Тимофей Сергейцев
Идеология русской государственности. Континент Россия
А. С. Пушкин:
«1703
Посреди самого пылу войны, Пётр Великий думал об основании гавани, которая открыла бы ход торговле с северо-западною Европою и сообщение с образованностию. Карл XII был на высоте своей славы; удержать завоёванные места, по мнению всей Европы, казалось невозможно. Но Пётр Великий положил исполнить великое намерение и на острове, находящемся близь моря, на Неве, 16 мая заложил крепость С.-Петербург (одной рукою заложив крепость, а другой её защищая. Голик.<ов>.). Он разделил и тут работу. Первый болверк взял сам на себя, другой поручил Меншикову, 3-й – графу Головину, 4-й – Зотову (? канцлеру пиш.<ет> Голик.<ов>), 5-й – князю Трубецкому, 6-й – кравчему Нарышкину. Болверки были прозваны их именами. В крепости построена деревянная церковь во имя Петра и Павла, а близь оной, на месте, где стояла рыбачья хижина, деревянный же дворец на 9 саженях в длину и 3-х в ширину, о 2 покоях с сенями и кухнею, с холстинными выбеленными обоями, с простой мебелью и кроватью. Домик Петра в сем виде сохраняется и по ныне».
Строить новую столицу на ещё не закреплённой за собой территории, задолго до победы, в которую никто не верит, – это стратегия, подчеркнём ещё раз. И не только конкретная стратегия войны со Швецией, но историческая стратегия российского государства, русской обороны. Санкт-Петербург – не просто город, но целый стратегически укреплённый район. Страна, которой не было. Что был Петру этот проект? Первый русский мегаполис – такой как Лондон, Амстердам. Торговля, война, политика, цивилизация нуждаются в морских городах. Пётр их видел – не только корабли и морскую архитектуру. В самом начале XX века, к точке максимального развития и, одновременно, кризиса государства Петра, в Санкт-Петербурге были уже размещены головные офисы крупнейших деловых предприятий мира, таких, например, как «Сименс» (спасённый от банкротства русскими заказами на создание телеграфных линий).
А. С. Пушкин:
«Когда народ встречался с царём, то по древнему обычаю падал перед ним на колена. Пётр Великий в Петербурге, коего грязные и болотистые улицы не были вымощены, запретил коленопреклонение, а как народ его не слушался, то Пётр Великий запретил уже сие под жестоким наказанием, дабы, пишет Штелин, народ ради его не марался в грязи».
Опять-таки новая мораль. Причём государственная.
Пушкин:
«1704
Виц-адмирал Лошер вывел в Чудское озеро 13 фрегатов (98 пушек). Россияне не имели на том озере военных судов. Шерем.<етев> послал ген.<ерал>-м.<аиора> ф.<он>-Вердена с частью пехоты, повелевая ему при взломании льда эскадру из устья Амовжи не выпускать. Ф.<он>-Верден посадил войско своё на простые лодки и у города Кастерека напал на эскадру. 3 часа продолжалось сражение. Все фрегаты были полонены, кроме адмиралтейской, которую Лошер сам взорвал на воздух (взято пушек 98 (?) и 140 офиц.<еров> и матр.<осов>)».
Взяты Дерпт, Нарва и, 16 августа, Иван-Город.
«Карл XII скрежетал, но не хотел оставить Польши, не свергнув прежде короля Августа».
Ай да Пётр! Ай да… молодец! Просчитал Карла. Прочёл. Плюс спасибо большое Польше. И саксонцу Августу. Война – часть политики. И наоборот. Нарва – второй стратегический успех и первоначальная цель Петра – ею он был готов ограничиться при мирной договорённости. Тогда, в начале войны. Но не теперь. Теперь он смещает центр тяжести государства ещё дальше на север, который и дал нам возможности обороны. Для этого мы из Киева смещались сначала в Москву.
