Павел Павлович Гусев
Жизнь, увлечения, огорчения
Другие нравы
В наше время, если бы Роза летела с балкона навстречу понравившемуся ей Пиджаку с надеждой оказаться в объятиях его нагрудного кармана, то на неё не обратили бы никакого внимания, – рыцарство уже забыто…
А вот если бы это произошло в давние времена, и Роза летела бы к рыцарю в металлических доспехах, он, несмотря на их тяжесть, с лёгкостью поймал бы её и поспешил бы на балкон к той, что кинула цветок, чтобы признаться ей в своей верности…
Заплатка
Старый Ботинок стал разваливаться и поэтому не выходил уже на улицу.
– Тебе бы заплаточку какую найти, – посоветовал ему сосед – новый Штиблет. – С ней ты сможешь быть ещё о-го-го!
– Мне теперь не до этого, – вздохнул Ботинок. – Видно, осталось только лежать в прихожей.
А Заплаточка тем временем находилась неподалёку с приятелем Рашпилем. Он был умелец сватать таких, как она, и предложил:
– Что ты всё одна и одна. Давай познакомлю тебя с Ботинком, будет вам веселее старость коротать вместе!
Заплатка помолчала немножечко для скромности, а потом ответила:
– Ну что ж, я согласна!
Рашпиль своё дело хорошо знал: погладил Заплатку так, что она вмиг преобразилась. Затем примчался Клей и крепко соединил её с Ботинком. Прильнула к нему Заплатка так, что не оторвёшь! А сосед Гуталин, чтобы не отстать от других в помощи, ещё прошёлся ваксой по всему Ботинку. И стал он почти как новый – крепкий и красивый.
– Да ты ещё о-го-го какой! И по лужам даже пошлёпаешь! – воскликнул от удивления Штиблет. – Я и то выхожу только, когда сухая погода!
Бутылка
Бутылка лежала возле валявшегося на земле пьяного и возмущалась:
– Была я когда-то полна энергией по самое горлышко – аж под сорок градусов! Водка во мне сверкала своей прозрачностью, и от этого я прекрасно выглядела. Ко мне подходили и восхищенно говорили: «Наверное, она и мягкая, и крепкая!» Я всё ждала встретить достойного человека, чтоб разделить с ним свою судьбу. И вот, пришёл… Взял и одним махом овладел мною! Ну, хотя бы растянул удовольствие! Ан нет: вылакал всё, вишенкой закусил, меня в кусты бросил, а сам под деревом улёгся и ноет, что его жена выгнала. А кто же тогда я? Он же мне всё твердил: «Моя дорогая! Дорогая!». – Ну, ничего, у меня ещё глоток водки остался: как очухается, похмелю его и узнаю, кто из нас ему милее.
Предательство
Огурцы, два приятеля, росли на одной грядке. Один из них, чтобы его первым не обнаружили, приподнял листочек над соседом и громко зашуршал:
– Возьмите, возьмите его! Он хрустящий, свежий!
И огурец сорвали.
А предатель спрятался за широким листочком, чтобы навсегда от всех скрыться. И ему это удалось. Он жил долго, а потом пожелтел от старости и сгнил. И никто его не запомнил. А хрустящий Огурчик до сих пор помнят все!
Ошибся
Старый вязаный Джемпер потеребил пришитую к нему Пуговицу и сказал:
– Хорошая погода, пойдем погуляем с тобой!
На улице он увидел новую Куртку с подружкой Молнией, которая смотрела на него и игриво шуршала, то открываясь, то закрываясь. И так она завлекла Джемпер, что всю его шерсть пронзило приятным чувством, и он воскликнул:
– Хочу такую же Молнию!
– Да куда тебе, ты с ней не справишься, а я тебе ещё сама послужу и за тобой поухаживаю! – предупредила Пуговица, но Джемпер её не услышал.
И произошло удивительное – вдруг Джемперу пришили модную Молнию. Когда они оказались наедине, Молния начала ездить снизу-вверх, видно, желая показать, какая она неотразимая со всех сторон. Но так увлеклась, что застряла на половине и сдвинуться с места не могла. Впрочем, она и не старалась. Джемперу это не очень-то понравилось: он вспомнил, что раньше у него были Пуговица, которую он сам расстегивал, застегивал когда хотел. Но такую цепкую подружку он видел впервые – из-за неё он никак не мог распахнуться, и его одолела духота.
