Николай Шмагин
Мечты иногда сбываются
Ураган
В один из дней погода резко переменилась: сильный ветер сменился ураганом, нашли мрачные тучи, пошел дождь, превратившийся в ливень, сверкали молнии, затем оглушительные раскаты грома, снова молнии, гром, и так всю ночь длился этот кошмар природы, небо словно обрушилось на землю.
Николай с Ольгой впервые оказались в эпицентре такого разгула стихии, и смирно сидели дома, впрочем, как и все вокруг.
Под утро в небесах стихло, но дождь все лил и лил, потоки воды низвергались с гор, речка Свирка из небольшой речушки из-под мостика превратилась в бурную горную реку, затопившую все вокруг. Благо запасы еды у них были, то и беспокоиться не о чем.
Когда дождь стих, они вышли на улицу, посмотрели на бурную реку, затопившую мостик, на поваленные ураганом деревья, и вернулись домой.
Марина с домочадцами наводила порядок во дворе, в огороде с садом, Бобка затаился в своей конуре.
Пообедав на кухне, вернулись к себе на чердак, хорошо еще, дом уцелел и крышу не унесло. Ночью погромыхивало где-то далеко, моросило, природа угомонилась.
На следующее утро снова солнце, поют птицы, лает Бобка на прохожих за забором. С завтраком припозднились.
Уже собираясь идти на пляж, разговорились с хозяйкой.
– Говорят, такой поток из ущелья несся, деревья, камни, доски какие-то, грязь, настоящий сель, – Марина сбавила тон, огляделась, и добавила по секрету: – поговаривают, будто студенческий лагерь унесло в море, вместе с палатками, вещами, людьми. Солдат нагнали, прибирают, ищут, милиция прибыла, страсть да и только.
– Мы с Колей впервые такой ураган видели, – Ольга погладила подбежавшего к ней Бобку, – сходим на пляж, прогуляемся, – дала она понять Марине, что делиться рассказанным ею они ни с кем не собираются.
Хозяйка успокоилась, коря себя за свою болтливость, мало ли что, и побежала на работу, а они на пляж.
– Хорошо-то как, не жарко, – Николай разлегся на лежаке, Ольга загорала стоя, – подзагорели мы с тобой, помнишь, когда приехали, разделись, и стоим как снежки, белые-белые.
Ольга улыбнулась, присела на свой лежак, и они почитали немного. Народу прибавилось, стало припекать.
– Ты почитай пока, а я сбегаю поплаваю, – вскочил Николай и побежал к морю, резво вошел в воду и поплыл саженками, затем перевернулся на спину и долго плыл, помогая себе ногами и руками, потом лежал и бездумно смотрел в небо, пока не надоело, да и подустал немного, пора возвращаться.
Повернувшись, поплыл к берегу и увидел свою Олю, она подгребала к нему по лягушачьи и улыбалась, отфыркиваясь и перебирая руками и ногами.
– Оля, ты зачем здесь, это же далеко, утонуть можно, – испугался он за нее, зная, что она плавает плохо.
– Я к тебе, вместе легче.
– Поворачивайся, и потихоньку – полегоньку, доплывем, – они плыли рядом, иногда он пытался поддерживать ее за локоть, тогда она сердилась, мол, я сама. Берег медленно, но верно приближался, а вот и дно под ногами. Слава богу.
Тут силы покинули его, она тоже дышала тяжело, поплескались у берега, отдыхая, и пошли на свои места.
– Больше так не делай, ты напугала меня. Могли оба утонуть.
– А ты не уплывай так далеко, я тоже испугалась.
– Бросилась меня спасать, бесстрашная моя. Ты же знаешь, я вырос на реке, у меня разряд по плаванию.
– Все равно, нельзя меня пугать.
Как хорошо на лежаках, полежать и обсохнуть, согреться и отдохнуть. С морем шутки плохи.
– Как далеко вы заплыли, не страшно? – полюбопытствовала полная женщина, основательно расположившаяся неподалеку с мужем под большим зонтом.
– Да, мы бы не рискнули, – поддакнул ей муж, худой, но с животиком и в трусах вместо плавок.
– А мы на Волге-матушке реке выросли, – хулиганским голосом отвечала им Ольга, стреляя глазами в сторону Николая, мол, мы тоже не лыком шиты.
