Павел Романчик
Миела: Проклятая душа. Книга 1
Жизнь
Облако пыли от разрушения церкви уже осело, и ясно стало видно место, где когда-то стоял храм. Теперь это была одна большая братская могила для всех тех, кого она называла своими братьями и сестрами. Груда камней, под которыми погребено кровавое месиво из трех сотен тел, и всех Миела знала по именам. Все мертвы, а она нет. Это казалось чудовищной ошибкой или злой шуткой, но, к сожалению, это была правда. Голубой платок нашелся быстро, но желтый гребень бесследно исчез.
А затем пришла боль, но не в её теле, нет. Болела будто сама душа, и сердце щемило тоской и разбитой верой. Чувство одиночества накатило на неё, будто Бог, который всю жизнь вел её за руку, вдруг оставил и бросив её исчез. Миела увидела в этом горький образ того, как неожиданно для неё исчезли родители, и теперь точно так же исчезала вся вера. Второй раз в жизни она почувствовала себя сиротой.
Монолитная скала её убеждений покрывалась глубокими трещинами. Все основания её жизни стали рассыпаться под действием всего одной темной сущности. Также, как и её церковь, в одно мгновение была уничтожена падшим ангелом. В тот день она не просто умерла. Погибло всё что она знала. Почили те, без кого она не была Миелой Айивисой. Может, её плоть снова целая, но это уже не она. В каком-то гадком смысле, темный отец был прав.
– И что теперь? – беспомощно и растерянно прошептала девушка, удивляясь звучанию собственного голоса.
– Теперь… Ты пойдешь, куда я прикажу тебе… – эхо знакомого голоса раздалось в её голове – темная сущность, воскресившая её, теперь была внутри, была частью её.
С криком отчаяния она упала на колени, моля о пощаде и прощении, о помощи и спасении, но уже не знала, к кому она обращает эти слова. В слезах она осознала, что такая молитва будет грехом и перед Ирнаром, и перед темным отцом. Так она и сидела у осколка храмовой стены, не зная, что ей делать. Не зная, кому она служит в действительности. Боясь сделать хоть что-то. Она была готова провести целую вечность в бездействии и забвении. Но смертное тело уже проголодалось. Именно голод отвлек её, заставляя подняться и начать заботиться о своём выживании и пропитании на день. Миела вспомнила всё, что знала из прошлой жизни, и уже совсем скоро родилось решение. Она знала, куда ей идти и что делать.
* * *
Лидии было девяносто два года, и она уже больше года страдала от сильной боли в ногах. Здоровье не позволяло ей посещать службу в церкви, а потому священник Раймил поручил Миеле навещать её каждую неделю. Лидия видела из окна своей скромной избушки, как рушилось прекрасное здание церкви и долго со слезами молила Ирнара о том, чтобы Он спас хотя бы одного её брата или сестру. Прошло много времени, прежде чем из-за развалин, вся грязная и обессиленная, вышла Миела. Старушка не сомневалась, что именно её долгая сердечная молитва вернула девушку к жизни. Было бы слишком жестоко разочаровывать её.
Следующие три дня Миела прожила в доме Лидии. Рваные церковные одеяния она сменила на скромную льняную рубаху с юбкой, легкие плетеные башмачки и расшитый голубой пояс. Она убиралась по дому, готовила еду и каждый день ходила к руинам храма, чтобы молотком и зубилом выбить на последней уцелевшей стене имена погибших людей. «Кто знает – говорила она себе – может именно для этого я и обучалась письму чтобы сейчас не дать моим братьям и сестрам быть забытыми». Работа была настоящей пыткой, на то, чтобы высечь одно имя уходило с пол сотни ударов молотком. Всё это время она вспоминала голос, смех, походку и характер того, кто превратился в неровное имя на обломке стены. Слезы текли градом, но по мере всё новых и новых имен боль притуплялась и к концу третьего дня, она заметила за собой что почти не испытывает боли. Перед её глазами снова пронеслись сотни смертей, слишком много чтобы изнемогшая душа не привыкла к этому.
