Наталья Орлова
Шут
Рождение Шута
Моргана сидела у огня, она прислушивалась к звукам ночи за стенами дома. Она слышала приближающиеся, почти бесшумные шаги, она узнавала их, она улыбалась. Подросшая Мелисса накрывала на стол, который и без того уже был уставлен мисками и кувшинами, свежий хлеб остывал под чистым куском ткани. Моргана подошла к двери и, распахнув ее, остановилась на пороге. Ночная тьма вернула ей любимого и лучшего ученика – Дария.
– Здравствуй, тетушка!
– Дарий! – Она внимательно рассматривала возмужавшего названного племянника. Он похудел, но от фигуры его веяло силой. Глубокие складки залегли возле рта, отросшие волосы были припорошены пылью. – Умойся с дороги и садись за стол…
– Ты знала, когда я приду…
– Сны нам рассказывают о многом… Кстати, познакомься с Мелиссой.
– Дарий.
– Наслышана. – Мелисса лукаво улыбнулась.
– Очень странное имя и очень знакомое… Мелисса, есть такая душистая травка вроде мяты. Что ж, тогда здравствуйте, девушка, с мятным именем. – Дарий сделал замысловатый реверанс, Мелисса присела в ответном приветствии.
– Хватит дурачиться. Мелисса, принеси воды, будь добра…
* * *
Огонь потрескивал в очаге. Дарий с удовольствием поглощал приготовленные Мелиссой блюда, наслаждаясь непривычным уютом дома, рассматривая пучки трав, склянки. Он почувствовал, как духи дороги покинули, отпустили его.
– Ты изменился, я вижу, что любовь обожгла твое сердце… – Дарий медленно кивнул, продолжая жевать. – Она?
– Умерла…
– Прости. Смерть часто забирает лучших… Боль скоро утихнет. Ты стал иным… Ты сильно изменился. – Она налила в чашу Дария пряный напиток из вина и трав. – Выпей, пусть ее душа и душа Корнелия обретут благодать…
– Выпей и ты со мной… Когда ушел Корнелий?
– Прошло два года со времени твоего странствия, он не хотел печалить тебя… Это он привел Мелиссу… Тяжелые времена настали…
– Что здесь происходит?
– Ты видел же старый дуб? И тела на нем?
– Да.
– Так теперь карается малейшая повинность, особенно если крестьяне вовремя не платят налоги. Сборов теперь много…
– Я видел одного из всадников. На нем мой герб. Это?
– А. Новый граф. Он тебе приходится братом, кажется, троюродным… Его новые правила почти разорили эти земли.
– Как Марта и Том?
– Пока хорошо, кузнец нужен везде. Но к нему теперь часто приезжают из замка. Много работы…
– Оружие?
– Почти всегда, еще починка доспехов…
– Граф собирает войско?
– Нет вроде. Что-то странное происходит.
Дарий глубоко задумался. Он видел, как темные тени сгущаются в углах, как серые тени пляшут на стенах, как становятся призрачными и отступают они, приближаясь к огню. Моргана тихонько тронула его за плечо и протянула ему небольшой свиток.
– Корнелий оставил для тебя письмо…
Дарий разломал знакомую, все с тем же гербом печать и склонился над желтоватым листком. Он вспомнил этот почерк, увидев ровные строки красивых, крупных букв:
«Мой любимый племянник Дарий!
Пришло время прощаться. Я знал, что больше не увижу тебя. Когда ты ушел, я понял, что мой земной путь близок к завершению. Я выполнил свой долг, и моя сестра, твоя мать Диана, может гордиться тобой. Теперь твоя жизнь в твоих руках. Но помни, что по праву рождения ты не принадлежишь себе. Есть долг крови и долг чести. Верни себе замок, избавь землю своих предков от несчастий. Это в твоей власти. Ты доказал мне, что достоин владеть клинком с сапфиром, докажи это всему миру!
Я благословляю тебя, благословляю как учитель и как твой дядя.
Да исполнится предначертанное судьбой!