Он не мог глаз отвести от любимой женщины, умеет она тень на плетень навести, озорная, веселая, сокровище, одним словом.
Смерч
В это время кто-то громко вскрикнул:
– Смотрите, смерч идет в нашу сторону, скоро он будет здесь!
Все глянули на море, смерч вился на воде, уходя жгутом высоко в небо, под тучи. Он был далеко, и было видно, как маленький пароходик развернулся и поплыл в сторону от опасного соседства, стараясь побыстрее уйти как можно дальше.
Вокруг все вскочили, в том числе полная женщина с худым пузаном-мужем, сгребли свои вещи в охапку и ринулись к поселку, обгоняя друг друга.
– Чего они так перепугались, это же далеко отсюда, – пожал плечами Николай, Ольга была того же мнения, поэтому они остались на своих лежаках, поглядывая на смерч, который покрутился недолго и исчез куда-то.
Потом они узнали, что если бы он пошел в сторону поселка, никто не успел бы убежать, как он мгновенно накрыл бы всех и унес, разметал все вокруг в разные стороны.
Не дай бог никому и никогда попасть в такую беду.
– Зайдем в гастроном, купим колбаски, еще чего-нибудь, и к себе на чердак, ты как к этому относишься?
Ольга стала для Николая всем, если не сказать, больше, и после защиты диплома они обязательно поженятся, хотя он никак не мог смириться с тем, что она была два раза замужем, и у нее сын-подросток, однако, поразмыслив, приходил к выводу, что это не самый большой недостаток в сравнении с ее неординарной внешностью и редкой доброй душой, особенно, если вспомнить его бывшую злобную жену, при одном упоминании которой его коробило и надолго портилось настроение.
– Чего-нибудь, это что ты имеешь в виду? – спросил он, когда они миновали пляж и вышли на улицу.
– Догадайся с трех раз, – они засмеялись и прибавили шагу. Сначала зашли в фотоателье за фотографиями, потом отоварились в гастрономе, включая и чего-нибудь в виде бутылки вина.
Во дворе их дома было людно. Две пары жильцов уезжали домой, Марина провожала их. Увидела пришедших с пляжа:
– Смерч, я вижу, вас не испугал. Колбаски купили? – острым глазом окинула она их покупки, Николай тут же откликнулся:
– И не только. Мы не из пугливых.
– Правильно, отдыхать так отдыхать, одобряю.
– Конечно, они чай в Москве проживают, там всего в магазинах полно, сюда приехали, и здесь тоже, в гастрономе колбаса разных сортов, сыры, масло, не то что у нас в Сибири, ничего нет в магазинах, кроме мышей, – встряла в их разговор одна из отъезжающих женщин, ее поддержала другая говорунья:
– Вот, приходится здесь колбасу покупать и с собой везти, – показала она на кошелку, в которой лежали несколько батонов вареной колбасы, еще какие-то свертки.
– Так она пропадет, пока едете до Сибири, – удивилась Ольга, с сожалением глядя на покупки, – вряд ли довезете.
– Ничего, довезем. Обложим мокрыми полотенцами, а дома отварим, обжарим, на ура пойдет, за милу душу съедят и добавки попросят, – сибирячки засмеялись железными зубами, мол, на золотые денег нет, чай, мы не цыгане какие, не воруем.
– Счастливо вам доехать, – попрощалась с ними Ольга и пошла на кухню, Николай к себе на чердак, выставил на стол бутылку «Анапы», положил конверт с фотографиями.
Одежду разложил на третьей кровати, бывшей у них вместо шкафа. Оставшись в одних плавках, разлегся на своей кровати, отдохнуть, пока Оля готовит на кухне еду, надо будет отметить их скорый отъезд домой, в столицу…
Настал день отъезда. С утра они искупались напоследок, позагорали на пляже, ставшим родным, набрали камешков с узорами, зашли в гастроном, на пути к дому купили куру-гриль, не устояли от того особого аромата, который источали шашлыки, куры в руках поваров-кавказцев. В дороге пригодится.
Дома пообедали, собрались, даже вздремнули пару часиков, тут и вечер наступил. Пора в путь-дорогу.
– Камней мы с тобой набрали, дотащить бы, – поднял сумку Николай, – ничего, своя ноша не тянет. Приедем, будем смотреть и вспоминать, когда какие собирали.
