Нога споткнулась о Камень и ушиблась.
– Я здесь лежу для радости! – говорит Камень. – Вот, Нога шла, грустная, не спеша, а, встретив меня, – заплясала!
А Нога-то прыгала от острой боли…
Черенку сразу понравилась появившаяся на нём веточка вишенки. Была она покрыта цветочками и со своими бархатистыми белыми лепестками выглядела очень привлекательно. Черенок тоже ей приглянулся, она почувствовала в нём силу: если был ветер, он держал её крепко, не давая упасть. Вскоре от его забот на месте лепестков зародились настоящие вишенки.
Одна из них быстро росла и скоро превратилась в сочную бордовую, сверкающую на солнце, красавицу. Вишенок вокруг было много, но такая изумительная была только у Черенка: единственная, на которую он весь день любовался и оберегал. Однажды Вишенка пожаловалась ему:
– Дружок, меня что-то гложет изнутри.
Заволновался Черенок, а чуть позже почувствовал, что Вишенка с каждым днём становится всё легче и легче. Вскоре она усохла совсем, и от неё осталось только тёмное зёрнышко. Но Черенок по-прежнему держал его крепко, хотя и сам уже начал усыхать.
В их гибели была виновата маленькая тля…
В кочане капусты поселился Червячок и не спеша поедал его. Он уже слопал половину кочана, когда его обнаружили. Хотели прихлопнуть, но он изловчился, сбежал в соседний кочан и стал возмущаться:
– И за что меня так обидели? Сидел я в капустке спокойно, никого не трогал. Ну, сказали бы, что мой кочан кому-то понадобился, так я бы давно перешёл на другой, мне не жалко…
– Какое неуправляемое Пшено, надо призвать его к порядку! – возмутился Половник, увидев, как рассыпалась крупа. Он подхватил Пшено и кинул его в Кастрюлю, которая исполняла все его желания. Кастрюля расположилась на горячей конфорке и стала Пшено варить.
– Вот теперь-то с ним можно легко управиться! – позже сказал Половник и, зачерпнув из Кастрюли получившуюся из Пшена кашу, разложил её по Тарелкам, что уже ждали на столе. Половник очень гордился своей работой и застыл в ожидании услышать слова признания.
– Ты наш незаменимый руководитель! – забарабанили набежавшие Ложки, связанные многолетней дружбой с Тарелками и с Кастрюлей.
Оказалась как-то Головешка возле поленницы, где были сложены дрова из разных деревьев, и услышала их разговор:
– Слушай, Берёзка, – спрашивает Ёлочка, – тебе не кажется, что мы с тобой тут задержались? Вон Рябинка ушла к Огню и не вернулась.
– Да, она всегда твердила, что хочет найти горячий видный огонь и с ним навек остаться. Наверное, она его и нашла, – отвечает Берёзка.
Тут Головешка не выдержала и вмешалась в разговор:
– Поверьте, я хорошо узнала Огонь. Мы нужны ему для его существования, пока горим. Конечно, от него жар исходит, но это приятно только до поры, пока ты не превратишься в головешку…
Дрова в поленнице возмутились:
– Ты просто завидуешь нам. Мы – видные, аккуратные, не то, что ты, чёрная головня!
А одно поленце даже скатилось к Головешке, чтобы сказать:
– Никто из нас не слышал, чтоб кто-то из поленниц отказался встретиться с Огнём. Видно, все, кто с ним встретился, остались счастливы.
Но Головешка прошуршала:
– Да просто их уже нет – сгорели в его жаре давно…
Поставили как-то в сквере скульптуру, чтобы заполнить пустое пространство. Стоит она в гордой позе, руку вперёд выкинув, и как бы говорит: «Вот, смотрите, какая я!».
И вскоре она заметила, что все птицы при наступлении холодов летят в одном направлении – в том, куда её рука указывает. Возгордилась Статуя:
– Я диктую всем свою волю! И все выполняют то, что я приказываю!
Прошло много лет. Сквер решили расширить, Статую подвинули да повернули. И стала она указывать в другом направлении. А птицы по-прежнему летели в ту же сторону, что и раньше.
