Олег Артюхов
Путешествие само по себе
Глава 6
Ни в одном монастыре нам ворот не открыли, а со стен Никольского даже обругали и пригрозили пальнуть из пищалей. Нет, такой отдых нам не нужен. Злые они, уйду я от них.
Ночевать мы устроились в пустующем доме неподалёку от Воскресенской церкви на Ильинке. В избе расположились с комфортом, протопили печь и спали крепко и беззаботно, конечно, кроме стоящих в очередь стражей.
Утром у Сретенских ворот сотню ополчения ждали недолго. Её привёл сотник назвавшийся Фёдором Вороной. Порадовало то, что все бойцы помимо сабель и бердышей имели пищали или трофейные мушкеты. Я объяснил Фёдору Вороне задачу, и сотня строем по три мимо Пушечного двора через Кузнецкий мост двинулась вдоль Неглинки в сторону Тверской. В Георгиевской слободе догорали пожары. Мы шли по улицам разорённого города. Проход немного расчистили, теперь трупы лежали грудами по краям. В Хлебном и Охотном рядах амбары и купеческие лавки были забиты мертвецами. Жуткое и незабываемое зрелище. В отличие от вчерашнего дня заметно потеплело, да и пожары грели воздух, и потому вонь и смрад горелой и разлагающейся плоти буквально валил с ног. Двигаясь по мёртвому городу, я едва сдерживал тошноту. А мои спутники не сдерживали, и всю дорогу я слышал, как сзади кого-то рвало. В конце концов, мы вышли из этого филиала ада.
За Тверскими воротами стало спокойнее. Пожары сюда не добрались, и даже кое-где встречались люди, которые мелькали меж домов и, завидев нас, исчезали. Эта часть Тверской улицы была чище и свободнее. Пройдя улочки и переулки Дмитровской сотни и Воротничьей слободы, мы вышли за пределы Земляного города и выбрались на Тверской тракт. Здесь открылся вид на полный безмолвия край. На обочинах уходящей вдаль накатанной дороги с южной стороны в сугробах темнели заметные проталины. С обеих сторон среди снега темнел голый лес, который по сравнению с 13 веком заметно поредел. Беженцев на дороге я не увидел. Кто успел, убежал, кто не успел, лёг застывшим трупом.
До Тёплого стана оставалось пройти полторы версты. Сотня шагала бодро, и я особо не напрягался, зная, что сегодня здесь должно быть спокойно. Вскоре показался купол церкви и крыши строений. Потом я разглядел множественные дымки, послышался шум, и чуть погодя открылся неприглядный вид: повсюду стояли телеги, тенты, навесы, палатки, шалаши. Это был огромный галдящий и шевелящийся табор. Твою ж мамбу! Я же велел священнику увести людей подальше от тракта. Млять! Ну, хоть кол на голове теши! И как теперь прикажете оборонять это скопище?!
Оставив сотню на тракте, преисполненный раздражения и недовольства я направился к церкви и решительно распахнул дверь. Узнавший меня служка сразу же метнулся в придел, и через минуту появился отец Иоанн.
– Молитвами святых отец, сын мой, – поздоровался он.
– Здрав буде, отче, – хмуро ответил я. – Отчего все беженцы здесь? Я же строго предупреждал: вот-вот произойдёт нападение и прольётся большая кровь невинных людей! Неужто тебе их не жалко? Почему ты ничего не сделал, чтобы люди ушли подальше от тракта?! Теперь здесь погибнут не только беженцы, но и воины, которые будут их защищать! Погибнут, а могли бы жить! Тяжкий грех ляжет на тебя, не отмолишься! Ответствуй, отче!
– Не бранись, боярин Артур, – понурился священник, – Сколь могли и я, и местный староста убедили, и сотен десять, может поболее ушли в леса. А эти упрямятся и бранятся, лжецом обзывают. Никто в нападение не верит.
– Ладно. По моим сведениям, разбойники явятся послезавтра. А посему объяви старосте и десяцким назавтра большой сход. Пусть старшие от беженцев придут прямо на тракт. Завтра и решится их судьба. А сегодня пусть к церкви несут больных и раненых. Буду их лечить.
