Николай Шмагин
Мечты иногда сбываются
«Из огня да в полымя»
Сессия. 5-й курс
Ольга давно уже включилась в работу после отпуска, у Николая не было времени даже голову поднять от письменного стола, на котором высились горы учебников, литературы, стопки начатых сценариев, сюжетных заявок, аннотаций к ним росли как грибы после дождя.
Николай давно уже научился стучать на своей машинке не хуже любой машинистки, но этого было мало, как воздух нужны контрольные, срок сдачи которых пропустить нельзя.
И тут позвонила Оля с работы: «Коля, мне привезли рефераты по искусству и истории кино, вечером привезу. Ты как там, все стучишь, как дятел, на своем «Унисе»?»
– Угадала, стучу, печатаю аннотацию к дипломному сценарию. Ты мой спаситель и ангел-хранитель. Ура, жду!
Уныние как рукой сняло, и вдохновленный радостным известием, он даже решил передохнуть, тем более, Тамара Федоровна принесла в комнату поднос с едой:
– Коля, вот перекуси, чайку попей. Отдохни.
– Спасибо вам, это не помешает.
Попив чайку, он решил отдохнуть, как посоветовала теща, и вздремнул на кровати. После трудной весенней сессии, от которой не сразу пришел в себя, они с Олей решили, что он будет жить у них, на проспекте Мира. С тех пор жизнь его наладилась, он даже поправился, они так чудесно отдохнули на море, подзагорели, а тут такое горе: смерть отца, бабы Вари. Да еще сессия на носу.
Он долго ворочался сбоку набок, не спалось. Некогда прохлаждаться. Вскочив, снова уселся за стол. Однако мысли не отпускали, роились в голове непрерывно:
«На днях он подъехал к себе на улицу Кржижановского с проверкой, вроде бы все в порядке, соседи на работе, только на кухне изменения: соседский холодильник нахально стоял рядом с его столом, на его половине, это уж слишком.
Передвинув его снова на соседскую половину, поставил табуретку на свое место, у стола. Теперь порядок.
Затем позвонил узнать, как поживают сыновья, и напоролся на бывшую жену. Та сначала гневно отчитала его за бездействия, но когда он сообщил, что ездил в Алатырь на похороны отца, смягчилась, сменила гнев на милость:
«Митя на сборах, живет в гостинице «Спортивная», скоро у них соревнования на первенство Москвы по штанге, – горделиво сообщила она, – Слава учится в первом классе, ты хотя бы навестил его, поздравил, какой же ты отец! – снова осерчала она. – Ты не забыл, о чем мы договорились?»
– Нет конечно, но у меня сейчас сессия, не до этого. Я же подарил ему к школе двухтомник Н. Носова, пусть читает на досуге о приключениях Незнайки и его друзей. Ну пока, привет от меня детям. Я потом позвоню, позже, – он бросил трубку.
Настроение испортилось. Если он хочет иногда видеться с сыновьями, придется терпеть эту мегеру, но она ставит условия, хватка у нее железная. Что-то дальше будет, кошмар.
Помотавшись по комнате, забрал с собой свитер, старые перчатки, собрал нужные книги, уложил в свою спортивную сумку.
Запер двери и поехал на проспект Мира, домой…»
Не до воспоминаний сейчас, надо работать. Придвинув к себе пишущую машинку, он продолжил печатать аннотацию к будущему дипломному сценарию «Времена детства».
Контрольные. Рефераты
Целую неделю он корпел над контрольными работами по марксистско-ленинской эстетике, научному коммунизму, особое внимание уделил рефератам по ИЗО, и истории зарубежного кино.
Тема «Троица» Андрея Рублева была изложена академически, но суховато, и он постарался вдохнуть в нее душу художника-гения, создавшего бессмертное творение, несущее в себе нетленный луч света, добра и красоты, любовь к своей земле.
На последней странице контрольной он тщательно приклеил репродукцию иконы, как апофеоз реферата.
В контрольной по истории кино он постарался кратко, но масштабно рассказать о проблемах и достижениях болгарского кино, ну и конечно, по мастерству драматурга завершил работу над двумя вариантами дипломного сценария.
Время поджимало, отправлять работы по почте поздно, да он и не любил этого, другое дело, привезти их на кафедру и сдать методисту заочного отделения Татьяне Павловне Чавушьян лично.