Но Статуя не огорчилась и сказала:
– Я научу всех птиц лететь, куда я укажу. Я же вечная, у меня есть время! – и продолжала надеяться и ждать, что кто-то свернёт и полетит по указанному ею пути…
Ой, как же нам сильно достаётся! – жаловалось автомобильное колесо. – Трясёмся по дорогам целыми днями, немытые, неухоженные. А ещё ухабы, рытвины, булыжники на каждом ходу… Порою так подскочишь, что весь дух улетучивается. А я вообще пятое колесо, запасное, ещё пуще остальных страдаю!
Маленький Лосёнок только встал на ноги и впервые пошёл с папой-Лосем гулять. Ему было всё в диковинку: трава под копытцами шуршала, веселя его; листья, что он жевал по дороге, по вкусу отличались друг от друга – больше всего ему понравились липовые. И тут они набрели на дерево, под которым валялись какие-то плоды и издавали сладкий запах. Папа-Лось стал с жадностью их поедать, забыв о сыне. Лосёнок тоже попробовал было один, но тут же выплюнул из-за терпкого вкуса. А папа наелся и пошёл дальше, пошатываясь и приговаривая:
– Сладкие яблочки, хорошо забродили, аж в голове забушевало!
– Папа, а что, забродившие яблоки ты любишь больше, чем меня? – спросил Лосёнок.
А Лось, продолжая идти, и спьяну, спотыкаясь о кочки, с трудом проговорил:
– Что ты! Просто ты любим, как сынок, а яблоки я люблю как сладкие фрукты!
Лосёнок от такого ответа загрустил. Ему ведь раньше все говорили, что это он самый сладкий и любимый в семье. «Лучше бы папа промолчал, чтобы не обижать меня!..» – подумал он.
А потом Лосёнок топнул копытцем и сказал:
– Когда вырасту, не притронусь к забродившим яблокам! Моей любимой пищей будут липовые листочки!
Встретились в магазине оптики за ремонтом дужек две оправы: одна с обычными линзами, другая – с тёмными.
Оправа с обычными стёклами говорит:
– Я вижу яркое солнце и радостную жизнь вокруг себя! А ты?
– А я только слышала об этом, – отвечает Оправа с тёмными стёклами, – я вижу только лишь одну ночь.
– Так какой же у тебя интерес к жизни тогда? – поинтересовалась первая Оправа, гордясь прозрачностью своих линз.
– А я не требовательная, ко всему привыкла… – грустно проговорила Оправа с тёмными стёклами. – Если бы ты посмотрела через мои линзы хотя бы несколько дней, тебе бы чинить дужки расхотелось.
И, подумав, решила: «Может мне лучше остаться сломанной, чем жить и дальше в темноте…».
И тут Оправа с обычными стёклами воскликнула:
– Я хочу сделать так, чтобы все видели яркое солнышко!
Нож был остёр, в деле хорош и даже после недолгого лежания на боку всегда бодро говорил:
– Пора заняться творческой работой!
Все продукты в этот момент со страхом думали: «Не оказаться бы с ним в одном представлении!».
В саду все яблоньки плодоносили одновременно, и только на одном дереве не было ни одного яблочка. В тот год, когда это дерево захотели спилить, на нём появились семь яблок. И были они большие, красивые, цветом красно-жёлтые, с медовым ароматом, сладкие. Кто их пробовал, говорил:
– Удивительно, как сухая яблонька смогла такие плоды дать?
Дерево решили не трогать. Но больше на нём яблок не появилось. А Яблонька просто набиралась сил – эти семь плодов были первой пробой, она надеялась создать неведомые доселе плоды и ждала только, чтобы подкормили её корни – росла-то она на засушливом бугре.
И вот однажды пришла лопата, взрыхлила возле Яблоньки землю. А следом ведёрко с водой появилось, напоило. Живительная влага распространилась по всему её стволу, дышать стало легче, и мечта Яблоньки стала сбываться. Вскоре на ней появилось множество цветов – казалось даже, что это не дерево, а огромная белоснежная шапка. Такое диво никто никогда не видел. Вокруг Яблоньки жужжали пчёлы, гудели шмели, пели птицы:
– О,чудо! Чудо! Чудо!