– Ты-ы? Лечить?! Как? Чем? – откровенно изумился священник.
– То моё дело. Пусть несут всех. – И я отправился к сотне, которая по-прежнему стояла на тракте. Там я отыскал сотника.
– Пока тут неразбериха, ты, Фёдор, прикажи бойцам временно устраиваться, развести костры и готовить пищу, а я постараюсь устроить нормальный ночлег.
Поручив Мосяге и Завьялу присматривать за моим рюкзаком, автоматом, разгрузкой и доспехом, я оставил только ремень с кобурой, патронташем, ножнами и чехлом с К-генератором и вернулся к церкви. Там меня ожидали только двое. Один часто кашлял и тяжело дышал. С его пневмонией я провозился с четверть часа. От меня он ушёл, часто оглядываясь и крестясь. С женщиной пришлось заниматься дольше, поскольку её перелом требовал сначала её усыпить, потом репозировать отломки, уложить в лубки и потом срастить. Разбуженная женщина, не доверяя, опасливо встала, осторожно походила, а потом поклонилась и быстро ушла в сторону лагеря беженцев.
Подумав, что это всё, я начал собираться, но как же я ошибался. Не успел я и глазом моргнуть, как к церкви начала стекаться толпа нуждающихся в том, или ином лечении.
Озадачив подошедшего старосту размещением и устройством сотни ополченцев, я взялся за дело, лечил и исцелял до самой темноты. За эти часы кого только не пользовал, и грудных детей, и глубоких стариков. К восьми вечера я едва держался на ногах. Выйдя во двор, совершенно обессиленный я распустил оставшихся, пригласив на завтра.
Непонятно где староста отыскал пять шатров, в которых и разместилась сотня возле тракта. Я проверил, как и где будут отдыхать воины, и остался довольным, увидев в шатрах толстую подложку из лапника, тюфяки с сеном и даже овчину и войлок для подстилки. Возле костров кашевары шуровали в котлах, остальные сидели около огня, разговаривали, чистили и обихаживали оружие, чинили обувку и одежду или занимались своими делами. Кто-то уже отдыхал, а дежурный десяток нёс караул по краям стоянки.
Проснувшись на рассвете от холода, я подобрался ближе к костру и понял, что за ночь сплетни о моей медицинской практике распространились не только на весь лагерь беженцев, но и на сотню ополченцев. На меня стали коситься. По доброму, но коситься. А рядом с шатром, где я ночевал, ожидали не совсем здоровые ополченцы. Я не стал тянуть кота за подробности.
– Эй, братцы, подходи по одному. Говорите, у кого, что болит.
За пару часов я привёл в порядок всю сотню, благо ничего страшного или сложного не нашлось: человек десять с больными зубами, несколько старых ран, пара больных животов, пяток фурункулов, один вывих, вправленный обычным способом.
Потом около часа мы с сотником и десятниками обговаривали предстоящую стычку с «воровскими» казаками, вернее, с бандитами и убийцами. Решили устроить им огневой мешок на входе в стан. Мы посчитали, что через город воры пройти не могли, поскольку там стоит ополчение Пожарского, значит, они придут со стороны Ходынки, пройдя снаружи Земляного города. Обговорив наши действия, на всякий случай я оставил два десятка в резерве в тылу.
Перекусив кашей с варёной кониной, я вздохнул и направился к церкви, лечить недолеченных. К моему удивлению их было немного, в основном простуженные детишки и несколько женщин с застарелыми хворями.
К полудню на тракт потянулись люди на сход, и я не ожидал, что их будет так много. Вскоре на дороге и около неё волновалась толпа в пару сотен человек. Я поднялся на заранее поставленную телегу.
