Олег Артюхов
Путешествие само по себе
Нас пустил переночевать старый одинокий могильщик. Он забрался на козырное место на печке, а нам предоставил лавки у стены. Устраиваясь на ночь, мы решили уйти до рассвета перейти по наплавному мосту в Фили, чтобы успеть устроиться за рекой до появления французов.
Жёсткие лавки и короткий сон не помешали нам выспаться. Мы поднялись в пять утра, вышли затемно и егерским маршем побежали к Москве-реке.
Охрану моста мы миновали без проблем, произнеся волшебный пароль: «тайная гвардия государя императора». Проходя мимо будочника, я не удержался и предупредил, что в полдень сюда заявится видимо-невидимо французов, и посоветовал ему уходить на левый берег и уводить всех друзей и домочадцев. Будошник нахмурился, согласно кивнул и начал собираться.
За мостом дорога разошлась натрое. Прямо она потянулась в Кунцево к Смоленской дороге, направо к селу Покровское, которое находилось вблизи реки и налево в сторону Дорогомиловской заставы.
Мы пошли направо, и не доходя до околицы, свернули на лесную тропинку. В этом лесу среди берёз и густого подлеска ещё от моста я приметил возвышенность со старыми раскидистыми деревьями наверху. Для наблюдения за Смоленской дорогой, тянущейся через всё Кунцево, лучше места и не придумаешь.
Через четверть часа мы были на месте и расположились почти с комфортом, если бы не ненастье. Наблюдать с высокого дуба решили по очереди. Дерево широко раскинуло ветви, и в просветах были неплохо видны все окрестности. В мощный монокуляр я разглядел и плоский холм Поклонной горы, и множество строений в пойме и устье Сетуни. На пустынной Смоленской дороге не отмечалось никакого движения.
Внизу мы перекусили, обсудили момент и стали дожидаться полудня, периодически по очереди забираясь на дерево. Появление французов мы даже не увидели и не услышали, а почувствовали. Не знаю как Сергей, а я ощутил приближение чего-то большого и злого, будто воздух качнуло от далёкого взрыва. Всё нутро ощутило приближение надвигающейся беды.
Я взобрался на дерево и принялся вглядываться вдаль. Сначала на дороге появились с полсотни улан с пиками. Потом потоком пошла конница. Драгуны двигались не спеша шагом. За ними появились три кареты в окружении кирасиров. Кортеж остановился и свернул направо к Поклонной горе. Далеко. Толком ничего не видно. Но по всем приметам явился сам Наполеон со свитой и эскортом. Небось стоит сейчас, засунув руку за сюртук, ключи ждёт бедолага. Ага, жди, жди. Дождёшься пару гнилых желудей, собачий потрох. Тьфу, зараза, ходят по нашей земле, как по своей Рю-де-Риволи, твари.
А дорогу уже заполнила пехота. От края до края тянулась сплошная лента войск сине-белого цвета. Синие мундиры, белые штаны и жилеты, чёрные кивера. Они шли и шли, и конца видно не было. В Москву вступала огромная армия объединённой Европы.
Отвлёк меня какой-то звук неподалёку, меньше чем в сотне метров. Я перевёл взгляд и напрягся. На ближней грунтовке, ведущей в село Покровское, справа появился разъезд лёгкой кавалерии. Совсем рядом. В монокуляр я разглядел довольные усатые морды. Я мысленно себя обругал, что едва не прозевал врага. Надо быть осторожнее. Я прижал тангету рации:
– Серый, приём.
– Здесь.
– На опушку в сотне метров франки, смотри в оба.
– Есть, смотреть в оба.
Опасность нашего обнаружения пока минимальная. Не отправят же французы пехоту лесом. Так у них пехоты на все леса не хватит. К тому же городской камуфляж делал нас в осеннем лесу почти невидимыми. Но, если вдруг на нас нарвётся какая-нибудь вражина, конечно, придётся пошуметь, а не хотелось бы. Не время.
В час пополудни кареты покинули Поклонную гору, вернулись на дорогу и покатили в сторону Москвы. Смотреть стало не на что, и я спустился вниз.