Всё это время она продолжала слышать нашёптывающий голос мертвеца, колдуна и короля в одном обличии. Слышала, но не слушала. Или ей так только казалось. От новых и новых имен сердце грубело
«Почему именно сейчас? – спрашивала она себя морщась от того какой липкой стала вспотевшая шея – Этот праздник собрал под крышей храма даже тех, кого в другие дни было не видно в церкви. Верные и приближенные, ревнующие и легкомысленные, знающие и невежественные – все умрут одной и той же смертью, на одном месте. О Отец света Ирнар, почему? Чем эта церковь прогневала Тебя? За что Ты наказал моих папу и маму, братика и сестричек? Почему Ты спас именно меня?! Или в моей жизни уже нет Твоей воли?»
Помимо ухода за Лидией и работы зубилом Миела делала обходы по опустевшей деревне. В доме Айивисов она взяла фамильную книгу – Истинный Свет, оружие своего приемного отца – магический посох которого не было с ним в его последней битве. Она не выдержала и выбежала из дома, где росла последние одиннадцать лет. Всё в нем напоминало о Раймиле и Лисее, о Авиле, Катань и Келине, о Мейсоне и Сильвене. Сердце так сильно рвало от боли что Миела больше не смогла вернуться в свой дом.
На других дворах осталось множество домашних животных, за которыми девушка не могла ухаживать в одиночку. Отпустив на волю весь скот и собрав чужие запасы еды в доме у Лидии, она наконец дошла и до денег, которые никто не успел особо спрятать. Множество медяков и несколько мешочков серебра – таким был её улов, когда она обошла одну четверть домов.
Брать чужое было неприятно, в груди постоянно щемило странное чувство, но она понимала, что очень скоро в деревню нахлынут мародеры. Достаточно одному бродячему торговцу или случайному путнику войти в Февиль и пройти дальше, как слух уже невозможно будет остановить. Прихожане церкви лучше бы отдали своё добро Миеле, чем позволили бы разграбить его чужакам. По этой же причине она забрала посох Раймила, позолоченный и покрытый гравировками, с навершием в виде поднятых вверх шести чеканных крыл, кончики которых соприкасались. Артефакт обладал большей силой, и должен был быть передан другому священнику или уничтожен, чтобы не попасть в руки злых людей и не быть оскверненным.
Голос существа, живущего внутри девушки, постоянно шептал ей что-то, но звук не был громким и отвлекал не больше, чем навязчивые воспоминания. Приходилось постоянно занимать себя работой, чтобы не остаться наедине с собой и со своим демоном. Впрочем, Миела понимала, что жизнь уже никогда не будет прежней, а по ночам ей снилось, как на неё со всех сторон надвигаются нечистые силы. Скоро ей пришлось бы бежать. Понимая это, она привела к дому Лидии лучшую лошадь в деревне, а под кормушкой, которую она не забывала пополнять овсом, спрятала кожаную сумку, набитую серебряными и медными деньгами, парой хлебных лепешек, и несколькими варёными картофелинами. У стойла она подготовила и несколько факелов на случай, если вдруг придётся бежать ночью. Посох отца, пока решила закопать во дворе у самого основания дома.
За частоколами деревенских заборов начинались поля и луга, а ещё дальше зеленой стеной стоял старый лес, в котором терялись несколько дорог и тропинок. Три самые ровные дороги вели к трем соседним городкам: Нехо, Ресену и Лахишу – каждый в полудне пути, если ехать на телеге запряженной бодрой лошадкой. Селяне иногда отправлялись в них, чтобы продать излишки урожаев или изделий. А ещё, чтобы купить на вырученные деньги железных инструментов, бумаги, соли, украшений, и всего тог, что не могли сами сделать в деревне. Излишки денег оставляли на случай голода в деревне, тогда жители Февиля отправлялись на городские рынки за съестными припасами.