Она же шелестела листочками и приговаривала:
– То ли ещё будет!
Если б каждому усохшему дереву помогали – диво дивное видели бы чаще!
Однажды в овощном ящике Лук заговорил с Хреном:
– Что-то ты тут задержался. Ещё немного пролежишь, так бобылём и засохнешь и станешь никому не нужным.
– А с кем ты мне предлагаешь познакомиться? – ответил ему Хрен.
– Да вон, хоть с Тёркой. Та тоже одинока, притрёшься к ней – и она твоя!
– Ну уж нет! Я видел, как к ней притёрся Огурец, – всполошился Хрен, – так от него вмиг ничего не осталось. И с перцем она так же быстро разделалась. Уж лучше я поищу другую подружку.
И тут, словно услышав их разговор, появилась Тёрка:
– Где мой Хренок? – сказала она. – Я уже по тебе соскучилась! Дай-ка прижмусь! – и она начала тереться об его бока, приговаривая: – Как ты мне нравишься!
Натерев сколько нужно Хрена, Тёрка довольно сказала:
– Ну приду ещё разочек, и всё, закончим наши отношения, – и ушла.
А Хрен, опять оказавшись в овощном ящике рядом с Луком, тяжело вздохнул:
– Хорошо, что она хоть что-то от меня оставила. Может, ещё поживу.
Лук же сочувственно протянул:
– Да-а! Видно, эта Тёрка – любительница всех тереть и изживать!
Все, кто видел Табуретку в коридоре, старался на неё не садиться – очень уж она была жёсткой и неприглядной. Табуретка же, когда замечала, что дверь в комнату открыта, всегда смотрела на Диван – он ей нравился, и она мечтала с ним познакомиться.
Однажды возле неё оказался Пуфик и сразу признался ей:
– Вы мне очень близки! Давайте дружить! Мы с вами связаны одним делом!
И Табуретка пробыла с ним рядом несколько лет. Но при этом то и дело поглядывала на Диван. Пуфик оказался слишком мягок, на него постоянно кто-нибудь плюхался, и вскоре он начал разваливаться. Однажды Швабра, убирая в коридоре, Пуфик куда-то задвинула, а Табуретку переставила в комнату и придвинула к Дивану. Только сейчас Табуретка заметила, как Диван стар: из него торчали пружины, и он порою гудел, словно кашлял. Все его подушечки переложили на неё, но Табуретка не замечала тяжести: она чувствовала запах родного Дивана и радовалась, что, наконец то, оказалась рядом. Диван заметил новую соседку и прогудел:
– Я иногда видел тебя в коридоре и мечтал с тобой познакомиться. Знаю, ты только на вид жёсткая, а на самом деле – добрая! Вот и сейчас: приняла на себя чужой груз и терпишь.
Тут подъехала Тележка и погрузила на себя Диван. Разваливаясь, он медленно трещал:
– Эх, вернуть бы прежние годы! Мы могли бы прожить их вместе… – Диван замолчал ненадолго, а потом продолжил: – Не провожай меня.
А ей так не хотелось расставаться с Диваном.
Зародилась на высокой снежной горе Речка. Сбегая со склона, заметила она неподалёку похожую на себя реку, но бежавшую в другом направлении и вливающуюся в бескрайнее море. Но Речка не решилась последовать за ней и текла по своему Руслу, которое бережно её охраняло, стуча галькой:
– Я счастливо быть рядом с тобой! И я всегда буду за тебя в ответе: ни одна твоя капелька не пропадёт.
И правда, у Русла были высокие крепкие берега – они оберегали Речку и терпели её изменчивое настроение. А она, чем ниже спускалась с горы на равнину, тем медленней текла, и проявляла недовольство:
– Я видела, как весело живёт моя соседка-река. Она радуется, что впадает в море. Вот бы мне вернуться и присоединиться к ней! – шумела она.