Корнелиус, герцог Восточных предместий,Наставник Дария Великого»
Дарий несколько раз перечитал письмо. Он вспомнил лицо дяди, его теплый взгляд, казалось, Корнелий улыбается ему грустной, прощальной улыбкой.
Надолго воцарилось молчание.
– Когда новый граф приехал в замок, Корнелия здесь уже не было? Не так ли?
– Он был далеко…
– Откуда же он узнал?..
– Понимаешь, есть разные знания, иногда самые важные приходят тайными тропами. Я не могу тебе сказать большего. Но чувствую, что только у тебя, законного наследника, хватит сил остановить все это. Для начала вернуть власть над своим замком.
– Корнелий ошибся, я не буду правителем и графом. Я не хочу этого, я всего лишь бывший комедиант с талантом шута.
– Ты сказал, шута?! – Моргана рассмеялась, Мелисса уронила чашку, которая разбилась от удара об пол. – К счастью!
– Ну да, а что в этом странного или смешного? Хотя шут должен быть смешон всегда. Что развеселило мою госпожу? – Дарий скроил смешную рожу и, скатившись со скамьи, сделал кувырок. Моргана и Мелисса зааплодировали.
– Рассуждаешь о судьбе, в то время как судьба стоит у тебя за правым плечом! – Дарий резко обернулся, посмотрев через правое плечо, Моргана снова засмеялась – Твой брат превратил замок в уличный балаган, он, завидуя соседу, хочет найти лучшего в графстве и во всем мире шута. Он не только жесток, но и тщеславен.
Дарий уселся на полу у очага, задумчиво глядя перед собой.
* * *
Следующей ночью Дарий, вооружившись лопатой и взяв повозку, вернулся к дубу. Он похоронил тела в лесной чаще. Он сдержал слово. Новое чувство возникло в его груди. Не сразу Дарий нашел ему имя – это было ощущение неправильности происходящего, которое требовало от него действий, стучало в висках, беспокойной птицей билось в груди. Тайно, уже под утро, посетил Дарий замок. Без Корнелия проклятое крыло казалось окончательно опустевшим и заброшенным. Новый хозяин не смог или не пожелал обживать покои проклятого крыла. Он обладал редким чутьем, и оно ему подсказывало, что за суеверным страхом слуг таится нечто большее, чем обычный страх. Кроме того, еще жива была в памяти история сумасшествия Дирка.
Дарий шел по пыльным переходам и длинным коридорам и словно возвращался в детство. Библиотека поразила его своей заброшенностью. Он поймал себя на нелепой мысли, будто, войдя туда, непременно услышит голос Корнелия. Тяжелый канделябр со змеиными головами по-прежнему стоял на столе. Дарий прикоснулся к одной из голов, стер пыль, очистил фитилек потемневшей свечи и зажег ее. Потом сел за стол и долго смотрел, как плавится воск, думая о Корнелии и о происходящем вокруг. Вероятно, только теперь он начал понимать дядю, отдавшего свою жизнь служению ему – наследнику Драконьего замка. Дарий впервые всерьез задумался о своей судьбе, о предназначении и долге. Замок погружался в ночную тьму, когда истинный наследник замка покинул библиотеку, твердо зная, что ему предстоит.
* * *
Следуя за своим кузеном, новым хозяином замка, следя за ним через потайные окошки, изучая его нравы и привычки, Дарий понял, что проникнуть в замок в роли шута не составит для него особого труда. Кузен отличался невысоким ростом и роскошными темными волнистыми волосами, а также капризами, исполнения которых требовал с детской настойчивостью и категоричностью. Он был своенравен, жесток и властен. За малейшую провинность мог лишить жизни. В замке его боялись, особенно пугал его взгляд, было что-то змеиное в его холодных глазах и манере пристально смотреть на человека, не мигая. Только одному человеку граф доверял – тому чернобородому воину, который на дороге чуть не обнаружил Дария. Очередным капризом была мечта о собственном шуте, ради этой своей идеи он решил устроить пир, а когда приедут гости, их развлекать должны бродячие актеры и претенденты на должность придворного шута.
Назначенный день приближался, Дарий серьезно готовился к нему, поскольку именно этот день должен был стать днем рождения Шута.
