Олег Артюхов
Путешествие само по себе
Почти в упор луч прибора прошёлся по задним рядам толпы, потом повалился ещё ряд, и только тогда монголы обратили внимания на то, что уже сотня воинов лежит на земле. Они начали крутить головами, а я спешил уничтожить их, как можно больше. Наконец, они меня разглядели, заорали и начали тыкать пальцами в мою сторону. Всё время вышло. Пора. Я прицелился и выстрелил в самого агрессивного монгола, который уже вытянул саблю.
Грохот выстрела ошеломил монголов, они на несколько секунд замерли, и в полной тишине послышался шорох сотни стрел, и в небе запёстрели росчерки посланниц смерти. Я спешил воспользоваться секундами смятения и продолжал укладывать на холодную землю бездыханных тварей. Тут и стрелы нашли свои цели. Раздались вопли раненых и хрипы убитых. Растерянные и потрясённые монголы были буквально парализованы переменой обстановки от состояния садистского блаженства к пониманию того, что их убивают. Я спешил, зная, что у меня в запасе какие-то секунды. Индикатор заряда излучателя медленно полз вниз, и вокруг меня каратели продолжают падать и биться в агонии. Ещё залп. Ещё. Сотни стрел впивались в живую плоть. Крики, вопли. Монголы стали разбегаться от страха и в поисках оружия, и им стало не до меня. Но вот и мне досталось. Удар по шлему. Сабля или стрела, не знаю. Выстрел. Пуля вошла монголу между глаз. Индикатор разрядился наполовину, и, сохраняя остатки энергии, я поспешил запихнуть его за пазуху. Я стрелял и бил ножом. Ещё удар мне в плечо, потом в броню на шее. Это уж точно сабля. Я отшатнулся и пристрелил настырного монгола.
Стрелы летели сплошным ливнем. Наши лучники метали их, как из пулемёта. Я потерял счёт времени, но вряд ли прошло больше минуты, когда за спиной раздался дружный крик: «Слава!! За Русь!!». Рядом со мной появились дружинники. И пошла жуткая рубка. Наши бойцы отчаянно давили на так и не оправившихся от потрясения монголов. Огромный Могута ударом топора сносил сразу двоих. Ловко рубился неподалёку Зорен. Орудовал копьём и щитом Брав. Сёк мечом направо и налево Колояр. Рядом с ним юлой вертелся Вышата. Возле Ореха росла куча сражённых его дубиной монголов. Мой нож стал скользким и липким от крови. Всё завертелось и размазалось, слившись в сплошной мелькающий хаос. Торжество смерти и ярости. Взгляд выхватил дерущихся пленников, и не только здешних, но и тех, кого освободили раньше. Толпа бывших пленных, вооружённая трофейным оружием вломилась в бой с тыла, и монголы дрогнули. Ещё пять минут и всё закончилось. Вся площадь ханского стойбища была завалена трупами и подранками. Мне даже представить было жутко, сколько пало наших, ведь сначала монголов было вшестеро больше. И то, что чудом победили, поневоле заставляло думать, что высшие силы за нас.
Но радоваться победе сил моих почти не осталось, устал я неимоверно и физически, и душевно. Мотался все эти дни, как заведённый, пытался быть везде. Вот силёнки и растратил. Я присел на кучу хвороста приготовленного для костра и свесил руки, уронив пистолет и нож, с единственным желанием хотя бы на миг отключиться от всего этого бедлама. На миг получилось, но не более. Я поднял с земли оружие и убрал его в кобуру и ножны, достал из-за пазухи излучатель, проверил и убрал в чехол на поясе.
Возле ханского шатра я разглядел Бранибора и направился туда. Он меня тоже увидел, рванулся навстречу, но я остановил его жестом.
– Боярин Бранибор, надобно отправить дозоры окрест, присмотреть за ордой и беглых поганых изловить. Здесь мы их покончили, но как бы иные не нагрянули. Могуте скажи, чтоб князя в шатёр вернул, дабы не застудился в лесу. Что делать с полоном и добычей, ты знаешь.
– Всё сладим, боярин Артур. Радость то ноне какая, поганых одолели! Не числом, а напуском и удалью! Поди, боярин, отдохни, на тебе лица нет. Мирош, Притвор, проводите боярина Артура в шатёр.
