Олег Артюхов
Путешествие само по себе
В полной темноте не пробивался даже маленький лучик света, и я сразу полез в карман за фонариком. Судя по звукам, Серёга сделал то же самое. Дворецкий зашебуршился, а потом принялся чиркать кресалом, высекая огонь. Придержав его за руку, я включил диодный фонарик. Мужик издал удивлённый звук, отшатнулся, прижался к стене и начал креститься.
– Не пугайтесь, уважаемый. Эти специальные устройства выдают в нашей службе. – Как мог, я начал его успокаивать. Он подошёл, потрогал вещицу и поцокал языком, по достоинству оценив её возможности. Я передал ему фонарик. Дворецкий взял его, как гремучую змею, повертел, поковырял, хмыкнул, направил луч вперёд и поманил нас за собой.
Сначала мы по спиральной лестнице спустились вниз метров на пять-шесть. Я шёл за дворецким и удивлялся. Всё это подземное сооружение явно строили спецы с большим знанием дела. Особенно впечатлили ровные сухие стены, арочный свод и ровный пол из красного кирпича.
Внизу подземный ход имел несколько разветвлений. Как сообщил дворецкий, один выходил в глубине грота в парке, другой вёл в конюшню, а третий длинный и прямой – в сторону заставы. Мы шли, не сгибаясь и не теснясь, и через три сотни шагов увидели свет в расщелине. Разобрав сухую кладку из двух дюжин кирпичей, мы раздвинули кустарник и выбрались в тот самый овраг в двадцати метрах от входа в наш портал.
Дворецкий улыбнулся и, цепляясь за кусты, полез наверх. Подняв голову над краем оврага, он огляделся, и довольное выражение на его лице сменилось огорчением и растерянностью. Мы с Серёгой тоже выглянули и поняли, что огорчаться было от чего: на заставе повсюду шныряли солдаты. Много солдат. Хроники не обманывали, как и следовало ожидать, сюда нагрянули итальянцы из пехотного корпуса Богарнэ.
Серёга скрипнул зубами и кивнул мне в сторону пещеры-портала. Я отрицательно покачал головой, указав глазами на дворецкого и на заставу.
– Уважаемый, – обратился я к нему, – что делать дальше собираетесь?
– Господа, что же это творится, – поднял он полные слёз глаза. – За что нам всё это? Куда идти, что делать, не ведаю.
– Да, проблема, – мы с Серёгой переглянулись. – Послушайте, уважаемый, итальянцы верующие католики в отличие от безбожников-французов. Глумиться над церковью не станут и другим не дадут. Всё разорят, но храм не тронут. А посему сделаем так: вы временно укроетесь в подземелье. Сегодня пасмурно, до сумерек осталось часа четыре. А как стемнеет, мы проводим вас в храм. Отец Александр вас укроет. Но запомните, самые опасные дни будут завтра и послезавтра. Потом пожары в Москве пойдут на убыль, итальянцы уйдут отсюда в центр города, а 10 октября оккупанты и вовсе покинут Москву. Но возвращаться во дворец не спешите, поскольку в Москве и пригородах начнутся крестьянские погромы и грабёж. Армия их успокоит через неделю, вот тогда всё и встанет на свои места.
– Воистину вас послал господь! – Он низко поклонился. – Благодарю вас, господа, и буду к ночи ждать. – И он скрылся в проёме подземелья.
А мы отошли в сторонку и принялись снаряжаться для боя, выгребая предпоследние боеприпасы. Рюкзаки опустели и, чтобы нам не мешать, отправились в пещеру. А мы слегка «распухли» от распиханных по разгрузке и карманам гранат и патронов. А итальянцев уже сегодня надо огорчить. Даже то, что мы увидели с краю и издалека, было достойно возмездия.
Проглотив по паре последних «сникерсов», мы быстро обговорили ситуацию и задами и огородами начали пробираться в сторону церкви. Как ни странно, помогла погода. Вездесущие итальянцы не желали мокнуть под мелким дождиком и тем более лазать, как мы, по огородам. Они занимались более приятными делами: разбрелись по заставе и шуровали в сундуках, закромах и горницах обывателей, выискивая ценности, шмотки, выпивку, жратву и девок. Остальными приятными удовольствиями: издевательствами, насилием, пытками, расстрелами и казнями они займутся завтра. Мы пробирались по задворкам и понимали, что, не смотря на все усилия, на заставе всё-таки осталось немало жителей и беженцев. Либо неспособных по разным причинам куда-либо уйти, либо самонадеянных и тупых идиотов, поставивших на кон свои жизни и жизни близких.
