По мнению основоположника когнитивно-поведенческой терапии А. Эллиса, реакции человека на внешние воздействия, его поведение зависят не столько от особенностей реальной ситуации, сколько от его собственных установок, мыслей, возникающих у человека по поводу происходящего [364].
В исследовании руководителей, в частности, выявлено, что наиболее сильные эмоциональные затруднения у них вызывают ситуации, когда начальник вынужден отказать подчиненному в какой-то его просьбе. Даже абсолютная обоснованность отказа не снимала возникающие у руководителя негативные переживания, а его сетования в этом случае сводились к тому, что подчиненный не хочет входить в его обстоятельства, не хочет его понимать и т. д. Анализ данного случая выявил, что основная причина переживаемых эмоциональных трудностей – тревога по поводу возможного недовольства подчиненного, которое не может иметь для руководителя никаких иных последствий, кроме угрозы его иррациональной установке («все должны меня любить и уважать») [80]. В свою очередь, со стороны подчиненного, ожидание им агрессивной санкционирующей реакции руководителя в ответ на невыполненное задание провоцирует защитное упреждающее поведение, которое, в свою очередь, расценивается руководителем как агрессивное.
В последующем, в ходе когнитивно-поведенческой терапии клиент с помощью терапевта «заменяет» свои иррациональные установки/представления, которые являются причиной неадекватного поведения и переживаний, на более конструктивные, что позволяет ему изменить свое эмоциональное отношение к происходящему и найти более эффективные стратегии реагирования и выстраивания отношений.
Важную роль среди личностных факторов конфликта играют ценностные ориентации людей, выражающиеся в тех моральных, идеологических и других принципах, на основе которых субъект противоборства оценивает характер конфликта и строит свое поведение в этой ситуации. На базе ценностных ориентаций происходит вычленение и дифференциация объектов конфликта по их значимости, решается вопрос о том, следует ли вообще участвовать в конфликте. Например, по поводу одного и того же объекта линия поведения религиозного и светского человека может быть совершенно различной. Там, где один будет стремиться избежать конфликта, руководствуясь принципами «не убий» и «возлюби ближнего», другой, напротив, может демонстрировать агрессивное поведение, руководствуясь принципом «око за око», «кто не с нами, тот против нас» и т. д. [160].
В число внутриличностных факторов, влияющих на поведение человека в конфликтной ситуации, несомненно, можно включить такие особенности личности как психологическая устойчивость, конфликтоустойчивость, толерантность и др. Общая характеристика данных феноменов дана, в частности, А. Я. Анцуповым, С. В. Баклановским [21].
Психологическая устойчивость определяется ими как характеристика личности, состоящая в сохранении оптимального функционирования психики в условиях фрустрирующего и стрессогенного воздействия трудных ситуаций. Это свойство личности, формирующееся одновременно с ее развитием, зависит от: типа нервной система человека; опыта человека, профессиональной подготовки; навыков и умений поведения и деятельности; уровня развития основных познавательных структур личности. Показателем устойчивости является вариативность. Вариативность рассматривается как гибкость, быстрота приспособляемости к постоянно меняющимся условиям жизнедеятельности, высокая мобильность психики при переходе от задачи к задаче.
Конфликтоустойчивость личности – специфическое проявление психологической устойчивости. Рассматривается как способность человека оптимально организовать свое поведение в трудных ситуациях социального взаимодействия, бесконфликтно решать возникшие проблемы в отношениях с другими людьми. Если человек может не отвечать раздражением на раздражение, то он способен обходить конфликтную ситуацию стороной.
Согласно М. М. Кашапову, конфликтоустойчивость означает способность изменить что-то в самом себе или отказаться от стремления заставить других согласиться с вами. Конфликтоустойчивость проявляется в умении взять конфликтную ситуацию в свои руки, стать во главе конфликта, взять инициативу в свои руки, быть лидером в конфликте, умение держать себя в руках, умение так отвечать, чтобы к тебе не придирались, умение посмотреть на конфликт как снаружи, «глазами оппонента», так и изнутри [146].
Толерантность рассматривается в научной литературе, прежде всего, как уважение и признание равенства мнений партнеров, отказ от доминирования и насилия. Толерантность предполагает готовность человека принять других такими, какие они есть, и взаимодействовать с ними на основе согласия [214].