Миела смотрела за край деревни к ныряющим в лес дорогам и не могла представить как одна пойдет в эти города. Точно в насмешку над ней, светило теплое солнце, качалась мягкая травка, отцветали тюльпаны, ландыши и примулы, набухали соцветия сирени и люпина, жужжали пчелы и пели птицы. Природа будто шептала что ей нет дела до страданий девушки. Как и Богу, сотворившему солнце, цветы и птиц.
По вечерам работа заканчивалась и становилось страшно. В событиях её смерти и воскрешения таилась какая-то зловещая тайна, о которой ей было страшно даже думать. Если бы она вспомнила и записала все слова падшего ангела и темного существа на бумаге, она бы смогла разгадать не одну загадку, но для этого нужно было вспомнить тот ужас и отчаяние. «Только не это!»
Вечером третьего дня Миела, как и два вечера до этого, зажгла свечи в доме Лидии и стала читать вслух из Истинного Света. Псалом третий «Сотворение света»:
Было от вечности Слово Ирнара,
В лоне Оно почивало святом,
До сотворенья небесного рая
Было Оно, как и Он, Божеством.
Позже в Сорэтии – Дочери дивной,
Слово и суть воплотились, жили.
Была Она раньше всей прочей вселенной,
И только лишь с Ней дни и веки пришли.
Земли безводные Велидиана
Скованы безднами были тогда,
И наполняли тот мир от начала
Зла порождения и чернота.
В мир, сотворенный рукою нетленной,
Но пораженный хаоса тьмой,
Послана была Сорэтия первой,
Чтобы очистить те земли Собой.
Ангел-Воитель Она Первозданный,
Тысячи тысяч врагов одолев,
Тварей, от хаоса бывших созданий,
Прочь им от света бежать повелев.
Выковала на заре мирозданий
Меч и доспех, озаренный Собой,
Вложив в ремесло бесконечность познаний,
Имея в Себе исток силы святой.
Клинок, разделяющий день и грань ночи,
Меч, что отсек бесконечность ночей,
Из тел порождений, в ком зубы и очи,
Он выкован был, став спасеньем людей.
Доспех нерушимый в причудливых гранях,
Он «вуаль тьмы», и он ночь оградил,
От тела Сорэтии, и свет в Её дланях,
Искрился сиянием тысяч светил.
Благословенная Дочерь Ирнара
Столкнулась в бою с самой первою тьмой.
Отца благодать больше всякого дара,
Хранив, наполняла Свой меч полнотой.
Тот ужас был – ночь и отсутствием света,
Множество рук, хотя нет ни одной,
Без формы и граней, но мал, как монета,
И больше, чем сам Океан Голубой.
Шесть раз ударяя и трижды пронзая,
Великого зла порождения лик,
Была всё ж бессильна и, изнемогая,
Кружась среди бездн, задержалась на миг.
Подобия дьявола черные когти,
Что крылья согнули, почти победив,
Укутав в тенёта, набросив все сети,
Схватили Её, доспех с силой разбив.
Но в том у Сорэтии план был и мудрость,
Вуаль черноты закрывала весь свет,
Держали пластины сияния ярость,
Когда же распались, сам Хаос ослеп.
В той вспышке величия света Ирнара
Воительница крепко сжала свой меч.
Не выдержал мрак уж седьмого удара.
Став мягким и плавким, став воском для свеч.
В величье и славе исполнена силой,
Блистая, как солнце в объятиях льда,
Сорэтия тьму разрубила рукой молчаливой,
Хотя её меч раскололся на части тогда.
Так был побежден, ставши мифом из стари,
Мрак, закрывающий солнце и день,
Ей по-человечески имя – Хаккари,
Ну, а по-Ангельски – Ланошедэнь.
Жизни Ирнар есть источник нетленный.
Всё существа, оживляя Собой,
Так же всем людям Он Неизменный
Свет от Себя изливает живой.
В битве Сорэтии с хаосом древним
Светом любви нас Ирнар освятил.
И изобилье даров мы имеем
От полноты Его жизни, и славы, и сил.