– Доброго вам дня, москвитяне, – начал я. – Давеча я бранил отца Иоанна настоятеля здешнего храма Троицы Животворящей. Спросите, за что ругал? А из-за вас, грешных! Третьего дня я просил вас уйти отсюда в леса и объяснил почему. Завтра сюда придут воры, бандиты и убийцы и будут грабить и бить смертным боем и вас, и ваших детей, и стариков. Скажите мне, гордые и бестолковые москвитяне, почему отец Иоанн, становой староста, я и мои воины должны заботиться о ваших жизнях больше, чем вы сами? Почему они должны будут завтра класть за вас свои жизни?! Ответьте!! Любой другой бросил бы вас на погибель, но я жалею детей ваших, обречённых на гибель страшную. Никак я в толк не возьму, зачем вы бежали из горящего города, если здесь добровольно решили подставить головы под дубины воров? А теперь скажите сами себе: вы все здесь умные люди, или тупые бараны? По-моему, так бараны умнее вас, поскольку бегут от опасности. Предупреждаю вас крайний раз: завтра вас здесь будут убивать! Умные услышат, а дуракам туда и дорога. Я всё сказал.
Народ загалдел, заволновался, некоторые стали ко мне протискиваться, чтобы что-то сказать или объяснить, но я отмахнулся и злобно проорал:
– Я всё сказал!!
Худо-бедно, но на этот раз беженцы прониклись моими словами. Лагерь начал пустеть, а народ разъезжаться. Телеги и сани расползались по лесным дорожкам во всех направлениях. Однако к вечеру в стане всё равно осталось сотни две-три человек. Слава богу, детей среди них я не заметил. А заметил я, что это были в основном купцы и богачи, держащиеся кучно и стерегущие груды товара. Среди них я разглядел десятка три-четыре вооружённых мужиков, да и сами купцы обвешались оружием. Ну, дай вам боже, болезные, выжить и своё барахло сохранить. Хуже было то, что оставались и некоторые местные обыватели и беженцы, которым уйти невозможно или не под силу.
Эту ночь я с комфортом спал в опустевшем гостевом доме в тепле и на мягком тюфяке. Утром бойцы разошлись по заранее оговорённым местам и заняли позиции. Я полностью облачился для боя и отошёл в тыл вместе с двумя десятками резерва, в который попал и десяток Нечая. День обещал быть по-весеннему тёплым. Морозы отступили, солнышко пробилось через поредевшие облака, и навскидку воздух прогрелся чуть выше нуля.
Ещё вчера для своего НП я присмотрел сторожку, этакую ветхую хибарку на въезде в стан. Между тем воины резерва разошлись по десяткам. Один занял насквозь дырявое сооружение, почему-то называемое конюшней примерно в полусотне метров от сторожки. Другой десяток залёг в длинном амбаре по другую сторону дороги. На месте я не спеша проверил оружие, подготовил и снарядил автоматные магазины, ввинтил запалы в две последние гранаты и подготовил два последних магазина к пистолету. В дело пошёл последний аккумулятор, индикатор К-генератора показал 97% заряда. Потом я опустошил рюкзак, вывалив патроны и всякую мелочёвку, и бережно уложил книги. Патроны я рассовал по карманам, а мелочёвку закинул в наружные карманы рюкзака. Закончив с подготовкой, я уселся на топчан и провертел в плетёной стенке дыры для удобного обзора.
Утро тянулось в томительном ожидании. Я сгрыз пару сухарей и запил холодной водой из фляги. В голове роились разные мысли, и я едва не прозевал вторжение. Почему, ведь я находился в тылу? А потому, что «воры» пришли не оттуда, откуда их ждали, а со стороны Москвы!
Я болван! Как я мог забыть, что ополчение Ляпунова пришло от Рязани, а потом от Коломны. Тоесть с юго-востока. А потому «воры» никак не могли попасть на Тверской тракт, минуя город!! Я глядел на приближающихся врагов и молился лишь о том, чтобы выдержали нервы у ополченцев резерва, находящихся в конюшне и с другой стороны дороги в амбаре. На нашу беду остальные ополченцы находились либо на другом краю слободы, либо на дороге, ведущей с Ходынки. Короче говоря, позиции наши были во всех смыслах неудачными.
Между тем мимо меня не спеша двигалась конная банда, числом сотни в три, может и четыре с разнородным оружием: пиками, бердышами, саблями, но пищали имел лишь каждый десятый. Вглядываясь в лица «воров» я искал в них звериный отвратительный облик. Но нет. Лица, как лица, хмуры, бородаты, о чём-то говорят, некоторые смеются. Но вот от головы этой разношёрстной колонны донеслась какая-то команда, и банда встала. «Воры» явно готовились к спешиванию и действию. Какому действию, догадаться не трудно.