А. С. Пушкин:
«Пётр в Вышн.<ем> Волочке остановился, осмотрел реки Тверцу и Мсту, и определил соединить их, а тем и Балтийское с Каспийским, открыл таким образом Индии путь в П.Б. Он тут же повелел начать работу и сделал все нужные учреждения».
Хозяин морей. Не только в самом море, но и на суше. Сталин продолжит эту работу по строительству связующих континент каналов.
А. С. Пушкин:
«14 дек.<абря> имел он торж.<ественный> въезд в Москву».
«Знатнейшие люди всех сословий поздравляли государя. Народ смотрел с изумлением и любопытством на пленных шведов, на их оружие, влекомое с презрением, на торжествующих своих соотечественников и начинал мириться с нововведениями.
Тогда же изданы географические карты, в коих Пётр предозначил будущие границы России».
Будущие границы. Имеющий глаза пусть увидит. Это – проект и программа. А как мы знаем сегодня, «границы России нигде не кончаются» (В. Путин).
А. С. Пушкин:
«Пётр, желая мира, предлагал оный Карлу через бывшего при саксонск.<ом> дворе франц.<узского> министра Безенваля; на условиях, оставить царю Ингрию с городами Кроншлотом, Шлисс.<ельбургом> и П.Б. – На сие Карл ответствовал: о мире буду с царём говорить в Москве, взыскав с него 30 милль.<онов> за издержки войны. Министры шв.<едск>ие объявили намерение короля свергнуть Петра с престола, уничтожить регул.<ярное> войско и разделить Россию на малые княжества. Генер.<ал> Шпар был назначен уже московским губернатором и хвалился, что они русскую чернь (canaille) не только из России, но со света плетьми выгонят. Известен отзыв Петра: “Брат мой Карл хочет быть Александром” etc».
Вот и формула европейского плана в отношении России. Она и сегодня такова – уже под предводительством США. После того как США объявили себя победителями в «холодной войне», они сочли, что мы сами наконец-то развалимся и давний шведский план наконец-то реализуется – ими, а не шведами. А что, Пётр должен был считать, что шведы шутят? А Путин?
А. С. Пушкин:
«Разгром Левенгаупта под Лесным – долгожданный. Всё было поражено. Казаки и калмыки кололи ш.<ведских> беглецов в лесах и по болотам. Многие из них погибли даже от руки мужиков. Левенг.<аупт> почти один явился к королю с известием о своём поражении».
Чёрная метка Карлу. Или дохлая рыба. Но мы открыты к переговорам – и всегда были. Потом – с Наполеоном и Гитлером – будет по-другому. Какие уж там переговоры. Но вот сегодня, с нашими «партнёрами»… Очень, очень похожая ситуация. И модель её выработал Пётр.
А. С. Пушкин:
«Победу под Лесным Пётр называл потом матерью полтавской победы, последовавшей через 9 месяцев.
Шведы потеряли свою самонадеянность и презрение к русским.
На сию победу выбиты две медали. Мазепа утешал шв.<едского> короля и обнадеживал его победою. Феоф.<ан> поместил в Ист.<ории> своей одно из его писем. Дабы отвратить от себя подозрение и между тем и для заготовления для шв.<едов> запасов, он обнародовал универсалы, в коих увещевал жителей зарывать хлеб, деньги и имущества; в церквах повелел молиться о избавлении Малороссии от нашествия врагов православия. Эта излишняя хитрость повредила ему. Карл усумнился в искренности предателя, и народ, устрашённый и взволнованный, возненавидел шведов и остался твёрд в своем подданстве.
Карл в недоумении остановился лагерем на берегу Десны, и оставался без действия».
Гнать надо было Карлу от себя Мазепу. Из принципа. Чингисхан бы его немедленно казнил. И мы этот принцип усвоили. В самом общении Карла с Мазепой – грозный, шекспировский призрак поражения, в которое невозможно поверить.