Миела окончила чтение и, как учил её Раймил, сказала несколько слов о прочитанной истории. Получилось что-то вроде небольшой проповеди:
– Когда Отец света сотворил Велидиан, это было безвидное и пустое место. Земли наполняли осязаемая тьма и бездна, населённая ужасными бездушными порождениями. И тогда Ирнар решил подарить этому миру свет. Он послал нам Свою Дочь Сорэтию. Первозданная Сама ограничила Себя на время и заковала вечное тело во тьму черного доспеха. Броня и скорлупа одновременно надежно скрывала весь свет, чтобы потом Она ещё ярче воссияла и победила древнейшее зло. Она должна была позволить Хаккари схватить Себя, чтобы наверняка разрубить её. Вуаль тьмы – это название доспеха, скрывающего свет её дланей, Грань ночи – меч, чей взмах оборвал вековую ночь.
Девушка понимала, что сейчас время заключить несколько уроков из текста и помолиться. Неуверенно подбирая слова, она продолжила:
– Эта история… Она показывает красоту нашего Бога. Он вершит Свою волю не Сам, но через Своих слуг, которых посылает. Потому и в конце написано, что «мы имеем изабилье даров и светлой магии от Его полноты». И всякий человек, который пойдёт на миссию Ирнара, получит Его силу и благословение. А ещё мы видим здесь, что в победе Сорэтии прославился Её Отец. Вот и мы во всех наших победах должны славить Ирнара. Но не только это. Мы читаем, что Первый Ангел названа Его «дочерью», и Она была во всем послушна Ирнару, показав пример, как мы должны почитать родителей и старшее поколение. – К горлу девушки подступил ком, когда она стала делать последний вывод. – Наконец… Ещё эта история учит нас, что каким бы густым не была мрак вокруг нас, какие бы проклятья, сети или когтистые лапы нас не окружали, мы всё равно должны хранить сияющий в нас свет. Делать это так же, как научила Первозданная Сорэтия. Аминь.
Пожилая женщина прослезилась и поблагодарила Миелу за эти короткие благословенные слова. Она не догадывалась, что переживает и чем мучается девушка. После короткой беседы Лидия уснула, говоря, что благодарна за компанию в последние дни её жизни. Возможно, старушка чувствовала скорую смерть. Дьяконисса разрушенной церкви старалась не думать об этом.
Книга, которую она держала в руках, теперь казалась ей игрушкой из детства. Как ребенок может считать куклу своей подружкой, а подрастая, понимает, что это всего лишь тряпка, набитая соломой, так и Миела уже сомневалась в истинности того, о чем читала. По привычке она доверяла Истинному Свету, но детская, наивная любовь была в ней мертва. Книга не вызывала благоговения, только рой неотвеченных вопросов. Все слова были ей очень знакомы. В своей жизни она читала третий Псалом раз двадцать. Но теперь эта история казалась ей детской сказкой, которую она не хочет отпускать, чтобы не повзрослеть.
Миела без конца задавала себе вопрос: «Если Ирнар так велик, как о Нём пишут, то почему Он допустил всё то, что произошло со мной?!» Она пыталась услышать ответ, но в ушах шептал совсем не голос Силары Первозданной. «Во что мне теперь верить? – спрашивала она себя и, не находя ответа, уже в третий раз заключала: – Завтра я снова буду читать из Истинного Света для Лидии! Только бы она продолжала верить и умерла с миром».
Неспокойная ночь
Было уже поздно, Миела, как завороженная, не отрывала взгляда от пламени свечи. У Лидии не было своих свечей с подсвечником, и она всегда пользовалась замазанной жиром лучиной на подставке. Миела принесла дорогой источник света из другого дома. Но сейчас это было не так важно. Девушка смотрела на огонь и ей было страшно.