С нетерпением дождавшись сумерек, мы осторожно выбрались из леса и пошли по грунтовке в сторону Смоленской дороги, пересекли её возле пустой сторожевой будки и двинулись в сторону Москвы. Однако далеко уйти не удалось. Впереди мерцали огни сотен костров, и слышался шум военного лагеря. А из стоящего у дороги трактира доносились крики, смех и кто-то пытался горланить песню. Я ожидал чего-то подобного, но надеялся прошмыгнуть дуриком. Не вышло. Остерегаясь вражьих постов, мы свернули налево, прошли вдоль рва еврейского кладбища и вышли к берегу Москвы-реки. Осторожно двигаясь под склоном берега, мы добрались до дальнего края кладбища и притаились возле крайних могил. Впереди французские коневоды поили коней. Табун в пару сотен голов. Пройти никак невозможно. Оставалось одно – ждать.
Французы угомонились около часа ночи. Костры почти прогорели. Лошадей отогнали на луга. Вдоль реки потёк густой туман. Я опасался постов и охраны, а их не было. Напившиеся на радостях всякой алкогольной дряни французы беззаботно дрыхли и храпели во всех тембрах и тональностях. Галлы, мать их, что с них убогих возьмёшь?
Не долго думая, мы рискнули идти открыто вдоль берега мимо сального завода к ближайшему наплавному мосту, а там перейти по нему на Нижнюю Пресню. Насколько я знал из архивных документов, пресненская окраина оставалась в стороне от всех предстоящих потрясений. К тому же оттуда можно было пройти либо берегом, либо переулками в район Арбата и дальше.
Вы спросите: какого рожна нас вообще понесло в Москву, в самую гущу грядущего кошмара? Потому что стало очевидно, что в Филях и Дорогомилово находиться бессмысленно и опасно, количество войск здесь зашкаливало, и прятаться здесь днём всё равно, что прятаться посреди Красной площади. А в закоулках старой Москвы, в её амбарах и сараях можно было укрыть хоть целый полк. Вам опять не понятно зачем? Дело в том, что меня не оставляла идея прихватить Бонапарта и вбить ему в мозг мысль срочно покинуть Россию. Наивно? Возможно. Но у меня были веские аргументы и послезнание, а для убедительности – невиданное здесь оружие и снаряжение. Если Наполеон не идиот, то хотя бы должен прислушаться.
Как и ожидалось, у моста французы поставили охрану. Оба часовых улеглись спать, а Серёга был в восторге от результатов первого боевого испытания его «большой усыплялки». В три ночи мы уже пробирались толи по Шубинскому, толи по Никольскому переулку, кто их ночью разберёт, в сторону Арбата. Мрачный и безлюдный город замер и затаился. Насколько я знал, эта ночь и следующий день должны быть относительно спокойными, поэтому мы решили отыскать убежище и переждать там ближайшие сутки. Такой укромный уголок мы отыскали в глухом переулке в большом амбаре, наполовину забитом сеном.
Весь день, начиная с утра 3 сентября, мы наблюдали движение войск, обозов и беготню вдоль Смоленской улицы и по прилегающему мосту. Невыносимо томительное ожидание потребовало напрячь всю силу воли, чего нельзя было сказать о Серёге, который полдня беззаботно проспал в душистом сене. Завидую его крепким нервам.
Приближался роковой вечер. Зная, что пожары отрежут людей от большинства источников воды, мы заранее ещё утром наполнили фляги в ближайшем колодце и вволю напились. И, поскольку пожары охватят Москву не сразу, мы решили в сумерках перебраться поближе к большому перекрёстку улиц Волхонки, Пречистенки, Остоженки и Бульварного кольца. Бегущий из Кремля Наполеон мимо этой развязки никак не пройдёт.
Пожары начались, как по расписанию. И пока паника не охватила город, мы вышли из укрытия. Осторожничали, конечно, ведь эту элитную часть города, сплошь застроенную дворянскими особняками, французы предпочитали иным. Как и положено цивилизованным и культурным европейцам, сначала они эти усадьбы ограбили, потом с грязными сапогами завалились на хозяйские постели. Лягушатников в Пречистенской части города обосновалось немало, что создавало нам определённые трудности. Прижимаясь к заборам и прислушиваясь, мы обогнули очередную церковь и уже направились дальше, но услышали крики, доносящиеся из храма. Не сговариваясь, мы бросились внутрь.