Выбравшись в нужный переулок, мы осторожно двинулись в сторону церкви, изредка останавливаясь, прислушиваясь и прижимаясь к заборам и плетням. Во втором по счёту доме через распахнутые настежь двери мы услышали истошный крик, смех и итальянский говор. Не сговариваясь, мы шагнули во двор и заглянули внутрь. В доме шуровали три итальянца, перетряхивая сундуки и заначки хозяев, которые испуганно жались в углу. Весь пол был усыпан битой посудой, скарбом и тряпьём. Нет, это уже наглость! Нужно наказать. Серёга от нетерпения, кажется, уже дымился. И я махнул ему рукой, дав отмашку на старт. Пока он вышибал дух из двух мародёров, я оглушил третьего мерзавца.
– Вы почему не ушли позавчера? – И я грязно выругался.
– Не брани нас, барин, некуда нам. Да, и матушку больную не посмел бросить. – Мужик низко поклонился, указывая на лежанку, на которой я разглядел пожилую женщину, укрытую стёганым одеялом. Я пожал плечами. В конце концов, каждый сам грызёт свою морковку. Я им не судья.
Допрашивать итальянцев не имело смысла, и они все отправились к предкам. Я велел мужику убрать и спрятать трупы, а потом прибрать все следы. Из-за пасмурной погоды смеркалось рано, но ещё было достаточно светло. Мы вышли во двор и на сеновале под крышей решили подождать часок до сумерек.
Когда начало темнеть, мы серыми тенями скользнули в сторону церкви. Сейчас особенно важно было действовать тихо и незаметно, поэтому я достал свой К-генератор и перевёл его в третий убойный режим. Мы осторожно пробирались задами и слушали, как, не смотря на непогоду, оккупанты шумели и колготились в центре заставы и в расположенных ближе к дороге домах, где жил народ побогаче. Здесь же в отдалённых бедных переулках встречались лишь редкие группы поддатых итальяшек, шныряющих в поисках выпивки. Эти алкаши мало что соображали и ни на что внимания не обращали, и мы проходили мимо них без проблем.
Ориентируясь на темнеющий в сумраке купол церкви, мы уже собирались проскочить ещё один переулок, когда услышали:
– Эй, старэ ин пьеричива?
– Вот же басурмане, – проворчал Серёга, – неужто трудно русский выучить? Грохнуть бы их, да шум нельзя поднимать.
– Спокойно, юноша. Дядя Артур сейчас их накажет за грубость. – Я поднял руки и приблизился на нужные шесть метров.
Оттащив на задворки почивших италиков, мы перекинули их через забор в чей-то двор и потом пошли к храму. На входе, сняв шлемы и прислонив к стенке автоматы в тёмном уголке притвора, мы шагнули в безмолвный сумрак храма. В этот раз в гулкой тишине не горела ни одна лампада, ни одна свечка.
– Отец Александр, где вы?
От тени в глубине храма отделилась высокая фигура в чёрной рясе и чёрной скуфье:
– Молитвами святых отец. Кто здесь?
– Это мы, тайные гвардейцы государя императора. Позвольте нам войти.
– Заходите, что уж теперь и оружие прихватите не оставляйте без присмотра в притворе. Ступайте за мной. – И он опять растворился в темноте. Мы взяли автоматы, осторожно в потёмках пошли на голос и чуть погодя увидели слабый свет. В боковой пристройке вокруг длинного стола стояли лавки, горела масляная гасничка, и в углу жались друг к другу несколько человек.
– Проходите, дети мои. Садитесь за стол и говорите с чем пришли в святой храм.
– Давеча мы тут пошумели, желая как можно больше людей от беды уберечь. Знаю, что многие ушли и укрылись, но немало осталось. Я не понимаю, почему? Неужто им жизнь не мила и деток малых не жаль?
