Павел Павлович Гусев
Жизнь, увлечения, огорчения
Почему сгорела Лампочка
Выключатель и Лампочка влюбились друг в друга с первого взгляда. От его приятного напряжения она загорелась ярким светом и отлично смотрелась в своём красном абажуре, благодаря которому комната озарялась мягким светом.
А вот днём Выключатель куда-то исчезал. Лампочка заподозрила его в измене и стала настаивать, чтобы он оставался с ней всегда.
– Я после вечеров с тобой перегреваюсь и переутомляюсь, – оправдывался Выключатель. – И тебе, и мне нужен отдых! А если ты и при дневном свете будешь со мной, то быстрее сгоришь.
– Но я не могу без тебя! – в отчаянии воскликнула Лампочка. – Лучше сгореть!
Она повторяла это ещё много раз.
И вот однажды, по неизвестным причинам, Выключатель остался включённым на весь день при ярком солнце. Лампочка обрадовалась, хотя света от неё даже не было видно. Никто не заметил, как она перегорела…
А когда вечером Выключатель захотел увидеть её снова, она не загорелась. Он очень долго горевал оттого, что весь день держал её под своим напряжением, – а мог ведь продлить ей жизнь, встречаясь только по вечерам.
– Перегрел я её… Перегрел… – вздыхал Выключатель.
Но он недолго оставался одиноким. Очень скоро у него появилась новая лампочка.
Разукрашенная Ёлочка
Серпантин первый раз в своей жизни в Новый год увидел Ёлочку: со сверкающими игрушками, с искрящимися «дождиком» и блёстками. Это было так изумительно красиво, что он не мог отвести свой взор.
– Как вы прекрасны! – сказал Серпантин и обвился разноцветной лентой вокруг веточек Ёлочки сверху донизу, от чего она стала ещё прекрасней.
– Ну полноте! – закокетничала она, увидев, что на неё также заглядывается Крепёж, удерживающий основание её ствола. Она никак не могла решить, кому отдать своё предпочтение.
Крепёж крепко и уверенно её держал, видно, он не первый раз встречался с Ёлочками. А вот Серпантин буквально дрожал от избытка чувств.
Прошло какое-то время, и с Ёлочки сняли все украшения. Она оказалась облезлой, её иголочки пожелтели и осыпались, от сухости она шаталась, казалось, Крепёж вот-вот её отпустит. И только Серпантин её не покидал.
И тут Ёлочку взяли и куда-то понесли. А на улице вдруг дунул ветер – сорвал Серпантин и понёс к лесу. Там он увидел зелёные стройные и без каких-либо украшений ёлочки. Они были так изумительны!
– Во-от! Во-от! С кем бы я хотел остаться навечно! – воскликнул Серпантин.
Но ветер подхватил его снова и понёс дальше – мимо милых, чистых, неразукрашенных Ёлочек.
Докуренная Папироса
Папироса, как и многие её знакомые, была приглашена на вечеринку. Там её сначала стали мять пальцы, а затем возле неё оказался Спичечный Коробок и, чиркнув спичкой, поджёг её. Папиросе стало приятно, она загорелась и задымила, передавая свой дым довольному губастому Рту. Дымясь, Папироса стала медленно тлеть, бросая повсюду пепел. Скатерть рассердилась было на неё за это, но, увидев, что Рюмки и Фужеры ведут себя не лучше, оставляя грязные пятна от вина, замолчала. Скоро Папироса была выкурена, палец крепко прижал её к тарелке, чтобы затушить, а Рот вдохнул свежего воздуха и сказал:
– Надо привести себя в порядок и домой прийти невинным!
Вот тут-то Папироса и возмутилась:
– Пригласили меня, удовольствие получили, выбросили, а теперь невинными хотят быть…
Перина
– Плохи у тебя дела! – сочувствовала, лёжа на кровати, толстая пуховая Перина, обращаясь к тощей изношенной Подушечке. – И как ты существуешь, и как тебя ветром ещё не сдуло?