На обратном пути заехал к Оле на работу.
– Ольга Викторовна у себя наверху, – улыбнулась ему Лена Гришина, миловидная молодая женщина, как рассказывала Оля, она не захотела дальше работать заведующей при нечистом на руку директоре, и перешла в кладовщицы, на ее место и перевелась Ольга, чтобы быть поближе к дому и семье.
Поздоровавшись со всеми, Николай по лесенке поднялся в Олину каморку с письменным столом и шкафом с документами, книгами, архивом. Несмотря на тесноту и низкий потолок, ему было уютно здесь, как и везде рядом с Олей.
Она улыбнулась ему, подняв голову от бумаг:
– Я отчет пишу, посиди немного, – и снова зашелестела документами, а он от нечего делать перебрал в шкафу несколько толковых словарей. Хороши словарики, вот бы их домой умыкнуть, пригодятся в работе с текстами.
Ольга словно прочитала его коварные мысли:
– Неудобно, вдруг директор спохватится, что я ему скажу? – прошептала она, он в ответ тоже тихо: – На нет и суда нет. Докладываю: контрольные сдал, пойду домой, не буду тебе мешать, – чмокнув ее в губки, спустился вниз и распрощался с директором и его замами, громко заключив:
– Теперь я понимаю, почему ее не отпускали из 57-го магазина, с мужем и то некогда словом обмолвиться. Вся в работе.
В ответ они понимающе заулыбались.
Выйдя на улицу, решил пешочком пройтись до дома, всего-то пара остановок, вспомнив, сколько у него самого дел, прибавил шагу, поежившись. Да и похолодало к вечеру.
Сессия
Поскольку после отпуска он был в простое, отношение из ВГИКА о предоставлении оплачиваемого дополнительного отпуска для участия в сессии сроком на 60 календарных дней пришло в отдел кадров, оттуда в центральную бухгалтерию.
– Когда же вы работаете, Николай Николаевич, сплошные отпуска, – ехидно заметила главбух, дама, интересная во всех отношениях, как сказали бы о ней классики, подписывая ведомость в кассу на приличную сумму.
– Если бы вы представляли, что такое сессия во ВГИКЕ, особенно на сценарном факультете, вы бы расплакались от жалости, а не язвили, – вежливо огрызнулся Николай, ох уж эти бухгалтера, будто из своего кармана платят, экономисты чертовы.
– Лично я экономический кончала, и тоже во ВГИКЕ, – не осталась в долгу и главбух, – хотя вас прекрасно понимаю.
– Как это я сразу не догадался, маху дал.
Бухгалтера улыбались за своими столами, слушая их не без удовольствия, придирчивого художника и студента они знали.
После пикировки в бухгалтерии, он получил причитающуюся сумму в центральной кассе, и прошел к проходной не по коридору, а по улице, знакомых пруд пруди, всему свое время.
«Надо с Олей сходить купить тортик, вина хорошего в честь начала сессии, и вперед, как Матросов на амбразуру, – размышлял он, подъезжая к проспекту Мира, – со ВГИКОМ шутки плохи, чуть что и вылететь можно, отряд уже потерял пятерых бойцов, и не заметил, но со мной этот номер не пройдет.»
…
С 1982 года, когда Николай поступил в институт кинематографии, кафедрой кинодраматургии руководил Леонид Николаевич Нехорошев, он привлекал к преподаванию и молодых драматургов, О. Агишева, В. Черных, Э. Володарского, не забыл при встрече поздравить и Николая с поступлением.
– Рад за вас, у Ежова есть чему поучиться, – крепко пожал он руку небезызвестного ему декоратора. Это с ним Николай еще в 73 году ездил в Ленинград, на премьеру фильма «Мачеха».
Они вместе привезли в Дом Кино коробки с фильмом.
Л. Нехорошев тогда работал на Мосфильме в должности зам. гл. редактора, Николай после курсов трудился декоратором, для него это была памятная интересная поездка.
Лекции
Второго декабря был первый день занятий.
Мастера поздравили своих студентов, Валентин Иванович пообщался с ними по душам, на лекции вкратце прошелся по их вариантам дипломных сценариев, пошутил на общие темы, как обычно в таких случаях, после чего начался целый месяц лекций и разборов контрольных по десяти дисциплинам, а это немало.