Пальцы подрагивали, а зубы предательски стучали. Легче ей не становилось, вопросы из головы не исчезали. Голос тоже. В её разуме всё ещё не умещалось произошедшее три дня назад. Она спрашивала себя: «Как за несколько мгновений я лишилась абсолютно всех, кого знала? Люди, здание церкви, спокойствие и даже свою… Нет! Веру я ещё не утратила. Она только немного пошатнулась. Ведь так?! Сейчас нельзя показывать, что мне больно и страшно. Пускай Лидия думает, что всё нормально, пусть умрет счастливо. Умрет… Сегодня старушка чувствовала себя хуже, чем вчера, а сейчас, вечером – хуже, чем утром. Скоро смерть придёт за ней…»
Ей казалось, что тьма в комнате сгущается вслед её мрачным мыслям. Невидимые пальцы ночи смыкались над огоньком свечи, того и гляди совсем погаснет. В том же положении была и её жизнь. Голос продолжал звать её за собой, в дорогу, в неизвестность, во мрак. Она размышляла: «Если это существо может взмахом руки воскрешать от смерти и исцелять самые смертельные раны, то тем более у него должны быть тысячи прислужников».
С каждой ночью ей было всё труднее уснуть. Но сейчас глаза просто отказывались закрываться. Нарастающее чувство тревоги и гнетущая тишина заставляли сердце беспокойно биться. Упражнения в магии помогали успокоиться и сконцентрироваться. Усилием воли она зажигала и гасила две соседние свечки трехсвечника, стараясь не навредить главной. Несколько раз получилось, но, к сожалению, сделать что-то большее она просто не могла – слишком мало сил, слишком мало веры. Пока Раймил был жив, он говорил, что её силы больше проявляются в намоленных стенах церкви или в близи божественных артефактов, но это значило что дар ослабевал, когда девушка остается одна. Она чувствовала себя муравьём, потерявшим дорогу домой, единственной звездочкой на мрачном ночном небе. Это было так неправильно, и так страшно
Миелу бросало в дрожь, когда она представляла себе, как огромен и опасен мир и как слаба и беспомощна она. «Идти за пределы родной деревни – нет, слишком опасно». Так сложилось что о внешнем мире она знала в основном из страшилок и предостережений старших селян: «Вестимо на западе и мертвецы подымаются со своих кладбищий!». Или «И к востоку не ходи, как кровушку из тебя всю выпиют и будешь мумлеть от света Божьего!» Взрослые всегда произносили эти слова маша пальцем. Миела тряхнула головой чтобы отвлечься от этих слов. «Сколько же суеверий было в Февиле пока сюда не пришел священник Раймил?! – задумалась она – Ох… Хорошо, что меня с детства учили церковному языку, а не деревенскому говору. Хвала Ирнару что всегда посылал друзей из богатых семей и знати. Когда мне придется уходить из деревни, я хоть не буду выглядеть как необразованная крестьянка». И она продолжила играть с пламенем свечи.
Лидия проснулась. Наверное, моргание света разбудило ее:
– Маетно тебе Миела? – спросила она, хотя это скорее походило на утверждение.
– Да, но я не хочу об этом говорить, – призналась девушка, не привыкшая врать. «Что толку?! Всё равно скоро начну… Как сказать другим что со всей деревни выжила только одна я? Ещё посчитают колдуньей, а как узнают о голосах в голове – точно казнят. Врать придется, и притом нагло и много».
– Вижу, что маетно. – покачала головой старушка – Ты чем чахнуть от горя и убиваться по спасенным, приклони лучше голову, раны на душе, они ни одной лишь работой, но и сном лечатся.
У старушки был усталый неспешный голос, она часто делала долгие паузы и остановки, но несмотря на медленную речь она всегда отличалась ясным умом, до этого дня.
– Знаю, что лечатся, – кивнула Миела и помедлила, прежде чем продолжить – и верю, что все, кто погиб в церкви сейчас у престола Ирана. Но я за нас переживаю. Мы ещё живы, и совсем одни.
– Не одна ты Мила – улыбнулась старушка – неужто Ирнар спасший тебя от вороных крыл, от пасынка заблудшего, и от меньшего не убережет?! Не одна ты, Ирнар всегда с тобой.