Пуговка, что едва держалась на Подушечке, ответила:
– А ты хотя бы пёрышко ей дала бы, чтоб она пополней была. Сама-то вот-вот от перьев лопнешь!
Но ответа не услышала.
Крутой Чайник
Электрический Чайник считал себя самым крутым – своим кипятком он много чашек сгубил: одни оказались в трещинах, другие раскололись, оставшиеся часто возмущались его крутым нравом и просили:
– Остуди себя немножко, не то всех нас погубишь!
– Не могу, у меня работа такая! – обдавал всех паром Чайник. – Я пустые чашки должен заполнять кипятком до краёв!
– Да ты же и себе хуже делаешь! Сгореть можешь, лучше вмеру нагревай воду. Но Чайник в ответ только фыркал.
Однажды он снова фыркнул – и сгорел. Его выбросили в мусорное ведро, где уже находились черепки от расколовшихся чашек. Лежит Чайник вместе с разбитой посудой, крышкой грустно постукивает, понял, что оплошал.
– Не надо было мне их кипятком поливать… Из-за своего крутого нрава я и себя загубил, и их, а могли бы вместе дожить до антикварного статуса.
Скатерть
Привезли как-то в конференц-зал новый мебельный гарнитур. Кресло и Стулья скромно расположились вокруг большого стола. А Скатерть, следившая за этими перемещениями, сразу сообразила, на кого ей надо сделать ставку, и быстро расстелилась на Столе.
Чуткость
Декоративная Подушечка, вышитая цветочками, красовалась на Диване. Была она мягкая, ухоженная и выглядела замечательно.
– Я стараюсь жизнь твою сделать радостной! – говорил ей Диван. – Не хочу, чтобы ты страдала, как я.
Он действительно оберегал Подушечку, которая всегда находилась у него под боком. Если Брюки садились на Диван, то только он терпел эту тяжесть и от этого скрипел:
– Было бы только моей Подушечке хорошо, а я уж потерплю…
Она слышала его скрипы, но не придавала этому никакого значения. И может не узнала бы никогда, какие мучения испытывает Диван, если бы неожиданно её не переложили на Кресло, где на неё не уселись толстые Штаны. Почувствовав большую тяжесть, Подушечка воскликнула:
– Диванчик, как ты всё это время держишься?
Непонятливое окружение
Улей на полянке радовался жизни:
– Во мне всегда пчёлки весело жужжат, медком балуют, – живу припеваючи!
А вот его почему-то никто не любил – от всех окружающих он слышал только проклятия и недоумевал:
– И почему на меня так ополчились все?
Плафон
Лампочка беззаботно жила в чаше Плафона. Он защищал её со всех сторон, и ни одна пылинка на неё не попадала. Может, именно от этого Лампочка так ярко и светилась. Она очень нравилась Плафону, и он даже прощал её заигрывание с мотыльками, которые, наигравшись, улетали. Но однажды он сказал:
– Решай, я – или блудливая мошкара!
Лампочка подумала: «Ну, куда Плафон от меня денется! Мы с ним столько лет вместе…». – И, ничего не ответив Плафону, продолжала свои выкрутасы.
А Плафон, может, от этого, а может по другим причинам, треснул и разбился вдребезги.
И вот висит теперь Лампочка без Плафона, никто её не оберегает, не защищает, висит и пылью покрывается. Мотыльки её окружили, их стало больше, чем прежде, и все сесть на неё хотят. А Лампочке внезапно стало не до них – оттого, что рядом теперь не было Плафона, она перегрелась и сгорела…
Платок
Нос как только ни истязал Платок: и сморкался в него со всех сторон, и мял безжалостно. А Платок постирается, нагладится и опять возвращается к нему, долго находился он у Носа при деле…
Светильник и Оправа
Настольный Светильник дружил с Оправой, и когда она находилась на столе, он направлял на стол яркий луч и всегда спрашивал:
– Ну как, подруга, хорошо ли ты видишь через свои линзы буквы на бумажном листочке?
И Оправа всегда отвечала:
– Вижу, вижу, дружок!