А. С. Пушкин:
«Пётр, желая мира, велел Головкину переписаться с Пипером, требуя одного П.Б. с Ингрией и Нарвы, за что и обещал вознаграждение. Карл гордо отказал, повторяя прежний свой отзыв».
Последний раз предлагаем чертовски привлекательный вариант. Нет? Что ж, воля ваша. Кажется, и переговоры с США идут сейчас примерно так же.
Пушкин:
«Пётр избегал главного сражения; Карл отлагал оное до прибытия помощи из Польши и из Крыма. Но крымские татары остановлены были повелением султана; и от Польши король был отрезан. Шв.<едский> ген.<ерал> граф Дона, приняв на себя звание брандебургского посла, поехал было к Карлу; но был схвачен и привезён в Киев.
Пётр, подтвердив, как Шер<еметев>у, так и всем генералам, стараться изнурять шв.<едские> войска, избегая главного сражения, 12-го февраля с Менш.<иковым> уехал в Воронеж, куда и прибыл 14-го. Главным намерением его было вооружением сильного флота удержать Турцию и татар от союза со шв.<еда>ми».
«Пётр в Воронеже занимался кораблестроением. Во время Голикова хранился ещё в Воронеже маленькой образц.<овый> военн.<ый> корабль, сделанный его собств.<енными> руками».
А вот это уже игра мастера – финальная стратегическая комбинация. Карл ждёт. Пётр действует и притом в решающем направлении.
Пушкин:
«7 апреля (при вскрытии рек) Пётр отправил Меньшикова в армию, а 8-го спустил готовые корабли: 80-ти пушечн.<ый> Орел; 2-70-ти пуш.<ечных.> да 50-ти пуш.<ечный>, 1 – и яхту.
Малороссийские козаки и мужики вредили также неприятелю. Ген.<ерал>-маи.<ор> Крейц при переправе через Псол принужден был несколько возов и весь скот свой потопить и едва ушёл с Мазепиным имением и с остальным багажем. Полковн.<ик> Яковлев взял Переволоченскую крепость, занятую запорожцами, сжег оную, порубил до 1,000 чел.<овек>. Отряд донск.<их> казаков под Керебердою разбил также запорожцев, табором их овладел и слободу сжег, выжил шведов из Решетиловки и переколол многих при их переправе через Псол. – Беглецы умножились в шв.<едском> войске».
Будут партизаны и против Наполеона, и против Гитлера. И всё европейцы не перестанут удивляться, почему русский народ поддерживает своего государя (и государство), причём так эффективно, вместо того чтобы предать его и ринуться «под защиту» завоевателя. Может, потому что русский народ не страдает слабоумием?
Пушкин:
«Пётр получил известие, что Полтава осаждена, что Карл несколько раз уже приступал к городу и в сильной блокаде его держит и 31 мая по почте поехал в армию.
Мазепа уверял Карла, что взятие Полтавы привлечёт к нему Малороссию. В ней заготовлены были магазейны, (в коих шв.<еды> нуждались). Взятие Полтавы открывало королю сообщение с поляками, казаками и татарами и дорогу в Москву. Карл не сумневался в своём счастии, в коего он всегда верил (по наущению Фрелинга, замечает Голиков, веровавшего в предопределение).
Нам необходимо было усилить Полт<авск>ий гарнизон. Меншиков принял это на себя.
В воинск.<ом> совете положено освободить Полтаву, без генер.<ального> сраж.<ения>, приближаясь к ней апрошами, и 16-го июня начались работы. Но шведы своею поперечною линиею до того нас не допустили, да к тому же реки и болота были препятствиями.
Осажденные письмами, бросаемыми в пустых бомбах, дали знать, что у них недостаток в порохе, и что неприят.<ель> уже вкопался сквозь вал и в полисад.
Пётр собрал Совет 16-го июня. В нём положено, перешед реку, дать генеральн.<ое> сражение, как единственный способ освободить город».