Толерантность соотносят с интолерантностью – нетерпимостью. Как отмечают многие исследователи, проявлениями нетерпимости являются:
– предубеждения, предрассудки, негативные стереотипы (мнение о человеке как о представителе определенной группы – представителе иной культуры, национальности, расы, пола, религии и т. д.) – национализм, шовинизм, расизм;
– насилие в поступках и в речи – преследования, запугивания, угрозы, репрессии, геноцид, оскорбления, насмешки, ярлыки, прозвища;
– экстремизм во взглядах и поступках – терроризм, фашизм, осквернение религиозных и культурных символов;
– эксплуатация;
– дискриминация, изоляция в обществе – по половому признаку, мигранофобия (А. Г. Асмолов, [25]; Д. Майерс, [203]).
Б. М. Теплов отмечал, что у человека могут быть развиты все общественно необходимые свойства, но они у людей отнюдь не будут одинаковыми, да и актуализируются они по мере необходимости. Не исключается также ситуация, при которой роль ведущих личностных качеств могут выполнять то одни, то другие качества. Такое возможно, когда люди могут пытаться остановить развитие конфликта. Если ситуация грозит излишне большими потерями для человека, то он использует стратегию избегания. Если же реализация актуальной потребности невозможна без возникновения конфликта, то здесь может проявиться конфликтность человека [314].
Немаловажным фактором, влияющим на поведение человека в конфликтной ситуации, является «образ ситуации», «образ другого» и «образ себя». Так, согласно исследованиям Н. В. Гришиной, из психологических составляющих образа «другого» лишь 24,0 % от общего числа имели позитивный или нейтральный характер. Все остальные содержат выраженные негативные оценки. Из них 31,2 % касаются характеристик эмоционального поведения, 14,6 % – указывают на эгоистические черты характера и поведения, 11,5 % – осуждаемые привычки, 9,3 % – коммуникативные проблемы, 6,2 % – плохие отношения с окружающими, 3,1 % – внешние недостатки. Психологические характеристики собственного образа в тоже время имеют откровенно позитивный характер и составляют 66,7 % от общего числа оценок. Собственные недостатки приводятся в смягчающей форме – 18,5 %. Нейтральная самооценка составляет 7,4 %. Однозначно негативную окраску содержат собственные оценки в 7,4 % случаях. Результаты исследования тем самым отражают тенденцию к неуклонному возложению ответственности за конфликт на этого «другого» и наделению его «плохими» чертами [80].
У каждого человека еще до момента непосредственной встречи (или во время этой встречи) уже есть какое-то представление о другом человеке, какие-то ожидания, связанные с его поведением или действиями. В результате, он начинает вести себя в соответствии со своими представлениями и ожиданиями, ища им подтверждения. Дальнейшие события, как правило, подтверждают эти представления. В результате, это относится и к взаимодействию менеджера и работников в организации, срабатывает закон самореализующихся (самоосуществляемых) пророчеств [220].
В качестве механизма данного процесса выступает селективное восприятие – после формирования негативных представлений об оппоненте вновь поступающая информация испытывает искажающее воздействие этих представлений. Самоосуществляющееся пророчество – ожидание негативного поведения от оппонента, вызывающего враждебные действия по отношению к нему. Разрыв общения создает основания для сохранения негативных установок, поскольку ограничивается приток позитивной информации об оппоненте. Действие указанных механизмов бывает ярко выражено. Поэтому при разрешении конфликтов, особенно острых и ожесточенных, необходимо, прежде всего, выявить и нейтрализовать влияние этих механизмов и лишь затем обсуждать собственные причины конфликты [176].
Если же реальные факты не подтверждают наших ожиданий, мы склонны в большей степени сетовать на сложившуюся ситуацию и на другого человека, тем не менее настаивая на своей правоте, на своей оценке ситуации.
«Самоосуществляющееся пророчество, пишет Роберт Мёртон, это изначально ложное определение ситуации, порождающее новое поведение, которое приводит к тому, что первоначально ложное представление становится истинным». Автор такого пророчества будет приводить фактическое развитие событий в качестве доказательства того, что он с самого начала был прав [216].
Как утверждает М. Снайдер, мы являемся активными творцами образа другого человека, хотя считаем, что просто видим, объективно воспринимаем его. Это значит, что наше начальное впечатление о человеке, «каков он на самом деле» определяет наше поведение по отношению к нему, а наше поведение в свою очередь вызовет ответную реакцию человека таким образом, что наши первоначальные впечатления и ожидания подтвердятся. Из этого можно сделать еще один вывод: то, что мы считаем привлекательным или отталкивающим, страшным или нестрашным, красивым или уродливым в другом человеке, зачастую является отражением наших собственных качеств, которыми мы посредством механизма проекции, открытого З. Фрейдом, наделяем других людей [304].
