та брошка каким-то образом стала проводником в опону, приобретя особые свойства.
Из-за поворота показалась машина Ильи, и он возвращался не один. Я с облегчением выдохнула. И тут же рассмеялась. На переднем сиденье сидел всклокоченный негр. Это Марина, грязная и растрёпанная, одни глаза блестят на лице. И тогда я вспомнила, что я тоже совсем не в лучшем своём виде здесь появилась. Илья помог Марине выйти из машины, и она со слезами кинулась ко мне:
– Я слышала, как ты кричала, я сразу же села в машину и прижала к себе этого, как ты и велела!
– Вы бы видели, как он закричал, когда очнувшись, увидел это чудище, обнимающее его! – Со смехом сказал Илья. – Я, признаюсь, тоже сначала не понял, кто это. Классное у вас было путешествие! Запомнится надолго.
– Я сразу поняла, что это не та музыка, – продолжила Марина, – которую мы слышали с тобой, когда по синему лесу гуляли. Хорошо, что я к тому времени недалеко от машины отошла. Я ведь очень испугалась, когда всё загудело, схватила свою палку и побежала на берег, думаю, надо отбивать тебя от Оскаров. А потом слышу, ты кричишь, чтобы я слушала. Я поняла, что ты жива, и обратно припустила к машине.
– Вы кто? – Парень подошёл к нам, с опаской глядя на Марину. – Я где?
– О, это долгая история, молодой человек! Но Вы всё узнаете, не извольте беспокоиться. – Сказал Сакатов и протянул ему руку. – Сакатов Алексей Александрович. Специалист по потерянным душам, как и все здесь присутствующие. А Ваше имя позвольте узнать.
– Андрей Вавилов. – Он пожал руку Сакатову. – Ничего не понимаю! А где все?
– А ты что помнишь? – Спросил его Илья.
– Ну, на вышку мы поехали. – Андрей задумался. – А что меня не разбудили?
– Повезло тебе. Остальным меньше.– Сказал Илья и протянул Марине чистый носовой платочек.
– Тётя Оля, – сказал Дениска, – а ты видела нас с Каем?
– Да, я увидела Кая, но даже не подумала, что там с ним ты. Поверь мне, после этого у меня появились силы.
– А Оскары? Кто это был?
– Плоды её воображения, воссозданные по образу болванок для авиационного завода. Она же работала на заводе, вот и насмотрелась на эти заготовки. Оскары были её руками, водимыми её мыслями.
– Позволь с тобой не согласиться. – сказал Сакатов. – Я думаю, Оскары были тем, что осталось от людей.
– А причём тут был баян? – Спросила тётя Женя.
– Наверное, Ляна, когда попала туда, и отца вашего затащила за собой. – ответила я. – Может, любила очень его. В их семье вообще странные представления о любви, что есть, то есть. Да только он так сильно скучал о вас, что и оттуда его песни вы слышали.
Тётя Женя заплакала, и Марина обняла её. Андрей непонимающе спросил:
– Да про что вы тут говорите? Где Саня с Юркой?
– Сакатов, давай, рассказывай! – Сказала я и позвала Марину: – Пойдём, хоть умоемся, смоем с себя печальный серый песок опоны!
– Ты же на ногу не могла наступать! – Илья повернулся ко мне. – Или что, после опоны у тебя, как у ящерки, новые органы взамен старых будут отрастать?
– Подожди, Оля. – Задержал меня Сакатов. – Я всё думал, зачем тебе показали то видение, когда новорождённый младенец пропал, – торопливо заговорил он, – а сейчас понял. Именно таким образом Бичура отбирает родных детей у родителей, а сама вместо них в семью внедряется. Та Матрёшка, которая принимала роды, знала, что такое может быть, поэтому и заставила поставить силки, или ловцы, как их называли раньше, чтобы не допустить Бичуру в дом. Только папаша оказался не очень расторопным, вот и профукал дочку.
– А вдруг Матрёшка и была Бичурой?
– Нет, маловероятно. Но именно колдовство Матрёшки притянуло Бичуру.
– Тогда по логике вещей, Бичурой должна была быть и Ляна, ведь это именно её украли у матери сразу после родов, а потом нашли за огородами. Но у Ляны было двое детей, а у Бичуры не может быть детей.
– Оля, это реальная жизнь, и она редко идёт, как по написанному. И это относится не только к нашей человеческой жизни, но и к той, потусторонней. Почему не получилось замены Ляны на Бичуру, вряд ли кто нам расскажет, кроме самой Бичуры, а это не дай бог! Произошел сбой, природу которого мы не знаем, и у Бичуры не получилось вселиться вместо Ляны. А вот очередная мачеха Ляниной мамы, получается, на самом деле была Бичура, и все свои силы направила на то, чтобы падчерицу свою изничтожить, так она её люто возненавидела. Это и запустило всю цепочку аномалий с опоной, а никакая не разработка глиняного карьера, просто совпало по времени. А то, что на карьере и на заводе происходили несчастные случаи, так это человеческий фактор, и безголовость ответственных, вернее будет сказать, безответственных товарищей.
Мы с Мариной пошли к её дому. Я видела, как по её щекам бегут слёзы, оставляя светлые бороздки на щеках.
– Бабушку вспомнила? – спросила я.
– Да, – кивнула она, – неужели она тоже в той чёрной воде была? Столько лет!
– Но теперь она свободна, опона отпустила всех. Но ты же её помнишь, и всегда будешь помнить.
– Как представлю, что если бы не она, барахталась бы я до сих пор в этом мраке, как и те несчастные!
– Всё, отставить слёзы! – Я повернулась к ней и улыбнулась. – Теперь я навсегда запомнила урок, который преподала нам опона.
– Какой?
– Надо радоваться жизни, чтобы ни случилось. И поддерживать тех, кто потерял веру в жизнь, чтобы не попасть в клуб грустных и потерянных. Незачем нам там находиться, это не наш клуб. Вспомни, как ты себя чувствовала в опоне. Серые небеса давили на нас, от тревоги невозможно было спрятаться. Когда я снова увидела солнце, я думала, что моё сердце выпрыгнет от радости из груди. Знаешь, Марина, почему человек, глядя на солнце, всегда улыбается?
– Что- то с мимикой у него происходит.
– Нет, нет и ещё раз нет! Потому что солнечный свет поднимает нас в поднебесье, поднимает без крыльев и летательных аппаратов, просто так, только для того, чтобы показать, как прекрасен и добр наш мир, какой чистый небосвод над нами, как любят нас, как ценят нашу жизнь! Почаще поднимайте голову и улыбайтесь солнцу!
Ну вот и всё. Клуб грустных и потерянных закрыт. Никто ведь не жалеет об этом?