– Не-ет, такая подружка мне не нужна, – вздохнул Джемпер. – Мне бы мою Пуговичку вернуть!
Но было уже поздно: Молния, шурша, плотно закрыла его до горловины.
Сборище
Когда Фонарь с батарейкой загорался днём, его никто не видел, так как солнце освещало всё вокруг. Поэтому он старался показываться только вечером, когда солнце уходило за горизонт и наступал полумрак. Тогда Фонарь зазывал к себе мотыльков, не любивших солнца и прятавшихся от него по щелям. И они, радостные, слетались к его лучам.
– Мне приятно, что вы любите мой свет! – говорил он. – Вот если бы днём облака прикрыли солнце, я бы тогда всегда был с вами!
Но неожиданно у Фонаря села батарейка – она была заграничная и взять такую было негде. И тогда все мотыльки испугались того, что больше нет их любимого света и разлетелись кто куда…
«Кирпич»
На перекрёстке повесили знак – «Кирпич». Это было первое его назначение, и он решил отметить это событие – пригласить с окружающих дорог все автомобили, чтобы те постояли рядом и погудели в его честь. Но все машины шарахались от «Кирпича» и спешили быстрее отъехать.
А он дрожал от ветра и всё звал:
– Вернитесь! Вернитесь!
Ему было очень обидно, что никто не желает разделить с ним его радость…
Старые пуговицы
В плетёной соломенной коробочке лежали старые пуговицы – и большие, и маленькие. Все были с изъяном: одна обшарпанная, другая со сколом, а некоторые были даже без дырочек, предназначенных для ниток, – вместо них зияли большие, с острыми краями, проломы. Все эти пуговицы были одиноки, и держали их в коробочке, как никому не нужный и давно забытый материал. А пуговки между тем целыми днями судачили, вспоминая былые времена.
Одна говорила:
– Мой пиджак давно меня покинул…
Другая:
– А мой плащ нашёл новенькую пуговку и завёл с ней шашни…
Третья:
– А я устала находиться со своим свитером и оторвалась от него…
Однажды коробочка упала на пол, пуговицы рассыпались. И тогда среди них началось всеобщее ликование: на вешалке открытого гардероба они воочию увидели своё прошлое – такую знакомую и родную одежду! Все обрадовались, и никто не хотел больше лежать в коробке.
Но их и не собирались туда возвращать. Пришли веник и совок, собрали их всех и выбросили со словами:
– Всё равно не пригодятся уже…
Сам себя сгубил
Народился у Паучихи Паучок. И стала она сразу кормить его разной мошкарой. Растёт Паучок, сил набирается – ловким стал, научился мастерить паутину.
– Какой у меня деловой сынок растёт! – не нарадуется Паучиха.
Однажды Паучок сплёл очень большую паутину, и в неё попала Муха. Кинулась было Паучиха позавтракать, а сын кричит:
– Не трогай, это моё!
В следующий раз в паутине завяз Комар, и опять Паучок кричит:
– Это моё!
Удивляется Паучиха: не бывало у них в роду такого, все делились друг с другом добычей. Тем более, сын родной. И подумала она тогда: «Видно, молодой ещё, просто шалит. Ну ничего, скоро пройдёт».
Но время шло, и ничего не менялось. А у пожилой Паучихи былой прыткости, чтобы охотиться, уже не стало. И приходилось ей довольствоваться пищей от соседей.
И вот однажды мимо летел воробей за бабочкой. Она от паутины увернулась, а воробей в неё угодил. Паучок опять заорал:
– Это моё!
Паучиха попыталась урезонить его:
– Оставь воробья в покое, а не то несдобровать тебе!
Но не послушался Паучок, к Воробью приблизился, а тот крыльями взмахнул, отбросил паутину, схватил Паучка и, прочирикав:
– Это моё! – унёс его.
Паучиха принялась горевать: сын её, хотя и был невоспитанным, но был любимым.
Брак
Все странно относились к старому ночному Горшку. Ему давно бы пора быть на свалке, а его то потрут тряпкой до блеска, то через увеличительное стёклышко посмотрят – не появилась ли трещинка, и опять ставят на витрину, чтобы смотрели на него со всех сторон.
Напольная Ваза, стоявшая неподалёку, смотрела на это и вздыхала:
– Вот, у Горшка и старость в радость! А я радости никогда не чувствовала…
Была Ваза хотя и новая, но уже вся в трещинах, неухоженная, и в неё кидали, что попало, даже окурки. Горшок услышал это и сочувственно сказал:
– Видно, кому как повезёт. Мне сто лет, я сделан добротно, и проживу ещё очень долго и беззаботно под красивым названием «Антиквариат».
На это Ваза, вздохнув, тихо ответила:
– Мне бы хоть чуточку пожить, как ты, – и тут у неё внутри что-то громко треснуло, и множество лучиков-трещинок разбежалось по её поверхности.
– Вот что делает брак в работе, – с грустью произнёс Горшок. – Была бы хорошо сделана – тоже дожила бы до звания «Антиквариат»!
Последнее прощание
– Как много пришло народу! – удивлённо сказал Гроб в траурном зале.
– Это со мной попрощаться пришли, – ответила массивная дубовая Крышка, вся устланная красно-жёлтыми цветами.
– А как же тот, кого ты накрыла?
– Этот скрипач-то? – небрежно произнесла Крышка. – Да, был когда-то знаменитостью, а ушёл со сцены на заслуженный отдых, и его забыли. А теперь вот вспомнили и пришли послушать звуки вбивающихся гвоздей…
Неправильная мечта
– Ой-ой! – воскликнул кленовый Лист, упав в реку. – Я боюсь утонуть в твоих глубинах.
– Утонуть? – удивилась Река. – А как это?
– Тебе этого никогда не понять, – ответил Лист, – ты же вода!
И так Реке захотелось утонуть, что она мечтала об этом и днём и ночью. И текла, текла, мечтая, пока не оказалась в песках пустыни и почувствовала, что вся уходит в бездну.
– Я тону! – заволновалась Река и ушла в песок. – Надо было думать только о хорошем! Видно, всё сбывается…
Всё из жизни
Из года в год уже столько лет Плед покрывал свою верную Кровать. И жил бы и дальше с ней спокойно, если бы не появилась рядом на кресле маленькая декоративная Подушечка. Она была обаятельная, вся расшитая разноцветным узором. Плед, увидев её, застыл от переизбытка чувств, словно перегрелся на солнце, потом стал сползать с кровати, чтобы оказаться поближе к Подушечке, познакомиться с ней и поговорить. Кровать хотела его вразумить:
– Тебя что солнечный удар стукнул? Очнись! Возвращайся на своё место!
А Плед слышать ничего не хочет. И, забыв про свой возраст, так напрягся, свисая с кровати, что порвался. Но тем не менее сумел дотянуться до кресла, где лежала Подушечка, и сказал:
– Вы мне очень нравитесь!
А она ему отвечает:
– А вы мне – нет! Держитесь от меня подальше!
Плед не ожидал такое услышать, от обиды дырка в нём разошлась ещё шире. Он долго переживал, старался даже снова наладить отношения с Кроватью, но никак не мог забыть Подушечку. И вскоре Плед, сложенный пополам так, чтобы не была видна рвань, оказался на кресле, а Подушечка – поверх него.
– Вот теперь мне с тобой нравится – так мягко и тепло! – воскликнула она. – Я буду лежать, а ты оберегай меня!
Плед взглянул на Кровать, с которой был неразлучен долгие годы, а на её месте уже стояла новая Тахта.
– Кто же теперь меня оберегать будет? – вздохнул Плед.
Для чего нужен фонарь
Два брата мотылька жили далеко друг от друга, и, пока днём летели навстречу друг с другом, наступал вечер, становилось темно, и они не успевали вдоволь поговорить и поиграть. Тогда братья задумались:
– Как бы так устроить, чтобы солнышко светило и ночью?
Думали-думали, а потом вдруг заметили яркий фонарь, – тот освещал всё вокруг почти как солнышко. И мотыльки-братья решили:
– Станем теперь под фонарём летать! Будем там играть и беседовать!
Сказано – сделано.
Другие мотыльки увидели это, и им тоже захотелось продлить время для совместных встреч. Теперь, если кто-то из них днём не наигрался, не наговорился, то все летят к яркому фонарю.
Слава
Две Бритвы – они были соперницами – вели приём посетителей.
Первая Бритва была остра – пройдёт по заросшим местам и ни одной щетинки не оставит, выявит истинное лицо пришедшего. Вторая Бритва была тупой и причиняла боль каждому, кто на свою беду встречался с ней, – все от неё уходили в порезах, не узнавая себя в зеркале и ругаясь:
– Ну и тупая эта Бритва!
А она, несмотря ни на что, гордилась собой и говорила:
– Славу надо завоёвывать любыми способами! Не то останешься, как моя соперница, в тишине и в безвестности…
Каждому своё
Река текла по своему руслу, обдавая волнами берега.
Один из них был покрыт мягкой зеленью с кустиками, листья которых приятно шелестели на ветру. Другой состоял из гранитных камней, и на нём не было ни единой травинки. Он смотрел, не отрываясь, на противоположный берег и грустно вздыхал. Как-то Река накрыла его волной, чтобы отвлечь от горьких дум, и спросила:
– Ты почему такой мрачный?
– Эх, – вздохнул Гранитный Берег. – Гляжу я на другую сторону, на моего соседа: какие у него чудесные кустики, цветочки. Мне бы такие…
– Так я тебе помогу! – успокоила его Река и перестала накатывать на него свои волны.
Вскоре в щелях гранита появились зелёные росточки. Они разрастались, а камень стал трескаться. И Гранитный Берег возмутился:
– Если так пойдёт и дальше, я весь разрушусь и в песок превращусь! Не бывать этому! Кому-то, может, это и нравится – быть мягким, в травке да в цветочках, а я хочу остаться твёрдым!
И тогда он снова почувствовал набежавшую на него речную волну, с которой ему нравилось иногда помериться силой…
Рассуждение Горшка
Ночной Горшок стоял в углу на Коврике и рассуждал:
– Кастрюля на плите работает весь день, пыхтит, вся разгорячённая, пот с неё льётся. И зачем так напрягаться? Нашла бы спокойную работу, как у меня, стояла бы со мной рядышком, и мне бы повеселее было.
Коврик слушал-слушал и, наконец, сказал:
– Тогда тебе тут делать станет нечего!
– Почему? – удивился было Горшок, а затем и сам понял: если Кастрюля перестанет готовить пищу, он сам окажется пуст, станет никому не нужен, и его выбросят. А так у него дело есть!
И Горшок перестал о чём-либо рассуждать и залез в тёмный угол, чтобы днём его никто не видел.
Кто важнее
Стул важно стоял в прихожей и старался угодить всем гостям. Но ему это удавалось не всегда. Порою кто-нибудь, недовольный его жёсткостью, уходил. Однажды на помощь Стулу пришла мягкая Подушечка – плюхнулась на него и промолвила:
– Я тебя выручу, со мной не пропадёшь!
И с этой поры, кто бы ни садился на Стул, Подушечка принимала форму, которая нравилась гостю, и на Стул больше никто не жаловался. Но было непонятно – кто же из них важнее? Поговаривали, что Подушечка…
Хлеб с колбасой
Нож всегда находился рядом с разделочной Дощечкой и восторгался:
– Люблю запах свежих продуктов! Я получаю от этого такое удовольствие – особенно от хлеба с духовитой колбаской!
– Да, только, чтоб у тебя всегда всё это было, надо трудиться! – сказала ему Дощечка.
– Я знаю! И даже работаю на стороне: то лук, то морковь почищу, – весь день занят делом! – ответил Нож.
Так он трудился и трудился, а однажды вдруг заметил: колбаса стала неприятной, отличалась от той, что была раньше, да и на Дощечке она стала появляться реже. А хлеб стал безвкусным, куски его быстро сохли и превращались в сухари. Тогда Нож пожаловался Дощечке, а она ему и говорит:
– Ты, наверное, перестал подрабатывать, и поэтому появились негожие продукты?