– О-хо-хо, – священник присел рядом и тяжко вздохнул. – По разным причинам люди остались, и судить их не след. Бог ими судья. Но правы вы оказались. Беда превеликая к нам пришла. Вот и Москва уж горит, и сегодня немало от чужеземцев потерпели. По ту сторону дороги нехристи людей расстреливать начали, некоторых железом пытали, а потом и соборовать не позволили. Поистине силы Сатаны проклятого ныне явились. И то нам испытание и наказание за грехи наши.
– Грехи грехами, а итальянцев надобно укоротить и наказать. Ведомо нам, что завтра, или послезавтра они тут устроят побоище. Но много их тут. Очень много. Надобно лишь два дня продержаться. Завтра усилится дождь, отчего пожары в Москве ослабнут. Итальянцы уйдут в центр города, оставив здесь один батальон, примерно в шесть-семь сотен штыков. Вот они и устроят резню, на всякий случай, опустошая землю на пути своего императора. Сейчас вся застава переполнена солдатнёй. Скоро они угомонятся, и мы устроим им тут Содом и Гоморру.
– Нет, дети мои. Множить грех смертоубийства здесь я не дозволяю. Бог терпел и нам велел.
– Добро. Коли так, то спящих ныне трогать не станем, но завтра убийц накажем, и даже не проси за них, отче.
– Бог вам судья. Поступайте, как совесть велит.
– Позвольте нам здесь ночь переждать. Домов свободных нет. Убивать спящих нельзя. А на дворе непогода.
– Конечно. Прошу, располагайтесь здесь в трапезной, а оружие своё мне принесите, освящу его.
Я несказанно обрадовался. Снаружи ветер гнал холодную изморось. Бр-р. Выходить не хотелось, но в пещерке подземелья нас уже заждался дворецкий.
– Непременно, святой отец. Вот только дело одно закончим, неотложное и богоугодное.
Мы оба вздохнули, запахнули плотнее камуфляж, накинули на балаклавы капюшоны и шагнули в сырую холодную темноту. Через час вернулись втроём. В трапезной мы с удовольствием начали разоблачаться, отложили автоматы и каски, сняли тяжёлые от воды и патронов разгрузки и куртки, стянули балаклавы. Потом дошла очередь и до броников и, наконец, на лавки легли ремни со всей подвеской. Вздохнули и расправили плечи, испытывая волшебное ощущение лёгкости и свободы. Вот, оказывается что нужно, чтобы научиться летать: всего лишь четыре дня потаскать на себе, не снимая, два с лишним пуда груза. По совету священника мы положили одежду поближе к тёплой печке.
Не стану кокетничать. Я и впрямь устал, и буквально с ног валился. Особенно меня доконали последняя бессонная ночь и сумасшедший день. Серёга выглядел не лучше и тоже клевал носом. Не обращая ни на кого внимания, мы придвинули к стене по паре лавок и упали на них, заснув буквально на лету.
Утром, осторожно и с оглядкой сбросив напряжение на заднем дворе, мы вернулись в трапезную и начали облачаться в просохшее снаряжение. Большие окна давали достаточно света, и теперь я разглядел обитателей трапезной, которые во все глаза таращились на наши манипуляции. Их было трое: молодая девица в тёмно-синей одежде с прикрытым вуалью лицом, женщина лет сорока тоже одетая в тёмное и мужик в сером кафтане и чёрном кушаке с густой бородой и причёской «под горшок». Не желая уточнять, кто они такие, я застегнул липучки разгрузки, взял в руки автомат, проверил патроны, передёрнул затвор и поставил на предохранитель. Надел каску. Рядом снаряжался Сергей.
– Многоуважаемые господа Артур и Сергей, не знаю, к сожалению ваших полных имён и званий, – раздался голос священника, и он зашёл в трапезную из алтарной части храма. – Но знаю, что вы великие воины, и молю вас, по возможности не оскорблять сию землю кровью и муками.