«Я в этом не уверена», – внезапно подумала Миела, отчего ей стало только печальней. В её жизни произошло чудо исцеления ран, воскрешения от смерти, а она даже не могла поблагодарить за это своего Бога. Вслух она произнесла наигранным благочестивым тоном:
– И с вами также, Лидия, – непорочная совесть тут же обличила её.
Время от времени из леса доносился вой волков и крики птиц. Не до конца закрытые ставни окон пускали в комнату весь букет ночных звуков. Стрекотали кузнечики во дворе, щёлкали летучие мыши на чердаке. Конечно, за ними легко можно было не заметить далекий скрип, родившийся в чаще леса и глухим эхом добравшийся до деревни. Миела бы в жизни не различила подобного звука, но то, как её внутренний темный голос вдруг оживился, стал снова и снова повторять далекое эхо и, как ей показалось, потирать руки, конечно, заставило девушку выйти во двор и разобраться, что происходит. У дверей взгляд снова устремился к горящей свече, что была единственным огоньком не только во всем доме, но и во всей деревне. «Если какая-то нечисть притаилась на улице, лучше будет её погасить…»
– Засыпайте, пожалуйста, – попросила она старушку, и немного помедлив добавила: – а я выйду на улицу немного помолиться, – всё же она соврала.
– Ты ж только не броди далеко впотьмах… – Миеле уже не хотелось отвечать и она, погасив свет, закрыла за собой дверь.
Скрип повторился. Девушке удалось определить, откуда он исходил, и она, ведомая то ли своим любопытством, то ли желаниями своего внутреннего демона, пошла на край деревни. Глазам понадобилось привыкнуть к полной темноте. Вдруг к эху звука прибавилось странное завывание, но всё это было настолько тихо, что Миела не заметила бы его без подсказок голоса внутри. «Похоже, связь с темным отцом имеет и свои преимущества, заранее предупреждая о близкой опасности, – подумала она и испугалась: – Неужели я рада, что он внутри меня?»
Ночь стояла звездная, а на востоке поднимался тонкий растущий серп. У основания чернеющей лесной чащи сгустилось маленькое черное пятнышко, бесформенное и безразмерное. Можно было решить, что ей кажется, но вдруг в сердце черного облачка сверкнули маленькие, еле различимые издалека, красные огоньки. Сначала она посчитала, что видит огромного вепря, вышедшего из леса, но звуки, издаваемые существом, заставляли цепенеть. Здравый рассудок подсказал Миеле, что она стоит на холме, и её силуэт может быть легко различим на фоне неба, которое даже в черную ночь выглядит светлее, чем земля. Она пригнулась, подползла к частоколу ближайшего дома и сквозь отверстия в древках стала наблюдать.
Огоньки поползли к холму, на котором раскинулась деревушка. Девушка припала ухом к земле, чтобы услышать шаги, а уловила явный стук копыт. Затем снова раздался знакомый вой со скрипом, но не со стороны леса, а уже за спиной Миелы. Кровь похолодела, когда она поняла, что её окружают. Нежить, кем бы она ни была, идет по двум, а может, и трем дорогам в Февиль, чтобы найти её. Мысленно она корила себя: «Иначе и быть не могло – они пришли за мной! Слишком долго я игнорировала шепот в голове. Знала же, что так будет, почему до сих пор не сбежала?!»
Про нежить в деревне ходило много слухов и басен, обычно ими пугали детей чтобы те не уходили далеко, но у каждой страшилки есть своя изначальная история.
Даже приемные родители Миелы говорили что ей что ходить на запад опасно, а ведь Раймил и Лисея были не из тех кто обманывает детей или верит в сказки. Отец рассказывал ей что к юго-западу от Февиля, раскинулись земли Рокрита, провинция с незапамятных времен принадлежала людской Империи, стелилась у южного склона Экваринских гор и доходила до берегов Голубого Океана. В древности там были порты, плодородные земли и населенные города, но однажды, поколений шесть или семь назад, на каменистый берег ступил великий колдун-некромант, темный и страшный, он проклял те края – седьмую часть людской Империи, и с тех пор умирающие в Рокрите не знают покоя и часто поднимаются из могил. Но всё это было где-то там, далеко, древнее проклятие никогда не доходило до земель Денуи, а от приграничных лесов до Февиля не меньше трех дней пути.