– Может, выбросить половину, пока не поздно?
– Я еще подростком мешки с картошкой таскал с огорода в гору, и ничего, а тут камешки, – бодрился он, оглядывая с грустью полюбившийся им чердак. Жаль расставаться, увы.
– Присядем на дорожку?
– Сиди не сиди, а пора на вокзал.
Марина их провожала у калитки, у нее так заведено.
– Ну, в добрый путь, счастливо вам доехать.
– Мы к вам еще приедем, наш чердак никому не отдавайте.
– Обязательно заранее известите меня.
– Известим, пока, Бобка, – погладила Ольга собаку, – ну все, до свидания, счастливо вам оставаться.
На автобусе доехали до вокзала, тут и поезд Адлер-Москва подошел. Погрузились, разместились, поехали. На часах – 22.48.
– Зря мы обратные билеты в Москве купили, придется на боковых полках ехать. Мне все едино, а тебе тесновато, – оглядел он Ольгу, уже успевшую переодеться в свой махровый оранжевый халат, но ей все нипочем, лишь улыбается и в окно поглядывает.
Те же пейзажи, только наоборот: теперь слева море, справа горы, и вечер, да еще томящее душу чувство разлуки с морем, с чердаком, подарившим им упоительные дни и ночи счастья.
Вот они снова въехали в тоннель, но мрак уже не пугал Ольгу, и когда выехали из него, посмотрели в глаза друг другу и улыбнулись, тем более, вокруг все пассажиры усиленно питались.
– Ну что, пора и нам перекусить, ты не против?
В ответ Ольга вынула куру-гриль, зелень, проводница обносила всех чаем, но многообещающий ужин был испорчен, когда Николай разломил курицу на куски, и она оказалась прожаренной только снаружи, внутри сырая, с сукровицей.
– Представим себе, что едим бифштекс с кровью, тогда все пойдет, как по маслу, – после ужина и чаепития в вагоне обычно наступает сон, но и тут неувязка: ему вдруг так прострелило поясницу, ни встать ни сесть.
– Камешки подвели, лишнего набрали, пожадничали.
– Я знала, что этим все и закончится, мешки с картошкой он с огорода таскал, вот и дотаскался, – расстроилась Ольга, еще и потому, что ей пришлось лезть на верхнюю полку, с ее-то габаритами, но с помощью Николая более-менее устроилась.
Она посмотрела на него сверху вниз, он на нее снизу вверх, и они заснули как убитые, несмотря на все неудобства и неувязки.
В шесть утра поезд прибыл на Казанский вокзал.
До их дома на проспекте Мира рукой подать…
В Алатырь, к отцу с дядькой
Он бодро шагал к метро «Проспект Мира» кольцевая, с двумя дорожными сумками в руках, набитыми всякой всячиной, но с каждым шагом начинал понимать, что без передышки он не дойдет даже до метро, что же будет дальше, как быть.
Остановившись на краю тротуара, отдохнул малость, и снова в путь. В метро уже полегче. Спустился на эскалаторе, доехал до Комсомольской, и снова по эскалатору наверх, к вокзалу.
На перроне народу не меряно, но Николай знал Казанский вокзал, как свои пять пальцев на одной руке, наездился за свои неполные сорок лет, не сосчитать, да вот хотя бы с Олей приехали из Сочи совсем недавно, теперь снова в путь, пора в Алатырь.
У него время рассчитано. Привычка. Передохнул пять минут, и тут объявили посадку на поезд Москва – Чебоксары.
Плацкарт, нижняя полка, сел у окна, глядя, как пассажиры занимают свои места, укладывают чемоданы, вещи в багажники.
«Он вспомнил, с какой радостью их встретила Тамара Федоровна с бабой Варей, Кирилл, когда они приехали загорелые, полные впечатлений, привезли фрукты, сувениры, камешки.
День прошел в хлопотах, он успел съездить к себе на Кржижановского, в квартире никого не было, в комнате порядок, будто только вчера там был, и он вернулся к Оле на проспект Мира.
Вечером привычно сидел в кресле и слушал Юрия Антонова, пока Оля с мамой занимались хозяйством, бабушкой с сынишкой.