Вот и конец тактике. Наступил момент истины. Тут тактика и стратегия сходятся в одну точку ветвления исторического процесса. Это и о нашем сегодняшнем дне и противостоянии с Западом. Надо знать, когда именно, в какой день и час следует радикально поменять поведение. Многолетнее уклонение от генеральной битвы себя исчерпало. Но Пётр был уже к ней готов – и объективно, и субъективно. В результате всё решилось очень быстро. Как будто и не было всех долгих лет напряжённых усилий и изворотливой политики борьбы со шведом.
А. С. Пушкин:
«27 июня
Пётр объехал со своими генералами всю армию, поощряя солдат и офицеров, и повёл их на неприятеля. Карл выступил ему на встречу; в 9-ом часу войска вступили в бой. – Дело не продолжалось и двух часов – шведы побежали.
На месте сражения сочтено до 9,234 убитыми. Голиков погибшими полагает 20.000, на 3 мили поля усеяны были трупами. Левенгаупт с остальными бежал, бросая багаж и коля своих раненых. Ушедших было до 16,000, а с людьми разного звания до 24,000.
В начале взяты в плен генерал-маиор Штакельберг и Гамильтон, генерал-фельдмаршал Рейншильд, принц виртембергский с множеством офицеров и тысяч солдат; 2,900 наших были освобождены. Пленные пригнаны в лагерь.
В шанцах взяты шведский министр граф Пипер с тайными секретарями Цыдельгельмом и Дибеном, весь королевский кабинет с несколькими миллионами денег, весь обоз и проч.
Карл, упавший с качалки, был заблаговременно вынесен и увезён к Днепру. – Он соединился с войском своим под Переволочною – тут оставил он его и бежал в турецкие границы с несколькими сот драбантов и с генералами Лагерскроном и Шпаром.
В полтавское сражение король имел 31 полк, свою гвардию, лейб-драгунов, лейб-регимент и драбантов, волохов, запорожцев и мазепинских сердюков 2,000. Всего более 50,000, одних шведов до 40,000. Наших было более, но всё было решено первой линией (10,000 войска). Мы потеряли бригадира Феленгейма, полковника его Лова и Нечаева, 37 штаб и обер-офицеров, 1305 унтер.<-офицеров> и рядовых. Ранены Рен, бригадир Полонский, 5 полковников, 70 штаб и обер-офицеров и 3,214 унтер-офицеров и рядовых.
Пётр пригласил несколько генералов к себе обедать, отдал им шпаги и пил за здоровье своих учителей. Шведские офицеры и солдаты также были угощены и проч.
В тот же день послал он Гольцу приказ всячески не допускать короля соединиться с польским его войском и пересек рассылкою лёгких войск все дороги из Турции.
Князь Голицын и Боур преследовали бегущих. На другой день Пётр послал к ним в помощь Меншикова и занялся погребением убитых офицеров особо, рядовых в одну общую могилу. Войско стояло в строю. Полковые священники отпевали тела. Пётр плакал и сам при троекратной стрельбе бросил первую горсть праха, 29-го, день своих имянин, Пётр угощал опять пленников, а 30-го отправился в след Меншикову и прибыл в Переволочную. Уже неприятель без бою отдался Меншикову, имевшему не более 9,000. Число сих пленных было 24,000. Пётр повелел выдать им провиант».
Пленных угощали. С почестями. Не грабили. Не убивали. Не вели в кандалах. Как это делали шведы с нашими. Легко ли это было? На фоне похорон павших друзей, товарищей, соратников, коих оплакивали. Мы – не они. Мы, русские – другие. Это надо твёрдо и всегда помнить.