Явление «самоисполняемых ожиданий» как следствие межличностного взаимодействия подтверждено множеством исследований. В ходе одного из них экспериментаторы сообщали участникам состязания, в котором соперники противостояли друг другу, что их партнер настроен по отношению к ним враждебно, либо, наоборот, дружелюбно. Человек, убежденный в том, что его соперник настроен враждебно, действовал против партнера более жестко и агрессивно, чем в том случае, когда подобных ожиданий у него не было. Соответственно, человек, партнер которого был уверен в его враждебности, также начинал действовать агрессивно, отвечая тем же [207]. В исследовании Картиса и Миллера, людям, которым предстояло участвовать в разговоре, в одном случае сообщали, что собеседники их любят и хорошо к ним расположены, а в другом, напротив, не особенно их любят. Те, кто был уверен, что нравятся собеседнику, были склонны отвечать ему взаимным расположением. Они были более откровенны, тон их голоса был теплым, мягким, и в целом обстановка была более доброжелательной.
Согласно Н. И. Леонову, образы социальных ситуаций, к которым относится образ конфликтной ситуации, по своему происхождению есть часть образа мира, которые определяют возможность познания и управления поведением. Образ конфликтной ситуации – это организованная репрезентация конфликтной ситуации в системе знаний субъекта [182].
Персонифицировать собой «образ врага» может и группа, вследствие чего в ней преувеличиваются отрицательные черты и затушевываются положительные. Далее «враг» дегуманизируется, то есть ему отказывают в праве на статус человеческого существа («они» – «звери», «чудовища»). И чем больше одна сторона настаивает на своей правоте, тем больше это действие вызывает противодействие, тем сильнее психологическая блокада – оппоненты «глохнут» и «слепнут» к аргументам друг друга [86].
В целом, по поводу влияния внутриличностных факторов на характер взаимодействия субъектов можно отметить следующее.
Причины и характер конфликтов нередко связываются с личностными особенностями их участников. Широко известны явления «несовместимости характеров», «психологической несовместимости», чреватые межличностными конфликтами. Действительно, есть люди, трудные, неприятные в общении. Если есть возможность, то необходимо отказаться от общения с ними.
Исследователи по-разному походят к выявлению подобных факторов. В качестве них выявлены:
– отдельные черты личности (агрессивность, психическая неустойчивость, интолерантность и др.);
– типы трудных личностей, характеризующиеся определенной совокупностью черт;
– иррациональные мысли/установки;
– негативный образ другого/ситуации в сознании конфликтующих, играющий роль самореализующихся пророчеств;
Знание и понимание человеком многообразия внутриличностных факторов, влияющих на поведение в конфликтной ситуации, является важным фактором регуляции и саморегуляции поведения.
Активная природа психического отражения состоит в том, что оно инициируется самим субъектом, а не возникает в качестве ответа на внешнее воздействие, как это имеет место в процессе рефлекторного типа. Психическое отражение строится преимущественно по принципу встречного уподобления с постоянным сравнением ожидаемого и реально имеющего место на чувственном входе, так что образ, который мы воспринимаем, зачастую есть не что иное, как наша собственная перцептивная гипотеза, апробированная сенсорными данными.
Для объяснения данного феномена в психологии разработано понятие образа мира, как целостного интегрального образования познавательной сферы личности, как многоуровневой системы представлений человека о мире, других людях, себе и своей деятельности [258]. Согласно С. Д. Смирнову образ мира функционально и генетически первичен по отношению к любому конкретному образу или отдельному чувственному переживанию [302].
Причем сам образ представляет собой не что иное, как совокупность непрерывно генерируемых гипотез разного уровня. К поверхностному уровню относятся перцептивные гипотезы, реализованные в тех или иных чувственных модальностях (зрительной, слуховой и т. д.). На глубинных уровнях образа мира гипотезы формулируются на языке значений и личностных смыслов.
В этой связи то, как будут восприняты и использованы человеком поступающие извне сигналы, зависит не только от сохранности сенсорных систем, но и от личности человека, точнее, имеющегося у него образа мира и связанных с ним мотивов, целей, убеждений, мнений. Если человек воспринимает окружающий мир как враждебный для него, что обусловлено его предыдущим жизненным опытом, то он будет проявлять один тип поведения; если же у человека существует позитивный взгляд на мир, то и его поведение будет уже другим.