В том что умертвия забралось так далеко не было чуда, хотя такого никогда раньше не было. Слишком много совпадений для пары дней: падший ангел, а теперь и нежить – скорей бы в жаркий летний день Миела провалилась в снежный сугроб чем повстречала сразу два оживших кошмара.
Из рассказов гостивших у них паладинов, Миела узнала, что бывает много разных видов нежити, одни неповоротливы и глупы, другие не только ловки, но и владеют ворожбой. Рассказывали, что мертвяки могут наводить на людей чары и лишать их воли, что они часто воют или рыдают, созывая себе на помощь живых, а в ночи их пустые глазницы светятся зелеными или красными огоньками. У девушки не оставалось сомнений, что именно нежить приближается к ней. Подтверждал это и темный голос в её голове. С большим запозданием её поглотил страх. «Как же я справлюсь одна! Ни церкви, ни помощи! Что мне делать?!»
Почти ползком Миела поспешила к домику Лидии, всё прикидывая шансы пережить эту ночь. Но мысли путались, к горлу подступал ком, а сердце всё быстрее билось, для неё всё труднее было не поддаваться первобытной панике. Ужас от встречи с падшим был ещё свеж в памяти, и вот теперь опять, тот же страх. С третьей стороны донеслось долгое, явно призрачное завывание. «Вот и всё, бежать уже поздно», – осознала она и всё внутри похолодело. Мир перед глазами чуть не поплыл. Дорожки, выходящие из лесов, и петляли среди сенокосов и лугов, пока не заводили в деревню, так что у неё оставалось немного времени для принятия решений. «Первым делом нужно проговорить с Лидией», – подумала Миела. Войдя в дом, она увидела, что старая женщина была уже совсем бледной. Даже ночь не могла скрыть этот неестественный, белесый цвет лица.
– Лидия, милая, проснитесь, – нежно прошептала она. Голос дрожал.
– Ах… Это ты, Мила. Что наделалось-то, к чему не кимаришь? – раньше она так не забывалась. В разговорах с девушкой она старалась садиться на кровати, а сейчас только чуть заметно повернула голову, её речь казалась ещё более усталой чем обычно.
– На опушке леса показались чужаки. Идут к нам, чувствую: они несут с собой недоброе.
– Видать приблизилось к нам лихое. – протянула она даже медленней чем обычно – вот что дитя, не доглядывала бы ты меня здесь, сама уже чую как силы оставляют и душа выходит, не чаю уже дожить до зари. Но ты Мила, ты ещё молодая девка, поезжай-ка в город. Нет нужды тебе оставаться здесь одной в опустелом Феиле. – Она неподвижно лежала на кровати, только её губы и глаза казались ещё живыми.
– Как же я Вас брошу, Лидия? Кто же присмотрит за Вами, если не я? Да и не могу я ехать в город ночью! В лесу полно диких зверей. А чужаки? Похоже, они окружают нашу деревню. Нам бы двоим схорониться здесь и дождаться утра. Я погасила свет, может, они пройдут мимо?
– Может и так. – тихо простонала Лидия – но ты всё ж не седи без дела, пойди да умоли Ирнара послать нам Ангела-хранителя. А по утру убегай.
– Я боюсь, – наконец призналась Миела, – боюсь дороги и этого необъятного мира. За пределами Февиля у меня никого нет. Лидия, Вы последний человек в этом мире, кого я знаю. Не покидайте меня.
– Успокойся, дитя, – старушка взяла девочку за руку. Её сухие ладони были сухими и холодными. Казалось, даже снежинки не растаяли бы в её руках – Успокойся – повторяла она настойчиво хотя Миела и так казалась спокойной – Ирнар не покинет тебя и друзей в пути пошлет.