Но как-то она его попросила:
– Посвети мне поярче, что-то я не могу разобрать врачебный рецепт!
Светильник засветил так ярко, как только смог. С этого дня Оправа с каждым днём просила его освещать неразборчивые бумажки лучше и ярче, а сама чуть ли не лежала на них, пытаясь прочитать написанное.
Однажды Светильник в очередной раз направил яркий луч на стол, но Оправы там не обнаружил. Он горел весь день и всю ночь, ожидая появления своей подружки. И только под утро услышал, как бумажные рецепты прошуршали: «Оправу-то положили в футляр и унесли куда-то…».
Вера в доброту
Ромашка с белыми бархатистыми лепестками с самого рождения верила в доброту: ветер её ласково обдувал, солнышко обогревало, а тучка поливала дождичком.
– Спасибо вам! – говорила им Ромашка.
Но в конце лета Ветер прогудел:
– Мне очень понравились твои лепесточки. Отдай их мне!
– Да как же я без лепесточков останусь? – удивилась она. – Это моё украшение!
Разозлился Ветер, что ему перечат, и стал так сильно на Ромашку дуть, как никогда раньше не делал. Лепесточки с трудом удерживались, а тут ещё и Дождь на подмогу пришёл. Полил всё вокруг и вместе с Ветром стал срывать с Ромашки лепестки. Скоро у неё остался один стебелёк, да и тот поник до земли. Только тогда Дождь и Ветер ушли.
Выглянуло Солнышко, взглянуло на Ромашку, на которой не осталось ни единого бархатистого лепесточка, и сочувственно прошептало:
– Как жаль… но я ничем не могу тебе помочь – это пришла холодная Осень. А она, Ветер и Дождь – приятели.
– А где же доброта? – недоумевал оставшийся от Ромашки стебелёк.
Буханка и Нож
Буханка хлеба познакомилась с Ножом. Был он острым, и все овощи, фрукты и продукты старались держаться от него подальше, зная его странное поведение: с кем ни встретится, всех норовит попробовать.
А вот Буханке он понравился, и она бесстрашно решила узнать его поближе. «Любовь зла – полюбишь и недруга». Нож тоже пожелал с ней встретиться, неизвестность его манила: какая Буханка в деле – жёсткая или мягкая? Он постучал по её поджаристому, пышному верху, как бы думая, с какой стороны к ней лучше подступиться. Хотел не спеша отрезать кусочек, но не сдержался – очень ароматно пахло – и отмахнул от неё большой ломоть. Буханке показалось, что так даже хорошо: что она станет полегче и помоложе… Но когда Буханка заметила, что от неё осталась половина, она заволновалась. А Нож, увидев её беспокойство, сказал:
– Я с тобой работаю с таким азартом, а ты понемножку исчезаешь… Не покидай меня, оставайся хотя бы такой, как сейчас!
И он лёг рядом с половиной Буханки – до следующего своего азарта.
Врач
В одном городе был странный Врач-терапевт. Посмотрит он через тёмные очки на пациента и сразу выписывает лекарство – причём всем одинаковое. И все, кто побывает у Врача, продолжают страдать своими недугами, а ему безразлично.
– Почему его никто не накажет? – возмущались горожане.
Однажды терапевт заснул, как всегда со спокойной душой, приснился ему человек в белом халате и сказал:
– Я лечу человеческие души и вижу, что у тебя она зачерствела. Я могу тебя вылечить, но ты должен пережить сначала все болезни, с которыми к тебе пациенты приходили.
Утром проснулся Врач – живот болит, спасибо соседу – нужную таблетку предложил. Пошёл на работу – коленки трещат, болят, двинуться не может. Зашёл в аптеку – тут голова закружилась, чуть не упал. Таблеток нужных наглотался, с трудом до работы добрался. Сел на стул – заохал терапевт и воскликнул:
– Я всё понял, понял! Боль моих пациентов меня тревожит…..
Говорят, больше к Врачу тот человек в белом халате не приходил, а самого Врача-терапевта стали с тех пор уважать – он после происшедшего старался лечить хорошо.