Вот, Артур, и твой выход! Я достал из чехлов гранаты, вышел из хибарки, выдернул чеки и зашвырнул подальше, стараясь угодить в середину толпы. Упал на землю и прижался, понимая, что от осколков на открытом месте уберечься сложно.
Взрыв! Другой! Раздались крики и вопли. В бандитской толпе появились две «прогалины» с убитыми и ранеными. Я вскочил, отбежал к хибарке и одиночными выстрелами начал уничтожать ближайших и наиболее активных бандитов. Кто из них главарь, непонятно, одеты все одинаково, все орут и размахивают руками.
С удовольствием услышал залпы пищалей со стороны конюшни и амбара. Ополчение вступило в бой. Но какой там бой?! Наших всего двадцать против огромной конной банды. Надеюсь, что в «воровском» арьергарде мне уже удалось посеять панику, уложив хотя бы полста злодеев. Благо, что в такой толкучке ни один патрон не пропал даром. Вместе с тем я понимал, что одному мне даже с поддержкой двадцати ополченцев воевать с этой оравой не под силу. Оставалось надеяться, что сотня Фёдора Вороны не подведёт.
Выпалив из пищалей и мушкетов, мои ополченцы замолчали, видимо спешно заряжали стволы, что во время боя не просто и не быстро. А мне явно не хватало плотности огня. Один мой автомат на огромную толпу – маловато будет. «Воры» начали приходить в себя, разбегаться и искать укрытия. Вот уже от крайних домов донеслись выстрелы, и в стенку сторожки влетел свинец, пробив в стене немалую дыру. Я машинально пригнулся и поменял позицию, ведь здешние 50-граммовые пули калибром в 22-25 мм могли сделать очень больно. Отойдя за угол сторожки, я сменил магазин и продолжил одиночными отстреливать одного врага за другим, особо не опасаясь ответа, поскольку бандиты свои стволы разрядили, а в толкучке перезарядиться очень непросто.
Однако мои оптимистичные заблуждения мгновенно исчезли, когда в мою сторону ломанулось сразу десятка два орущих злодеев, размахивающих саблями и бердышами. Даже для автомата их было слишком много. Я перевёл бой на короткие очереди, и начал бить в толпу, не целясь. Бандиты падали, но другие продолжали бежать, и расстояние до них быстро сокращалось. Магазин перекинуть некогда, и я выхватил пистолет. Бой пошёл почти в упор. Бандиты падали в двух-трёх метрах, и, когда магазин в пистолете опустел, до меня добежали только двое. Крутанувшись вокруг себя, я резко вогнал нож в шею ближайшего «вора». Другой отпрянул, и пока пару секунд соображал, как лучше меня прикончить, я выдернул из чехла К-генератор и влепил в гада порцию смертельного излучения. Всё, аут!
Между тем схватка начала постепенно смещаться на другой край поля боя. Я догадался, что в дело вступила сотня Фёдора Вороны. Но ополченцы бились где-то там, а здесь продолжалось моё сражение. Отделившись от толпы, спотыкаясь и перепрыгивая через трупы, ко мне бросились пятеро. К-генератор сработал исправно, и бандиты даже не поняли, что умерли буквально на бегу. Я огляделся, вблизи явной угрозы не обнаружил и начал перезаряжаться. Убрал К-генератор, воткнул в пистолет последний магазин, перезарядил автомат и вышел на дорогу. В полустах метрах впереди кипел бой. Я поднял автомат и прицельно разрядил магазин бандитам в спины. Не ожидая, что у них в тылу кто-то из противников ещё остался в живых, бандиты струхнули и завертелись. А я, преисполненный гнева и ярости, продолжал всаживать в мерзавцев пулю за пулей. Сменил магазин и продолжил. Снова сменил.