* * *
В замок съезжались гости. Внутренний двор напоминал рыночную площадь: всюду стояли цветные повозки, люди в странных одеждах расхаживали по многочисленным коридорам. Одетый в просторный балахон, смахивающий на рясу, в рваном плаще и с посохом в руке, Дарий вошел в ворота замка.
– Эй, кто ты и что тебе нужно? – его окликнула стража.
– Доложите графу, что Всеглупейший Король всех дураков, Его Величество Шут почтил своим вниманием сей замок!!!
– Если ты комедиант, так и скажи, нечего мне нести тут всякую чушь!!! – Начальник стражи, слышавший тираду Дария, положил руку на меч.
– Чушь несешь ты, о воинственный болван, я уже представился и повторяться не собираюсь!
– Ах ты, оборванец! Я научу тебя разговаривать с приличными людьми! – Со звоном меч начальника стражи вылетел из ножен.
Дарий сделал стремительное движение посохом, отразившее удар, и меч, блеснув на солнце, отлетел в сторону, выбитый из рук воина. Стало тихо.
– Я не желаю тебе зла, иди и доложи о приходе моего Величества! – Дарий поднял меч с земли и, пристально глядя в глаза, протянул его владельцу.
Ошарашенный и подавленный, славившийся на всю округу своими приступами необузданного гнева, начальник стражи, к всеобщему изумлению, ушел докладывать.
Дарий, опираясь на посох, горделиво оглядывался. В его серо-голубых глазах светилось лукавство, легкий ветерок поигрывал полами запыленного рваного плаща. Обитатели замка с любопытством удивленно разглядывали этого странного человека.
Прошло довольно много времени, прежде чем появился посланный за Дарием стражник, который проводил его по коридорам в тронный зал, где уже собрались гости в ожидании представления.
Яркий солнечный свет лился в огромные окна большого зала, освещая роскошь благородного собрания. Обитые красным бархатом кресла, позолоченные доспехи, сверкание драгоценных камней. Граф сидел на небольшом возвышении в раззолоченном кресле. Рядом с ним стояли и сидели на небольших скамьях знатные гости. Под ногами у всех вертелся, заставляя спотыкаться слуг, взлохмаченный человек в шутовском камзоле – знаменитый шут соседа графа и предмет зависти всех окрестных дворян – Фабио.
Степенно ступая, преисполненный чувства собственного достоинства, Дарий вошел в зал. Он сдержанно поклонился присутствующим, как равный, и замер, глядя на графа.
– Не слишком ли вольно ты ведешь себя? – надменно поджав губы, спросил чернобородый.
– На то дает право мне мой высокий титул.
– И каков же твой титул? – с издевкой граф.
– О, он поистине поражает обилием заглавных букв, и для его произнесения мне необходимо сосредоточится. Минутку. – Дарий принял величественную позу, скроил постную физиономию и сильным голосом, заполнившим всю залу, на одном дыхании произнес: – Всевеликий Всеглупейший Король Дураков, Граф Скудоумия, Повелитель Великих Пределов Бескрайней Глупости, Мое Сиятельство – Шут!
– Ого, не слишком ли большим количеством титулов ты наградил себя? – Он пристально уставился на Дария, но тот сохранял полную невозмутимость.
– Отнюдь, я перечислил не все.
– Какие же остались?
– Те, которыми наградите меня вы!
Граф ухмыльнулся и обратился к заметно побледневшему Фабио:
– Что на эти дерзости скажешь ты, признанный лучшим из шутов?
– Почти ничего, разве что для дурака он говорит слишком заумно. А имя свое прячет, как некрасивая девица лицо, под покровом ночи, надеясь приглянуться подгулявшему чужому мужу.
– Тут Фабио прав. Как зовут тебя?
– Никак.
– При таком количестве титулов, включая будущие, нельзя без имени. Оно у тебя есть? – с нажимом спросил граф.
– Есть.
– Ну так назови его, не морочь нам голову!
– Шут!
– Просто шут?
– Нет, Шут с заглавной буквы, поскольку хорошему Шуту любое имя будет только мешать.