Объятие для всех
Бузина давно наблюдала за семейством папоротников, росших вокруг большого куста – видно, самого старшего Папоротника, который своими широкими и длинными листьями обнимал всех, до кого мог дотянуться. Наблюдала и возмущалась:
– Я не верю в верность вашего главы! Видела не раз, как он изменяет вам: то травинку своими листьями погладит, то сыроежку прижмёт, а то и ромашку приголубит.
– Да пусть он хоть весь мир обнимет, пусть всем будет хорошо! – зашелестело листьями всё семейство. – После его объятий травинки – зеленеют, сыроежки – подрастают, а ромашки от радости расцветают. И нас он не забывает обнимать.
Бузина зашуршала своими сухими веточками и тоже повернула их в сторону Папоротника, чтобы и на неё он обратил внимание и погладил, и чтобы от его ласки у неё на веточках появились новые зелёные листочки.
Верный путь
Мчался по рельсам Паровоз с вагонами по намеченному маршруту. И один Вагон, прицепленный сразу за Паровозом, размечтался: «Вот если бы я находился во главе состава! Я бы тогда повёл его по другому пути: направо или налево».
Однажды гружёный состав тронулся без Паровоза.
– Наконец-то! Я добился своего! – сразу возгордился впереди идущий Вагон. – Только вот не могу свернуть ни направо, ни налево – рельсов туда нет…
Не сразу догадался Вагон, что Паровоз просто толкал состав с другого конца, а когда сообразил, воскликнул:
– Самое главное – надо доверять ведущему и можно ни о чём не думать…
Козёл
Однажды на краю села выросла неизвестная травка. Первым её попробовал Козлик.
– Обалдеть можно! – радостно проблеял он, потому что как только травки этой поел, у него начались странные, но приятные видения.
Пришёл он тогда к Козе и радостно сказал:
– С сегодняшнего дня едим с тобой только эту травку! И больше ничего делать не будем – будем только лежать и жевать.
Наелись они оба этой травки, лежат, кайфуют. Ни крика голодных козлят не слышат, ни хозяина, который их тормошит. Хорошо им – уже несколько дней в беспамятстве находятся! Но так и заиграться недолго. Вернуть их к нормальной жизни только шустрая Клизма смогла – прочистила Козла и Козу от травки так замечательно, что, выздоровев, они обходили её стороной и с испугом вспоминали её название – конопля.
Но Клизма на всякий случай всегда была наготове.
Коварные яблоки
Забрёл Кабан в яблоневый сад. Увидел на земле забродившие яблоки, обрадовался, зная, что от них захмелеет, и стал с жадностью их поедать. Вначале был осторожен, ко всему прислушивался, чтобы его не заметили, но скоро и на треск сучьев, и на зверюшек рядом перестал обращать внимание. И даже близкий выстрел охотников его не испугал. А через некоторое время Кабан совсем окосел, ноги не держат, на траву завалился. Лежал, лежал и вдруг увидел вокруг себя смеющихся охотников. И, довольный, захрюкал: вроде бы как лежачих не бьют.
Так и отнесли Кабана лежачего в загон – для убоя…
Пролетевшая музыка
Первый раз они встретились после концерта: Скрипка прислонилась к пюпитру, а Контрабас стоял неподалёку, оперевшись на стул. Вначале они не обращали друг на друга никакого внимания.
«Ну, какая-то маленькая скрипучка», – глянув на неё, подумал Контрабас.
А Скрипка, заметив его, подумала: «Какой неуклюжий, большой дылда!»
Через некоторое время они снова оказались рядом.
«А Скрипка-то ничего! – подумал Контрабас. – У неё прекрасный, изящный контур, и сверкает она привлекательно».
Скрипка же, повнимательнее в этот раз взглянув на Контрабас, тоже воодушевилась: «И никакой он не дылда! Широк и сверху, и снизу – видно, сильный».
В этот раз они познакомились, подружились и стали неразлучны. Теперь они часто играли дуэтом и очень хорошо звучали вместе.