Всю дорогу устилали тела, навскидку «воров» осталось меньше сотни. О наших потерях я не хотел даже думать. На том краю кипел бой, значит, ополченцы живы и бьются. Патроны вышли и в автомате, и в пистолете, и в карманах. Я снова достал К-генератор и побежал вперёд, ведь убойность прибора не превышала шести метров. Внедрившись в гущу мечущихся и озверевших противников, я вертелся, словно карась на сковородке, сея вокруг себя смерть. Мельком оценив обстановку, я краем глаза увидел, что справа отчаянно бьются купцы.
Тишина свалилась неожиданно, когда последние три десятка бандитов упали на колени и задрали вверх руки, прося пощады. Я перевёл дух, огляделся и ужаснулся от вида побоища. Стоящих на тракте, забрызганных кровью ополченцев я насчитал шесть десятков. Сзади подошёл десяток Нечая в котором пали Кисель и Чечура, а Лихой и Бармаш получили ранения. В другом резервном десятке в живых осталось четверо. Купеческих стражников убавилось более, чем вдвое.
Бой закончился, и силы мои иссякли. Я опустился на мёртвое тело и замер в минутном ступоре.
– Боярин Артур, боярин Артур, – потрясли меня за плечо. Я поднял глаза и разглядел сотника Фёдора Ворону. – Ты цел? Язвы нигде нет?
– Не знаю, – честно ответил я и уставился на набрякшую кровью левую штанину. Моя кровь, или нет? Ощупал ногу. Больно. Значит, есть пробоина. Я вздохнул и принялся перетягивать бедро жгутом, который достал из кармана разгрузки. Сейчас выберусь из побоища и займусь раной. – Всё ладно, сотник, жив пока. Как сотня? Каковы наши потери? Сколь врагов изничтожили?
– У нас пало четыре десятка. Уязвлённых много, все по-разному. Пятеро тяжёлых. «Воров» пришло поболе четырёх сотен, три десятка сдались на милость, вот и считай.
– Всем пострадавшим перетяните раны, чтоб кровью не истекли, и несите их к храму. Лечить буду.
Сотник ушёл, а я достал К-генератор и с удивлением и радостью увидел на индикаторе 60%. За такой сумасшедший бой израсходовать всего 37% заряда – это почти чудо. Я поднялся и сразу понял, что левая нога плохо слушается. Резаные раны, да не одна. На бедре и на голени. С наружной стороны прилетело, значит, крупные сосуды не задеты. Уже легче.
Я поковылял к храму, где в ближайшей от него большой избе решил организовать полевую операционную. Поскольку в потёмках лечить, всё равно, что горячий борщ есть с завязанными глазами, я велел собрать свечи и светильники со всего Тёплого стана. Сначала я привёл в порядок себя, для чего скинул портки и термобельё. Раны чистые резаные потому исчезли за десять минут. Оделся и начал пользовать раненых бойцов, начав с тяжёлых. Закончил уже в сумерках в свете двух десятков догорающих свечей. От усталости до нуля разряженный К-генератор буквально выпадал из рук.
– Боярин Артур, – передо мной стоял священник. – Благодарю тебя за всё содеянное тобой, за спасённые христианские души, за освобождение земли нашей от сил сатанинских. Пусть малое дело в огромной державе, но и малая капля наполняет чашу. Благословляю тебя, боярин Артур, именем господа нашего и всех святых отец наших, – и он осенил меня крестным знамением.
Я поклонился в ответ.
– Отец Иоанн, прошу тебя отпустить грехи и благословить воинов московских, упокоить усопших и разместить нуждающихся. Теперь можно вернуть в Тёплый стан беженцев. Отправьте посыльных. Но знай, что порядка в Москве ещё долго не будет, хоть и выберут в следующем году нового царя из рода бояр Романовых. Только через семь лет избавится Русь от последствий смутного времени. Новый царь московский Михаил будет мал годами и слаб характером и править за него поначалу станет его мать инокиня Марфа. А через семь лет из плена вернётся его отец патриарх Филарет, в миру боярин Романов Фёдор Никитич и из тени править станет он. Только через пятнадцать лет новый царь войдёт в силу. А посему нет смысла всем беженцам возвращаться в Москву, пусть селятся здесь, строят дома и превращают Тёплый стан в Тверскую заставу или в слободу. Завтра поутру я ухожу. Меня призывает тот, кто послал. Удачи тебе, святой отец, и господь с тобой.