В связи с изложенным, в анализе межличностных отношений и конфликтного поведения человека важную роль приобретают такие феномены как значение и личностный смысл, учет которых необходим для последующего формирования конфликтологической культуры личности. Давно известно, что человек нередко не осознает мотивов своего поведения. А если его попросить объяснить свое поведение, то он часто называет такие причины, которые не отражают его истинных намерений. Многие поступки человека, если он впоследствии задумывается над ними, оказываются загадочными не только для окружающих, но и для него самого. Задачей психолога в этом случае является выявление глубинных подлинных мотивов поведения человека, определяющих смысл и значение его поступков в конкретных ситуациях, а также обеспечивать формирование таких мотивов и целей, которые носили бы конструктивный характер.
Заслуга С. Л. Рубинштейна и А. Н. Леонтьева состоит в том, что они заложили в основание психологического понимания деятельности двойственность ее природы, включающую «значения», приобщающие личность к глубочайшим пластам социального опыта человечества, и «смыслы», порождающие индивидуальное бытие личности в мире. В свою очередь, значения и смыслы, наряду с чувственной тканью образа [187] выступают как элементы в структуре индивидуального сознания.
Проблема смысла сегодня проникает во все сферы человеческой жизни. Но понятие смысла в литературе неоднозначно. В Философском энциклопедическом словаре [326] отмечается, что смысл в философии и традиционной логике то же, что и значение. В логической семантике термины «смысл» и «значение» также часто рассматриваются как синонимы. В то же время в наиболее распространенной теории значения имен Г. Фреге – А. Черча, лежащей в основе большинства современных методологических концепций, эти понятия различают: значением (предметным значением, детонатом) некоторого имени называют обозначаемый (называемый) этим именем предмет или класс предметов, а смыслом имени (концепт его денотата) – содержание того же понятия, т. е. то, понимание чего является условием адекватного восприятия, усвоения данного имени. Например, значение выражений «Вечерняя звезда» и «Утренняя звезда» является один и тот же предмет – планета Венера, в то время как их смысл (мысленное содержание) – различен. Смысл однозначно определяет свой денонат, но не наоборот; имена (и вообще языковые выражения) называются синонимами, если они имеют один и тот же смысл.
В психологических словарях (1985, 1990) нет понятия «смысл», но зато есть понятие «личностный смысл», который, в частности, определяется как индивидуализированное отражение действительного отношения личности к тем объектам, ради которых развертывается ее деятельность, осознаваемое как «значение-для меня» усваиваемых субъектом безличных знаний о мире, включающих понятия, умения, действия и поступки, совершаемые людьми, социальные нормы, роли, ценности и идеалы. Понятие личностный смысл исторически связано с представлениями Л. С. Выготского о динамических смысловых системах индивидуального сознания личности, выражающих единство аффективных и интеллектуальных процессов. Понятие личностного смысла используется в различных областях психологии, изучающих отношение человека к миру в зависимости от его места в обществе, его мотивов, установок, эмоций и т. д.
Известно представление М. Вебера о человеке как о «животном, подвешенном в паутине смыслов, которую он сам и сплел». В. П. Зинченко отмечает, что смысл при всей его противоречивости, возможной алогичности, с чем мы сплошь и рядом сталкиваемся в опыте других и на своем собственном, это реальная, укорененная в бытии сила, определяющая наше поведение, образ жизни, сознание. Смыслы (смысловое поле, семантическое пространство, смысловые конструкты, пятое измерение и т. п.) пронизывают или, как паутина, опутывают всю нашу психическую жизнь: образ мира, сознание, поведение, деятельность и воплощаются в ее результатах [126].
При этом отмечается, что смыслы человеком не создаются, не производятся, но обнаруживаются и реализуются: «Смысл нельзя дать, его нужно найти… при восприятии смысла речь идет об обнаружении возможности на фоне действительности» [328, с. 177]. Смысл невозможно получить в виде готового знания, его надо, либо пережить в реальной или приближенной к реальности ситуации, либо иметь опыт подобного переживания в прошлом. Смыслы имеют индивидуальный характер, выявление и постижение их требует особого типа взаимодействия обучающего и обучающегося, особых форм и методов обучения.