В неверном свете лампад и свечей я увидел, что несколько французов обдирают оклады с икон. По-видимому, пронырливые галлы сначала добрались до церковного кагора, и, набравшись смелости и дури, начали грабить храм и глумиться над святынями, тыкая в них штыками и бросая в них объедки. Возле алтаря двое держали пожилого священника, а третий размашисто бил его по лицу. Возле стены на полу, скрючившись, без признаков жизни лежали два тела. Сразу за входом внутри храма в притворе беспокойно топтались три лошади, какая-то уже навалила кучу навоза. Молодой служка хватал за руки французов, пытаясь оттащить их от священника. Боковой удар свалил парнишку, и он замер на полу.
Я не успел и глазом моргнуть, как Серёга перекинул из-за спины чехол с «большой усыплялкой», вжикнул молнией, вытащил прибор, направил на мародёров и нажал пуск. Слава богу, догадался не стрелять. Мы подошли ближе, все спали глубоким сном. При помощи своего К-генератора я разбудил настоятеля и парнишку. Двоих у стены будить не имело смысла. Мертвы.
– Вставайте, отче, вставайте. Вам нужно срочно уходить из города. Сегодня начнутся страшные пожары, вернее, уже начались. К ночи запылает вся Москва.
– А как же храм?
– Сгорит всё. И, если вы сгорите вместе с храмом, от того никому легче не станет.
– Кто вы, воины?
– Это неважно. Пока не поздно, спасайтесь сами, спасите, сколько сможете, прихожан, святыни и образа и поспешите в вашем распоряжении всего час-полтора. Уходите на Пресню.
Мы вытащили французов из церкви, выгнали лошадей и рванули бегом по переулку, вглядываясь в темноту, чтобы не пропустить поворот на Пречистенку. Мы очень спешили, поскольку ночное небо уже озарило оранжево-багровое зарево. Оно увеличивалось буквально на глазах. Тут и там появлялись новые пятна света. Скоро тут начнётся такой тарарам, что от французов будет не протолкнуться.
Опасность подстерегала нас у Пречистенских ворот, но всё решилось проще, чем я думал. Серёга издалека уложил спать охрану, мы перешагнули через четыре храпящих тела и вдоль заборов осторожно двинулись в сторону центра. Здесь уже было реально опасно. Вокруг сплошь дворянские усадьбы, занятые французами. И нам опять повезло. Мы успели заскочить в тень Ильинского переулка, прежде, чем улицы заполнили галдящие лягушатники.
Город разгорался буквально за считанные минуты. И неудивительно, ведь на три четверти он был деревянным и плотно застроен: забор в забор, стена в стену, полно сараев забитых сухим сеном и разным хламом. В центре начали высоко взлетать фонтаны огня и головешек, когда обрушивалась очередная крыша. Пожары усиливались и распространялись с невероятной скоростью. Я много читал о том жутком бедствии, но сейчас я видел его воочию, и масштаб катастрофы потрясал. Огненный шторм начал пожирать и засасывать воздух, и с окраин по улицам низом потянуло сильным сквозняком. В то же время мощные потоки и завихрения раскалённого дыма и пламени стали на сотни метров поднимать и разносить в стороны огромное количество пепла, искр и горящих головешек. Сверху на головы людей и на крыши ещё целых построек обрушились дымный жар, горящие головешки и дождь искр. На фоне оранжевого зарева и огненного дождя тёмной громадой поднимался Алексеевский монастырь, вплотную примыкающий к Москве-реке.
Воспользовавшись начавшимся хаосом, мы перемахнули через ограду и затаились возле пристройки какой-то усадьбы. Глухой забор и стена хорошо укрывали, но даже в эту щель докатывались волны жара.