Я поклонился и пошёл к своим ополченцам, помянуть павших, ибо славен и свят воин, положивший живот свой за други своя. Раздав ребятам на память разную мелочёвку, я отправился отдыхать и проспал до утра.
А рано утром я поправил броник, подтянул ремень и опустевшую разгрузку, закинул на спину распухший от книг рюкзак, повесил на шею автомат, окинул взглядом, запоминая навсегда, Тёплый стан на Тверском тракте и зашагал к оврагу, в котором меня ждал портал в неизвестный 21 век.
Глава 7
Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божьими.
Творение бескорыстного добра и создание красоты и гармонии окружающего мира – суть высшая справедливость, покой и радость совести.
Как и в прошлый раз, в моём времени прошло около минуты. Ровно столько, чтобы спуститься и подняться из колодца.
Я вытянул за верёвку тяжёлый рюкзак, положил на кресло автомат, снял каску и разгрузку. Уф-ф, кажется, и этот поход закончился удачно. Почему я так подумал? Потому что сразу бросились в глаза небольшие перемены. Опять в лучшую сторону изменилась форма и архитектура зала и интерьер. Снаружи, наверно, было тоже самое.
– Давненько не виделись Симеон Ионович, проговорил я, продолжая снимать снаряжение.
– Да целых 56 секунд, – усмехнулся он.
– Как там на самом верхнем верху довольны результатом и переменами? – осторожно затронул я скользкую тему.
– В целом, да. Только ты напрасно думаешь, что это нужно кому-то ТАМ. Это нужно вам ЗДЕСЬ. А мне досталось по первое число за пристрастие к орудиям насилия, и за тебя разбойника, что книги святые ухитил.
– Напрасно ТАМ так считают. Ведь хитрое и подлое зло всегда найдёт способ ускользнуть. И, хоть говорят, что от добра добра не ищут, от зла тоже добра не ищут. А тот, кто этого не понимает, тот обречён на поражение. Против пороха и сабель выйти с голой жо… грудью, не доблесть, а верх наивности и безумия. Возможно, такая жертвенность и нужна, как образец и символ непобедимости духа, но скорее всего она вызовет лишь недоуменное сочувствие и канет в небытие без следа. И в чём тогда польза и смысл такой жертвы? А книги я спас от огня и одну мне подарили. Так что вины моей нет, и от моего имени спроси ТАМ за себя прощение.
– Уже.
– Что уже? – не понял я.
– Испросил от твоего имени прощения.
– И что?
– Простил, но погрозил пальцем.
– Да, трудно тебе, апостол Пётр, и дело сделать и ног не замочить.
– Это всё трудности мира материального, вещественного, где любое действие рождает противодействие.
– А как же иначе? Это закон.
– Это ЗДЕСЬ закон, а ТАМ… – он крякнул и кашлянул, – ТАМ – это частный случай и исключение.
– Затейливо вы ТАМ живёте. Нет уж, я уж, как-нибудь уж, ЗДЕСЬ по старому, по привычному, по-человечески.
– Тебе виднее. Ступай, приведи себя в порядок, а то от тебя за версту порохом и кровью несёт.
– Слушай, Симеон Ионович, всё хотел тебя спросить: я ведь на дежурстве, а что-то ни диспетчера, ни водителя не слышу, и звонков нет?
– Оба задремали, а детишки в районе сегодня не болеют.
– Здорово! И надолго это счастье?
– Пару часов обещаю.
Через час я помытый, причесанный, переодетый сдал деду оружие, упаковал рюкзак и баул и отнёс их в машину.
– Следующий раз, Артур, вам придётся потрудиться. Там и пороха и врагов будет поболе. Подготовьтесь соответственно.
– Не понял? Что значит вам?
– Ты же обещал Сергею. Он серьёзно готовится. Завтра сам убедишься. Бери его с собой, не сомневайся. ТАМ уже дали добро.
– Умеешь ты, Симеон Ионович, ошеломить бедного пилигрима времени и скитальца прошедших событий.