– Значит, моему шуту имя Фабио мешает, по-твоему? – спросил сосед графа.
– Конечно, мешает. Фабио должен знать, что он шут, чтобы пошутить, получается, что шутит сначала Фабио, и только потом, когда Фабио становится шутом, шутит шут!
– Ха-ха-ха!!! Ну ты силен. От твоих суждений мысли в голове бродят, как прокисшее вино…
– Прокисшее вино – речи Фабио, мои же подобны хмелю молодого вина, пьешь много, мир вокруг вертится, язык говорит все, о чем думает голова. И любой человек становится подобным мне, то есть говорит то, что думает, а не думает, что говорить…
– Нам рассказали, как ты обезоружил лучшего нашего воина – начальника стражи и исхитрился при этом остаться в живых. Ты был воином? – чернобородый окинул пристальным взглядом фигуру Дария.
– Я никогда им не был, будучи всегда королем шутов.
– Ты и родился королем? Обычно рождаются принцами… – граф снова усмехнулся.
– Не у каждого принца есть шанс стать королем, зная это, я снизошел до этого мира, сразу родившись королем!
– Кто же в таком случае твои родители?
– Ее величество Глупость и его святейшество Дурак. Только столь роскошный брак мог даровать мне столь высокий титул и столь благозвучное имя! Триктрак, Шут-дурак, триктрак, и только так!!! – Шут, прижав посох к себе, сделал необыкновенное сальто, высоко выпрыгнув с места, и кубарем покатился к возвышению, на котором восседал граф. После чего положил посох на пол и уселся на него верхом.
– Вот моя лошадь, что росла в лесу, пока я не попросил дровосека срубить мне ее, после чего дровосек превратился в конюха, я постриг зеленую гриву, но она быстро пожелтела и облетела. Мой конь – палка, мой ум – глупость, мой дом – замок, мой слуга – язык, мой хозяин – ты. Да будет так, триктрак, Шут-дурак!..
Речи Дария, его облик и манеры сначала насторожили графа и произвели на него неприятное впечатление. Но вскоре ему на смену пришла симпатия, которая в глубине сознания слегка удивляла даже его самого. Шут его забавлял. Всю неделю Дарий развлекал гостей замка, вызывая неудовольствие конкурентов, лишившихся всяческой надежды получить место при дворе, и актеров, особо бездарных из которых Дарий блестяще пародировал.
Шут
Граф очень быстро привязался к своему Шуту. Особенно после того, как чернобородый воин внезапно исчез из замка, отправившись с важным поручением в дальние земли, и не вернулся. Чему предшествовал тихий разговор Шута и графа. Ходили слухи, что чернобородый воин и Шут повздорили, что острый клинок на пути встретил посох и посох расколол сталь. Много слухов блуждает по замковым коридорам, не всегда стоит им верить. Не отпуская ни на минуту Шута, граф даже повелел соорудить ему ложе в собственных покоях. Шут стал незаменимым и вездесущим.
Иногда начальнику стражи казалось, что вместо одного шута в замке оказалось их несколько, Дарий словно мог оказываться в двух-трех местах одновременно. Каждый раз, когда начальник стражи начинал задумываться об этом, его одолевали сонливость и головная боль. Так что он вынужден был смириться с существованием в замке странного Шута – одного или нескольких, этот вопрос так и остался для него без ответа.
* * *
Приглашенный художник работал над парадным портретом графа, горделиво восседавшего на подобии трона, увенчанного изукрашенным драгоценными камнями графским венцом. Шут долго, придирчиво рассматривал полотно, сравнивал работу художника с оригиналом, потом, приблизившись к графу, стал поправлять венец, протирать каменья, добиваясь особого блеска. Он все это время протяжно и горестно вздыхал.
– Что печалит тебя, Всеглупейший?
– Мне нравится твой головной убор, он красиво блестит, добавляя величие твоему сиятельному облику.
– Разве это плохо? Что в этом усмотрел ты для себя горестного?