– Наши отпуска еще не закончились, я хочу в Алатырь махнуть, к отцу с дядей, ты как на это смотришь? – выбрал он время после ужина, оба были в приятном расположении духа, особенно Оля после ванной, сидя перед зеркалом.
– Замечательно смотрю, а я в это время домом займусь, дел всяких полно накопилось, и с Кирюшей надо заняться, проверить, как учится. Да, завтра пробежимся по магазинам, накупим для твоих старичков продуктов разных, подарков, деньги еще остались.
– Здорово ты придумала, хорошо я тогда в Ростове шашку не купил, за 200 рублей дороговато. Отличная шашка, в ножнах, с эфесом. Ну да бог с ней, – вздохнул он с сожалением.
– Зря не купил, как-нибудь обошлись бы».
…
Он улыбнулся, глядя на неподъемные сумки, в которых были деликатесы и продукты, которые просто так не купишь, надо доставать: копченая колбаса, мясо без костей, консервы, тушенка, сыр, московские шоколадные конфеты, рублей на сто с лишним получилось, да еще дорога, вот тебе и шашка казацкая, знать, не судьба. Хотя на стене с ковром смотрелась бы неплохо.
И это все она, его Олечка, добрая душа, она и посылку отцу придумала отправить, так были рады они с дядей, и вот теперь тоже не с пустыми руками едет.
«Почему-то вспомнилось, как поезд долго стоял в Ростове, они вышли на перрон прогуляться, а навстречу дядька усатый идет, сразу видно, казак донской, шашку предлагает купить, увидел, каку Николая глаза загорелись, сразу подошел:
– Берите, последняя осталась, недорого отдам, всего за 200 рублей, – он вынул шашку наполовину из ножен и Николай увидел, да, это вещь. – Правда, не заточена, для безопасности. Атак настоящая, без обмана. Ну, как хотите, прощевайте.
Недаром алатырские казаки были причислены к Войску Донскому с незапамятных времен. Гены никуда не денешь.
И Ольга была не против, даже наоборот.
Не купил, как чуял, и вот он едет в Алатырь, хорошо бы еще сумки до отчего дома дотащить, спину не сорвать окончательно».
…
– О чем задумались, молодой человек?
Напротив него сидела пожилая чета, они разбирали сумку, и выкладывали на столик дорожную еду, воду в бутылке, с любопытством поглядывая на соседа напротив.
– На родину еду, в Алатырь, давно не был, – Николай оживился, вот, молодым человеком его обозвали, приятно слышать.
– Бывали мы в Алатыре, и не раз, у нас там тоже родня имеется, а проживаем мы в Канаше, значит, вместе сходить будем.
Проводница обходила вагон, забирала билеты, он и не заметил, что поезд давно уже идет, набирая ход. Отдал свой билет.
– До Канаша все едете, постель берем?
– Берем-берем, без постели никак нельзя.
– Тогда с вас по рублю, скоро чай будет, устраивайтесь, – проводница тоже оказалась доброй, заботливой, после ужина и чаепития в вагоне стало совсем уютно и покойно…
В Канаш поезд прибыл рано утром на последний путь, все пути до вокзала забиты товарняками, и ему пришлось тащить свои неподъемные сумки по переходному мосту, сначала вверх по лестнице, потом через пути до спуска, и вниз. Затем до вокзала.
Пальцы разжимались от тяжести, приходилось отдыхать, надо же было столько набрать всего. Утешало лишь то, что для отца с дядей не жалко. Довезет. Дотащит.
На вокзале он взял билет в пригородной кассе до Алатыря, отдохнул в зале ожидания, в десять утра посадка на пригородный, и через четыре часа муторной езды с остановками на станциях и переездах, приехал наконец в родной городок, и снова тащит сумки коротким путем до Куйбышева 14.
Гость из Москвы
Поднявшись по крутой скрипучей лестнице на второй этаж, застучал в дверь дядькиной квартиры в конце коридора:
– Открывай, дядя Митя, принимай гостя из Москвы.
Дверь открылась, и он со своей поклажей ввалился в квартиру. Повесил куртку на вешалку и рухнул на диван, отдуваясь.
– Ого, тяжелые сумки, – закряхтел дядька, подтаскивая их к столу. – Я будто чуял, дома остался, не пошел к Маруське ночевать. Написал бы, когда приедешь.