– Здравия вам всем желаю и доброго дня, – ответил я. – Люди добрые, поймите, мы не злодеи и не убийцы. Мы здесь именно для того, чтобы уменьшить долю неизбежного зла, пропитавшего за тысячу лет эту землю. Сделали мы, что смогли, и сделаем ещё, что сможем, что нам по силам. Но мы простые смертные и грешные, а посему не взыщите, что не можем творить чудеса и не всегда отвечаем добром на зло, и не подставляем левую щёку, когда нам врезали по правой. Мы уничтожаем зло всеми доступными нам способами. Однако зло вечно, как мир, как тень от света. Нет тени, значит, и ничего нет. Поэтому наша миссия вечна, и наше дело не убивать врагов, а уничтожать зло. Ибо сказано: меч поднявший от меча и погибнет.
– Коли так, то благословляю вас на ратный подвиг, дети мои, во имя отца и сына и святаго духа. Аминь. А я стану молиться за вас и возьму на себя грехи ваши. – Отец Александр нас трижды перекрестил.
Я тоже перекрестился, и взгляд мой упал на стоящую у окна девушку, которая откинула вуаль и во все глаза смотрела на меня, тоесть на нас. Мне показалось, что ничего прекраснее, чем её облик, я в жизни не встречал. Я потряс головой, отгоняя видение, а оно не отгонялось. Я не знал, кто она, но точно знал, что здесь ей не место.
– Кто вы, прекрасное создание? – спросил я её, как можно более вежливо, чтобы не напугать её своим охрипшим голосом. Она оглянулась на свою спутницу, немного растерялась, но, гордо вскинув голову, ответила:
– Княжна Голицына Наталья Сергеевна. – И она чуть кивнула головой.
Ишь ты, целая княжна. Интересно, что она делает в этой дыре? А она сама продолжила:
– Мы опоздали с отъездом из Москвы из-за болезни маман. Меня со служанкой и кучером папа отправил вперёд ждать всех здесь на заставе. Однако уж второй день миновал, а никого нет. – И она вдруг заплакала, закрыв лицо руками.
Я сочувственно покачал головой, а она отняла руки от лица и продолжила, всхлипывая:
– Мы живём на Пречистенке. Наша усадьба рядом с Лопухиными и Долгорукими. Они отъехали ещё неделю назад, а мы задержались. Собирались ехать в Большие Вязёмы, что по Можайской дороге неподалёку от дачного места Жаворонки и деревеньки Крёкшино. Собирались, да вот, опоздали. Что же мне теперь делать? Где сейчас папа, где маман, где сёстры?
Я нахмурился, поскольку знал, что район Пречистенки во время и после пожаров французы подвергли самому жестокому разграблению с убийствами и расстрелами. И, если за два дня родственники княжны не смогли добраться до Тверской заставы, то, скорее всего, в живых их уже нет. Мне стало невыносимо жалко девушку, и я едва сдержался, чтобы не обнять и не утешить её. Серёга тоже хмурился и морщился. Сочувствовал, наверное. Я прокашлялся и обратился к девушке:
– Княжна Наталья, я искренне вам сочувствую и понимаю ваши страдания. Вашему горю не помочь, вылечит только время. Прошу вас не спешить. Сегодня и завтра переждите здесь в храме, а послезавтра отправляйтесь в Вязёмы. Если кто из вашей родни уцелел в этом кошмаре, то непременно прибудет туда. Берегите себя, княжна, и удачи вам.
Я откланялся и махнул Серёге на выход.
– Что делать будем, командир? По идее, пора уходить порталом.
– Ты так считаешь? А я нет. Сегодня-завтра итальяшки устроят здесь резню, и чего тогда будут стоить все наши телодвижения, если здесь лягут костьми сотни мирных людей? Зачем мы тогда сюда заявились?
– Но… мы же обещали не кровавить здесь землю.
– Мы и не будем кровавить. Настраивай свой «большой усыпитель». Заряда сколько осталось?
– Процентов 65 – 70 наберётся.
– А я свой немного подкорректирую, добавлю во второй режим жёсткую блокаду коры головного мозга. Когда спящие проснутся, они станут говорящими по-итальянски тупыми и безопасными идиотами, не помнящими ни кто они такие, ни что они умеют, кроме животных инстинктов: пожрать, нагадить и спрятаться от опасности.
– Жестоко, но справедливо! Когда начнём?
– А начнём, когда полк соберётся на тракте и его большая часть уйдёт в город, оставив батальон головорезов для зачистки пути императора, ёрш его мамбу!