– Не для себя, а для тебя. Ты столь велик, вон в золоте и каменьях, что мой вид рядом с тобой внушает мне печаль. Посуди сам: у тебя на голове признак сана, а я – Всевеликий и Всеглупейший (не будем отвлекаться от истины, перечисляя все титулы, в том числе и пока не придуманные тобой для меня), хожу в простом колпаке…
– Твой колпак, равно как и твой камзол, сшиты из кусков лучшей парчи.
– Это так, но я должен носить корону, чтобы подчеркивать твое величие – ведь не каждому королю служит Король шутов!
– Корона для Шута – это уже слишком!
– Мне не нужна простая корона.
– Еще лучше, а какая нужна? Золотая?
– И не только. Прикажи своему ювелиру сделать для меня три бубенца – золотой, серебряный и медный. Пусть также сделает еще по два золотых и серебряных про запас. Белошвейка пришьет их к трем концам моего колпака. И я буду достоин стоять рядом с твоим величеством…
Обычно суровый граф был не в силах противиться и вскоре исполнил пожелание Шута. Когда бубенцы и новый колпак были готовы, Шут долго вертелся перед зеркалом в дальних покоях графа, не желая выходить и сообщая, что боится выйти и не приглянуться честному собранию. Наконец, под мелодичный звон, сделав великолепное сальто, Шут показался в тронном зале. Он выделывал всевозможные кульбиты, причем двигался таким образом, что бубенцы, пришитые и к башмакам, и к манжетам, звенели в такт, создавая ту или иную модную мелодию.
День сменялся ночью. Граф погружался в беспокойные сны. Шут сидел у его изголовья. Он внимательно читал письма, доставая их из тайного ларца. Иногда, подолгу задумавшись, смотрел на пламя свечи. Внешне жизнь в замке оставалась прежней, только меньше стало сборщиков податей на дорогах и в деревнях и страшные фигуры повешенных больше не появлялись на деревьях. Граф все так же наводил ужас своим тяжелым взглядом, но стал менее вспыльчив. Приступы гнева и ярости случались все реже и быстро затихали, не превращаясь в разрушительные бури. Шут стал его тенью. В зале совета он сидел у ног господина, бубенцы звенели в такт его движениям, и было в этом звоне странное ощущение сладкого сна и легкого тумана. Иногда Шут исчезал, тогда граф ходил угрюмый и злой, он напрасно гонял слуг, давал приказания, отменял их. Часто садился на лошадь и скакал во весь опор по окрестным полям. Крестьяне, заметив одинокую фигуру всадника, предусмотрительно прятались, провожая его взглядами, полными ненависти, из своих укрытий. Беспокойство нарастало в нем, но потом снова появлялся Шут, и замок вздыхал с облегчением. Все возвращалось на круги своя.
Дарий не решался часто и надолго покидать графа, но долгое пребывание в замке тяготило его. Под покровом ночной темноты, перед самым рассветом, когда даже самые стойкие часовые начинают дремать, он, переодевшись в неброский камзол, тенью выскальзывал прочь, ведя под уздцы коня. Ехал в домик Морганы. Там отсыпался, был молчалив и даже мрачен, узнавал новости, получал письма. Искусно вел он переписку, предотвращая возможную войну. Прислушивался Дарий к происходящему вокруг замка, писал послания, о которых граф даже не подозревал. Разыгрывал сложнейшие политические партии. Потом просто гулял в лесу, наслаждаясь пением птиц и тишиной и тем, что не нужно следить за постоянной сменой гримас, надевая привычную маску. Но вскоре он снова возвращался в замок, усмирять нрав графа, кривляться, шутить и править.
* * *
В зале горели факелы, пылал камин. Граф сидел в любимом кресле с высокой спинкой, пил красное вино из сияющего хрусталем кубка, любуясь, как рубиновые всполохи огня отражаются в нем. Дрова потрескивали в камине, приближенные графа спорили о достоинствах гончих. За стенами все явственнее завывал ветер.
– Нет. И не может быть стремительнее моей гончей, она бежит быстрее лани…
– Полноте, она уже не так молода, а вот мой кобель, тот да!