Как я оказался внутри шатра, как забылся, не помню. А проснулся только утром другого дня. Очнулся и испугался, что всё на свете проспал. Облегчившись за шатром, я оглядел бывший монгольский лагерь, его шатры и навесы, стоящие вокруг телеги и сани с мешками. С мешками!! И тут меня прошиб настоящий страх, а что, если в этих санях отравленная пшеница и овёс, и, не дай бог, кто-то уже их отведал! Я поспешил к сидящим у костра дружинникам: Вышате, Мокроусу и Притвору. Они меня увидели и поднялись.
– Здрав буде, боярин Артур, – поклонились они.
– Здорово, бойцы. Кто знает, где то зерно, что мы травили в святилище?
– Не тужи, боярин, оно уж днесь, как в пути. Надысь расспросили полонян, они рекут, абы тот обоз по воле самого Батыя аще вчера угнали, – ухмыльнулся Вышата. – Авось поганые уж и распробовали наше угощение.
– Уф-ф, от сердца отлегло, – признался я. – Где боярин Бранибор и сотник Колояр?
– Вестимо, дружину сбирают из тех полонян, коих ослобонили давеча, – ответил Мокроус. – Слыхал, ноне под копьё встают почесть два десятка сотен. Бойцы отменные и оружия ноне вдосталь.
Я кивнул мужикам и отправился искать дружинное начальство. Нашёл их возле большого богатого шатра. Нашёл и удивился. Удивился и разозлился. Они стояли, понурившись, а перед ними расхаживал молодой, лет шестнадцати князь Владимир и надменно покрикивал. Тогда я его не рассмотрел, некогда было, к тому же он крепко спал в трофейном тулупе. Теперь этот сопляк прибарахлился в шатре хана и щеголял в богатом меховом халате, монгольских сапогах и малахае.
– Како вы смели владеть дружиной без воли князя? Вы повинны и будете наказаны. Ишь, самовольники!
Я подошёл и встал перед своими людьми спиной к оборзевшему князю и заложил руки за спину.
– Что здесь происходит? Почему вы тут, а не с дружиной? – я напустил в голосе строгости, мужики распрямились и подняли головы. А я продолжил: – Накрыть головы. Кто велел стоять с босыми головами? Аль вы не ведаете, что это позор для честного витязя? Я внятно изрёк? И кто этот человек, который позволил себе вопить на моих людей?
За моей спиной взвился князь:
– Ты, собака, крамольник, како смеешь перечить князю?! Запорю!!
Не поворачиваясь, я спокойно спросил своих мужиков:
– Где тут князь? Вы зрите тут какого-нибудь князя?
– Дык, вон же он стоит, – растерялся Брав, остальные нахмурились.
– Вот этот хорёк? – Я ткнул пальцем за спину, не оборачиваясь, – Вот это чучело, облачённое в монгольские обноски? Не может быть! Вы, господа дружинники, обознались. У князей вид иной и они так себя не ведут. Князь – это честь и совесть своих дружин. Князь – это лучший из лучших, справедливый благодарный и благородный правитель, чтущий бога и память великих предков, для которого честь и совесть дороже жизни. А этот петух разве таков? Взять его, дать плетей и выгнать из стана пинками.
Конечно, я не хотел унизить князя, но проучить сопляка было нужно. Сотники и Бранибор, молча, переминались и стояли на месте, переглядываясь.
– Но… я же князь и меня не можно… пинками, – раздался голос за спиной. – Я истинно сын князя Юрия…
Я обернулся и сделал удивлённое лицо:
– Ба-а, и впрямь похож на князя. Кое-что начинаю зрить. Но истинный сын благородного и великого князя владимирского должен быть честен, вежествен, великодушен и благодарен своим освободителям и спасителям.
Юноша смутился и, запинаясь, проговорил:
– Благодарю, воевода боярин, за спасение и… я не хотел… так вышло… обида взыграла.
– Вот уже почти зрю истинного князя. Ещё чуть-чуть и совсем узрю.
Он помолчал, вздохнул и тихо произнёс:
– Не держите зла, бояре и начальные люди. Благо дарю и вам, – сказал и покраснел.