Александровская часть города и Волхонка выплёскивали толпы погорельцев. Из ведущих от центра улиц выбегали чёрные от гари опалённые горожане, ковыляли русские раненые солдаты и перепуганные злые французы. Некоторые люди, выбежав на открытое место, падали не в силах подняться и кричали, взывая о помощи. По бульвару в сторону Арбата пробежала рота пехотинцев, потом ещё и ещё. Французы покидали центр города, охваченный морем бушующего пламени. Город корчился, сгорая заживо, а мы сидели и ждали проклятого Наполеона. И дождались!
Сначала на перекрёсток и потом на бульвар вышли гвардейцы и перекрыли все проходы. Потом строем прошла гвардейская рота. Мы приготовились…, и тут со стороны Остоженки раздались шум и крики. В неверном свете я разглядел немалую толпу русских солдат, которых примерно полсотни гвардейцев гнали в сторону Москвы-реки. Откуда мы узнали, что гнали солдат? Остатки и детали мундиров указывали на это. Некоторые пленные не имели головных уборов, некоторые шли в одних рубахах или даже босиком, на многих светлели повязки. Для чего французы вели полураздетых раненых и пленных русских солдат ночью на окраину города, догадаться не трудно. Мы завертели головами. Надо было выбирать: Наполеон или русские люди?
– Ты как хочешь, Артур, а я предлагаю помочь нашим, – отчаянно проговорил Сергей.
– Чего надрываешься? Думаешь, я против. Нет, не против. Чёрт с ним, с Наполеоном. Только работать с конвоем будем не здесь, а дальше. Тут слишком много зрителей.
– Пошли, командир, грохнем гадов! Терпежу нет, глядеть на всё это паскудство. Как думаешь, куда их ведут?
– Ясно куда, на Девичье поле. Не в городе же расстреливать. Сделаем так: прикончим французов, освободим наших и уйдём по берегу вверх по реке. Сейчас перепуганный Бонапарт драпает со всей своей сворой, а как уберётся, то в Москве начнётся жуткий бардак и бестолочь. Вот в той неразберихе мы и проскользнём на Пресню, оттуда к Ваганькову и дальше на Ходынку. Рота пусть идёт дальше, а мы с тобой – прямиком в Петровский путевой дворец. Сейчас Наполеон направляется именно туда. Всё, Серёга, хватит трепаться, времени нет. Пошли.
Мы выбрались из укрытия и, скрываясь в тени строений, в дымном, подсвеченном заревом мраке двинулись за колонной пленных. Подгоняемые французскими штыками люди прошли через Пречистенские ворота, миновали Зубовскую и вышли к Девичьему полю.
Мы неотступно двигались следом, и через пару сотен шагов перед нами открылась жуткая картина. Пленных привели на место предыдущего расстрела. На большой площадке перед какими-то убогими строениями громоздились тела, которых в неверном свете сосчитать не представлялось возможным. Над этим страшным местом уже витал запах смрада разложения, доносимый сырым сквозняком.
– Пора, – махнул я рукой, и мы почти в упор начали одиночными выстрелами из автоматов сокращать поголовье карателей. Почему не К-генератор? А что прикажете потом делать с двумя сотнями крепко спящих пленных? В нашем камуфляже в потёмках мы двигались вдоль колонны, как привидения, и без жалости карали карателей. Удивительно то, что французы, хоть и обеспокоились, но так до конца и не поняли, кто и как их убивает. Шум, треск пожаров, беспокойство пленных и общая суета сыграли с ними злую шутку. Добив последнего гада, мы приблизились к пленным, которые были ошеломлены и таращились на нас, ничего не понимая.
– Русские солдаты, – я старался говорить громко, – вы свободны! Французы все перебиты. Кто в силах возьмите их оружие и снаряжение. Босые возьмите их обувь. Раздетые накиньте их одежду. Те, кто в силах, помогите ослабевшим. Предлагаю всем вместе с нами отойти за пределы Москвы вдоль реки через Пресню на Ходынку. Кто думает иначе, могут идти куда хотят. Мы никого не держим.
– Кто вы, добрые люди? – Вперёд вышел человек с перевязанной головой, по виду офицер или унтер.
– Тайная гвардия государя императора. Обращайтесь ко мне «ваше высокородие» и представьтесь.
– Так точно, ваше высокородие! Вахмистр Семёнов Иван.
– Командуй, вахмистр. Через полчаса выступаем.