– Буря приближается. – Граф отвел взгляд от кубка. – Хватит, новый сезон охоты рассудит вас… Видел ли кто-нибудь, куда делся Его Величество Король Дураков и Граф Глупости, мой Шут?
– Шут? Вероятно, его прельстила кухарка, он целый день вился на кухне…
– Ха-ха! Эта гусыня с черпаком. У нашего дурака отменный вкус.
– Не кухарка, а баранья нога, которую она готовит отменно. – Сопровождаемый звоном Шут вынырнул из темной арки. – А вкус у меня всегда был замечательный, особенно когда речь заходит о сливочном соусе с розмарином…
– Слышишь, ветер воет – снова надвигается буря.
– Нет, не буря, это урчит у меня в животе от упоминания о бараньей ноге…
– Ты присваиваешь себе силу ветра? Ну и смел же ты, если готов тягаться с самой стихией?
– Конечно, ежели у меня в желудке тоже графство, подобно тому, как мы покоимся в утробе ночи. А если я выпью вина – прольется дождь, но чтобы мое бедное графство не разрушила буря моего голода, мне необходимо съесть хотя бы кусок бараньей ноги. Ты же оставил своему Всевеликому Королю Глупости лакомый кусочек?
– Да, я же не могу допустить разрушения твоего графства…
Шут, поклонившись графу, направился к столу, на котором были объедки пиршества. На большом подносе лежала белая кость с остатками мяса на ней. Он схватил кость и с явным удовольствием начал рвать зубами мясо и, громко чавкая, жевать.
– Смотрите-ка, как он голоден. Однажды он сможет съесть нас.
– Только ф том случае, есфи будете морить меня голодом или разфрафать Мое Фсеглупейшее Феличестфо, – отвечал Шут с набитым ртом.
В зал вошел начальник стражи и, почтительно наклонившись, доложил графу о неожиданном визите – сэра Роджера, застигнутого в дороге бурей и просящего приюта. Все замолчали, прислушиваясь. Дарий давно ждал этого визита, он столько усилий приложил, чтобы выманить стареющего рыцаря из его убежища. Шут залпом осушил кувшин вина, вытер руки о скатерть и подошел к графу.
– Прошу вас удалиться, дела не терпят. – Приближенные торопливо покинули зал.
Шут сел у ног графа и начал покачивать головой, напевая при этом в такт мелодичному звону:
– Триктрак – Шут-дурак, ночи мрак, сделай так: пусть войдет, здесь уснет. Приюти, пошути. На пути много пут, вестей ждут и зовут лишь того, кто не знает всего…
Граф покачивал ногой, подчиняясь ритму шута.
– Прикажи его впустить, – сказал он начальнику стражи, у которого, как всегда, от монотонного звона бубенчиков и голоса Шута сильно разболелась голова.
Когда начальник удалился, Шут ухватился за концы своей дурацкой короны, взял в правую руку золотой и в левую серебряный бубенцы, склонился над графом и, покачивая ими перед глазами господина, ровным голосом заговорил:
– Сэр Роджер может быть очень полезен, прими его ласково, но пошли гонцов на границы, чтобы не считали тебя предателем союзники. В такую непогоду гонцы прибудут только через несколько дней. Роджер к тому времени покинет замок, убежденный в твоей лояльности. Напои его хорошенько, я узнаю, что на самом деле привело его сюда…
Когда заспанный сенешаль доложил о сэре Роджере, граф сидел на троне, каблуком выстукивая ритм мелодии, которую напевал шут, приветственно кривляясь и встречая гостя.
* * *
Час спустя задние ворота замка приоткрылись, выпустив несколько теней, устремившихся в непогоду.
Сэр Роджер сначала пил мало, осторожничая, но тепло камина, остроты, прыжки и ужимки шута развлекли его. Лучшее вино, принесенное по приказу графа, пилось легко, особенно после того, как шут, рассмешив гостя до слез, влил ему в кубок несколько капель какого-то снадобья.
Сэр Роджер давно так не смеялся, вино, растекаясь по жилам, дарило приятное тепло и покой. Все отчетливее за стенами замка завывал ветер, и от ударов грома содрогалась земля. Подозрительный и осмотрительный, рыцарь забыл обо всем на свете, и даже пугавшая его обычно гроза казалась забавной. Шут помог сэру Роджеру добраться до отведенных ему покоев.