– Слава богам и Исусу, зрю и впрямь князь Владимир пред нами! Не взыщи, что так тебя встретили. Война у нас. Ведомо нам, что славно бился ты в Кремнике. Слава тебе. Не тужи, что в полон попал, хуже было б, коль не освободили тебя. Поганые замыслили привести тебя в цепях на позор под стены Владимира-града, всем людям и дружине показать, и тем видом ослабить отца твоего. Потом замыслили извести тебя казнью лютой у всех на виду. А казнить они умеют, либо кожу с живого сдерут, либо живьём ноги в костре палить начнут, либо на кол посадят, либо руки, нос, уши, веки и губы отсекут. А ныне свободен уж ты.
Неожиданно князь закрыл лицо руками и горько заплакал. Эх, парень, поплачь, и, дай бог, чтобы со слезами вышли дурь и гордыня из тебя. Слёзы мужчин – святая вода. Плач, князь, плачь. Мои сотники и боярин стояли, раскрыв рты, с растерянным видом. Я махнул им рукой, отзывая в сторону.
– Пусть князь один побудет, ему это надобно. А вы о том, что зрили и слышали молчок, и чтоб ни слова. Сегодня я ухожу, други мои. Не перечить! Так надобно. Тот, кто послал меня, призывает обратно. Уж поняли вы, что из мира иного я послан, чтобы помочь вам в битве со злом. Тайну мою прошу сберечь. Вы победите и сегодняшний бой – только начало. То, чему я вас научил и что показал, пусть станет основой вашей борьбы. Грудью кинуться на многочисленного врага нетрудно и помереть в таком бою не трудно, но нет в том доблести и пользы для Руси. Пусть враг гибнет и страшится вас. Пусть все враги ведают, что на Руси живёт их смерть. Будьте ловкими, умными, умелыми, сильными воинами. Берегите людей, бейте врага хитростью, внезапностью и доблестью. Ищите честных друзей и союзников, избегайте лживых посулов. Не поддавайтесь на обман врагов и предателей. Боярин Бранибор, отныне ты воевода. Ступай вслед за ордой и рви её по кускам. Ударил и отскочил. Уничтожайте корм и припасы, уводите и спасайте полон. Станете так воевать, и поганые будут бояться вас до грязных порток. Не лезьте на рожон, слушайте советов бывалых и не кичитесь верховенством. Под князя пойдёте после войны, а пока живите своим умом, не слушайте глупцов и гордецов, будь они хоть трижды князьями. Кланяться будете после победы. А теперь о важном. В эти дни в Рязанской земле боярин Евпатий Коловрат дружину собрал и хочет с Батыем сразиться. Но рязанцев лишь десять сотен всего. Пошлите охотников к боярину Коловрату и удержите горячего витязя от необдуманного поступка. Жаль, коли рязанцы бесславно погибнут. Предложите боярину биться заодно. Поведайте, как мы бились. Верю в тебя, боярин Бранибор. А сейчас прощайте, други мои, не поминайте лихом. – Я поклонился и направился к коновязи.
– А… – крикнул Колояр, но боярин его удержал – Прощай, боярин Артур, век тебя не забудем. Не побрезгуй, прими. – И он протянул мне пояс с саблей, большим и малым ножами. – То трофей, пояс хана Байдара. Прими на память. – И он низко поклонился. Вместе с ним поклонились и сотники.
Я подошёл, обнял каждого и поблагодарил, потом махнул им рукой и закинул за спину рюкзак. Потом я отвязал пару коней, пристроил в перемётную суму подарок и забрался в седло, огляделся и повернул коня к Москве-реке.
По льду я перебрался на левый берег, туда, где в моём времени находится Большой каменный мост и Волхонка, а оттуда до святилища Рознега было рукой подать. К тому же здесь лес был заметно реже с многими вырубками, с которых москвичи брали брёвна для строительства в городе. Кони шагом шли на северо-запад, а справа в прогалинах среди белых сугробов виднелись чёрные руины разрушенной Батыем Москвы.
Я тащился по зимнему лесу, каждые полчаса меняя устающих от ходьбы по глубокому снегу коней. Умные лошади сами высматривали проходы и потихоньку двигались по прогалинам и полянкам. Ближе к вечеру я увидел огни, и осторожно направился туда, поскольку не знал, кто греется там у костров. Однако грелись свои. Огни вывели меня на сёла нового стана, где устроились спасённые нами полоняне. Уф-ф, кажется, добрался.