Лекции по марксистско-ленинской эстетике, и научному коммунизму он прослушал вполуха, запомнить и разобраться по существу невозможно, только если повезет с билетом на экзамене.
Кинорежиссура и психология были гораздо интереснее и конкретнее, еще конкретнее кинооператорское мастерство, в котором он неплохо разобрался, о работе художника кино знал не понаслышке, но особо ему запомнилась лекция по ИЗО.
Волкова Паола Дмитриевна с улыбкой оглядела аудиторию, и с места в карьер: – Слабенько вы подготовились, и вообще плохо разбираетесь в искусстве, не все, конечно. Есть одна работа, не побоюсь этого слова, выдающаяся в сравнении с остальными. Это «Троица» Андрея Рублева, – она помолчала мгновение.
– Пусть встанет автор, а мы посмотрим на него.
Николай встал, взволнованный, и все дружно задвигались, переглядываясь. – Кто бы сомневался, и так все ясно, – внятно изрекла склочная Ирина Шегаль с места, но ее не поддержали на сей раз, и она умолкла под строгим взглядом педагога.
Паола Дмитриевна кивнула Николаю, и он сел на свое место.
– Я помню вашу безупречную работу на тему греческой вазописи, но ваша новая работа подвигла меня рассказать вам сегодня про «Поцелуй Иуды» Джотто, и «Троицу» Андрея Рублева. Строгий взгляд ее сменился обаятельной улыбкой, и она так пронзительно ясно и понятно стала говорить об эфемерном мире искусства, о судьбах этих великих художников, что мастерская замерла, слушая ее восторженно…
По мастерству драматурга Валентин Петрович Лесин превзошел самого себя, хотя все знали, что на его лекциях нужно терпение и еще раз терпение, иначе сойдешь с ума от его правильных, нудных подробностей в разборках каждого сценария.
Зато каждый студент, пройдя этот ад, обретал уверенность в своих силах, чтобы довести сценарий до ума. А это дорогого стоит.
Вот и по истории зарубежного кино для Николая снова приятная и заслуженная неожиданность.
Комаров Сергей Васильевич, профессор и киновед, в отличие от Лесина захватывал аудиторию своими взволнованными поэтическими рассказами на тему зарубежного кино, тут ему не было равных. Был он уже очень пожилой, далеко за 80 лет, но всегда безупречно одет и по-юношески задорен, поэтому все слушали его «раскрыв рот».
Любил он обстоятельно обсудить контрольные, выявить все ее стороны, и вот в его руках очередная работа.
– Коскин Юрий Александрович, – тот встал и профессор улыбнулся. – Мне очень понравились ваши рассуждения на лекциях, по любому вопросу у вас свое мнение и необходимые знания, но вот я прочел вашу работу и был неприятно удивлен, поскольку она оказалась слабой и мало интересной.
Он помолчал, отложил ее в сторону, и взял другую:
– «Кинематография Народной Республики Болгария», вот уж не ожидал, что получу от чтения данной работы истинное удовольствие, но это так, – он посмотрел на Николая и продолжил:
– Автор этой работы был немногословен на лекциях, но именно в ней проявил себя с самой лучшей стороны. Даже я о Болгарском кино не был такого высокого мнения.
Толковая, грамотная работа. Обобщен большой материал. Сделан короткий, но четкий анализ основных и значительных фильмов. Хороший литературный язык. Отлично.
Коридорный эрудит Коскин явно посрамлен, но скрывал это под снисходительной усмешкой усов.
Был он чем-то неуловимо похож на актера и режиссера Никиту Михалкова, только в отличие от яркого артиста был меньше ростом, маловыразительным и не таким обаятельным, то бишь талантливым, но не возражал, когда ему говорили о сходстве с известным артистом Михалковым.
Появился он в мастерской В.И. Ежова на третьем курсе, и сразу же влился в общения, учебу, будто так и было всегда, но Николая не проведешь, он видел и понимал, что такой пройдоха, похожий на актера Михалкова, появился у них не просто так, увы, связи наверху и деньги решают многое, если не все.
К своему дню рождения Николай приболел, подхватил где-то инфекцию, в итоге озноб, высокая температура, но болеть нельзя, экзамены на носу, и Оля приложила максимум усилий, чтобы он не слег: вызвали врача, она выписала лекарства, антибиотики, и он перенес простуду на ногах. Через несколько дней стало лучше, и это все благодаря ее заботам.