– Я сюрпризом люблю, ты же знаешь, не впервой.
Они обнялись, и дядя Митя крепко поцеловал его в губы, так обрадовался. Племянник был обескуражен, но виду не подал.
В коридоре хлопнула дверь, и в дверях появился отец.
Увидев сына, заулыбался: – Думаю, надо к Мите забежать, будто чуял, что ты приедешь.
Николай рад видеть их обоих, если бы еще и дядя Юра был жив. Усталость словно рукой сняло, и он стал распаковывать сумки, выкладывая из них на стол дефицит.
Дядя Митя по-хозяйски относил продукты в холодильник.
Освободив сумки, Николай поставил их в сторонку.
– Митя, сын тут рублей на сто привез, если не больше, – вполголоса сообщил отец, дядя Митя кивнул, мол, я и сам вижу. Захромав на кухню, загремел ключами и открыл свой сейф в серванте, громко кашляя для солидности.
– Сбегай к тому грузину, сам знаешь, что делать, – сунул он брату червонец, и тот мигом снарядился бежать.
– Давайте я схожу, а вы посидите пока.
– Отец лучше знает, где что брать, в магазине за водкой давка, когда дают, так что мы пока подождем, – и отец убежал, прихрамывая. Был он плохо одет, не брит, от него несло махоркой.
Николай вытащил из сумки папочку с фотографиями, зачетную книжку, студенческий билет. Отец вернется, тогда он покажет им все сразу, и расскажет. На душе у него стало покойно, уютно, обстановка в квартире ему известна и дорога с детства, потом и к отцу надо сходить. Он был дома, и этим все сказано.
Отец вернулся быстро, с двумя бутылками грузинского вина и буханкой белого хлеба в руках. Повеселевший. Бодрый.
И вот они сидят за круглым столом, перед трюмо в простенке между двумя окнами, выпивают, закусывая колбасой с хлебом. Еще расщедрившийся дядька принес из кухни огурцы с помидорами.
– Посмотрите, это моя Оля, в прошлом году познакомились, а недавно вернулись из Сочи. В отпуске пока, – похвалился Николай, вручая им цветные фотографии на фоне моря, и пальм.
Дядя с отцом внимательно осмотрели фото.
– Красивая, видная из себя, – хмыкнул дядя Митя, а отец добавил: – Хрупкая она, береги ее, сын.
Сын пожал плечами, ничего себе хрупкая, но промолчал, отцу виднее. Он настоящий живописец, портретист от бога, в людях разбирается. Позже Николай поймет, насколько прав он был, как истый провидец, и станет внимательнее к свой любимой.
– Давайте выпьем за ваше здоровье, чтобы мы подольше так встречались, – расчувствовался Николай, наливая по полной.
Возражений не было, наоборот, отец с дядей оценили тост.
Затем, осмотрев его студенческий билет, и зачетную книжку, они скупо улыбнулись, но он видел, рады за него. Еще бы, будущий сценарист, хотя, лучше бы на художника учился, Николай понимал их без слов.
– Я так и работаю на студии художником-декоратором, через год диплом защищать. Я писал вам, что поменял комнату, переехал с Ленинского проспекта в Черемушки, там комната больше и с балконом, но проживаю у Ольги, на проспекте Мира, в центре. Она заведующая книжным магазином, на шесть лет моложе меня, – рассказывал Николай свои новости.
– У нас тоже новости имеются, – хохотнул дядя Митя, поглядывая на брата, который вытащил из кармана пиджака пачку махорки, сложенную гармошкой газету, быстро свернул цигарку и задымил, распространяя по комнате зловонный махорочный дым.
– Отец, ты как дед Маресьев когда-то, махру смолишь, ты же не курил никогда, в чем дело?
– Денег на вино нет, а с махорки кайф не хуже, и дешево, четыре копейки пачка, всего-то делов.
– Как это денег нет, – возмутился для блезиру дядя Митя, хитро поглядывая на племянника, – он у нас тоже в магазине теперь подрабатывает, правда в мясном отделе, туши таскает, к татарину Фариду в батраки нанялся, а еще художник.