Оркестр заметил их обоюдную привязанность и сыграл им туш, ознаменовав тем самым начало их творческого союза.
Жили они дружно: Контрабас всегда настраивал себя на правильный лад, а Скрипка подстраивалась под него, и вместе они красиво музицировали.
Но в творчестве всякое бывает.
Однажды Скрипка засмотрелась на Барабан и начала фальшивить, Контрабас же, проведя смычком по струнам, басом привёл её в нужную тональность. Сам он тоже был не промах пококетничать с Арфой. Издал специально для неё такой звук, что Скрипка, обратив на это внимание, так разволновалась, что даже порвала струну. Но поняв, что это мимолётное увлечение, она заменила струну и продолжала играть с Контрабасом как всегда – весело и задорно.
И вот наступил юбилей их совместной деятельности – прошло ровно полвека с того дня, как Оркестр сыграл им туш. Но никто этого не вспомнил. И только Дирижёрская Палочка смотрела на них с восхищением.
«И как эта пара сумела так долго прожить вместе и сохранить верность?» – думала она.
Контрабас и Скрипка по-прежнему были очень внимательны друг к другу, и только им были ведомы их недостатки. Скрипка от старости потускнела, струны на грифе торчали в разные стороны. Контрабас был уже весь потёрт, и на его деке появилась трещина. Но они делали вид, что ничего не изменилось. Только заметили, что дуэтом играть их больше не ставят – на смену пришли новые молодые инструменты.
Одна только Палочка временами похлопывала по пюпитру – будто поддерживала их, говоря:
– Держитесь, вы ещё поскрипите!
Скромный Кошелёк
Много лет Кошелёк выполнял свою обязанность: оберегал деньги, находившиеся в Кармане, и тот ценил его за это.
Но со временем Кошелёк поизносился, в нём появилась дырка, и монеты изредка выскакивали из него.
– Вот и старость наступила… – вздохнул Кошелёк, когда очередная монета выскользнула. – Так скоро и служба моя закончится – никому я такой не нужен.
И вот однажды зимой Кошелёк выпал из Кармана. На белом снегу он был хорошо виден и надеялся, что его заметят и положат на своё место – в Карман. Но был снегопад и – снежинка за снежинкой – скоро Кошелёк оказался под слоем снега.
Позже Лавочка, когда на неё кто-то садился, рассказывала:
– Карман искал Кошелёк, хотел его починить, чтоб служил ему и дальше, но не нашёл. Кошелёк был ему верным другом – он знал все его денежные дела и при этом молчал. А новый Кошелёк, который потом появился у Кармана, оказался неопытным и слишком громко щёлкал, открываясь, – устраивал показуху: мол, смотрите, каков я!
А вот старый Кошелёк знал: деньги любят тишину.
От судьбы не убежишь
В гостиной были два ковра, похожие друг на друга. Один Ковёр висел на стене, Второй – лежал на полу, по которому ходили Ботинки и, шурша подошвой, рассказывали разные истории из своей жизни.
– Ты что всё время стелешься перед Ботинками? – с издёвкой спросил как-то Первый Ковёр.
– А мне интересно с ними, – ответил Второй Ковёр. – Сначала они рассказывают мне о своих путешествиях, потом я рассказываю им какую-нибудь историю.
– От этих новых знаний ты уже весь лысый стал, ворса почти не осталось… Тебе это надо? Вот я вишу себе спокойно, ничем не интересуюсь и выгляжу замечательно. А тебя, такого умненького, но плешивого, скоро отправят на покой.
И правда, скоро Первый Ковёр с пола убрали в чулан: износился весь. И на его место постелили Ковёр со стены. Ботинки оказались в прихожей, а на Второй Ковёр положили Тапочки. Они дальше Ковра никуда не ходили, ничего в своей жизни не видели и ничего не знали. Может, поэтому и подружились со Вторым Ковром, который часто повторял:
– Чем меньше знаешь, тем дольше проживёшь!
И жили они долго – так долго, что всем надоели, и со временем их тоже заменили на новый ковёр и новую обувь.