– А как я узнаю, кому стоит доверять? – она имела в виду совсем не людей, но голос в её голове, что так упрямо спорил с голосом сердца.
Бабушка опустила руку, теперь она снова была похожа на мертвеца и только в глазах и губах теплилась жизнь
– Ты ж только помни деточка: в каждом существе бывает как доброе, так и худое. Но каждый за собой замечает только лучшее, а всё недоброе ему должно с любовью растолковать. И дело это не священника, но всякого ближнего.
– Неужели даже противник Ирнара может быть хоть немного добрым? – спросила девушка, не ожидая серьёзного ответа.
– Конечно. Ирнар – Бог света, а свет просвещает. Кто ненавидит Ирнара, тот больше других нуждается в добром наставлении… Неси Его свет, Мила… Неси веру… Благословенная Айивиса…
Глаза Лидии медленно закрылись. На лице навсегда осталась спокойная улыбка. Миела боясь пошевелиться, последний близкий ей человек, покинул её, оставляя один на один с монстрами снаружи и темной сущностью внутри. Наконец воспитанница церкви, накрыла упокоенную одеялом и стала на колени, чтобы помолиться за её душу. Но молитва не получалась, мысли путались, она представляла, что, быть может, и Лидия предстанет не перед Ирнаром, но окажется наедине с этим «богом мёртвых». Одна ожидаемая смерть расстроила её не меньше, чем три сотни отнятых жизней накануне. Хотелось остановиться и вечно горевать о потере, но к деревне быстро приближался ужас.
«Может, пройдут мимо?! – дрожала девушка. – Ведь в деревне шесть десятков домов и с чего бы призрачным существам сразу идти именно ко мне?! Как они вообще узнали, что я в Февиле? Меня найдут! – слёзы покатились с глаз. Она бросилась прочь от тела Лидии уйдя в дальнюю часть дома, страх сковывал её, ноги подкашивались, а голова кружилась. Сев в угол и обняв руками колени она уже хотела молча дожидаться своей кончины, но вдруг что-то переменилось. Только несколько дней спустя Миела догадалась что неожиданный прилив сил, веры и смелости был вызван силой посоха что она закапала при стене. Так же, как и ангельский меч Люм, упавший к её ногам в церкви, артефакт, наделенный силой света, живил и обновлял Миелу.
На память пришли не только страшилки о живых мертвецах, но и то, как Раймил успокаивая свою впечатлительную и пугливую послушницу. Он пояснял что мертвецы, если и забредали в тихие земли, быстро попадались местным паладинам и охотникам, а лишенные связи с проклятой землей, они были слабы, медлительны, и почти не обладали чарами. Девушка сказала сама себе:
– Тогда в церкви я не бросилась сразу в бой, но стала молиться, из-за этого Раймил погиб. Я бездействовала, ожидая чуда. О, разве Ирнар создал наш мир, чтобы творить в нем чудеса?! Нет. Он дал людям способность бороться и наделил разящей магией света. Он Бог битв и Покровитель рыцарей. Его Ангелы сражаются божественными мечами. Неужели надеждой на чудо я прославлю Его больше, чем сражением за дарованную мне жизнь?! Я должна бороться!».
Но стоило ей решиться, как мысли пронзили воспоминания из загробного разговора: «Я ведь задумывал тебя именно такой! Несчетные годы назад я представлял, как ты родишься. Представлял твой характер, Миела…» В голове эхом повторялось замогильное: «Дитя моё…»
Стиснув зубы, она прошептала: «Может, я не знаю кто мой отец и во что я верю. Но Ирнар желал бы, чтобы я сражалась, а враг потребует, чтобы я покорилась. Может, я не права, может, сейчас я буду плохой дочерью тьмы и послужу придуманному свету. Пусть будет так! На эту ночь я всё решила! Сражаться, бежать от тьмы. Бороться».