– Да не нанялся, помогаю, а он мне деньжат подбрасывает, – оправдывался отец, но дядьку вокруг пальца не обведешь:
– Иду как-то мимо мясного, хотел зайти посмотреть, почем мясцо, глядь, Николай наш подбегает к машине, грузчики ему на спину кладут часть туши и хохочут, пальцем показывают на него, а он согнулся в три погибели и тащит, бедолага.
Дядя Митя осерчал, вскочил и стал убирать со стола:
– Меня на мякине не проведешь, я этого хитреца-татарина насквозь вижу. Грузчику платить надо, а он кинет отцу на бутылку красного, тот и рад стараться.
Он укоризненно глянул на брата: – Щи буду варить со свининой, на рынке брал, к татарину не пошел.
– Хорошо, дядя Митя, мы с отцом домой сходим, приберемся.
Отчий дом
На улице уже октябрь, похолодало, но вот они пришли на Покровского, дом 17. Николай задержался возле отчего дома.
По пути отец забежал куда-то, купил из-под полы красного пару бутылок на деньги сына, в сумке у которого колбаса, хлеб, тушенка, все это Николай отложил для отца, невзирая на неудовольствие хозяйственного дяди Мити.
Отцова часть дома выглядела неплохо в сравнении с соседской, там ставни покосились, крыша ржавая, крыльцо просело и заросло травой: – Как дядя Саша, что с ним?
– Помер он год назад. Одинокий был, сынок утонул при тебе еще, жена к другому сбежала, да ты знаешь об этом, – отец отомкнул навесной замок на пристройке, и они вошли в дом: кровать у оконца, стол, табуретка, на шестке печи электроплитка, кастрюли, чайник. Пол грязный, дверь в комнату плотно прикрыта.
– Закрываю, чтобы здесь тепло сохранить, – отец сгреб со стола лишнее, выставил бутылки, два грязных стакана, сын вынул закуски из сумки. Оба улыбнулись, с удовольствием глядя на стол.
– Разливай, сын, ты банкуешь.
– Николай налил в стаканы красного до краев, они чокнулись, выпили, закусили. Повторили еще, и еще. Похорошело.
Отец шамкал беззубым ртом, мочил хлеб в вине, а ведь ему всего 61 год, подумал про себя Николай, глядя на обвисшие обои, кое-где еще сохранились репродукции с портретами и пейзажами художников, которые он купил и наклеил отцу на стены в свой прошлый приезд, лет пять назад это было.
– Давай отец, я тут у тебя приберусь маленько, – сын взял веник и стал выгребать из-под кровати пустые аптечные пузырьки, то бишь фуфырики, банки, бутылки, мусору накопилось много.
– Прибирайся, а я на Ленинскую сбегаю, ты как, не против? – захлопотал и отец, надевая пиджак с чужого плеча, облезлую шапку, на ногах резиновые сапоги, коих сроду не носил, в руках у него появилась кошелка с пустыми бутылками.
Взяв у сына пятерку, заторопился по улице, громко кашляя и отхаркиваясь, а тот продолжил приборку помещения.
Помойное ведро оказалось в комнате за дверью, там было холодно, пусто, пыльные окна слабо пропускали свет, но он сразу же ощутил ауру родного дома, на душе стало тепло, он понимал, пока жив отец, будет жив и отчий дом.
Выбросил мусор на помойку, опорожнил и ополоснул помойное ведро, навел порядок, насколько мог. Тут и отец вернулся, явно не с пустыми руками.
Снова на столе красовалось красненькое, закуски, отец был радостным и деятельным, в доме стало почище и уютнее.
– Я успел у друзей побывать, рассказал им, сын ко мне приехал, они помнят тебя, привет передают. Ну, давай разливай, не будем терять время…
Расстались они все на той же Ленинской улице.
Получив от сына трешницу, Николай Дмитриевич побежал по своим делам, клятвенно пообещав прийти к обеду.
Посмотрев ему вслед, Николай зашел в гастроном, и купил коробку шоколадных конфет, это для тети Таси. Может, и Володя дома, размышлял он, входя в подъезд дома, на первом этаже которого проживал его товарищ еще со школьных времен.
На звонок дверь открыла сама тетя Тася, обрадовалась.
– Здравствуй Коля, проходи, ты всегда так внезапно объявляешься, а я дома по хозяйству кручусь.