– Слушаюсь, ваше высокородие! – гаркнул вахмистр и растворился в шумящей толпе.
Из всех освобождённых ушло человек десять из числа местных жителей, которых захватили при облаве. Я не стал уточнять кто они. Зачем? Остальные солдаты, вооружённые трофейными ружьями и снаряжением, обутые и уверенные в себе, уже воспрянули духом, и уже никто бы не посмел их назвать смирившейся со своей участью унылой и перепуганной толпой. Теперь, не смотря на потрёпанный вид, они превратились в настоящую пехотную роту. Вот теперь можно начинать пробивать путь на волю.
Однако пробивать путь совсем не означает двигаться с боями и криками «ура!». Мы пересекли Девичье поле, и скрытно вышли к Москве реке. Несколько раз наталкиваясь на французов, мы почти два часа медленно крались вдоль берега под склоном Мухиной горы. Выбрав подходящий момент, мы перебежками проскочили через Смоленскую и растворились в тёмных и запутанных переулках Арбата,
Добравшись до Нижней Пресни, мы, наконец, ускорились, но постоянно оглядывались на бушующее позади пламя, которое шло за нами по пятам. Вздохнули свободно лишь, когда перебрались через широкий овраг и лощину с протекающей речкой, отделяющей Пресню от города. Насколько я помнил из хроник и мемуаров, именно здесь пожары и остановятся.
Мы вышли на безопасную окраину, но не сообразили, что эта самая безопасность может выйти боком, поскольку в этот район стали стекаться погорельцы, беженцы и французы с западных районов Москвы. Безусловно, мы с Серёгой выкрутились бы из любой передряги, но с нами почти две сотни раненых и хворых солдат, да и начинать большую стрельбу пока не имело смысла. К тому же сейчас нам реально повезло, что мы добрались сюда одними из первых, и основной поток беженцев нахлынет сюда чуть погодя.
До выхода из города оставалось совсем немного, и, чтобы побыстрее проскочить окраину, я решил двигаться открыто, построил солдат в колонну по четыре, поставив раздетых, раненых и безоружных в середину строя. Мы двинулись маршем по Большой Пресне, я во главе, Серёга замыкающим. Оставалось пройти всего пару переулков, когда на перекрёстке мы натолкнулись на французов. Разгорячившийся французский унтер, возглавляющий патрульный десяток, докололся до нас нешуточно. Он начал орать, размахивая руками.
– Не понимаю я тебя, отвали, – сказал я, но от русской речи французик сначала обомлел, а потом совсем распетушился. Пришлось пристрелить его и весь патрульный десяток.
За воротами Пресненской заставы дорога разошлась веером аж на пять направлений. Мы пошли по правой грунтовке мимо Ваганьковского кладбища. Уже на рассвете остались позади заросший кладбищенский ров и потемневшие деревянные кресты. На развилке дорог я остановил колонну и махнул вахмистру на запад:
– Веди, Иван, роту в том направлении, через три версты за полем упрётесь в летний войсковой лагерь. Если там никого из наших нет, то веди роту дальше за речку Ходынку. Где-то там, в лесах партизанит отряд подполковника Дениса Васильевича Давыдова. У него полторы сотни бойцов, и они громят тылы французов. Удачи вам.
– Благодарствуем, ваше высокородие. Как вас величать, за кого богу молиться?
– Молитесь за слуг божьих Артура и Сергея, ОН знает. – Я на прощание махнул уходящим воинам рукой, и мы свернули на дорогу, ведущую на север.
Глава 9
Пасмурное утро 4 сентября не порадовало погодой, более того облачность усилилась и появилась противная мелкая морось. Мы шли по осеннему Ходынскому полю, которое представляло собой череду лугов, перемежающихся редкими рощами и овражками. Этот пустырь почему-то всегда пользовался особой популярностью у разных военных, которые облюбовали это место для летних лагерей, смотров и даже манёвров. Вероятно, сказывалась близость Петровского путевого дворца. Однако сейчас это огромное поле пустовало, и слабый сырой ветер вместе с шорохом осеннего перелеска приносил горький запах дыма и горя со стороны Москвы. Когда мы третьего дня уезжали из Тверской заставы, на прилегающих к ней лугах всё ещё стояли повозки и палатки беженцев, и я надеялся, что разум у них всё-таки возобладал, и они успели покинуть опасное место.