Шестого декабря Оля поздравила его с днем рождения, праздничный обед, пили все вместе чай с тортом, а вечером раздался междугородный телефонный звонок из Алатыря, и дядя Митя сообщил ему, что сегодня утром умерла Мария Дмитриевна.
«Коля, приезжай, мне одному туго приходится, без тебя с ее родней мне не справиться. Жду тебя завтра».
– Дядя Митя, у меня сессия, экзамены в институте, да еще я заболел, температура. Приехать не смогу.
«Приезжай, нужна твоя помощь. Жду тебя,» – переговоры закончились, каждый остался при своем. Что делать?
– Жаль Марь Дмитриевну, ровно на один месяц она пережила отца, но я все равно не могу ехать, – глянул он на Олю. – У нее дочь в Североморске, родня в Алатыре есть. Не поеду.
– Вот и хорошо, тебе не о чем волноваться. Есть кому похоронить ее, это главное.
Он вспомнил, как они искали на рынке кумач для гроба отца, и она постоянно клала под язык валидол, стояла, не в силах идти дальше и задыхалась, бледная, немощная, и вот ее тоже нет.
– Давай ложись, я тебе грудь разотру, банки на спину поставлю, и спать. Утро вечера мудренее…
В середине декабря от матери пришло письмо из Мурманска на нескольких страницах, оказывается, она была на похоронах Марии Дмитриевны, и вот они с Олей только что узнали об этом.
«Коля, ко мне шестого декабря заехала Галя по пути из Североморска в Алатырь, на похороны матери, и предложила мне поехать с ней вместе. Мне хотелось, но дорого, и тут она сказала, что оплатит мне дорогу в оба конца.
Когда приехали в Алатырь, Мария Дмитриевна уже лежала в гробу у себя дома, дядя Митя ходил вокруг да около, и все распоряжался, командовал над ее родственниками.
Увидев Галю и меня, очень удивился, даже растерялся.
Когда я подошла к гробу, у покойницы был синяк под глазом, ссадины на лице. На вопрос откуда это, он ответил, что она упала с кровати и ушиблась. Я засомневалась, но промолчала.
После похорон, на поминках он вел себя вызывающе, как-будто он хозяин и наследник имущества, а не дочь.
После поминок соседка зазвала меня к себе и рассказала, что перед самой смертью к ней прибежала Мария Дмитриевна, говорит, пока Дима к себе ушел, не могу при себе держать то, что было на самом деле: в полночь с пятого на шестое ноября он прибежал к ней испуганный, они пришли к нему домой, а на полу в луже крови лежал Николай, уже холодный.
Они с трудом перенесли его на стол, и до утра замывали кровь на полу, приводили в порядок покойника.
Димитрий мне сказал, что брат пришел к нему вечером весь побитый, в крови, и умер на полу.
Я ему не поверила, наверное подрались, много ли пьяному надо, но промолчала. Утром вызвали скорую, прибыла милиция, к вечеру послали телеграммы сыновьям.
Я должна была высказаться, не хочу грех на душу брать.
Митя боялся, что она расскажет все людям, держал ее взаперти, не надолго она пережила вашего отца. Вот как все было на самом деле, Коля, ты тоже должен это знать.
Я уже дома. Игорек учится, Вова дежурит сутками, а утром еще заезжает в детский садик за своими сынками, вместо того, чтобы сразу ехать домой после дежурства и выспаться как следует. Зато его Надя высыпается.
Но это их семейное дело, пусть живут, как хотят.
Давно нет от тебя письма, как вы там все поживаете, какие у вас новости, напиши. До свидания, ваша мама.»
Николай был ошарашен, верить или не верить тому, что рассказала соседка матери, хотя, зачем ей врать, но и мать могла приукрасить ее рассказ, он знал, как она не любит бывшего деверя.
Дал прочитать письмо Оле. Решили никому не говорить об этом. Оля была склонна верить рассказу соседки матери, настолько это казалось правдивым.
Николай не смог сдержать слез, перечитывая письмо матери, он помнил, как перепугался дядя, когда он заикнулся было о том, что надо бы сделать вскрытие для точного диагноза.
И он решил оставить все как есть. В свое время каждый предстанет перед Богом, и он каждому воздаст по заслугам.
Приезд дяди Мити
Лекции продолжались до Нового года, а в конце декабря неожиданно приехал дядя Митя.