– Неужели тебе так плохо со мной? – удивлялось Русло.
Однажды со стороны моря прилетело Облако и увидело, что Речка плещется о берег, желая проложить себе путь к морю.
– Тебя Русло оберегает, долгой жизни тебе желает. Чего тебе ещё надо? – удивилось Облако. – Вон, у Моря как берега размыты: оно их то и дело волнами ищет, да так и не находит и плещется из стороны в сторону. Опереться ему не на кого…
И тогда Речка успокоилась, заурчала, нежно прошлась волной по берегу, ласково прижалась к нему и тихо потекла по родному Руслу.
В струнном оркестре взбунтовались Первая Скрипка и Виолончель:
– Мы весь концерт от начала до конца без остановки играем. Смычку аж несколько раз канифолью приходится натираться от усталости. Только нас одних в оркестре и слышно. Не то что Барабан – пробубнит что-то раз в час и стоит молча позади всех инструментов, отдыхает, пока его Контрабас не потормошит снова, он и палочки свои не поднимет. Тяжело нам с молчунами работать – ни поговорить, ни помузицировать. А зарплату он одинаковую с нами получает. Какое безобразие! Как несправедливо!
Однажды на очередных гастролях Барабан где-то затерялся. Скрипка и Виолончель вначале даже обрадовались. Но когда началось представление, сначала Скрипка сбилась с ритма, а следом за ней и Виолончель. Зрители стали возмущаться, кричать, свистеть. Но вдруг появился Барабан и сказал:
– Бум!
Зрители притихли, все инструменты в оркестре прислушались, а после повторного удара оркестр лихо заиграл под заданный и ненавязчиво поддерживаемый Барабаном ритм.
После концерта Контрабас пробасил:
– Не все инструменты должны звучать беспрерывно. Некоторые, хотя и слышны редко, зато всей игрой руководят умело!
Брезент был всегда готов помочь, если кому-то угрожал ветер или дождь. Он накрывал собою и прятал от непогоды всех – будь то сено, солома или ещё что-то. И как-то зелёная Трава, в жизни ещё ничего не познавшая, сказала ему:
– Да ты бабник!
Брезент не хотел, чтобы его так обзывали, он желал только одного: сделать так, чтобы всем было хорошо.
И вот однажды уже скошенная Трава лежала на поляне под жарким солнцем, ожидая своего превращения в сухое сено. Неожиданно нагрянула гроза с сильным ливнем. Трава, уже успевшая подсохнуть, стала мокнуть.
Брезент в то время находился в амбаре – отдыхал с уже готовыми сеном и соломой. Услышав грозу, они стали просить его:
– Пойди, выручи Траву, пожалуйста!
Брезент не был злопамятным, поднялся, вышел и накрыл её собой. Сам промок, но Траву спас! Она тихо лежала под Брезентом и сожалела о ранее сказанных обидных словах.
Остался Человек один, загрустил, что все его бросили, и вдруг чувствует – кто-то его обнимает. Он оглянулся, а это Солнышко!
– Значит не все обо мне забыли! – радостно воскликнул он.
Место, где стояло Кресло, было светлое и тёплое. А само Кресло было массивное, добротно сделанное из хорошего дерева, из Дуба. И поэтому его никогда никуда не переставляли – это было никому не под силу. Но желающих занять его место насчитывалось много: Стул с ажурной резьбой на спинке, Табуретка с жёстким сиденьем и мягкий Пуфик, вечно крутящийся возле Кресла. Все они старались показать Креслу, что уважают его, и часто приглашали Тряпку, которая нежно снимала с него осевшую пыль.
Но однажды Кресло заметило, что одна ножка у него подломилась, и из трухлявого дерева выполз маленький Жучок. Посмотрел он на Кресло и ехидно изрёк:
– Это я подточил тебя и сломал, чтоб освободить место для Пуфика – он такой пухленький, мне нравится!
«Надо бояться не тех, кого видишь, а незаметных врагов!» – подумало Кресло, прощаясь со своими друзьями.