Мы с Сергеем продолжали шагать, приближаясь к Петровскому дворцу, к ядовитому клубку змей под названием штаб-квартира Наполеона Бонапарта. Сейчас там пока относительно тихо, а днём появится скопище разной человеческой экзотики от вояк из корпуса Богарнэ и свитских лизоблюдов, до пьяных мародёров, обозных шлюх и обнаглевших маркитантов.
И снова слышу ваш вопрос: за каким х…, пардон, хорошим делом, за какой необходимостью вы опять ищите приключение на свои ж… жизни и головы? Вы можете думать что угодно, но я всем нутром чувствовал, что нужно поговорить с Наполеоном. Логично возникал другой вопрос: как и на каком языке я собирался с ним разговаривать? Ведь во французском я ни бум-бум, а Серёга и по-русски то не очень. Оставалось надеяться, что Наполеон, как истинный европеец, знает английский, которым я владел почти в совершенстве.
К дороге вблизи Петровского дворца мы осторожно вышли около девяти утра. На наше счастье ненастная погода не способствовала оживлению в окрестностях, к тому же сюда ещё не добралась злополучная итальянская пехота. Но скоро доберётся, очень скоро. По моим прикидкам в нашем распоряжении было не больше трёх часов.
Зайдя в парк с московской стороны, мы выбрали крайнюю аллею и вдоль неё за бордюрчиком из стриженых кустов стали пробираться в сторону дворца. Сначала опасались, потом пошли уверенно, поскольку вдоль аллеи стояли десятки аккуратных домов, домиков и павильонов, принадлежащих московской знати. Эти постройки надёжно укрывали от постороннего глаза. К тому же это обычно оживлённое дачное место сейчас было тихо и безлюдно.
Скоро стало понятно, что скрываться и осторожничать не имело смысла, ведь сюда вместе с Наполеоном прибыли лишь две роты старой гвардии, пара десятков прихвостней из свиты и полсотни слуг. И все они сейчас сосредоточились около своего кумира вблизи дворца, обслуживая его и охраняя. Добавьте к этому промозглую погоду и московскую неразбериху, и вы поймёте, почему парк пустовал. В целом обстановка нас устраивала, но время беспощадно поджимало. Нужно из кожи вывернуться, но успеть смыться отсюда не позже полудня.
Через четверть часа мы добрались до дворца, и из-за стриженых кустов принялись осматривать его кирпичные стены в поисках наилучшего подхода. Весь смысл предстоящей авантюры состоял в том, чтобы тихо и незаметно проникнуть внутрь и без шума и драки добраться до цели. Наш огнестрел для этого категорически не подходил, поэтому, пристроив за спинами автоматы, мы расчехлили К-генераторы, чтобы ударить по противнику крепким оздоровительным сном. Главное случайно не уложить спать самого Наполеона, а то замучаемся будить.
Готовясь к походу, я неплохо изучил планировку дворца, и сейчас, обдумывая проникновение, предложил пробраться внутрь через конюшню и дворницкую. Серёга согласился, и мы скользнули к левому крылу. Расположенная вблизи дворца конюшня идеально подходила для нашей задумки. Незапертая дверь открылась свободно, и Серёга, не заходя внутрь, повёл излучателем справа налево и обратно. Через минуту, перешагивая через спящих конюхов, слуг и лошадей, мы добрались до двери в дворницкую. Там тоже улеглись спать все обитатели, навскидку человек двадцать. Считать было некогда, да и не к чему.
Из дворницкой короткий и широкий проход вёл в дворцовый корпус. Оставив без внимания центральный зал и помещения первого этажа, мы по служебной лестнице осторожно и тихо поднялись наверх. Цель совсем близко, но я всем нутром чувствовал, как утекают секунды и минуты.