Тамара Федоровна позвонила дочери на работу:
– Оля, к нам дядя Митя приехал.
Когда Оля пришла, он сидел в большой комнате и смотрел телевизор с Кириллом, тот пришел из школы и они о чем-то увлеченно разговаривали, старый с малым.
– Здравствуйте, – улыбалась Ольга, – Коля скоро должен приехать, он в институте, у него лекции, экзамены на носу.
Только сказала, звонок в дверь.
– Вот и он приехал, – побежала открывать.
– Ба, кого я вижу! – удивился Николай при виде дядя Мити. – Чего же не позвонил, я бы встретил тебя.
– Ничего, оказывается, вы недалеко от вокзалов живете, как я в Алатыре. Нашел быстро по адресу, что ты мне дал.
Дядя рассказал, что на похороны приезжала дочь Галя из Североморска, вместе с Антониной Ивановной явились.
– Мать написала письмо об этом, – кратко ответил племянник.
Они отужинали, посидели еще, Николай встал:
– Поехали ко мне, дядя Митя, устроимся, увидишь мою новую комнату. Она тебе понравится.
Дядя с племянником оделись, Николай подхватил его дорожный чемоданчик, который он знал с незапамятных времен, дядя чинно распрощался с хозяевами, и они направились к метро.
Приехали, разделись, дядя Митя огляделся и покивал головой:
– А что, и место хорошее, метро рядом, дом кирпичный, и комната большая, да еще с балконом, – поглядел он в окно, на потолок. – Ого, и потолок высокий. Так что одобрямс, племянник, обмен сделал удачный. Только лифта нет, на Ленинском был.
– Пойдем, кухню тебе покажу, ванную, туалет, давай обживайся. Вот, Оля с мамой тебе еды надавали, а мне пора ехать, к экзаменам готовиться надо.
После осмотра кухни и ванной они расстались.
– На вот, возьми ключи, не потеряй смотри.
– Еще чего, скажешь тоже, – дядя Митя запер за племянником входную дверь, и захромал к себе, оглядывая длинный коридор с двумя соседскими комнатами, прошел в свою, занялся хозяйством: разложил припасы на столе, поглядывая на стопы книг и бумаг вдоль стены, разложил диван, порылся в шкафу.
Ничего, жить можно, племянник у меня мировой, отдохну здесь, а то в Алатыре покойники по ночам все мерещатся, то один прибежит, напугает до смерти, то другая входит со скорбной миной на лице, так и с ума сойти недолго, – бормотал он, вспоминая бессонные ночи в своей пустой квартире, да и днем не лучше.
Брата с Маруськой больше нет, один как перст на белом свете. В Москве хотя бы племянник есть, все родственная душа…
Экзамены
Николаю было не до дяди. Экзамены на сценарном штука серьезная, как говаривал незабвенный дед Маресьев в трудных случаях, или грудь в крестах, или голова в кустах.
Свободное от лекций время он проводил дома за письменным столом, или в институтской библиотеке.
Иногда звонил дяде Мите, в ответ слышал, что дядя навел порядок в комнате, с соседями подружился, питается хорошо, на ночь пьет кефир, ест творог.
– Дядя Митя, кефир храни на кухне, там под окном справа наша полка-холодильник. Слышишь?
«Хорошо Коля, слышу, так и буду поступать».
В его голосе звучат знакомые Николаю нотки несогласия, мол, сам с усами, разберусь, что надо делать, и переубедить его в чем-то невозможно. Так было всегда.
Под Новый год вечером позвонил Валерка, сосед, и сообщил, что дядя Митя отравился чем-то, блюет, поносит. Вызвали скорую и она увезла его в инфекционную больницу. В какую, не знают.
– Допрыгался дядя Митя, я его предупреждал, надо выяснить, куда его поместили, – Николай был вне себя от дядькиного упрямства, только этого им не хватало. Оля успокоила его:
– Не волнуйся, по справочной выясним, где твой дядя.
Сказала-сделала. Оказалось, он лежит в инфекционной больнице № 1 по Волоколамскому шоссе, 63. С дизентерией.
Через несколько дней Николай съездил навестить его, Оля дала пакет с сухариками, печеньем, сухофруктами, при его диагнозе положена строгая диета.
В приемном покое пакет приняли, но и только.