А. С. Пушкин:
«Карл бежал к Очакову, но его туда не впустили; русские его преследовали живо: 1) Переяславский полк Томора (Тамара?) первый нагнал его, взял в плен генерал-аудитора, ген. – кр.<игс>-комиссар<а>, 3 офицер.<ов> и 60 рядов.<ых>. 2) В Велиже взято 8, убит.<о> 30. 3) Бригадир Кропотов убил до 200 и взял 260 (в том числе ген.<ерал>-ауд.<итора>). 4) Генерал-маиор Волконский догнал короля при Днестре. Король успел переправиться с малым числом и остальные 200 чел. были убиты, в плен взяты 4 оф. и 209 ряд., многие перетонули. Король приехал в Бендеры. Паша принял его с пушечной пальбою».
Пётр … своими руками заложил 54 пушечный корабль “Полтава” и 7-го декабря поехал в Москву дождаться Меншикова в селе Коломенском, так же и поляков и пленных; учредил порядок торжественного въезда наподобие римских триумфов и 21-го вошёл в Москву при пушечной пальбе, колокольном звоне, барабанном бое, военной музыке и восклицании на конец с ним примирённого народа: здравствуй, государь, отец наш!»
Пётр добился принятия его государства народом, хотя последний и не стал частью государства, не получил политической роли. Значение этого принятия едва ли не больше, чем геополитические приобретения. Таким же образом и власть большевиков окончательно легитимизирована была Великой Победой 1945 года. Внутренняя политика есть проекция и продолжение внешней. Обратная последовательность в логике действий ведёт к поражению государства и исчезновению народа из истории мира. А вот продолжительное сидение в Турции, в Бендерах дорого стоило Карлу, стратегически оказавшись эквивалентно пленению.
Потом будет завоевание Петром шведской Финляндии. Приобретение нынешнего Дагестана и Азербайджана, проект присоединения Грузии и открытия торговли по реке Куре. Тяжелейшее поражение от турок на реке Прут, едва не стоившее нам всех азовских (а заодно и скандинавских) приобретений. Но история уже была направлена другим путём, нежели предполагал Карл XII, король шведский, нашедший свою смерть при безумном нападении на Норвегию на 37-м году жизни. А ведь Карл всерьёз собирался, покорив Россию и отдав Украину Польше при своём ручном польском короле, далее завоевать Германию (сравним: Гитлер после нас собирался решить вопрос с Британией).
Нет у западной цивилизации никакого другого проекта будущего, кроме проекта мирового господства. Никогда не было, нет и сейчас. Более никто после Карла не пытался покорить Россию, не собрав перед тем под своей властью в кулак все страны Европы. Эти попытки совершили Наполеон и Гитлер. Один нёс нам «буржуазные свободы». Другой – биологическое уничтожение и превращение оставшихся в живых в рабочий скот. Но мы не собирались рассматривать их «предложения» по существу. Они были врагами и в этом качестве были уничтожены. Нашей военной компетенцией в системном сдерживании западноевропейской цивилизации мы обязаны долгому государству Петра Великого. Именно для этого Пётр и стал «европейцем».
А. С. Пушкин:
«1718
Царевич был обожаем народом, который видел в нём будущего восстановителя старины. Опозиция вся (даже сам к.<нязь> Яков Долгорукий) была на его стороне. Духовенство, гонимое протестантом царём, обращало на него все свои надежды. Пётр ненавидел сына, как препятствие настоящее и будущего разрушителя его создания».
Очевидный изъян наследственной монархии. Поэтому она далеко не всегда бывает наследственной на деле, даже если таковой считается.
А. С. Пушкин:
«22 майя 1718 <года> в первый раз Котлин остров назван от Петра Кронштатом в письме к Апраксину».
«Дело царевича, казалось, кончено. Вдруг оно возобновилось… Пётр велел знатнейшим военным, статским и духовным особам собраться в Петербург (к июню).
В майе прибыл обоз царевича, а с ним и Афросиния.
Доказано было, что несчастный утаил приложение, что писано о нём из Москвы».