Смыслы не могут быть сообщены в готовом виде, даны извне. В обучении одному человеку нельзя понять что-либо за другого или вместо него. Есть, конечно, какие-то общие структуры понимания, но они складываются на основе индивидуального опыта, образования, образа жизни, культуры. Поэтому образование нельзя навязать извне, но только через внутреннюю самоорганизацию [300].
Рассматривая проблему соотношения значения и смысла, А. Н. Леонтьев выделяет принципиальное противоречие, которое он представляет как «несовпадение того, что я называю значением, т. е. общественно-историческим опытом, опредмеченным в орудиях труда, социальных нормах и ценностях и понятиях языка (того, что усвоено), и того, что я называю «значением для меня», личностным смыслом (означаемого или означенного) явления» [187, с. 236–237]. «Сознание строится, формируется, – писал А. Н. Леонтьев, в результате решения 2-х задач: 1. Задачи познания реальности (что сие есть?); 2. Задачи на смысл, на открытие смысла (что сие есть для меня?). Последняя задача, т. е. «задача на смысл», есть труднейшая задача. В своем общем виде это – «задача на жизнь» [185, с. 184].
Вся традиционная практика обучения и воспитания направлена на приобщение развивающегося человека к значениям, но подлинным регулятором является не значение. Можно понимать, владеть значением, знать значение, но оно будет недостаточно регулировать, управлять жизненными процессами: самый сильный регулятор есть то, что А. Н. Леонтьев называет «личностным смыслом». При этом, личностный смысл выступает как переживание субъективной значимости предмета, действия или события, оказавшегося в поле действия ведущего мотива. Именно смысл определяет место объекта или явления в жизнедеятельности субъекта.
«Значение» предстает как форма существования общественного опыта, накопленного человечеством. Функция значения – сохранение и трансляция общественного опыта, обеспечение его воспроизводимости. «Смысл» же проявляет индивидуальную пристрастность человека, суммирующуюся в мотивационной системе. Он индивидуален и динамичен. Его общая функция – создание и структурирование пространства жизни индивидуальности (А. С. Сухоруков, 1998).
«Значение» и «смысл» находятся между собой в отношении гетерархии, т. е. в зависимости от ситуации каждый из них может становиться по отношению к другому системообразующим уровнем. По этому критерию А. С. Сухоруков выделяет два вида деятельности – «предметно-понятийную» (деятельность, системообразующим фактором которой являются значения) и «смысловую» (где в качестве смыслообразующего фактора выступают смыслы). Первая разворачивается по «предметной» и «понятийной» логике, вторая – по «смысловой». Какая именно логика разворачивания деятельности будет ведущей, а какая ведомой, зависит от множества факторов. В отечественной психологии традиционно исследуются, по мнению автора, «предметно-понятийная деятельность», системообразующим фактором которой является значение. Предельная форма такой деятельности – «технология», в которой все три характеристики значения – социальность, устойчивость и универсальность – максимизированы [312].
Структурной единицей, в которой значение и смысл предстают в тесном взаимопроникновении, является «ценность». Понятие «ценность» традиционно соотносится с понятием «личностный смысл». Г. Оллпорт, в частности, пишет, что ценность – это некий личностный смысл. Ребенок осознает ценность, когда смысл имеет для него принципиальную важность. Ценность – это «категория значимости», а не «категория знания» (1998).
Одним из условий достижения самоактуализации является, по А. Маслоу, пробуждение и реализация бытийных ценностей, к которым он, в частности, относил удовлетворение потребностей в любви, безопасности, истине и другие. «Эстетическое удовлетворение потребностей в краткости изложения, элегантности, простоте, точности, аккуратности представляет собой ценности для математика и ученого, а также художника или философа» [209, с. 245]. А. Маслоу также говорит о культурных ценностях – честности, гуманности, уважении к личности, благополучие общества и др. При этом нет необходимости определять ценности логически или обращаясь к авторитетам – нужно наблюдать и исследовать. Изучение ценностей, потребностей и желаний, ошибок, страхов, интересов и невротических проявлений должно стать основным направлением научных исследований [209].