– А может, всех их разом?
– Не получится. Четыре тысячи морд сразу не завалишь, поднимется шум, разбегутся. И даже, если половину из них положим, остальные нам устроят утро стрелецкой казни, а потом всё равно начнётся резня. Подождём. Кто уйдёт, пусть уходит.
– Хорошо. Согласен. Пошли, друг мой Артур, в наш овражек. Оттуда хорошо дорога просматривается.
Кое-как, ползком и на карачках, огородами, перепачкавшись в грязи, и дважды чуть не нарвавшись на итальяшек, мы добрались до места.
Ждать пришлось несколько часов, пока шёл проливной дождь. Мы неплохо устроились в стоящей на краю оврага пустующей лачуге, на которую не позарились и не позарятся даже скупые итальянцы. Через распахнутую настежь дверь была отлично видна большая часть дороги, и мы по очереди садились в глубине сеней и наблюдали.
После полудня дождь стих и к часу совсем прекратился. Небо начало светлеть, что свидетельствовало о перемене погоды. И, действительно, облака поредели, а в разрывах показалось голубое небо, и пробилось солнышко.
Примерно в два часа пополудни на тракт начали выходить и строиться роты. Итальянцев оказалось так много, что их строй протянулся мимо нас дальше. Но вот проревели трубы, ударили барабаны, и колонна двинулась в сторону Москвы. Как мы и предполагали, на дороге остался один батальон, навскидку числом в шесть сотен. Они некоторое время стояли, видимо, главари раздавали им указания, и мы едва не опоздали, когда одна рота разошлась на десятки и отправилась в сторону жилых домов.
– Серёга, давай!! – заорал я, боясь опоздать, и ругал себя, поскольку и одна сотня злодеев натворит кучу бед!
А он и без меня был давно готов, и одновременно с моим воплем, не выходя на открытое место, начал облучать ещё не разошедшийся строй. Итальяшки падали ряд за рядом, как трава под косой косаря. Пока солдаты и их командиры что-то поняли, полтысячи карателей завалили всю дорогу и обочины. Зрелище, скажу вам, не для слабонервных. Однако на впечатления времени не оставалось, я вышел на шоссе и начал работать своим малым К-генератором, пополняя армию Наполеона законченными и безнадёжными дебилами. Аккумуляторы были полны, и я действовал, не глядя на индикатор заряда. Через четверть часа на мокрой дороге в лужах и колеях спали пять сотен счастливых идиотов.
Я уже заканчивал, когда меня отвлекла стрельба где-то в середине заставы. Потом на дорогу выбежали несколько карателей с ружьями наизготовку, и Серёге ничего не оставалось делать, как положить их очередью из автомата.
Всё, шум поднялся, и теперь начнётся настоящая потеха. Шифроваться и прятаться было уже ни к чему. Чтобы не пропустить ни одного гада, мы начали зачистку с дальнего конца слободы от оврага. И наши автоматы принялись собирать богатый урожай носителей зла и ненависти. Мы зачищали дом за домом, переулок за переулком. В нас тоже палили. Раз пять я словил свинцовые пули, конечно, арамидо-кевлар они не пробили, но синяков на теле, наверняка, наставили.
Зачистив за полтора часа две трети заставы, мы вышли к Троицкой церкви. И тут сердце дало сбой. Возле храма стояла скособоченная карета. Возле распахнутой и почти оторванной двери лежала мёртвая служанка. Одна из лошадей на земле слабо билась в постромках. С облучка свешивался убитый кучер. А княжну двое злодеев тащили в ближайший дом. Ещё десяток мародёров шуровали в церковном дворе. С дальнего края слободы доносились крики и редкие мушкетные выстрелы.
Пистолет будто сам оказался в моей руке. Я даже осознать ничего толком не успел, как начал стрельбу, и потом сам несказанно удивился. Пятнадцать выстрелов, десять трупов, и на всё про всё ушло не больше минуты. Очнувшись, я увидел ошеломлённого Сергея и распахнутые от ужаса глаза княжны Натальи.
– Какого дьявола, вы собрались уезжать именно сейчас?! Я же предупреждал!! – заорал я, с трудом стараясь не переборщить, чтобы не загнать девицу в обморок.