Жители встретили выехавшего из леса на двух лошадях человека настороженно. С десяток мужиков сперва ощетинились копьями, но, когда я спешился и приблизился, признали.
– Боярин Артур вернулся! – раздался крик. Вооружённые мужики опустили оружие, окружили и извинились, что встретили неласково.
Толпа быстро увеличилась. Я и не предполагал, что в новом стане так много обитателей. Здравствуйте, здравствуйте. Потерпите, скоро весна, а лето пройдёт, и осенью поганые уйдут. А там и жизнь наладится. Каждый стремился прикоснуться, и я шёл через сплошной коридор. Потом выяснилось, что волхва в стане нет, он в святилище. Меня проводили в общинный дом, в который набилось жуть сколько народа, и я до ночи рассказывал о последних боях. Потом меня накормили похлёбкой и свежим хлебом, и я завалился спать на набитый сеном тюфяк.
Утром я не стал дожидаться рассвета и затемно засобирался в святилище. Пора уходить, но я не мог уйти навсегда, не попрощавшись с Рознегом. Натоптанная за последние два дня дорога вывела меня к святилищу. Оно было прибрано, очищено от следов пребывания монголов и от следов погребальных костров. Теперь на их месте лежали десять валунов, вынутых из ограды святилища.
Одетый в свой длинный тулуп, унты, и лохматый колпак Рознег держал в руках неизменную палку-посох.
– Здрав будь, воевода боярин Артур. Вижу, с победой вернулся. Воинство то на кого оставил?
– Боярину Бранибору передал. Что задумали, всё свершили. Нет более поганых в Замоскворечье, побили всех. А Батый накануне ушёл по Яузе ко Владимиру-граду, но далеко не уйдёт. Будут ему и беды, и страхи, и смерть.
– Слава богам. Проходи в святилище, боярин. Поклонись исконным покровителям земли Русской. Вот бог наш Сварог и дети его: Перун молниерукий защитник, Даждьбог щедрый даритель, Хорс светлый согреватель, Макошь хозяйка жизни и природы. А вот и внуки Свароговы: Стрибог стремительный ветер, Симаргл огненноголовый вестник, Лада покровительница растений и урожая и дочь её Леля весенница. Запомни их, и они запомнят тебя.
Я зашёл в святилище, и моё циничное и безверное сознание вдруг окунулось в море благодати. Не знаю, было ли это состояние проявлением милости богов, или место тут такое, но я и впрямь исполнился тихой радости и умиротворения.
– Вижу, приняли тебя покровители земли Русской. Благо тебе, боярин Артур. – И волхв поклонился.
Я подошёл к нему и приобнял за плечи. Не люблю я всякие телячьи нежности, особенно между мужиками, но сейчас не мог иначе, ведь расставался со стариком навсегда.
– Вот что скажу уважаемый Рознег. Нынешнее нашествие поганых должно было бы огненным валом прокатиться по всей Руси: Рязани, Москве, Владимиру, Суждалю, Ростову, Переславлю, Твери и далее на полдень через Козельск. Как теперь всё пойдёт, не ведаю. Надеюсь, что моя дружина всё изменит. Но знай и другим поведай, через два лета монголы вернутся и тогда орда пройдёт полуденными землями на Чернигов и Киев и далее в земли литвинов и ляхов. Однако и Москве снова достанется. Готовьтесь и не зевайте. Далее всё будет непросто, и во всём виноваты спесивые князья, погрязшие в склоках за место, готовые тысячи людей умертвить лишь бы на миг возвыситься. Если ты в силах, препятствуй сему. Русь выживет только единой, сильной, богатой. А Москва восстанет из пепла и скоро возвысится над всеми градами и через сто сорок два года столкнётся в битве с ордой за свободу от ига. Ещё не раз Москва сгорит от набегов поганых, но каждый раз будет подниматься ещё сильнее и краше и станет великим градом. Русь тоже возвысится и через пять столетий станет могучей державой на все времена. Жаль только, что славянских богов позабудет, оставив только Исуса. Прощай, волхв, не поминай лихом.
Я повернулся и направился в сторону оврага, где присыпанный снегом меня дожидался вход в неясное будущее.
Глава 4
Истинно сказано: «блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное…».