Рыцарю снился яркий, очень реальный сон, который начался с золотого и серебряного звона, потом волны сияющей реки окутали его и стали мерно качать. Рыцарь увидел себя на поляне, залитой солнцем, в центре которой рос огромный дуб. Резная, матово-зеленая листва дуба дарила прохладу, земля у корней – тепло, легкий ветерок – свежесть. Он сел, прислонившись спиной к шершавому живому стволу. И снова сияющая золотом и серебром река повлекла его по волнам. Река несла его в прошлое.
Он сидел в библиотеке, читая послание влиятельного сюзерена, он принимал решение, он клялся в верности. Он предавал. Он плел сеть интриг. Его перо скользило по бумаге, меняя судьбы людей. Свеча горела ровно, изредка мигая. Перо шуршало по бумаге, все было как всегда, вот только сэра Роджера не оставляло ощущение, словно кто-то пристально смотрит на него. Он нашел в себе силы обернуться и не отвести глаз. Он встретил взгляд могущественного правителя, мудрого и непобедимого владыки, неведомая сила заставила его преклонить колени. Мир вокруг начал вращаться, золотистая река повлекла его в настоящее…
Сэр Роджер проснулся рано, освеженный чудесным сном. Он помнил ощущение волшебной реки и еще что-то, что могло быть очень важным, но это постоянно ускользало от него. Буря закончилась, оставив в наследство пасмурное небо и мелкий дождь.
Прощаясь после завтрака с гостеприимным хозяином, сэр Роджер прислушивался к звону бубенцов на одежде шута, что-то смутно знакомое слышалось ему в этом звуке. Обернувшись, он заглянул в лицо шуту, но тот ответил такой гримасой, что родившееся было фантастичное подозрение о связи странного сна с этим дураком показалось рыцарю глупостью.
* * *
Днем Дарий веселил графа и его гостей, незаметно для окружающих изучая присутствующих, ночью же все менялось. Ночь срывала маску, а лунный свет освещал истинное лицо Шута…
Серое небо плотным полотном накрыло землю графства, и каменный замок казался черным драконом, уснувшим на ровной глади темно-изумрудной долины. Мокрая после дневных ливней зелень сада выглядела изможденной, и еще недавно пышные цветки роскошных роз беловатыми пятнами выделялись в сумерках, источая слабый аромат. Замок затих, только изредка в сонной тишине слышны были шаги стражника и бряцание оружия.
В глубине сада показалась темная фигура. Бесшумно ступая по мокрому песку дорожки, человек направился к галерее, ведущей в замок. Он долго шел полутемными коридорами, спускался и поднимался по бесчисленным переходам и лестницам. Когда отблески факельного огня падали на него, одежда вспыхивала золотыми и серебряными отсветами и блики играли на странном колпаке, доверху наполненном влажными лепестками роз, который человек нес в руках. Он шел уверенно, избегая освещенных мест, которых становилось все меньше.
Это было заброшенное крыло замка, населенное странными звуками и, по слухам, призраками. Человек на минуту остановился перед тяжелой дверью, несколько раз повернул ключ в замке. Дверь с протяжным скрипом медленно отворилась.
В огромной комнате со стрельчатыми окнами царил полумрак, сумеречный свет пробивался сквозь полуистлевшие гобелены. Он вдохнул знакомый особый запах, в котором витал едва уловимый аромат розовых лепестков, устилающих пол. Он высыпал лепестки из колпака, и бубенцы, пришитые к трем концам шутовского колпака, издали мелодичный звон. Мужчина зажег свечу и приблизился к портрету, висящему напротив окна. Глаза красавицы, увенчанной диадемой, были печальны, в руке она держала розу. Если бы в комнате был наблюдатель, он без труда заметил бы странное сходство мужчины в костюме шута и красавицы: тот же овал лица, те же линии бровей. Они смотрели друг на друга, и казалось, будто нет потускневшей от пыли золоченой рамы и тонких трещин полотна, словно, пройдя сквозь время и пространство, взгляды их встретились.