– Я позвоню в отделение, а вы выйдите, больной подойдет к окну на третьем этаже, повидаетесь, – усмехнулась смазливая дежурная в белом халате. И на том спасибо.
На улице морозно, стемнело, он пробежал глазами освещенные окна на третьем этаже старого больничного здания, и в одном из них увидел своего дядю. Тот махал ему рукой, разглядев на дорожке племянника, Николай помахал в ответ, на том посещение больного закончилось.
Несмотря ни на что, он жалел своего дядю-фронтовика, и слабо верил россказням матери, и то со слов соседки, хотя дыма без огня не бывает, и на душе его было тягостно.
Он не мог забыть и вычеркнуть из памяти похороны отца, да и не хотел этого. Они редко виделись при жизни. Каждая встреча с отцом была праздником души для сына. Он помнил их все. Разве может он забыть их последнюю встречу. Никогда.
Однако, жизнь продолжалась. Новый год ждали долго, а прошел он как всегда, быстро, растаяв в памяти.
Снова настала пора экзаменов, и каждый из них изнурял душу, словно сжигал ее дотла, а она как птица-феникс, возрождалась снова, чтобы снова сгореть, и так пять раз подряд:
С марксистско-ленинской эстетикой он расстался с хорошей оценкой, не лежала у него душа к болтологии, и педагог понимал это, снизив ее на балл за неуважение к предмету.
К ИЗО, кинорежиссуре, истории зарубежного кино, и мастерству драматурга отношения его были глубоко профессиональные и не тягостные, отличные оценки тому заслугой.
Правда, по мастерству Валентин Петрович начал было придираться, критиковать его «Времена детства» за архаизм, мол, недостает современности в диалогах героев сценария, но Валентин Иванович был совсем иного мнения:
– Сценарий Николая наоборот, современен именно своей глубокой правдивостью, читаешь, и словно окунаешься в самобытную жизнь русской глубинки.
Характеры подростков, семейные взаимоотношения выписаны мастерски, ощущается любовь автора к этим людям, к подгорью, в котором они так счастливы, так что лично я доволен, что не ошибся в авторе, – заключил Валентин Иванович, поставив точку в оценке работы своего студента.
Ярые оппоненты Николая среди сокурсников, Ирина Шегаль, Сергей Говорухин, или более сдержанные Горский Юрий с Жорой Куценко на этот раз молчали, с мастером не поспоришь, хотя им ближе мнение Валентина Петровича, чем Валентина Ивановича.
Потому как они сами любили писать на актуальные современные темы, о спорте, о любви, для этого перелопатили массу газет, журналов с очерками о молодежи.
Однажды, с радостью поспешая из ВГИКА после очередного изнурительного экзамена, он столкнулся возле студии Горького со старым приятелем, директором Игорем Лазаренко, с которым почти не виделся в последнее время.
«Этому были свои основания. Как-то, в гостях у своего мастера, Валентин Иванович частенько приглашал его к себе то по сценарным вопросам, то просто так, поразговаривать с любимым учеником о том о сем, сажал его в свою машину после занятий, и Наталья везла их домой, он спросил у Николая как бы невзначай:
– Коля, а вы что, друзья с Игорем Лазаренко?
– Так мы еще на Дону, когда у Сергея Федоровича Бондарчука работали, сдружились. Он мужик компанейский.
– Ты заканчивай эту дружбу. Он закоренелый пьяница, незаметно и ты сопьешься рядом с ним. Понимаешь, о чем я?.. Ну, давай, пройдемся по твоим «Временам детства», – перевел он разговор на другую тему, но Николай запомнил совет учителя. Тот знал, о чем говорит, сам был в завязке, и страдал от этого.»
– Коля, о чем это ты так задумался, что старых друзей не замечаешь? – ироничным баском спросил Игорь Владимирович, к вечеру уже изрядно хмельной.
– Рад вас видеть, это я после экзамена бегу на автобус, домой надо, дядя ко мне приехал, да заболел, – стушевался Николай, но прожженного директора на мякине не проведешь.
– Понятно, беги раз надо. Зайди ко мне как-нибудь, когда на Мосфильме будешь. Вспомним былое, – подмигнул он приятелю.
– Обязательно зайду, но только после сессии, – они пожали друг другу руки и разошлись, как в море корабли, хотя это и звучит пошловато, но по теме.