Легче всего куда-то войти тому, кто стоит перед входом. И обрести что-то может только тот, у кого этого нет, имеющий обрести не может, ибо уже имеет. Полного не наполнишь. Только всё потерявшему нечего терять, а обрести он может что угодно.
Обратный путь от оврага до люка в круглом зале по моему хронометру занял не больше десяти минут. Вытянув рюкзак за верёвку, я распрямился. Старик Симеон Ионович всё также сидел в кресле, а часы на стене показывали на одну минуту больше, чем было до моего приключения.
Парадокс времени, млять! Я вымотался, как античный марафонец, а тут и минуты не прошло. Здесь ещё продолжалось моё дежурство, а я грязный, провонявший потом, лошадью, кровью и дымом костров с неприлично щетинистой физиономией еле держался на ногах. В гробу я видел такие парадоксы! Глядя на меня, старик покачал головой и вздохнул, а я, как вежливый человек, его поприветствовал. И неважно, что он не видел меня минуту, зато я общался с ним неделю тому назад.
– Здрав буде апостол Пётр в миру Шимон бар Иона из Вифсаиды по прозвищу Кифа.
– Проговорился всё-таки Рознег, экие нынче болтливые волхвы пошли. Добрый человек, а Слово Учителя так и не принял.
– Не принял, – подтвердил я, – ни разу не слышал от него слов о Христе.
– Не о Христе, а об Учителе Исусе из Назарета.
– Отчего ж не Христос?
– То всё римляне поганцы придумали, а греки из Константина подхватили. Южане, как попугаи, что с них взять. «Хрис» по-эллински значит – золотой, «теос» – бог. Выходит Христос – это золотой бог? Бред. Учитель был по-человечески скромен и неприхотлив, и золото для него было не более чем жёлтый бесполезный металл. Это же надо было придумать этакую нелепицу.
А между тем я начал послойно снимать одежду и снаряжение и запихивать всё в рюкзак и баул. Кобуру с пистолетом и пустой патронташ я вернул старику. Он хмыкнул и убрал оружие. Я раздевался и морщился, чувствуя, что несёт от меня, как от душного козла. И потому, не торопясь одеваться, я воспользовался полным отсутствием людей в поликлинике, прихватил цивильную одежду и в одних трусах порысил в отделение лечебной физкультуры, где имелся душ.
Смыв недельную грязь, через полчаса я переоделся, вернув себе облик современного человека, за исключением отросшей щетины, осунувшегося лица и теней под глазами. Облачившись, я заглянул в диспетчерскую. Вызовов не было. Тишина. Уже лучше.
Я вернулся в зал и только тогда заметил небольшие, но явные перемены: зал стал чуть больше, форма кресел чуть иная, немного изменился цвет стен, и мой рабочий белый халат стал голубым.
– Заметил? – усмехнулся старик, и так повсюду. Сейчас темно, а утром всё разглядишь. В целом всё то же самое, но чуть иначе, совсем чуть-чуть. Так что не переживай. Вся ваша реальность на месте, но стала немного лучше.
– Плохо, – поскрёб я отросшую щетину, – так можно доизменяться до полного безобразия и до неузнаваемости. Можно и себя не узнать, и вернуться в земной ад.
– Или рай, – возразил старик. – Чего ты переполошился? Ты же делаешь косметический ремонт в квартире? Делаешь, и тебя это не пугает. Здесь произошло нечто подобное.
– Что уж теперь об этом. Сказал «А» придётся говорить «Б», «В» и так далее. Сколько там?
– Ещё три, – вздохнул Симеон Ионович. – Устал, небось?
– Есть маленько. До утра бы дотянуть.
– Дотянешь. Больше вызовов не будет. Ступай, отдыхай, – и он исчез во входной двери, а я оттащил имущество в машину, завалился на диван в ординаторской и бессовестно заснул.
Утром, пережив удивление и лёгкое потрясение сотрудников моим небритым видом, я сдал смену и отправился домой, отмечая явные внешние перемены. Зелени стало больше, улицы чуть пошире, движение спокойнее, дома окрашены светлее, изменился цвет общественного транспорта на сине-зелёный. Но люди всё те же, также одеты может быть чуть поярче, те же машины, те же вывески. Если так, то это вполне терпимо.