Несколько ударов колокола разрушили магию взглядов. Шут вздрогнул. Он поклонился портрету, надел колпак, привычно качнув головой так, что все три бубенца звякнули в такт, и повернулся к выходу, отразившись в пыльном зеркале. Одежда, сшитая из лоскутов золотой и серебряной парчи, сияла в пламени свечи, взгляд переполняла тоска, уголки губ были опущены. Вероятно, это лицо могло бы показаться красивым, с правильными чертами и странным выражением умных внимательных глаз, но почти никто не видел его таким, привычная для всех частая смена гримас стала неотъемлемой частью его натуры. Глядя в зеркало, он снова качнул головой, губы его растянулись в дурацкую ухмылку, и только глаза смотрели серьезно и холодно.
– Триктрак – Шут-дурак! – Три бубенца – один золотой, один серебряный и один медный – привычно зазвенели, подтверждая метаморфозу своего хозяина…
Он запер за собой дверь, задул свечу и спрятал ее в нише, потом снял тряпицы с бубенцов на острых носах башмаков, и пошел, слушая, как звенят его шаги: левая нога – серебром, правая – золотом.
* * *
За окнами с неба лился дождь, бушевала буря, в камине жарко пылал огонь. Шут сидел у огня, тщетно пытаясь согреться, липкая, холодная дрожь с раннего утра поселилась в его теле, предвещая приближение нового приступа жуткой болезни. Он еще надеялся, что помогут снадобья, приготовленные в новолуние из редких трав, но они не помогали.
Закутавшись в шкуру, он стал медленно спускаться по лестнице к потайной комнате. Там, сняв яркий шутовской наряд, он облачился в скромную, но добротную одежду. Потом так же медленно добрел до конюшни, заплатив старому слуге, оседлал лошадь и выехал за ворота.
Ему казалось, что он ехал целую вечность. Ливень промочил одежду мгновенно. Ветер протяжно завывал и загонял лихорадку глубже. Сознание стало покидать его, когда он миновал деревню. Не размыкая губ, он звал на помощь, цепляясь бесчувственными руками за поводья. Ветер усиливался, дорога поворачивала. Он уткнулся лицом в лошадиную гриву и продолжал звать до тех пор, пока не почувствовал, как чьи-то руки обняли его… Потом забытье поглотило все…
Сначала возвращались звуки. Шепот и негромкое пение, бормотание и призывы. Треск огня, звон капели. Потом – запахи: терпкие ароматы трав, горьковатый запах дыма, знакомый, сытный хлебный дух. Он почувствовал тепло. Запахи и звуки окружили его плотной пеленой, убаюкали, увели в мягкий и долгий сон.
Проснувшись, он открыл глаза. Горели свечи, тени, причудливо переплетаясь, плясали на стене. Деревянные стены дома были увешаны пучками трав, на полках стояли, ловя огненные блики, замысловатые склянки. Женщина с длинными седыми волосами и юным лицом – Моргана – склонилась над ним.
– Тетушка…
– Наконец-то, еще несколько шагов во тьму, и я бы не смогла тебя привести обратно! Здравствуй, племянничек мой названый. А теперь спи, сон целебнее трав, правдивее слов… Спи, побудь в царстве дрем, отдохни в плену грез…
Ровное теплое забытье мягкими лапами обняло его и, покачивая, понесло туда, где тишина и покой исцеляют тело и лечат душу. Время перестало существовать, время растворилось в пространстве…
Дарий, благодаря искусству Морганы, вернулся из страны теней, он быстро набирал силы и вскоре уже мог упражняться с мечом. Плохие вести застали Дария почти выздоровевшим, плохие вести вынудили его изменить планы и отправиться в путь, не появляясь в замке. Плохие вести летят стремительнее птиц в поднебесье, и Дарий, оседлав коня, отправился в путь, пытаясь догнать ушедшие в прошлое дни. Он торопился на запад, туда, где за лесами и равнинами возвышался фамильный замок сэра Роджера. Только так мог Дарий спасти замок и все его окрестности.
