Тимофей Сергейцев
Идеология русской государственности. Континент Россия
Непросвещённым остался народ, брошенный на произвол судьбы среди своих вероучительных неурядиц, разлагаемый продолжающимся расколом и как бы окормляемый церковью, отодвинутой (и самоустранившейся) от национальной интеллектуальной стратегии, бросившейся вдогонку лишь к концу XIX века. Попытки русской интеллигенции «идти в народ» с целью образовать его были программой целиком утопической – народ этой жертвы не принял, государство её не поддержало.
Чем более развитым становилось государство Петра, тем менее народным оно было, тем большая нагрузка по поддержанию единства социального целого ложилась на личность государя. Это перенапряжение не прошло даром. У всего есть предел. Зародилась и стала общественно допустимой (декабрь 1825-го) идея убийства царя, а потом была уже и реализована. Когда век сменился и очередная война оказалась мировой – невиданной доселе бессмысленной мясорубкой, способной поставить под сомнения любые человеческие установления и традиции, – нигилистический террор малых групп против царей соединился с критической массой народного недоверия престолу.
Пётр опирался на народную незыблемость самодержавия в несопоставимо большей степени, чем на веру и церковь. Этот ресурс народной веры царю в 1917 году был полностью исчерпан. Вопрос о вере был поставлен заново – и весь потенциал антихристианской человекобожеской ереси, копившийся на Западе в течение XVIII и XIX веков, хлынул в русское сознание и развернул народную веру в сторону войны с Богом (а не просто умаления веры) в считанные годы. Обновленческие потуги части русского клира привели к ещё большей трагедии, поскольку «союзников» и «попутчиков» революция уничтожает в первую очередь и с особой жестокостью. Смена веры и государственных устоев обрушились на нас на исходе государства Петра одномоментно. Поэтому Европа, а теперь уже и США, приготовились пожинать плоды распада и окончательной гибели русского мира и русского народа. Им представлялось, что подобный двойной кризис пережить невозможно.
Долгое государство Петра – политически, культурно, социально оформленная русская ойкумена, признанная внутри и вовне империя, – расширялось к своим стратегическим географическим пределам (и впервые поставило для русских вопрос о них), приобретая окраину – зону неустойчивого имперского освоения и относительной или вовсе условной ассимиляции территорий и народов.
Всякая империя имеет такие границы, осознанно отказываясь от завоевания всего мира, даже если подобные мотивы и двигают некоторыми из императоров. Римляне установили эту границу как Лимес и Адрианов вал (часть Лимеса на территории современной Великобритании). Китайский император приказал сжечь многочисленный китайский флот. Так выразилось решение китайской стратегии остановить непосредственное расширение. За границами империи – только её влияние. То же в своё время сделали и США, прекратив войну с Мексикой. Империи воспроизводятся – если воспроизводятся – в логике достаточности.
Государство Петра мыслило своей идеальной границей Проливы (Босфор и Дарданеллы), соединяющие Чёрное море со Средиземным, что предполагало бы окончательное решение турецкого вопроса и овладение Константинополем. Теперь уже не ради «Третьего Рима», а чтобы покончить с Турцией и запереть для европейцев черноморское пространство. На пороге достижения этой, конечной уже в теории цели территориального продвижения – на пороге Царьграда – мы стояли при окончании Русско-турецкой войны 1878 года при Александре III. Тогда нас остановила английская угроза. И до 2014 года с переменным успехом мы двигались назад, испытывая на себе «дыхание окраины».
Польша, Прибалтика, Финляндия, Грузия, Украина бежали от нас в 1917–1918 годах – при помощи и под прикрытием немецкого вторжения и внутреннего кризиса, спровоцированного военным напряжением. Были по-разному возвращены – кроме Финляндии (от неё вернули меньшую часть, зато надёжно) – после окончательного решения нами немецкого вопроса в 1945-м всей объединённой мощью коммунистической политической монополии и русского народа. Но так и остались проблемной окраиной, полем борьбы с внешним влиянием и внутренним национализмом. Эти страны остались естественным стратегическим пределом империи. В ядро континентальной имперской России они не входят. Нужны ли они ей и в каком качестве – вопрос открытый, но никак не судьбоносный для воспроизводства и развития Русского государства. Поляк З. Бжезинский выдумал, что Россия якобы не может быть империей без Украины. Почему не без Польши? Государство Петра решило вопрос о достаточной территории России и вывело нас к проблеме внутреннего развития, проблеме народности империи и государя, той самой «народности», которую так неосторожно постулировал Уваров, выдавая желаемое за действительное. Прежде чем мы рассмотрим новую идеологическую теорию, которая пришла в долгом государстве Петра Великого на смену формуле «Москва – Третий Рим», отметим результаты геополитического рывка, заложенного Петром в программу развития долгого Русского государства.
II.2.3. Россия становится геополитическим игроком
Очевидное сейчас и совершенно новое тогда качество государства Петра Великого по отношению к государству Ивана Великого – приобретённый (завоёванный и построенный) статус державы (одной из очень немногих), определяющей судьбы мира.