Дома я сутки разбирался с вещами, стирал, латал, мыл, чистил и гладил. Потом сам в ванной отмокал и приводил себя в божеский вид, но наметившиеся бороду и усы брить не стал. Почистил клинки и ножны и повесил на стену трофейный пояс и оружие хана Байдара.
Что касается моей палочки-выручалочки – К-генератора, то у меня возникла идея помимо добавления управления тонкой настройки ввести под кнопки три постоянных эффективных режима: исцеляющий, снотворный и убойный. Для этого отправился на другой день к другу. Тот почесал макушку, что-то поцарапал карандашом в блокноте, посчитал на смартфоне и велел приходить через четыре дня.
Памятуя о времени следующей экспедиции, все эти дни я усиленно изучал смутное время начала 17 века. Тот период нашей истории оказался довольно трагическим временем полным как героизма и честности, так и предательства и лжи. Тогда из-за алчных и бессовестных вельмож страна почти исчезла, и только ценой жертв и большой крови удалось спасти державу и то не сразу.
В назначенное время я заявился к другу и не узнал обновлённый прибор, который приобрёл вид устройства из будущего. Не знал, что Серёга такой фантазёр.
– Прости Артур, – пожал плечами друг, – я тут немного подизайничал и схему перебрал. Самому стало жутко интересно, что же это за хреновина такая. Прошлый раз торопился, а сейчас проработал вдумчиво. Тем более что прошлый раз тут не было одного хитрого блока и одной важной детали. Теперь стало кое-что понятно, но всё равно неясна конечная функция. Если не расскажешь, лопну от любопытства, а ты виноват будешь.
– Этой штуковиной, Серёга, можно лечить. Вот скажи, у тебя есть, что лечить?
– Ещё бы. Попробуй отыскать современного горожанина, у которого не имелось бы обязательного комплекта болячек, плюс профессия калечит. Вот, например, вчера палец порезал, позавчера паяльником ладонь прижёг. Печень барахлит, какую-то дискинезию нашли, зрение начало садиться. Да мало ли?
– Отлично. В смысле то, что нужно. Ложись вот на этот твой раздолбаный диван и давай сюда твою попорченную руку.
Я взял со стола прибор. Ничего не скажешь, красивая штучка получилась. Так, что у нас с панелью управления? Появились кнопки под номерами 1,2 и 3. Регуляторы и переключатели стали более эргономичными и современными. Индикаторы и дисплей похожи не прежние. Всё понятно. Кнопки бы не перепутать, а то…
– Давай уж, изобретатель, – проворчал Серёга.
– Стоп. Есть у тебя что-нибудь живое?
– Дома нет, а в подъезде внизу пёс приблудился, видать старый и больной. Соседи не гонят, жалеют.
– Во! То, что нужно. Я первый генератор на старом коте испытывал. Вставай, пошли.
В подъезде на какой-то тряпке лежал старый пёс, вся морда седая. В его глазах было полное понимание незавидной судьбы и близкого финала. Я активировал прибор, нажал на кнопку под номером 1 и направил на животное. Эффект превзошёл все ожидания. Пёс замер на пару минут, будто прислушиваясь, потом приподнялся, завертел головой, встал, покрутился на месте, помахал хвостом, радостно взбрехнул и потрусил к выходу.
– Вот это, да! – воскликнул Серёга. – Он уже неделю не вставал. Уже хотели ветеринарку вызывать, чтоб не мучился. Давай, Артур, меня лечи. Интересно же, как…
– Погоди, давай сначала кого-нибудь убьём.
Серёга замер на полуслове, выпучил глаза и прошептал:
– К-как это… убьём? Т-ты что, уху ел?
– Спокойно, мастер, – я усмехнулся, потому что давеча я заметил у него на кухне таракана. – Айда за мной.
Серёга, хмуро на меня поглядывая, потащился за мной в его пропахшую канифолью, ацетоном и клеем холостяцкую квартиру. Испытание режима номер 3 я начал, дождавшись выхода к мойке трёх упитанных тараканов. Попав под излучение, они мгновенно замерли и упали без признаков жизни. Муха на окне тоже сдохла моментально.
– Артур! – заорал Серёга, – это ж золотое дно! Это ж сенсация! Это ж надо продавать!