– Это вам, чаек пить, – вручив ей конфеты, он повесил куртку на крючок, прошел на кухню, оглядывая квартиру. Ничего не изменилось, и это хорошо. – А где Володя, на работе?
– Да нет, они на дачу с утра уехали, зима не за горами, надо подготовиться, сейчас чайку попьем, – захлопотала тетя Тася, гремя чайником. – Давно приехал-то?
– Сегодня, тетя Тася. Остановился у дяди, сейчас от отца и прямо к вам, как всегда. Ну, а семейство ваше как поживает, хотелось бы посмотреть на них, пообщаться. Давно не виделись.
– Завтра они наверняка дома будут, вот Володя обрадуется, он тоже часто тебя вспоминает, так что будем ждать.
Попив чаю и покалякав с Володиной мамой, пообещав зайти завтра, он вышел на улицу. Надо будет еще съездить на Стрелку, встретиться с Борей Зубаренковым, Колей Васильевым. Хотелось бы и с родней повидаться, на кладбище сходить, на завтра дел громадье, но это как получится, а сейчас домой, к дяде родному.
На Куйбышева, 44
Возле дома он поздоровался со старушками-учительницами с первого этажа, коротающими время на лавочке возле двери, они его узнали, поспрашивали, где и как поживает, поднявшись на второй этаж, на кухне увидел дядиных соседок, поздоровался, и тоже ответил на их вопросы.
Войдя в квартиру дяди, сразу ощутил тот особый «аромат», присущий старым квартирам в старом доме, где проживает инвалид войны, знакомые Николаю с детства запахи бабушек, дедушек, обладателем которых ему посчастливилось быть.
Он к ним привык, это была аура присущего только им мирка, но он об этом не думал, просто радовался, что опять приехал к отцу с дядей, и все тут. Это был зов предков.
Сейчас к этим запахам прибавился аромат только что сваренных дядькой щей со свининой, и рот его наполнился слюной в предвкушении сказочного обеда.
– Дядя Митя, я все время путаю соседок, кто из них Раиса Степановна, а кто Серафима Степановна, на кухне их повстречал, а где Марина, давно ее не видел?
– Они с матерью квартиру на Стрелке получили, теперь все больше там околачиваются, здесь тоже бывают, – дядя обрадовался племяннику. – Сима худенькая, Раиса побольше. Лицом схожи как близнецы. Сейчас обедать будем, где отца потерял?
– Побежал к друзьям, обещал скоро прийти.
– Завтра с утра прибежит, – разливал щи по мискам дядька, кусок мяса выложил отдельно, на тарелку.
– Мясо, колбасу мне в инвалидном раз в месяц дают, с голоду не пропадем, – взял буханку, нарезал хлеб крупными кусками.
Они с аппетитом пообедали, у Николая в Алатыре всегда почему-то был зверский аппетит.
– Завтра с утра поедем на Бугор, в винный магазин, будут водку давать, по две бутылки на брата, с отцом вместе шесть бутылок, про запас, пригодятся в хозяйстве.
– Зачем нам столько?
– Сейчас водка дороже денег. Вздремнем после обеда? – предложил дядя Митя, укладываясь на кровать.
Николай не возражал, прилег на диване напротив, и сам того не ожидая, заснул под мерный стук маятника, издаваемый с детства знакомыми часами «Мозеръ» на стене у окна, перед кроватью дяди.
Проснулся, когда уже стемнело. Дядька гремел посудой на кухне, на плитке шумел чайник. Закипает.
Он вспомнил, как в детстве они жили здесь, пока не купили часть дома на Сурско – Набережной. Дядька по утрам пугал его протезом, бабушка Надя с дядей Юрой угощали конфетками.
Уже во взрослой жизни, они с братом Вовой, отслужившим в армии, приезжали к ним в гости, будто вчера это было, в 79-м году. Тогда они все вместе сфотографировались на память впятером, три брата и два племянника, фото не получилось, брак пленки. А жаль.
– Ну что, проснулся? – дядька включил свет, принес чайник, чашки. – Чайку попьем, телевизор посмотрим, послушаем, как Горбачев мозги пудрит народу.
– Как там Марь Дмитриевна поживает?
– Завтра после магазина прямо к ней подъедем, пообедаем.
– Как сейчас помню, она пела: «Это было недавно, это было давно», когда мы с Вовой приезжали, помнишь?