На втором этаже я сразу направился мимо покоев и гостиного зала в кабинет, уверенный в том, что Наполеон должен быть там и нигде более. Понимая, что серёгин «большой усыпитель», как средство массового успокоения обитателей, здесь неуместен, я достал свой К-генератор. Обойдя спящую охрану, я вошёл в приёмную. Сергей с излучателем наготове страховал меня сзади, настороженно оглядывая помещения и косясь на парадную лестницу. А я, уложив спать двух секретарей и адъютанта, открыл дверь в кабинет.
Окна относительно небольшой комнаты приблизительно четыре на восемь метров выходили во двор с видом на аллеи. Кабинет имел единственную дверь в отличие от соседних комнат, соединённых дверными и арочными проходами. Изолированное помещение – это то, что надо. Не бросится же Наполеон в окно, как-то это не комильфо. Из-за пасмурной погоды в кабинете царил сумрак, и два подсвечника на столе с четырьмя горящими свечами немного разгоняли его по углам.
Наполеон стоял вполоборота к окну. Услышав за спиной шаги, он начал поворачиваться, одновременно меняясь в лице.
– Куи этэву? Куи ту селелю? – его голос дрогнул, но тут же выправился. Наполеон строго нахмурился и привычно заложил руку за жилет.
Я не стал тянуть ситуацию за этикет. Времени на то не имелось. И сразу перешёл на английский:
– Французского языка я не знаю, потому попытаюсь изъясняться на языке вашего исконного противника в надежде, что вы им владеете. Я затрудняюсь, как к вам обращаться. Для меня вы не государь, потому «сир» не подходит. Я не француз, поэтому назвать вас «гражданин» тоже не годится. Назвать «уважаемый» или «милостивый государь» не получается, после того, что ваша армия натворила в моей стране. Придётся называть вас по имени и отчеству, как это принято в России. Поэтому обращусь Наполеон Карлович. Всё правильно?
– А вы, незнакомец, наглец. Да, моего отца звали Карл. Однако вы, похоже, не боитесь смерти. Я даже представить боюсь, что стало с моей свитой.
– Ничего плохого с ними не стало. Они все спят.
– Вы не представились. Извольте.
– Мы офицеры тайной гвардии государя императора Александра Павловича. Моё имя Артур, этого достаточно. А моего напарника зовут Серж.
– И вы явились, чтобы меня убить, не так ли? – он хмыкнул и заложил руки за спину.
– Ну, что вы, Наполеон Карлович, я здесь исключительно для того, чтобы поговорить с вами. И надеюсь, что вы ещё несколько лет будете живы и здоровы.
– Странно это слышать от врага.
– Да, вы враг серьёзный и умный. Вы амбициозны и мстительны, а, значит, будете стремиться идти до конца. В данном случае, до конца этой войны.
– Тоесть до победы великой армии Франции?
– Нет. До победы русского оружия и до поспешного бегства возглавляемой вами армии объединённой Европы из России, и не далее этой зимы.
– Да, вы пророк, Артур, вроде нашего Нострадамуса. Я от души повеселился, слушая вас.
– Зря вы веселитесь, и скепсис ваш неуместен. Через полтора часа сюда заявится корпус вице-короля Италии генерала Богарнэ, и здесь разместится 15 пехотная дивизия, чем создаст нам определённые трудности. Поэтому я спешу.
– Но позвольте! Откуда вы можете знать?
– Я много чего могу и знаю немало. Более того, могу буквально по дням расписать весь дальнейший ход кампании, а, если хотите, то после неё.
– Поразительно. Ну, хорошо. Говорите, не сочтите за труд.
Потом я полчаса говорил и рассказывал об отступлении французов из Москвы по старой разорённой дороге, о страшном голоде в армии, о разгроме под Малоярославцем и о бегстве в лютый мороз через Березину, о том, что из 500-тысячной армии назад вернутся только 50 тысяч. Потом будет разгром в Европе, заключение на острове Святой Елены, возвращение и реставрация, позор Ватерлоо и бесславная кончина.
На Наполеона было страшно смотреть. Сначала он покраснел, потом сильно побледнел. Он и так был невысок, а, кажется, стал ещё меньше, как-то вдруг съёжился и постарел. На его лицо упала тень роковой обречённости, и будто на плечи свалился непомерный груз. Я закончил говорить, тайком бросая взгляд на часы. Через полчаса по любому надо сваливать, и я закруглился:
– Не понятно, зачем вы пришли в Россию, но сама жизнь подсказывает, что начать любое дело трудно, но ещё труднее его закончить. В вашем случае нужно иметь мужество, чтобы вовремя и без потерь уйти.