«Царевич более и более на себя наговаривал, устрашённый сильным отцем и изнеможённый истязаниями. Бутурлин и Толстой его допрашивали. 26 майя объяснил он слово ныне в письме к архиереям, им написанное, зачёркнутое и вновь написанное. Несчастный давал ему по возможности самое преступное значение».
«Гражданские чины, порознь, объявили единогласно и беспрекословно царевича достойного смертной казни.
Духовенство, как бабушка, сказало на двое».
«25 <июня> прочтено определение и приговор царевичу в Сенате.
26 <июня> царевич умер отравленный.
28 <июня> тело его перенесено из крепости в Троицкий собор.
30 <июня> погребён в крепости в присутствии Петра.
Есть предание: в день смерти царевича торжествующий Меншиков увез Петра в Ораниенбаум и там возобновил оргии страшного 1698 года».
Это Шекспир. Точнее, у Шекспира такого нет. Дело государево не может быть подвержено риску, даже через семью.
А. С. Пушкин:
«Пётр на подобие шведских и датских учредил коллегии».
Собственно, это уже и есть современное государственное управление, иерархия служащих, работающих на основании знания. От «Государства» Платона сделан шаг к идеальному чиновничеству Макса Вебера. Дальше всё определяется качеством такого аппарата управления – кадрами, способами работы, управленческим мышлением. Если же этот аппарат превращается в сервис власти, вставшей над государством, то его существование и работа обеспечиваются коррупцией и воровством. Сервис недёшев, он должен «зарабатывать». Царский государственный аппарат времён Николая II был в этом отношении почти идеален. Больше государства – меньше коррупции и воровства.
А. С. Пушкин:
«1721
Достойна удивления: разность между государственными учреждениями Петра Великого и временными его указами. Первые суть плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости, вторые нередко жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом. Первые были для вечности, или по крайней мере для будущего, – вторые вырвались у нетерпеливого самовластного помещика.
NB. (Это внести в Историю Петра, обдумав.)»
Да, именно так – обдумав. Первые – проект. А вторые – неизбежное столкновение проекта с людьми своего времени, но не времени проекта, принадлежащего будущему. В эпоху Сталина это так же заметно.
А. С. Пушкин:
«По учреждении синода духовенство поднесло Петру просьбу о назначении патриарха. Тогда-то (по свидетельству современников графа Бестужева и барона Черкасова) Пётр, ударив себя в грудь и обнажив кортик, сказал: “Вот вам патриарх”».
Разрублен Петром гордиев узел противоречий между государством и церковью, узел мучительных заблуждений русской теократии на византийский манер. Система власти у нас своя, русская. Византия погибла, а мы нет. И не собираемся. Равноапостольный князь Владимир принимал византийскую веру, но никак не власть.
А. С. Пушкин:
«Сенат и синод подносят ему титул: Отца Отечества, Всероссийского Императора и Петра Великого. Пётр недолго церемонился и принял их».
Что потом признали и шведы. Пётр завершил создание империи, начал которую после монгольского нашествия и владычества Иван III, а другие государи продолжали строить.
А. С. Пушкин:
«1722
Пётр был гневен. Не смотря на все его указы, дворяне не явились на смотр в декабре. Он 11 янв.<аря> издал указ, превосходящий варварством все прежние, в нём подтверждал он своё повеление и изобретает новые штрафы. Нетчики поставлены вне закона».
Дворяне и далее будут последовательно уклоняться от службы. Добьются впоследствии вольностей не служить. Восстанут за «республику и конституцию» – из тех же мотивов. И простые клерки их переживут – госслужащие останутся и при советском строе. Те самые, созданные Петром. Работники управления. Уже из народа. Ведь из него их начинал брать и Пётр.
А. С. Пушкин:
«19-го янв.<аря> учреждена в Москве полиция; дан указ оберполицмейстеру (кому?)».
Все современные государства – полицейские. И не надо бояться человека с ружьём. Бояться надо человека с компьютером.