– Еще бы не помнить, тогда мы вчетвером домой возвращались под хмельком, отец орал на всю улицу, на нас хулиганы и напали, а тут наш Юра, как ангел-хранитель, из тьмы явился и спас нас. На углу поджидал, его все в городе знали и уважали, как авторитета.
– А вот и наш оратор, как черт из табакерки выскочил, – подшутил Николай, так что дядя Митя даже оглянулся испуганно, не слышит ли кто, старая привычка из прошлого.
По телевизору шла программа «Время», и генсек энергично вещал народу о пользе гласности во время перестройки…
…
Утренние хлопоты у дяди Николай освоил давно: встать, вынести помои на улицу, сходить за водой на колонку, посетить уборную по необходимости, умыться, ну и завтрак в итоге.
Вылив помои на проезжую часть, он снова полюбовался чайками над головой, увидел дурачка – соседа с первого этажа в фуфайке на голо тело, который сердито глазел на всех и ругался матом, бестолково бегая по улице и во дворе.
Принес из колонки ведро воды домой, почистил зубы, умылся, дядька в это время кашеварил на кухне.
– Дядя Митя, ты что, зубы не чистишь?
– Почему, на прошлой неделе чистил как-то.
– А где твоя зубочистка, зубной порошок, зубы надо чистить утром и вечером, на ночь. Тогда они и болеть не будут.
– Ха-ха, скажешь тоже, два раза в день, хватит и одного, утром, – у дядьки на все свое мнение, и его ни в чем нельзя переубедить. Старой закалки человек, фронтовик, инвалид войны.
Что тут еще скажешь. Не успели они позавтракать пшенкой с чаем, как заявился отец: – Кашку кушаете?
– Хочешь, и тебе наложим, полезно для здоровья.
Все трое засмеялись, тем более, что предстояли интересные и важные дела на весь божий день.
К гаражу подошли со двора, дядя отомкнул замочек на калитке, вошли, затем открыл замок на двери тамбура, и они в гараже. Открыв замок на входных дверях, распахнули их, теперь можно выехать из гаража.
Дядя осмотрел свой любимый автомобиль марки «Запорожец», убедившись, что все в порядке, колеса тоже, сел за руль и включил зажигание. Николай открыл ворота палисадника, пока дядя тарахтел мотором, и вот машина выехала на улицу.
Отец уже сидел на заднем сиденье.
Дядя самолично замкнул все двери гаража, ворота, снова уселся за руль. Николай рядом с ним, и машина сначала проехала мимо дома по тротуару, выехала на грунтовую дорогу, затем на Комсомольскую улицу, и уже по асфальту покатила на Бугор, к вожделенному винному магазину.
«Выезд из дядиного гаража, это целая эпопея», – подумал Николай, с улыбкой поглядывая в окно на дома, прохожих, но когда они подкатили к магазину, она погасла на его лице при виде огромной сердитой очереди, желающей отовариться водкой.
Винный магазин
Оставив отца в машине, заняли очередь. Стоять предстояло долго, дядя уже общался со знакомыми мужиками, и Николай смирился с неизбежностью, слушая их.
– Што, Димитрий, тоже решил запастись беленькой?
– Молодой чай пускай стоит, а ты в лимузине своем посиди, с братом, это он там сзади развалился, как фон-барон?
– Он у меня за сторожа, здесь на воздухе веселее, – дядя умел поддержать беседу, когда хотел.
– Устроил нам Горбач веселую жизнь, все о здоровом образе жизни хлопочет, обещает сухой закон ввести, – вздохнул пожилой, бледный мужичок с кошелкой в руках, заводя разговор для полезности времяпровождения.
– Авось надорвется, жалеючи нас, сирых, не успеет.
– Куцы же он подевается? – удивились мужики.
– Народ послушайте, поговаривают, не продержится он долго у власти, балаболит о перестройке да гласности, как попугай, а дел нет никаких, в магазинах пусто.
– Заводик наш винный чем ему помешал? – осерчал мужик и так сердитого вида, закуривая цигарку.
– Да, не надо было его закрывать, вредить людям.
В очереди примолкли, недовольно поглядывая на громко скандаливших баб, мол, и здесь от них нет покою, не женское это дело, за водкой в очереди толкаться.