– Не ёрничай. Следующий выход по сути ключевой и решающий. Там ты это поймёшь. Но о том поговорим перед выходом. Готовься. Как соберёшься, позови. – Он уложил оружие в сумку и исчез в проёме входной двери, оставив меня с кучей вопросов и проблем.
Дома после дежурства отдохнуть мне опять не удалось. Только провалился в сон, позвонил Серёга:
– Здорово, Артур. Не разбудил?
– Разбудил.
– Потом отоспишься. Дело есть. Приезжай.
– А до завтра не потерпит?
– Ладно, лентяй, давай до завтра отложим. Утром жду у себя в мастерской. Конец связи.
– Конец… связи… – я призадумался. А что, это мысль, взять с собой минирации.
На другой день я сидел в мастерской Сергея среди груды разной аппаратуры, подлежащей ремонту, наладке, переделке и разборке. Серёга сразу взял ситуацию за рога:
– Артур, можешь обижаться или нет, но я собрал ещё один прибор.
– Та-ак. И зачем?
– Твой первый генератор универсален, уникален, но слабосилен. Шесть-семь метров дистанция – это несерьёзно.
– Пока он поработал предельно серьёзно.
– Я не о том. Насколько я понял, рейд предстоит в эпоху Наполеона, а там врагов до задницы. Чем ты их собираешься побеждать?
– Хм-м, как-нибудь на месте разберусь.
– Не разберусь, а разберёмся. А побеждать их я предлагаю в том числе и гуманными методами. Этот новый генератор на порядок мощнее и настроен на фиксированный спектр блокирующих и гипнотических частот. Короче говоря, мы сможем их обездвижить и усыпить издалека и в большом числе. Дистанция эффективного действия более сотни метров. Извини, Артур, что без твоего дозволения. Готов понести заслуженное наказание или поощрение.
– Ладно, живи, самовольщик. Повинную голову меч не сечёт. Прибор опробовал?
– С балкона стаю собак усыпил. Спали во дворе полсуток. Жители думали, что сдохли, ан нет, очухались к вечеру и разбежались.
– Значит, ты всерьёз собрался идти на ту сторону?
– Да. И это окончательно.
– Тогда начинай готовиться. Вернее, продолжай. – И я перечислил всё необходимое снаряжение для похода. Он почесал макушку и кивнул. На том и расстались.
Шесть дней я набирался сил, работал и готовился. С одной стороны, стало проще изучать те события, поскольку сохранилось немало воспоминаний и записок очевидцев и прямых участников. Вместе с тем, эти свидетельства порой были противоречивы и даже противоположны по смыслу. Но, так или иначе, картина тех драматических времён постепенно начала складываться.
Стало очевидным, что объединённая романо-германская Европа страстно жаждет получить по щам каждые сто лет. Программа что ли у них такая заложена? Однако то нашествие 1812 года вообще выходило за все рамки. Мне было непонятно, как и почему Наполеон, выросший в правоверной католической семье, вдруг стал отмороженным атеистом и заставил отказаться от бога почти половину тогдашней Европы? Как Наполеон смог подчинить революционную Францию, свергнувшую монархию и отвергнувшую дворянство, и вскоре превратить её в империю – высшую форму монархии? Какого хрена Наполеона вообще понесло в Россию, бывшую в те времена признанными задворками Европы? Имело ли смысл тратить бешенные миллионы луидоров и гнать полумиллионную объединённую армию за тысячу вёрст, чтобы доказать, что он самый сильный, единственный и неповторимый повелитель? Тоесть, с его слов, ему был нужен только сам факт победы над императором Александром! Бред! Да, и здесь в России поведение захватчиков заставляет поверить либо в их коллективную шизофрению, либо в изощрённое лживое коварство. Прикиньте, они провозгласили защиту русского народа, отмену крепостного права, свободу, охрану закона, порядка, культурного наследия, и в то же время начали повальный грабёж, массовые казни, осквернение церквей, глумление над православием и порабощение населения. Впрочем, если сравнить все нашествия европейцев на Россию, то они всегда проходили как под копирку, словно с одной кальки с поправкой на время и уровень развития военной организации. И поневоле в голову приходит мысль, что за всеми войнами и конфликтами, по крайней мере, в Европе, стоит корыстная и хладнокровная воля какой-то личности или группы личностей, преследующих свои непонятные цели, напрочь не совпадающие с чаяниями народов.