А. С. Пушкин:
«24 янв.<аря> издана табель о рангах (оную изучить)».
А уж как её будут изучать сами ранжируемые! Ранги стали абсолютной системой отсчёта социальных статусов. А аристократическая и церковная иерархии – относительными.
А. С. Пушкин:
«5 февраля Пётр издал манифест и указ о праве наследства, т. е. уничтожил всякую законность в порядке наследства и отдал престол на произволение самодержца.
По его воле напечатана была книга: “Правда воли монаршей в определении наследника державе своей”».
Этот принцип воспроизводства власти и государства завещан и нам. Пётр его выстрадал. И знал, что по-другому это не работает. Это главная обязанность русского государя – определить себе преемника. Сегодня его утверждает народ.
* * *
Достоевский не случайно называет Пушкина родившимся за сто лет петровской реформы самосознанием русского человека. Пётр – и в этом суть его программы – вовсе не подражать собирался европейцам, как его умаляют его гонители, и даже не учиться у них, как это определял он сам. Пётр стремился исчерпывающе понять европейцев, лишь частью себя перевоплотиться в них и таким способом и победить их в войне, и превзойти духовно. А превзойдя – примирить (таково было его отношение к Карлу XII – он оплакал Карла). Пётр предупредил возникновение всякого русского взгляда на цивилизацию Европы не только «снизу вверх», но также и «сверху вниз». В Пушкине как человеке, рождённом долгим государством Петра, Достоевский видит культурно уникальную в мировом масштабе способность и самого Пушкина, и каждого русского человека:
«…наш поэт представляет собою нечто почти даже чудесное, неслыханное и невиданное до него нигде и ни у кого. В самом деле, в европейских литературах были громадной величины художественные гении – Шекспиры, Сервантесы, Шиллеры. Но укажите хоть на одного из этих великих гениев, который бы обладал такою способностью всемирной отзывчивости, как наш Пушкин. И эту-то способность, главнейшую способность нашей национальности, он именно разделяет с народом нашим, и тем, главнейше, он и народный поэт. Самые величайшие из европейских поэтов никогда не могли воплотить в себе с такой силой гений чужого, соседнего, может быть, с ними народа, дух его, всю затаённую глубину этого духа и всю тоску его призвания, как мог это проявлять Пушкин. …нигде ни в каком поэте целого мира такого явления не повторилось. Это только у Пушкина, и в этом смысле, повторяю, он явление невиданное и неслыханное, а по-нашему, и пророческое, ибо… ибо тут-то и выразилась наиболее его национальная русская сила, выразилась именно народность его поэзии, народность в дальнейшем своём развитии, народность нашего будущего, таящегося уже в настоящем, и выразилась пророчески. Ибо что такое сила духа русской народности как не стремление её в конечных целях своих ко всемирности и ко всечеловечности? Став вполне народным поэтом, Пушкин тотчас же, как только прикоснулся к силе народной, так уже и предчувствует великое грядущее назначение этой силы. Тут он угадчик, тут он пророк.