– Ты что, Серёга, дурак?! – заорал я в ответ. – Что ты собрался продавать? Орудие гарантированного убийства? Хочешь, чтобы на улицах, как вот эти тараканы, люди валялись? Совсем охреносовел? Мне проще тебя прямо сейчас прикончить, чем выслушивать эти бредни. – И я почти не шутил.
– Да, я ничего! Это я так в порядке гипотезы. Не подумал. Дурак я. Прости дружище! Ясное дело, чёрт попутал. Не думай плохо. Дальше меня эта хреновина не уйдёт. Клянусь!
– Ладно, проехали. Иди, ложись, мастер-ломастер. Буду тебя ремонтировать.
Через десять минут Серёга внимательно рассматривал руку, выискивая следы пореза и ожога. Бесполезно. Не было их. Потом он долго щупал пузо и стучал по подреберью, выискивая привычную тяжесть в печени. И, в конце концов, он вытянул с полки книгу, уставился на мелкий шрифт, прочитал и засмеялся:
– О-хо-хо, Артур! Это не я мастер, а ты! Спасибо, дружище! Стоило мне корпеть над этой хитромудрой схемой.
– Отличный прибор. Только нужно поставить на третью кнопку защиту, вроде крышечки на гашетке в самолёте.
– Сделаю, Артур. Приходи завтра. Но… – он поднял палец, – с тебя рассказ.
– О чём?
– А вот об этом, – он постучал по прибору, – откуда, куда и зачем?
Отдавая на другой день прибор, Серёга придержал его, и, постукивая им по левой ладони, прищурил глаз.
– Ну, рассказывай.
– Пошли на кухню.
Я достал из пакета четыре пузыря чешского пивасика, сам взял с полки стаканы, разлил, не проливая пены, и начал:
– Этот прибор мне нужен, чтобы ходить в прошлое и там не сдохнуть и сделать нужное дело, – выпалил я и приложился к пиву.
– Что-о-о?! Ты что за идиота меня держишь?! – возмутился Сергей. – Какое на хрен прошлое? Не хочешь говорить, так и скажи. На, забирай свою дудку, – он рассердился, подтолкнул прибор ко мне и отвернулся.
Я спокойно долил пиво, выпил, забрал прибор и положил его в сумку.
– Через три дня ухожу в 1611 год. Спасибо, Серёга, выручил. Теперь пойду спокойно.
– Нет, ты погоди. Ты всё это серьёзно? – он разглядывал моё лицо, выискивая признаки обмана. – Артур, если ты всё врёшь, то ты гад последний, а, если не расскажешь правду, ты мне не друг.
– Тогда слушай, – и я полчаса коротенько поведал всю свою историю с переходом в прошлое, скрыв, кто такой старик Симеон Ионович.
– Артур, я должен это видеть. Пошли вместе.
– Нет, Серёга. Тебе туда нельзя. Ты не физически, не психологически не готов. Пойми, это не компьютерная игрушка и не турпоездка. Там всё предельно серьёзно и жестоко. Там реальные страдания и смерть, грязь и кровь. Идти туда, не зная истории и предыстории, не имея ясной и чёткой цели и смысла и без серьёзной подготовки – чистое самоубийство.
– Но и ты тоже не спец, а сходил и вернулся.
– Ты прав, но я уже имел опыт реальных боёв. Рукопашных и неравных. И там всё также. Серёга, тебя там убьют, а я защитить не смогу.
– Зря ты думаешь, что я лох ушастый, – окрысился он. – Я два года оттарабанил в погранцах, и гоняли нас не по-детски. И стреляю я наверняка получше тебя. Рукопашку знаю, инструкторы умели вбивать навыки. Силой и ростом бог не обидел. Подготовить снаряжение, почитать хроники, потренироваться чуток и вперёд.
– Верю, Серёга, но не в этот раз. Может быть, в следующий выход в 1812 год. Готовься, изучай то время и историю, а там посмотрим. Если ты решил идти всерьёз, то нужна спецодежда и современный арамидный доспех. Ну, и разные походные мелочи. Если надумаешь, я всё подробно изложу. Бывай здоров. Я на связи.
Друг призадумался, а я отправился домой. Завтра на работу.