В связи с вышеизложенным, Т. Д. Дубовицкая отмечает, что смысл существует в двух проявлениях: объективный (предметный) смысл – выражает общественное/социальное значение предмета/явления и выступает в виде объективных ценностей (объективных ценностных характеристик), существующих в виде общих, социальных, общечеловеческих ценностей; субъективный (личностный) смысл – выражает личностную значимость (или просто значимость) предмета/явления и выступает в виде субъективных ценностей, то есть в наиболее значимых для конкретной личности характеристиках предмета/явления. Объективный (предметный) смысл и субъективный (личностный) смысл значительно пересекаются, перекрывают друг друга, но может оказаться, что то, что является общественно/социально значимым, не представляет значимости для конкретного человека, и наоборот [68].
Действительно, общепринятые моральные ценности могут не согласовываться с личностными ценностями человека. То, что имеет значение для некоего внешнего окружения, может не согласовываться с индивидуальными стремлениями человека. В результате создаются основания, как для внутреннего, так и внешнего конфликта.
Среди основных противоречий, вызывающих внутренний конфликт, А. Н. Леонтьев называет, в частности, следующие: 1) противоречие между потребностью и социальной нормой. Внутриличностный конфликт, возникающий на этой основе, классически описан 3. Фрейдом; 2) противоречие мотивов, интересов и потребностей (и в театр хочется сходить, и к семинару надо подготовиться); 3) противоречие социальных ролей (и на производстве надо задержаться для выполнения срочного заказа, и с ребенком погулять); 4) противоречие социальных ценностей и норм: как соединить христианскую ценность «не убий» и долг защиты отечества на поле боя. Для возникновения внутриличностного конфликта указанные противоречия должны приобрести глубокий личностный смысл, иначе человек не будет придавать им значения. Кроме того, различные стороны противоречий по силе воздействия на личность должны быть примерно равными. В противном случае человек из двух зол легко выбирает меньшее, а из двух благ – большее. И никакого конфликта не возникает [185].
А. В. Петровский указывает на то, что межличностный конфликт нередко возникает вследствие антагонизма позиций конфликтующих, отражающего наличие взаимоисключающих ценностей, задач и целей. Так, например, конфликтными становятся взаимоотношения двух старшеклассниц, оказавшихся соперницами, равно претендующими на внимание юноши. Характер конфликта приобретает столкновение двух товарищей, один из которых совершил бесчестный поступок. Очевидно, что общественная оценка причин и характера этих конфликтов будет существенно различаться. Причиной возникновения конфликтов являются также непреодоленные смысловые барьеры в общении, препятствующие налаживанию взаимодействия общающихся [250].
Причиной конфликта может выступать смысловой барьер в общении. Согласно А. В. Петровскому, смысловой барьер – это несовпадение смыслов высказанного требования, просьбы, приказа для партнеров, создающее препятствие для их взаимопонимания и взаимодействия. Например, смысловой барьер во взаимоотношениях взрослых и ребенка возникает вследствие того, что ребенок, понимая правильность требований взрослых, не принимает этих требований, потому что они чужды его опыту, взглядам и отношениям.
Зачастую смысловой барьер появляется вследствие неверной тактики воспитательных воздействий по отношению к ребенку, выбранной родителем, воспитателем детского сада, учителем. Преодоление смысловых барьеров оказывается возможным, если педагог знает и принимает во внимание психологию учащегося, учитывает его интересы и убеждения, возрастные особенности, прошлый опыт, считается с его перспективами и трудностями, устанавливает с ним личностный контакт, признает за ним право на собствпенное мнение.
Одно и то же слово, действие, обстоятельство может иметь различный смысл для разных людей. Замечание учителя школьнику: «Опять ты подрался с Петровым на перемене» – имеет одно и то же значение для обоих. На уровне значений никаких затруднений во взаимопонимании общающихся нет: и тот, и другой понимают, о чем идет речь. Но личностный смысл их может быть разным. Для учителя драка в школе – нарушение дисциплины. Для ученика, быть может, это еще одна попытка пресечь издевательства Петрова над ним как более слабым. У взрослых есть все основания добиваться, чтобы ребенок овладевал не только общеизвестными значениями слов, но и системой принятых ими личностных смыслов, ориентированных на соответствующие нравственные и мировоззренческие ценности.
В этой связи, в контексте решаемой нами проблемы, можно утверждать, что формирование конфликтологической культуры личности специалиста на самом деле предстает как активное преобразование внутреннего мира человека, направленное на развитие способностей и качеств его личности, обеспечивающих конструктивное решение проблем межличностного взаимодействия в процессе будущей профессиональной деятельности. Поэтому одним из существенных компонентов конфликтологической культуры человека составляет система его сложившихся в прошлом опыте внутриличностных ценностей.