Вставные зубы гордились собой:
– У нас преимущество перед здоровыми зубами! Мы каждый день купаемся в чашечке и дышим свежим воздухом. А здоровые всё время все во рту – в духоте…
Ползла как-то Улитка: ползла по траве, веточкам, листьям, грибам. А неподалёку на высоком дереве жила Птичка – небольшая, но юркая. Она часто летала в далёкие страны, а прилетая обратно, говорила Улитке:
– Не понимаю, как ты тут, в этом маленьком огороде, находишься… Разве это жизнь? Вот я полетала, повидала и дворцы, и замки, и парки! А сколько у меня разных знакомств за это время было!
– А мне и тут хорошо, – отвечала Улитка. – Для меня гриб-боровик – дворец, сыроежка – замок, кустик – целый парк. Да и знакомых у меня не счесть: Жучок, Муравей, Паучок.
– Не пойму я тебя! – прочирикала Птичка.
– И не поймёшь, – сказала Улитка. – Ты под облаками летаешь, а там жизнь другая. Я же по земле ползаю!
Старая Книга, испещрённая древними письменами, несмотря на возраст, хорошо сохранилась. Новые книги всё пытались узнать, в чём же секрет её долголетия. Да только вот замочек на её переплете редко кому поддавался. Оттого в неё и заглядывали нечасто. Видно, Старая Книга ждала того, кто не будет трепать её пергамент из праздного любопытства, а придёт к ней за знаниями, вот ему всё и откроется!
Розовые очки в роговой оправе долго лежали на прилавке, но никто их не покупал, хотя они придавали лицу важности, а через их стёкла мир вокруг воспринимался в радужных тонах. Но вот однажды их купил один Человек и не спеша пошёл по площади, запрокинув лицо так, что под очками были видны раздувающиеся от удовольствия ноздри.
– Здравствуй, друг! – кто-то поприветствовал его.
Но Человек был так занят разглядыванием розовых облаков, что не услышал приветствия. Потом возле него остановилась девушка, тоже начала что-то говорить. Но Человек по-прежнему смотрел в небо и заворожённо наблюдал, как облака показывают ему различные диковины: то дворцы и замки, то всякие изысканные угощения, представляя свою жизнь в этих дворцах – сытую, ленивую, без каких-либо забот.
Он так размечтался, что чуть под машину не угодил – только очки слетели от удара. Взглянул Человек без них опять на обычную жизнь и видит, что все люди куда-то спешат – видно, делом заняты; видит удаляющуюся спину друга, прошедшего мимо, любимую девушку, скрывавшуюся за углом дома. Подумав немного, он наступил на очки. А они хрустнули стёклами, словно сказали:
«Мы та-ак хотели, чтоб у тебя было всё прекрасно…»
Ярко-синий Василёк вырос один среди зелёной осоки. С восхищением смотрел он на окружающую его природу: на луга и на речку, сверкающую солнечными лучиками, на лес, где шелестели листвой деревья. Васильку было всё так интересно, он так увлёкся, что не заметил, как к нему дотянулась своими длинными листьями Осока, желая с ним познакомиться.
– Какой странный Василёк! – удивлялась она. – Все на меня обращают внимание, от улиток нет отбоя, а он хотя бы раз повернулся в мою сторону…
Эта загадочность и привлекала её, она тянулась и тянулась, приближаясь всё ближе к Васильку. А он родился романтиком, с интересом рассматривал всё вокруг, писал радостные стихи. Но тут выросшая Осока загородила ему обзор – и теперь Василёк мог видеть только её.
– Осока, если ты хочешь, чтоб я был с тобой рядом, позволь мне продолжать созерцать окружающий мир! – попросил он.
– Чего захотел! – воскликнула она. – Хочешь и на меня смотреть и ещё на кого-то? Не бывать этому! – и Осока прижала к себе Василёк так, что ярко-синие лепестки на его стебельке сжались и пожелтели.
Улитки, сидящие на Осоке, были недовольны:
– Жаль, что нет больше с нами Василька! Нам так нравилось слушать его стихи о радостях жизни! – Горевали они, продолжая лопать Осоку.