Воскресное дежурство шло своим чередом. Наступила ночь и обычное затишье. Я вышел во двор, где меня уже поджидал Симеон Ионович. Он сидел на лавочке напротив входа и махнул рукой, приглашая присоединиться. Я присел и никак не смог себя убедить, что рядом со мной находится личность библейского масштаба. Между тем Москву окутала тёплая июньская ночь, одна из тех, когда хочется, молча, сидеть и слушать пространство и испытывать блаженство от того, что ты молод, жив и здоров.
Первым заговорил старик:
– Сказать по правде, Артур, я сомневался, что тебе удастся сделать что-то толковое в прошлом выходе на ту сторону. Уж больно там ситуация сложилась неудобная. Да, и ты пошёл туда неуверенно озадаченным. Ты сомневался, и я тоже сомневался. Однако всё срослось. Дружина Бранибора тогда крепко монголов потрепала, а от вашего угощения почти целый тумен перемёр. Паника поднялась ого-го какая. Потом Бранибор с Коловратом уверились в победе и такую круговерть монголам устроили, что тем небо в овчинку показалось, какой уж тут штурм Владимира. Монголы и так еле ползли из-за обозов, а дружинники и вовсе их за хвост ухватили. Вместо трёх недель орда шла к Владимиру полтора месяца. Князь Юрий с сыном Владимиром успели собрать дружины и ополчение, сделать засеки и укрепить подходы. Оказавшиеся меж двух огней монголы быстро растеряли боевой дух. А, когда подоспели князь Ярослав с сыном Александром и черниговские дружины, он драпанули за Волгу, только пятки сверкали. Кстати лично Коловрат прикончил в поединке Батыя, больно за Рязань осерчал. Потом в Орде замятня началась, чингизиды передрались, и южный поход так и не случился. Киев цел, Чернигов цел. После этого история пошла чуток иначе. Конечно, были и жуткие пожары, и набеги, и даже Куликовская битва случилась, только теперь она называется Окское побоище. Но всё это в прошлом, а, главное, ткань реальности сохранилась, и, по-моему, даже улучшилась. Но это только начало, следующий критический узел в Смутном времени. Не передумал идти?
– С чего это? Процесс пошёл, и задний ход давать поздно. А на ходу из поезда спрыгивают либо убегающие от ареста преступники, либо сопливые адреналинщики, либо проспавшие свою остановку раздолбаи. К этим типажам, слава богу, я не отношусь. Теперь что касается Смутного времени. Просмотрел я хроники, мемуары и свидетельства, но не впечатлился. На мой неискушённый взгляд, они какие-то куцые, однобокие и явно переиначены заинтересованными людьми. А о событиях, случившихся в этом месте на Тверском тракте и вовсе ни слова.
– Тогда слушай и мотай на ус. О смутном времени изложено было немало, но многое утеряно, или уничтожено, а многое и переиначено, как ты изволил заметить. От себя скажу, что это было страшное время, в стране 26 лет творился жуткий хаос, уничтожалось население, культура, вера и память. Очередная попытка коллективного Запада стереть Русь с лица земли и из истории. И впрямь, тогда вконец разорённая, ограбленная и опустошённая держава едва не рухнула в небытие. Но, вопреки всем расчетам планировщиков, Русь нашла в себе силы и мучительно со стонами поднялась с колен. А начался подъём с избежавших хаоса окраин, когда весной 1611 года впервые в Рязани собралось народное ополчение, двинувшееся в захваченную поляками и иными иноземцами Москву.
К тому времени захватчики уже полгода оккупировали город, а их главари и продажные русские бояре засели в Кремле, планируя посадить на московский трон польского королевича Владислава. Но строптивость и непреклонность патриарха Гермогена, нерешительность королевича и угроза со стороны ополчения все их планы нарушила. Услышав про идущее от Рязани народное войско во главе с Прокопием Ляпуновым, поляки забегали, засуетились и начали готовиться к городским боям. Когда некому хорунжему Коссановскому было поручено укрепиться на валу и втащить туда пушки, этот придурок не придумал ничего лучшего, как кнутом и угрозами заставить московских извозчиков грузить, возить и таскать тяжёлые стволы. Мужики нехотя подчинились, но когда шляхтич зарубил саблей строптивого извозчика, московские работяги сбросили пушки в ров и набили поляку морду. Ляшские жолнежи бросились на них с саблями наголо, а мужики в ответ вывернули из телег оглобли. И понеслось.