– Он-ни вор-рвались в х-храм. На-чали гра-бить, – заикаясь, проговорила княжна. – Н-напали, и н-нам н-ничего н-не ост-тавалось к-как б-бежать.
Потом она остановила взгляд на убитых слугах, закрыла глаза и начала оседать на землю. Я успел её подхватить. Всё-таки обморок.
– Серёга, хватай княжну и дуй на дальний край в хибарку у дороги. Давай, мать-перемать!! – заорал я, перезаряжая свой «Чизет».
Серёга мрачно кивнул, подхватил девушку и скрылся в переулке. Я впервые почувствовал истинную ярость и достал свой К-генератор. Сейчас здесь останутся либо трупы, либо слюнявые идиоты!
Перебегая от дома к дому, от амбара к амбару, от забора к забору, я жал то на спуск пистолета, то на кнопку К-генератора. Раздался характерный писк. Всё К-генератор пустой. В чехол его. Засунул в пистолет предпоследний магазин.
До окраины слободы оставалось зачистить четыре дома, когда, выскочив за угол какой-то постройки, я увидел десяток нацеленных на меня ружейных стволов. Уйти с линии стрельбы я никак не успевал, грохнул залп, в грудь и живот ударили свинцовые пули и подкинули меня в воздух. Как не вовремя, подумал я налету, падая на спину в грязную лужу. Ощущения были такие, будто меня отходили кузнечным молотом. Вместо того чтобы, как нормальный человек отключиться, я из вредности остался в сознании, и даже смог поднять пистолет. Фигуры слегка двоились, но они стояли недалеко, и их было много. Я стрелял и злорадно думал, что эти гады не успеют перезарядиться.
Пистолет сухо щёлкнул, встав на задержку и высунув ствол. Я огляделся мутным взглядом, никого живого не обнаружил и с превеликим удовольствием лёг в лужу и расслабился.
Сколько пролежал, не помню, но в голове прояснилось, взгляд сфокусировался, и боль стала терпимой ноющей. Со стоном и матюгами я выдрал себя из лужи и поднялся, обтекая грязью. Вылил воду из автомата. Машинально заменил в пистолете магазин. Последний магазин. Беглый осмотр самого себя показал отсутствие открытых ранений, а закрытые пока потерпят. Кряхтя и охая, я обошёл последние дома и убедился, что карателей там нет.
На обратном пути заходить в церковь не стал, нечего мне там делать. Всё что нужно сказано, и всё что можно сделано. Контузия потихоньку отпускала, я начал соображать и пошёл искать Серёгу в избушке на окраине заставы.
Губы непроизвольно растянулись в улыбке от вида стоящего в дверях настороженного с автоматом наготове Сергея. Девушка сидела в сенях на лавке, сжавшись в комок. Промокла, напугана, устала, подавлена мыслями о вероятной гибелью семьи. Понимаю.
– Как ты? – спросил Серёга, оглядывая мою превратившуюся в ком грязи фигуру, и сокрушённо покачал головой.
– Бывало и получше. Пока жив, только слегка побит и помят. Гадов на заставе больше нет, меньше тоже нет.
Я уже хотел присесть и перевести дух, когда услышал топот и крики. На дороге показалась кавалерия. Драгуны! Конная тяжёлая пехота! Видимо, в Петровском услышали стрельбу и послали эскадрон разобраться.
Драгуны остановили коней у завала человеческих спящих тел на дороге, достали оружие и начали озираться. Раздались громкие команды и несколько всадников метнулись обратно в Петровское, наверно, за подмогой.
Кстати, пора бы Наполеону и в Москву возвращаться. Но из-за устроенного нами разгрома он здесь точно проехать не сможет. Отсюда вытанцовывается самый паршивый вариант развития ситуации, когда с перепугу за жизнь Бонапарт и генералы пригонят сюда всех, до кого смогут дотянуться, и прикажут уничтожить здесь всё живое, вплоть до мышей, лягушек и тараканов. А с дивизией, и тем более с корпусом мы точно не справимся.
– Что делать будем, командир? – глухо спросил Серёга.