В самом деле, что такое для нас петровская реформа, и не в будущем только, а даже и в том, что уже было, произошло, что уже явилось воочию? Что означала для нас эта реформа? Ведь не была же она только для нас усвоением европейских костюмов, обычаев, изобретений и европейской науки. Вникнем, как дело было, поглядим пристальнее. Да, очень может быть, что Пётр первоначально только в этом смысле и начал производить её, то есть в смысле ближайше утилитарном, но впоследствии, в дальнейшем развитии им своей идеи, Пётр несомненно повиновался некоторому затаенному чутью, которое влекло его, в его деле, к целям будущим, несомненно огромнейшим, чем один только ближайший утилитаризм. Так точно и русский народ не из одного только утилитаризма принял реформу, а несомненно уже ощутив своим предчувствием почти тотчас же некоторую дальнейшую, несравненно более высшую цель, чем ближайший утилитаризм, – ощутив эту цель, опять-таки, конечно, повторяю это, бессознательно, но, однако же, и непосредственно и вполне жизненно. Ведь мы разом устремились тогда к самому жизненному воссоединению, к единению всечеловеческому! Мы не враждебно (как, казалось, должно бы было случиться), а дружественно, с полною любовию приняли в душу нашу гении чужих наций, всех вместе, не делая преимущественных племенных различий, умея инстинктом, почти с самого первого шагу различать, снимать противоречия, извинять и примирять различия, и тем уже выказали готовность и наклонность нашу, нам самим только что объявившуюся и сказавшуюся, ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами великого арийского рода. Да, назначение русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное. Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. О, всё это славянофильство и западничество наше есть одно только великое у нас недоразумение, хотя исторически и необходимое. Для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел и есть всемирность, и не мечом приобретённая, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей. Если захотите вникнуть в нашу историю после петровской реформы, вы найдёте уже следы и указания этой мысли, этого мечтания моего, если хотите, в характере общения нашего с европейскими племенами, даже в государственной политике нашей. Ибо, что делала Россия во все эти два века в своей политике, как не служила Европе, может быть, гораздо более, чем себе самой? Не думаю, чтоб от неумения лишь наших политиков это происходило. О, народы Европы и не знают, как они нам дороги! И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и воссоединяющей, вместить в неё с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»[26]
Пётр I ворвался в гущу европейской политики в момент, когда европейская цивилизация и культура приближались к наивысшей точке развития. Это и была классическая Европа. Вершина покоряет и сама должна быть покорена. Этой вершиной является весь европейский XVIII век, конец которому – а одновременно и началу европейской деградации и упадка – положил первый узурпатор Наполеон. Автор применения артиллерии против городской толпы, блицкрига и экспорта революции был уничтожен ещё этой живой классической Европой, но открыл дорогу так называемому прогрессу – последовательной ликвидации всего, что не служит развитию науки и техники, которые работают на капитал и одновременно являются его высшим выражением. То есть ликвидации культуры. Быть человеком стало неперспективно. Немодно. Непрогрессивно. Всё должно отныне стать машиной. Общество. Индивид. Государство.
От всего человеческого повеяло омерзительной для прогрессистов невыносимой древностью – тысячелетиями прошлого, тогда как внимание деятелей уже концентрировалось на актуальном, на сиюминутном – от курса акций до политического скандала. Христианская вера мешает? Значит, её нужно обессмыслить, превратить в ничего не значащий ритуал, в крайнем случае в частную этическую концепцию. Был, мол, такой человек, Христом звали (Гегель. «Жизнь Иисуса»). Девятнадцатый век готовил теоретическую базу для практического геноцида века двадцатого – при внешних признаках благополучия и гуманистического славословия. Ликвидация конкретных людей готовилась и осуществлялась под лозунгами величия, свободы и самодостаточности «человека абстрактного».
Пётр видел Европу ещё восходящей к зениту своей славы. Европу мы догнали, перегнали и завоевали, рассматривая её только как культурный образец, так же как рассматривал Византию св. Владимир. Социальной зависимости, власти над нами со стороны Европы Пётр (как и князь Владимир) не предполагал. После того как культурный приоритет Европы начал уходить в прошлое, советский проект изменил роли с точностью до наоборот. Европе пришлось догонять Советскую Россию с её цивилизационной инновацией, народным государством.
Пётр желал просвещённого правления – и оно наступило со всей определённостью уже в образе Екатерины Великой, немки, сделавшей из себя русскую царицу, обратившейся в русскую – как равноапостольный князь Владимир обращался из язычества в христианскую веру. Три Александра и два Николая достойным образом продолжили эту традицию, причём в том же направлении двигались – с разной степенью успеха – и правящий класс, и государственный аппарат, дополняя и подталкивая друг друга.