– Я не знаю, кто вы, и почему я должен вам верить, – хрипло проговорил Наполеон.
– Взгляните на нас, Наполеон Карлович, посмотрите на наше снаряжение, на наше оружие, и вы всё поймёте.
– Да, я понял, но всё зашло слишком далеко, и не всё зависит от меня. Непонятно одно: почему вы хотите, чтобы я выжил, и не пользуетесь возможностью прикончить меня здесь и сейчас.
– Вы же умный человек. Если вас не станет, начнётся разложение армии, хаос и повальный военный грабёж. Пострадают люди, и начнётся смута, и не только в России, но и в Европе, а нам этого не нужно.
– Благодарю вас, и буду думать.
– Завтра пожары в Москве начнут утихать, а послезавтра вам нужно вернуться в Кремль и навести в войсках и в городе порядок. К сожалению, французы быстро превращаются в сброд, скотов и мародёров. Это недопустимо, так не воюют.
– Я вас услышал, месье Артур. А сейчас уходите. Я вызову дворецкого, он вас проводит. – И он зазвонил в колокольчик. Никого. Наполеон развёл руками, мол, я сделал, что смог.
– Прощайте, Наполеон Карлович, надеюсь, больше не увидимся. – И мы с Сергеем вышли из кабинета. Через высокие окна в зале были видны въездные ворота. Во двор входила пехота. Всё-таки мы опоздали! Конечно, можно через французских вояк прорубить коридор, но здесь их тысяч 6-7, они просто завалят массой!
– Что делать будем, Артур? – Серёга пробежался рукой по разгрузке с автоматными магазинами.
– Пошли искать дворецкого.
– Какого хрена?! Как его сейчас найдёшь!
– Позовём! Дворецкий! Дворецкий!!
Как это ни странно, он отозвался. Через пару минут по лестнице поднялся высокий пожилой прилично одетый человек в коротком парике, чёрном сюртуке, белом жилете, чёрных панталонах ниже колен, белых чулках и перчатках и чёрных ботинках. Он что-то спросил по-французски.
– По-нашему говори, любезный. Русские мы из тайной гвардии государя императора.
– Господи, спаси и сохрани нас грешных. – И он перекрестился. – Рад вас слышать, господа. Беда то ноне какая. Я всю жизнь служил здесь дворецким, и отец мой и дед, а теперь и не знаю, как быть.
– Уходить нужно. Срочно. Сейчас во двор дворца входит французская и итальянская пехота. Через пять минут их командиры войдут во дворец. И сегодня же вояки разнесут в клочья и дворец и парк.
– Боже мой, боже мой!
– Некогда молиться. Выведите нас отсюда.
– Пойдёмте, я знаю тайный ход. Его построили ещё при матушке Екатерине, и ведёт он на Тверскую заставу.
Мы с Серёгой моментально переглянулись.
– О! Это то, что нужно. Поспешим.
– Ступайте за мной, – Дворецкий начал спускаться по лестнице, косясь на спящих караульных гвардейцев и свитских. Внизу он буквально на минуту заскочил в боковую дверь и вышел обутым в сапоги, с шапкой на голове, на ходу запахивая тёплый армяк. Во, даёт мужик!
Со двора доносились громкие команды и шум. В парадные двери уже входили офицеры, когда за нами тихо закрылась дверь в библиотеку. С тревогой слушая шум и крики, доносящиеся снаружи, мы нетерпеливо поглядывали на дворецкого, который принялся шарить за книгами на одной из полок. Потом он что-то там нажал, и стеллаж с томами книг провернулся на оси, открыв проход. Дворецкий боком прошёл в темнеющий вход и махнул нам рукой, приглашая за собой. Чтобы пройти, нам пришлось снять рюкзаки, и то протиснулись впритирку и с трудом. Едва мы оказались по ту сторону, стеллаж тихо встал на место.