Экзамены закончились, остались зачеты по психологии, мастерству кинооператора, и художника, но они только в радость для декоратора, проработавшего в кино целых пятнадцать лет.
На этот раз он не отмечал с сокурсниками сдачу экзаменов и зачетов, не веселился с ними, просто поставил их в известность о преждевременной смерти отца, они поняли, и оставили его в покое, выразив свои соболезнования.
…
Дядя Митя пролежал в больнице 21 день, и выписался, когда у племянника закончились экзамены, и он перешел на шестой курс.
Фактически это означало конец учебы, но предстояло главное: госэкзамены по научному коммунизму, и защита диплома.
О чем он и сообщил дяде, когда привез его домой.
В комнате было душно, тот законопатил все щели, но это не омрачало их приподнятого настроения; дядя наконец-то вырвался из больницы, подлечился, а у племянника словно камень с души свалился, и он снова свободен, чтобы перевести дух, прийти в себя.
– Сейчас чайку попьем, пообедаем, чем бог послал, – суетился Николай, распахивая сумку с дарами от Оли, – нам тут надавали мяса отварного, докторской колбасы, пирожков с капустой.
Дядя Митя довольно кивал головой: – Это годится, я в больнице наголодался, жуть. Со мной в палате еще паренек лежал, солдатик, и больше никого. Мы с ним подружились, в шахматы играли. Он раньше на два дня выписался, и в часть отправился.
Николай был тоже доволен, вон как дядька мясцо уписывает, ничего, поправится, раз аппетит есть.
– Я тут Коля, разузнал от врачей, меня могут в госпиталь для инвалидов войны положить, на реабилитацию, – хохотнул он, с трудом выговорив непривычное словцо. – Мне и адрес дали, в Черемушках находится. А что, полежу на госхарчах еще с месяцок, и домой поеду. Аминь.
– Дядя Мить, напоминаю, мы ведь в Черемушках живем, и твой госпиталь совсем недалеко от нас расположен, – Николай смотрит на пораженного таким совпадением дядьку и смеется.
– Как ты меня, Коля, обрадовал. Не зря во ВГИКЕ учишься, умеешь удивить, прям, как стулом по голове.
…
Пока дядя Митя поправлял здоровье в госпитале, Николай решил заранее подготовиться к следующей сессии, хотя она и не скоро, мало ли что, могут и на работу вызвать, мать с Игорем обещались нагрянуть к весне. Поэтому он составил список нужной литературы, в подборе книг ему всегда помогала Ольга, в этом деле она незаменимая помощница.
Ольга была записана в библиотеке на Переяславке, совсем недалеко от их дома, рядом с аптекой, где она покупала лекарства у знакомой аптекарши Галины Петровны, старой девы.
У нее был читательский билет, и она ходила брать нужные Николаю книги для учебы, их набиралось немало.
Как-то под вечер она позвонила с работы.
– Коля, ты можешь подъехать ко мне, я сегодня дежурю, и сумки с продуктами помог бы донести, я накупила всего по случаю.
– О чем разговор, уже бегу, – он быстро собрался и за дверь, в лифт и на улицу, в троллейбус и через две остановки у магазина.
– Быстро ты, как метеор, – обрадовалась Ольга.
– Одна нога там, другая здесь, или наоборот, и вот он я перед тобой, как лист перед травой.
У стенки стоял портрет Ленина в багетовой раме, Николая он сразу заинтересовал: – Рама хорошая, как раз по размеру для моего автопортрета, а то моя мать уже второй раз на нем тесто раскатывает и пельмени лепит, ладно хоть с обратной стороны, – заметил он, и Ольга кивнула:
– Вынь портрет вождя, а раму возьмем с собой, повесишь свой портрет на стене. Я буду любоваться на него.
С сумками в руках и рамой на плече ему было легко и свободно шагать рядом с Олей, да и морозец подгонял…
Через пару дней он привез портрет из своей комнаты, вставил в раму вместо Ленина, и вот он уже на стене, словно по заказу.
– Очень красиво, хорошо я придумала.
– Еще бы, не зря мать на нем тесто раскатывала да пельмени лепила, – не преминул повториться Николай, ему было досадно и обидно за пренебрежительное отношение к своему творчеству, да еще от кого, от своей матери, хотя она и к работам отца так же относилась, а ведь он был художник от бога, не чета ему.