– Слушай приказ. Сейчас берёшь княжну и отправляешься порталом в наше время. Молчать!! Я сказал, молчать и слушать приказ! Я приду следом. Только чуток прикрою отход. Всё. Исполнять!! – буквально взревел я, а потом спокойно добавил: – Серёжа, прошу тебя, как друга. Вернёшься, возьми княжну на время к себе домой и помоги ей, присмотри на первых порах. Сам знаешь – футуршок. Я вернусь и всё устрою. Ступай.
Серёга вытянулся смирно и на полном серьёзе отдал честь, а княжна вскочила на ноги, ничего не понимая. Потом хмурый Сергей снял и положил к моим ногам разгрузку с магазинами и гранатами. Вытащил, проверил и обратно сунул в кобуру пистолет. Закинул за спину автомат и чехол с излучателем, взял княжну за руку и потащил в сторону оврага. Она спотыкалась и всё время оглядывалась.
Я помахал им вслед и принялся распихивать по карманам и чехлам магазины и гранаты. Передёрнул затвор автомата и, скрываясь за кустами и плетнём, начал перемещаться ближе к дороге.
Сгрудившиеся драгуны были отличной мишенью. Лошадок жалко, но сейчас не до сантиментов. Драгуны начали спешиваться и готовиться к бою. Зря вы так решили, господа захватчики. Три гранаты легли очень удачно в самой гуще толпы. Взрывы разметали франков. Кого снесло с седла, кого сшибло с ног, кого сразило насмерть, кого контузило, а кто просто от волны упал.
Опустошив пару магазинов, я перебежками по переулку стал смещаться ближе к центру. И не ошибся, в двух ближних к дороге домах уже мелькали кивера. Пришлось на них потратить весь предпоследний магазин. Теперь у меня патроны только в автомате. Придётся экономить. Между тем драгуны, потеряв больше половины эскадрона, залегли по ту сторону дороги. Вот там им самое место, пусть там и полёживают.
Ещё раз убедившись, что драгун на заставе нет, я вернулся в крайнюю, ближайшую к оврагу лачугу. С полчаса внимательно наблюдал за дорогой, но не заметил ни малейшей попытки нападения. С трудом верилось, что всё закончилось. Однако адреналин схлынул, и меня начало слегка потряхивать толи от холода, толи от отката. Снова я почувствовал насквозь мокрую одежду, заболели все ушибы и ссадины, стало подташнивать. Вот только сотрясения головы мне и не хватало для полного счастья и полноты картины.
Я так и не успел толком расслабиться и пожалеть себя любимого, как на дороге появилась пехота. Много пехоты. Неужели генералы и впрямь всю дивизию двинули? Я даже слегка себя зауважал. А что? Антон Платонов против 15 пехотной дивизии, звучит? Да, звучит в голове, но нечто другое: му…ак ты, Артурчик, долбодятел самоуверенный. Сейчас тебе тут маленькое Бородино устроят с разделкой твоей тушки на мелкие фрагменты, а ты сидишь и важничаешь.
Я приготовился автомат и пистолет с последними патронами, но французы повели себя неожиданно. Демонстративно не обращая внимания на окружающую обстановку, они дружно начали расчищать дорогу: убитых отдельно, спящих отдельно. Потом, откуда ни возьмись, появились повозки, и на них тела стали возить в сторону Москвы. И такая свистопляска продолжалась почти два часа. Да, что же это такое? Где мой смертельный бой до последнего патрона? У меня украли моё Бородино!
Я не мог прийти в себя, переживая и радость, и сожаление, и жар стресса, и озноб от промозглого холода пробравшего меня до костей. Я понятия не имел, что происходит.
А тем временем французы расчистили дорогу и поротно отправились в Москву. Потом по дороге пошли другие войска. Батальон за батальоном. Упряжки тащили пушки. Потянулся обоз. Потом кавалерия. Потом появилась череда карет. Ах, вот оно что. Гражданин Наполеон Карлович Бонапарт соизволил возвратиться в Москву. Очень надеюсь, что мои слова застряли у него в голове.
Войска шли непрерывно ещё около часа. Я ужасно продрог и трясся, как осиновый лист. Но вот прошла последняя рота, и наступила непривычная тишина. Не в силах поверить, что всё закончилось, я подождал ещё немного, собрал пожитки и потащился к входу в портал.