Сначала я понятия не имел, где и как нам предстоит действовать, и потому подробно изучил все обстоятельства. Не собираясь вдаваться во все детали политики Наполеона и императора Александра, в нюансы предшествующие той войне и хитросплетения армейских манёвров в ходе войны, я сосредоточился на вторжение армии Наполеона в Москву в конце сентября 1812 года.
Как выяснилось, после битвы под Бородино Кутузов приказал отвести армию под Можайск и 1 сентября оставить Москву. В то время город переполняли обозы, припасы и раненые в Бородинском сражении. Уходя поспешно и налегке, армия не могла взять с собой всё имущество и госпитали. И потому за несколько суток до оставления русской армией Москвы началось повальное бегство жителей. Несомненно, москвичи стали покидать город раньше, но в те дни бегство приобрело панический характер. Военные интенданты и хозяйственники силами ополчения и городских приставов начали массовое уничтожение имущества: продукты питания жгли, порох взрывали, снаряжение и оружие топили в реке. Однако хоть как-то упорядочить отступление и эвакуацию не хватало времени, поскольку французский авангард уже вышел к пригородам. И тогда командующий русским арьергардом генерал Милорадович отправил курьера к маршалу Мюрату с просьбой дать отойти русскому арьергарду и предупредил: «оставленные в Москве раненые поручаются гуманности французских войск». Мюрат поморщился, покапризничал, но согласился чуток подождать с вступлением в город и ответил: «напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск».
Французы свободно вошли в Москву 2 сентября, буквально глядя на спины казаков уходящего русского арьергарда. Наполеон со свитой доехал на карете до Филей и два часа простоял на Поклонной горе, дожидаясь делегации городских властей с ключами от Москвы. Не дождался. К тому времени французы наводнили опустевшее Замоскворечье. У Камерколежского вала Наполеон опять ждал делегацию с признанием капитуляции. Опять не дождался и направил в город пехоту. Узнав из доклада советников, что из 270 тысяч москвичей в городе осталось всего 6 тысяч, Наполеон удивился и впал в глубокую задумчивость.
От Дорогомиловской заставы французское войско разошлось надвое, чтобы охватить и окружить город. Третья колонна по Смоленской улице вступила в Москву. Проникшие в городской центр французы разбились на мелкие группы и начали занимать кварталы пустого города. В Кремле отряд патриотов попытался оказать сопротивление, но был перебит. Наполеон зашёл в Кремль через Боровицкие ворота. Объехав мрачную и безлюдную цитадель, Наполеон расположился в покоях императора Александра, в которых всё имущество осталось на месте, даже шли настенные часы. Весь кремлёвский Арсенал достался французам в целости и сохранности: 150 пушек, 40 тысяч ружей, порох, ядра и пули. Та добыча была французам весьма кстати, поскольку восполнила потери в Бородинском сражении.
Однако даже не ложкой, а ведром дёгтя в бочке французского победного мёда стали начавшиеся на другой день пожары. 3 сентября Москва загорелась сразу в нескольких местах, а ветер разнёс пламя по всему центру. Ошеломлённые и озверевшие французы начали массовые аресты и расстрелы всех без разбора пойманных русских, объявляя их поджигателями. Вместе с тем в Москве тогда мучились и погибали не только немногочисленные оставшиеся горожане, но и брошенные на произвол судьбы 20 тысяч раненых и больных русских солдат.
К вечеру пожар стал невыносимым. Мрачный и угнетённый Наполеон реально перепугался и, обозвав москвичей дикими скифами, покинул Кремль. Через Тайницкую башню он со свитой и гвардией вышел к реке. К тому времени весь центр города уже охватил огонь. С трудом укрываясь от нестерпимого жара, французы повернули к Воздвижинке. О побеге из Кремля свитский граф де Сюр писал:
