Павел Павлович Гусев
Жизнь, увлечения, огорчения
Потерянная дружба
Ножницы и Брусок жили дружно и с удовольствием иногда встречались.
Как-то Ножницы сказали Бруску:
– Надо нас поточить, появились старческие зарубины. Пора обновиться да омолодиться!
Брусок с радостью принялся за дело. Потрудился на славу и вернул Ножницам их прежнюю остроту. Но с этого дня они стали просить обновить их всё чаще и чаще.
– Не надо так часто омолаживаться! – посоветовал однажды Брусок. – Так вы состаритесь быстрее и превратитесь в никому не нужный кусок металла!
– Чего захотел! – возмутились Ножницы. – Скажи просто: ты в нас разочаровался. Не зря Тряпки говорят: уходите от Бруска к Точилу, он одним махом все зарубинки выровняет и сделает так, что надолго омолодит!
И вскоре Ножницы оказались у Точила. Ну, а ему хорошенько пройтись по ним труда не составило.
– Вж-жик! Вж-жик! – и Точило стесало Ножницы так, что они не то что тряпку, а даже бумагу не смогли разрезать. И отложили Ножницы в сторону – на выброс.
– А я предупреждал! – загоревал Брусок. – Не надо было так омоложением увлекаться и к другому уходить! Остались бы со мной, точил бы я вас потихонечку, из года в год, до поры, пока вы не стали бы антиквариатом. А без вас теперь и моя судьба неизвестна…
Несчастная Улитка
Заволокло как-то небо тучами. В лесу по веточке ползёт Улитка и плачет. Гриб-Боровик увидел её и спросил:
– Ты что так горько плачешь, аж слизью вся покрылась?
– Несчастная я, никому не нужна! – пожаловалась Улитка. – Скоро дождь начнётся, а мне и спрятаться негде!
– Иди под мою шляпку. Я тебя укрою, – пожалел её Боровик.
Спряталась Улитка под шляпку, тут и дождь полил. А когда дождь закончился, и появилось солнышко, Улитка поблагодарила Гриб:
– Спасибо тебе за помощь! Ты добрый, и мне очень понравился! Разреши мне на твоей шляпке полежать и погреться на тёплом солнышке.
– Ну что ж, залезай! – ответил Боровик. – Вижу, ты слабенькая, несчастная – отдыхай, набирайся сил.
Забралась Улитка на шляпку и крепко присосалась к ней – Гриб оказался сочным и вкусным.
– Я тебя очень полюбила, – сказала Улитка, – оторваться не могу!
– И ты мне тоже стала мила, – ответил Боровик.
И тут он увидел проеденную в шляпке дырку, в которой уже жужжала муха:
– Ж-жалко, ж-жалко мне тебя! Приютил ты её на свою погибель!
Хотел было Боровик встряхнуть шляпкой и прогнать Улитку, но сил не было. Да и Улитки там уже не оказалось: она тем временем подползала к Подосиновику, и слышно было, как простонала:
– Несчастная я, никому не нужна…
Высота
Однажды маленький зелёный кузнечик, ещё не научившийся толком прыгать, заявил своим товарищам:
– Я хочу прыгнуть на такую высоту, где вы никогда не были!
Кузнечики зашумели, засмеялись:
– Зачем тебе это надо? Никому это не нужно! Видим, ты ничего не понимаешь, совсем ещё зелёный!
Так его с тех пор и стали звать – Зелёный. А он всё стрекотал:
– Я мечтаю об этом, мне это надо! Я докажу, что кузнечики могут прыгать очень высоко!
И стал Зелёный кузнечик с утра до вечера тренироваться: прыгал через ветки на кустах с каждым разом всё выше и выше. Однажды взлетел так высоко, что затерялся в небе, а когда приземлился, все его сородичи восхищённо загалдели:
– Ты молодец! Ты наш чемпион! Наша гордость! Тогда Зелёный прыгнул ещё раз… и приземлившись испустил дух. Он лежал, словно был ещё в полёте. Кузнечики громко и тревожно зашумели, а между собой они они стрекотали тихо и совсем по-другому:
– Зелёный прыгал-прыгал и допрыгался! Вот к чему привела его высота – совсем молодым ушёл! А мы не такие, мы будем по чуть-чуть прыгать – и до старости доживём!
И вскоре кузнечики забыли о Зелёном.
Ромашка и Одуванчик
Ромашка и Одуванчик росли рядом и каждый раз, видя друг друга, радовались. Все цветы вокруг, заметив это, удивилялись и судачили:
– Что может быть общего у таких разных, совсем не похожих цветов?
Ромашка была красивая, с нежными бархатистыми лепестками, она гордо стояла на изящном стебельке, словно в белой шляпке. Одуванчик же рос сгорбленный, с жёлтым цветком на неказистом стебле – казалось, его подстригли «под ёжик». А в последнее время он ещё больше подурнел: покрылся седой волосистый шапкой.
Но Ромашка и Одуванчик на все пересуды не обращали никакого внимания. Даже когда у Ромашки остался один лепесток и появилась корзиночка, а Одуванчик оказался с единственной пушинкой, они по-прежнему держались рядышком. Однажды ослабевшая Ромашка наклонилась к Одуванчику и промолвила:
– Я никогда не забуду твой первый поцелуй. Ты стеснялся, долго не решался подойти, хорошо, что приятель Ветер подтолкнул тебя, и ты поцеловал меня…
– А я до сих пор помню в какой нежной и бархатистой шапочке ты была тогда, – вздохнул Одуванчик.
Тут с Ромашки упал её последний лепесток, а с Одуванчика – его пушинка. И удивительно: они, с тёмно-оранжевыми сердечками на стебельках, стали такими похожими!
– Вот что значит настоящая любовь! – восхитились цветы вокруг. – Она сделала их одинаковыми, так, что и не отличишь.
Подстрекательница
Пригласили как-то в магазин работать за Кассой новую Руку – прошлая куда-то пропала.
– Умеешь дела делать? – спрашивает Руку Касса.
– Умею! – отвечает та.
– Ну, тогда покажи!
Приступила Рука к работе: деньги берёт и в ящичек складывает. Понаблюдала Касса за работой Руки и спросила:
– А почему это к тебе деньги не прилипают? Ты же сказала, что умеешь делать дела! А если не получается – я не хочу с тобой работать!
И Руку на работу не взяли. А Деньги в ящике зашуршали:
– Хорошо, что она не нашла общего языка с Кассой. К предыдущей руке купюры так и липли – поэтому на неё браслеты надели, а Касса ни причём осталась! Хитрющая!
Не успела
Челюсть считала себя руководителем во рту. Улыбаясь белоснежными зубами, она выслушивала поступающие от пищи просьбы: Борщ просил поменять старую кастрюлю на новую, Чёрный Хлеб хотел, чтобы на столе появился белый батон, Чай умолял, чтобы стаканы долго не держали в посудомойке. И Челюсть всех заверяла, что обязательно всё выполнит – прямо после еды.
А вечером перед сном, нежась в чашечке с водой, – а она была вставной челюстью, – уже и не вспоминала об обещанном. И оправдывалась потом тем, что после приёма пищи её сразу изо рта вытащили, и она не успела ничего сделать…
Обман
В пустыне безжалостно палило солнце. Тушканчик, изнывающий от жажды, выглянул из норки и взмолился:
– Скорее бы дождичек!
Тут появился Верблюд. Услышал он причитания Тушканчика и говорит:
– Я тебя напою. У меня этого добра – два горба! Но только в обмен: ты мне еды, я тебе – воды!
Как ни тяжело было Тушканчику от жары, но стал он носить Верблюду его любимые верблюжьи колючки. Все лапки исколол, но терпел: ведь скоро он попьет обещанную водичку!
Верблюд весь день жевал принесенные колючки и только к вечеру закончил, а затем смачно плюнул и рыкнул:
– Этой воды тебе хватит, чтобы не помереть!
И гордо пошёл дальше: видно, собирался ещё кого-нибудь одарить своей добротой.
О жизни
Один Властелин поставил себе при жизни памятник, – не сделав при том ничего доброго для своего народа.
И как-то сел на скульптуру Воробушек, прямо на его макушку, и прочирикал:
– Славное местечко! Вот где можно клювик и коготочки почистить. – и всё это проделав, улетел.
А вскоре уже и все птицы стали чиститься на голове памятника.
– Вот бы так голова нашего Властелина просветлела! – говорили люди заметив, что лысина на скульптуре стала покрываться белым помётом.
Не удержалась
Снежная Лавина обняла гору «Пик Славы». Она к этому давно стремилась: была когда-то капелькой на травинке, потом туманом в ущелье, затем облаком белым и чёрной дождевой тучей… и вот превратилась в снег. Лежит на вершине горы – гордая и счастливая. Она добилась своей цели и теперь сверху пренебрежительно на всех поглядывала.
Но внезапно Лавина почувствовала: где-то внутри у неё что-то треснуло, и она поползла, а затем сорвалась с пика и стремглав полетела вниз.
Это произошло так быстро, что Лавина не успела даже удивиться, только прогудела:
– Забираться на Пик долго и тяжело, а вот падать – о-охнуть не успеешь, как у подножья горы окажешься!
Перенасытился
После обеда на Подносе остался кусочек хлеба и Поднос задумался: «Почему посетитель все бутерброды с икрой слопал, а к этому кусочку без ничего даже не прикоснулся? Может, суховат показался?»
Хлеб выкинули, а Поднос ещё долго гудел от негодования:
– Было время, когда с меня каждую крошечку доедали! Всё забыли!
И он решил: «Наверно, я что-то пропустил, и наступило время обжорства. А я живу былыми воспоминаниями…»
Паук и Муха
Попал Паук в банку со сладким сиропом. Ножки у него прилипли, хочет выбраться – да силы на исходе. Может, и вылез бы, да тут Муха прилетела, увидела Паука и воскликнула:
– Какой богатый Паучок, надо с ним поближе познакомиться! Тогда и жизнь моя станет в радость! – села на него, отчего Паук совсем не смог больше двигаться. – Какой же он сладенький!
«Да я вижу, что и он тоже не против меня получше узнать, – решила Муха, топнула по его спине лапкой и хоботком поцеловала. – Даже замер от удовольствия! – окончательно обрадовалась она. – Поживу пока с ним!»
Скоро Муха съела Паука и улетела. Видали пауки всякое, но чтобы Муха слопала одного из них – никогда!
Ножки
Как-то отёкшая Ножка в потрёпанной Туфельке с трудом шла по твёрдому асфальту. Шла и вдруг услышала восхищённый возглас:
– Какая чудесная ножка!
Встрепенулась Ножка, Туфелька остановилась. Когда-то в в молодости и им говорили такие приятные слова, мечтая познакомиться. Но сейчас эти слова относились к рядом идущей молодой ножке в босоножке. И Туфелька шаркнула:
– Как быстро пролетело то счастливое время… А может, всё это сон – что было когда-то и что есть сейчас?
Но это оказался не сон. Спешивший куда-то толстокожий Ботинок небрежно толкнул её в мысок. И все набежавшие приятные воспоминания и чувства враз улетели.
Мечта Гуся
Направляясь к пруду, Гусь часто проходил через яблоневый сад и мимо грядок с зелёным салатом. И вот шёл он как-то и видит: на сочном листочке сидит какое-то незнакомое существо.
– Ты кто? – спрашивает Гусь.
– Я – Гусеница.
– Гусеница? – удивлённо переспросил он. – А я Гусь! Наверное, мы с тобой из одного рода! Только ты ещё маленькая, поэтому тебя и называют Гусеницей, а как подрастёшь – станешь Гусыней, – и он прикрыл Гусеницу листочком, чтобы её никто не беспокоил.
Сам Гусь был одинок, но теперь надеялся: вырастет у него подружка, и будет ему с кем скоротать одиночество. С того дня стал он каждый день навещать Гусеницу: смотрел, как она растёт, уберегал от разных невзгод. Узнали об этом куры.
– Ко-ко-ко! – закудахтали они. – Какой Гусь чудак! Это же обыкновенная гусеница, она никогда не станет Гусыней! Её съесть надо!
И чтобы Гусеницу не склевали, Гусь посадил её высоко под густые яблоневые ветки.
Однажды он пришёл и видит: Гусеница обмоталась паутиной, превратилась в куколку и спит.
– Видно, озябла, – подумал он и склонил над ней веточку пониже, чтобы ветер на Гусеничку не дул.
А когда пришёл в следующий раз, то ни Гусеницы, ни куколки под веточкой не нашёл, – зато там сидела бабочка с большими крыльями, которая, увидев Гуся, радостно к нему обратилась:
– Гусь мой лапчатый, ты что же – не узнаёшь меня? Это я – твоя Гусеница!
– Так у тебя и крылья уже появились, как и у меня! – обрадовался тот.
А куры, находившиеся неподалёку, от удивления клювы пораскрывали, зашумели:
– Этого не может быть! Не может быть!
– Ну, что стоишь? Полетели со мной! – предложила Бабочка Гусю.
– С удовольствием! – счастливо воскликнул Гусь. – А ты в полёте превратишься в Гусыню?
– Постараюсь! – ответила Бабочка.
Они взмахнули крыльями, поднялись ввысь и полетели рядышком. И ещё долго до них доносилось восхищённое куда-кудахтанье.
Размышления
Оставшись недопитой, Водочная Бутылка радостно сказала тлеющей недокуренной Папиросе:
– Мы с тобой, подружка, должны быть счастливы, что остались целы.
Но на следующий день опустошённую Бутылку и Чинарик, оставшийся от выкуренной Папиросы можно было увидеть рядом с лежащим неподалёку от урны человеком.
– Мы-то с тобой точно туда попадём, – вздыхали они и одновременно недоумевали: – А вот как человек туда влезет?..
Кефирное знакомство
Свежее нежирное Молоко стояло в Крынке на столе и, сверкая белизной, скучало от одиночества.
– Если ты застоишься, к тебе придёт Кефир и овладеет тобою, – предупредила его Чашка-соседка.
– Ке-е-фир?! – воскликнуло радостно Молоко. – Так пусть приходит, веселее будет!
А Кефир уже тут как тут: нагрянул и сразу завлёк его приятным, говорливым брожением, от чего Молоку стало хорошо, оно загустело и слилось с ним воедино. И тут Кефир неожиданно затих.
– Ты что уже скис? Так быстро? – недовольно спросило Молоко.
– Мне тут с тобой так приятно, что и двигаться не хочется, – ответил Кефир.
– А я в тебе разочаровалось, – огорчилось молоко. – Довёл меня до бурления и бросил!
– Это не так, – стал оправдываться Кефир. – Ты созрело, значит я тебя полностью удовлетворил. Сейчас придёт Чаша, судья наша, продегустирует и скажет, хороши ли мы оказались вместе или нет. А пока нагряну-ка я в другую крынку – там молоко пожирнее – закефирю и его.
«Пока на меня ещё никто не жаловался!» – подумал Кефир.
След
Огромный добрый Мамонт с утра до вечера топал по кочкам в мёрзлой тундре, изыскивая для пропитания любимый свежий мох.
– Пусть на каждой кочке останется мой след, – говорил он, – чтобы все в будущем знали о моей тяжёлой судьбе!
А Муха, что пригрелась на его лохматой шее и питалась различными отходами, жужжала:
– Надо тебе научиться есть любую пищу, как я, тогда ты будешь всегда сыт!
Мамонт только отмахивался от неё хвостом. Но пришло время – и Мамонт постарел, свежую пищу добывать стал не в силах, а перегнивший мох есть не мог – был он ему не по нутру. И вот, от голода Мамонт изнемог и умер, и только следы от ног напоминали о его существовании.
– От труда мамонты вымерли, а я буду ж-жить вечно – на халяву! – радовалась расплодившаяся со временем Муха, – любимый навоз доставался ей без малейшего труда.
Ворчливая Кровать
– Вы только посмотрите на эту Тахту, и кто только на неё ни садится! – ворчала Кровать. – Вот я никогда не позволю, чтоб на меня кто-то сел! – возмущалась она всё больше и больше.
И тут к ней обратился Плед:
– Вы мне позволите лечь на вас?
– А разве я вам когда-нибудь отказывала? – доброжелательно ответила Кровать.
Ей было так приятно быть с мягким, пушистым, красивым Пледом, что она не замечала, что на нём кто-то сидит.
Непостоянная Вода
Долгое время возле Дуба в большой луже стояла Вода. А потом лужа стала высыхать.
– Ты скучен! Только и умеешь что шелестеть листьями! А мне хочется высокого полета! – сказала Вода Дубу на прощанье и испарилась.
Загрустил Дуб, Воду забыть не может, даже сохнуть стал. И наконец решил: «Ничего не поделаешь, придётся искать другую водицу…».
А она тут как тут: на туче прилетела. И хотя Дуба она пока не знала, но сразу нежность к нему проявила – напоила. И начал было Дуб к ней привыкать, а она ему вдруг и говорит:
– Ты стал для меня суховат! – и тоже испарилась.
С тех пор к Дубу приходило много водиц – прилетали кто на серой, кто на тёмной тучах. Прилетят, побудут немного и исчезают. И Дуб даже не знал, от какой из них появились на его ветках жёлуди. Он считал себя деревом положительным, просто водицы попадались ему непостоянные.
Услужливая
Две пивные тары расшумелись в мусорной урне. Одна, Металлическая Банка, возмущалась:
– Всю себя отдала, а меня в мусор выкинули!
Другая, что была Стеклянной Бутылкой, злорадно отвечала:
– Тебя-то точно исправляться отправят на переплавку. А я продержусь: в порядок себя приведу – помоюсь, пивом заправлюсь – и опять услужу кому-нибудь.
Ничего на это не сказала Металлическая Банка: она радовалась, что была одноразовая…
Что такое любовь?
Бежал как-то Пёс, вдруг увидел Жучку и остановился – очень она ему понравилась.
– Как ты прекрасна! – воскликнул он. – У меня к тебе любовь появилась!
– А ты знаешь, что такое любовь? – спросила Жучка. – Вот, Полкан – ухаживает за мной и днём, и ночью, я ему разрешаю это делать, потому что мне это приятно! И я хочу, чтобы так было до самой нашей старости. Вот что значит любовь! А тебе я даже приблизиться не дам, к себе не допущу – ты ловелас!
Пса это очень озадачило, и он проворчал:
– Надо же, какие сложности пошли в любви, – и удалился.
Прощание
Грабли сгребали в яму остатки старой Сирени, превратившиеся в труху, и удивлённо говорили Лопате:
– Я слышал, что Сирень была украшением парка, что все приходили полюбоваться на её красоту, хотя я этому не верю…
– Почему же? – поинтересовалась Лопата.
– Если бы это было так, то все её почитатели пришли бы на прощание с оркестром.
– А он уже и играет, – заметила Лопата.
Грабли прислушались. Издалека, с танцплощадки доносились звуки джаза.
– Не все же будут провожать её траурной мелодией, – прошуршала Лопата и кинула ком земли в яму.
Туман
Расстелившись по земле и проникая приятной воздушностью во всё вокруг, Туман накрыл белой пеленой Берёзку, Ёлочку и Ель.
«Теперь я у него буду единственная!» – радостно мечтала Берёзка. Сквозь пелену она не замечала, что Туман делает то же самое и с Ёлочкой, и с Елью. И только когда он рассеялся, Берёзка увидела, что она не одна у него, и огорчённо воскликнула:
– Туман, какой же ты обманщик!
А он ответил:
– Я любвеобильный! И обнимаю всех, чтобы всем хорошо было!
– Правильно, правильно он делает! – сказали довольные Ёлочка и Ель, продолжая тянуться к нему своими веточками.
Разное отношение
Зуб так болел, что попросил Плоскогубцы быстро его удалить. Те выполнили просьбу – выдернули его и выкинули в лоток. И Зуб облегчённо изрёк:
– Да-а! Тяжко мне пришлось!
Отдыхая, он посмотрел обратно в рот. Рядом с дыркой, где он только что стоял, он увидел другой зуб, такой же как он, но его сначала нежно обхаживала Бормашина, а затем на него надели золотую коронку.
– Это несправедливо! – возмутился Зуб. – Кого-то выкидывают, как меня, а кого-то золотом украшают!
И Бормашина невозмутимо ответила:
– А он умеет ж-ж-дать!
Своё всегда лучше
Летел Воробей, увидел земляного червяка и подхватил его. Сел на самую макушку дерева, но есть не стал: сыт был. Посидев немного, он оставил его на веточке, а сам улетел. Червяка с земли заметил его знакомый – тоже червячок – и позавидовал:
«Надо же, как он быстро достиг такого высокого положения! Разбогател – все яблоки теперь его. Попрошу-ка я у него яблочка – может сбросит, по старой дружбе. А то я слаще чёрнозёма ничего и не пробовал!» Он полностью выполз из земли, чтобы червяк наверху его увидел, и стал ждать. И так долго ждал, что на солнышке перегрелся и высох.
А червяк с ветки, не выдержав высоты, вскоре свалился, и снова оказавшись на земле, радостно воскликнул:
– Какой же сладкий этот чернозёмчик!