– Да не-ет! – оправдывается Нож. – Я даже больше положенного работаю, то и дело батоны хлеба кусками нарезаю, чтоб удобнее на стол подавать. Тружусь-тружусь, да только вижу один плохой хлеб и без колбаски. Может мне ещё и по ночам поработать?
– Это не поможет! – посочувствовала ему Дощечка. – Колбаса хоть и неприятная, но тебе и её не видать. Так что иди лучше в магазин и займись там нарезкой дорогой колбасы – тогда и почувствуешь её прежний дух! Там, кстати, и работы будет поменьше…
Переласкала
Леечка была очень общительная и любила поболтать со всеми растущими на грядке цветами. И, поливая их водой, относилась ко всем одинаково, не увлекалась особенно никем. Но однажды она увидела красивый Тюльпан. Он вырос выше всех и выделялся большим оранжевым бутоном. С этого дня Леечка стала присматриваться к нему и как-то, поливая его, спросила:
– Я достаточно тебя напоила?
– Да! – радостно ответил Тюльпан.
С этих пор они стали встречаться чаще, порою долго находились рядышком, особенно когда стояла жаркая погода. И от забот Леечки бутон расцвёл большими лепестками. Пчёлки, привлечённые его духовитой пыльцой, довольные кружили над ним, а Леечка не могла нарадоваться на своего избранника. Но неожиданно лепестки у него стали опадать, и он ей пожаловался:
– Что-то я чувствую себя очень плохо.
Леечка стала усердно поливать и стебель Тюльпана, и его корень, и орошать листья сверху, чтобы был он, как прежде, здоровый и красивый. Да только все её старания оказались напрасны. Скоро Тюльпан остался совсем с голым стеблем без лепестков. Леечка, расстроенная, по-прежнему находилась рядом, у неё оставалось ещё много воды для него.
Но тут из земли вылез Жук и, фыркая и захлёбываясь от обилия влаги, недовольно прожужжал:
– Это ты из-за своей доброты и ласки погубила Тюльпан…
Жизнь Ореха
Разбивает Молоток возле дерева на булыжнике грецкие орехи. Они трещат, легко раскалываются, а Молоток приговаривает:
– Вот и закончен ваш круговорот жизни! Сниму скорлупу, и будут вас лопать!
– Я не хочу, чтоб меня слопали! Я хочу жить! – возмутился один Орешек.
– А тебя об этом никто и не спросит! – ответил Молоток и ударил по нему. Но не тут-то было: бьёт, колотит, а Орешек не поддаётся. Разозлился Молоток и ударил со всей силы – да так, что Орешек вылетел из-под Молотка и куда-то укатился.
Прошёл год, и Молоток снова расположился возле булыжника с очередной грудой орехов. Видит, рядом новый кустик растёт, очень похожий на ореховое дерево.
– Ты откуда такой появился? – удивлённо спросил Молоток.
– А я тот самый Орешек, которого ты бил-бил да не добил! Не закончился ещё мой круговорот жизненный!
В тот день Молоток не захотел больше снимать скорлупу с орехов.
«Пусть все живут!» – решил он.
Решение
– Я должна быть открыта для всех и всегда! – говорила Дверь, когда на приём к начальству приходила толпа.
А когда люди, убедившись, что их просьба услышана, уходили, она опять говорила:
– Дверь должна быть закрыта. Руководитель должен обсудить тяжёлый день и отдохнуть от своих обещаний!
Решение Двери зависело от того, кто находился перед ней.
Потерянное отечество
У Галки родились три птенца. Тяжело ей было их воспитывать, но она всех вырастила. И вскоре двое из них остались, чтобы помочь ей в старости прожить и род продолжить в своём отечестве, а один Галчонок улетел в неизвестные края – искать лучшей доли. Прибился он к стае незнакомых птиц. Они по-своему щебечут между собой, а Галчонок молчит, почти ничего не понимает, тоскует.
Однажды птенец из стаи поинтересовался откуда он родом. Галчонок опять вспомнил свой дом, мать, братьев, родной язык и решил полететь домой, чтобы их увидеть. Летел, летел да пролетел мимо гнезда – забыл, где дом был, и тогда Галчонок закаркал на весь лес:
– Где ты – моё родное отечество?