Разгром Швеции был только первым шагом. То, что русские смогли разбить лучшую, как до того считалось, армию мира, выглядело из Европы как удивительная случайность (повезло) и, соответственно, чрезвычайная русская наглость. Правда, тянувшаяся не один год, что для одной лишь наглости как-то многовато. Ладно. Очень нужен этой России выход к морям. Пусть подавится. Торговать-то как-то нужно. Но вот начиная с Екатерины Великой русское государство отвечает уже не только за себя, но и за то, каким будет мировой порядок. Потребуется сто лет развития долгого государства Петра, чтобы стало ясно, что ни одна проблема и ни один вопрос в Европе (а по тем временам это значило – и в мире) без России решаться не может и решён не будет. Зафиксировано это было в решениях Венского конгресса 1815 года и в формуле «Европейского концерта», который более 40 лет будет определять всю геополитику. И даже после того как Крымская война отказала России в роли дирижёра «Европейского концерта», слова канцлера Горчакова «Россия сосредотачивается» были во всех столицах восприняты как грозное предостережение.
Ведь «Европейский концерт» был первой за всю историю мира системой международных отношений, первым международным правом и порядком, созданным не просто при участии России, а в результате её победы над Наполеоном. Россия остановила реализацию проекта мирового господства Наполеона, а вместо него предложила «многополярный мир», как мы сказали бы на сегодняшнем языке. Победу пыталась присвоить Британия со «своим» Ватерлоо, но мы-то знаем, что конец узурпатору пришёл в горящей Москве и на ледяной Березине. И это русские оккупировали Париж в течение трёх лет. Александр I заложил русскую традицию гнать интервентов до их столицы и там фиксировать результаты войны.
Всего примерно за полвека до разгрома Наполеона глава тайной дипломатии и внешней разведки Людовика XV граф Шарль-Франсуа де Брольи писал королю Франции:
«Что касается России, то мы причисляем её к рангу европейских держав только затем, чтобы исключить её из этого разряда, отказывая ей даже в том, чтобы помыслить об участии в европейских делах… Нужно заставить её погрузиться в глубокий летаргический сон, и если иной раз и выводить её из этого состояния, то лишь путём конвульсий, например, внутренних волнений, заблаговременно подготовленных».
Это вполне оформленная и осознанная позиция и концепция европейского отношения к России[27]. Следует понимать и помнить, что не изменилась она и сегодня.
Именно с этой концепцией имела дело Екатерина Великая. Эта концепция была ей понятна, и у императрицы не было никогда никаких иллюзий относительно того, как в Европе («цивилизованном мире») относятся к России. И то, что государыней в России стала европейка (немка) по происхождению, публично объявившая своей главной мечтой – быть русской, сыграло свою роль в становлении России как европейской (мировой) державы. Европейка Екатерина прекрасно понимала и отношение европейцев к России, и их методы принятия решений, и способы действий. Она обладала необходимым знанием Европы и необходимой рефлексией по отношению к европейцам. Возможно, уже более мощной, чем у Петра Великого. Усвоив европейский способ мышления с детства, она могла смотреть на него со стороны, из внешней позиции, которую специально и целенаправленно осваивала, – позиции русской государыни.
Внешнеполитические успехи правления Екатерины невозможно переоценить. Присоединены Новороссия и Крым, границы России отодвинуты далеко на запад – как никогда до этого. То, как Екатерина работала с европейскими «вольнодумцами и диссидентами» начиная с Вольтера, – это продуманная и расчётливая политика «мягкой силы», как мы сказали бы сегодня. Не он её учил, а она его. При всём уважении. Но мягкая сила ничто без силы военной и экономической. Суворов и Ушаков решают проблемы там, где дипломатия Панина и Безбородко не справляется. Кутузов воспитывается и как дипломат, и как полководец, который победит Наполеона. Разгромлена Турция. Русские эскадры хозяйничают в Средиземном море. Австрия и Пруссия действуют только с учётом российских интересов. Разделы Польши – европейская инициатива. Екатерина отвечает на неё нехотя, понимая, что всю Польшу отдавать немцам нельзя, – вопрос же в том, где именно пройдёт граница с Европой. Окончательно этот раздел будет оформлен только на Венском конгрессе Александром I. Этот же вопрос о границах с ненавидящей нас, побеждённой нами Европой будет решать Сталин, предварительно таким же образом в 1939 году «Молотовым по Риббентропу», а потом окончательно в 1945-м на Ялтинской конференции с Рузвельтом и Черчиллем.
Уже при Екатерине II, несмотря на весь европейский снобизм и презрение «цивилизованной» Европы к «русским варварам», страны Европы не могут не учитывать интересов России и вынуждены с ними считаться заблаговременно. «Не знаю, как будет при вас, а при нас ни одна пушка в Европе без позволения нашего выпалить не смела», – сказал канцлер Безбородко, принимая на службу молодых дипломатов. С таким положением дел Европа, конечно, мириться не хотела.
Нашествие объединённой узурпатором Европы было попыткой уничтожить Россию как единственную преграду на пути европейских проектов мирового господства. В первой половине XX века это попытаются сделать немцы, а во второй (с продолжением в новый век) – США. Не случайно одним из ключевых положений Венского конгресса было решение об отказе от войн, направленных на полное уничтожение, то есть расчленение и ликвидацию государств-противников. Это была русская рефлексия опрокинутых планов Наполеона.
Одного осознания нам не хватило при создании Венской системы международных отношений и международного права. Понимания роли колоний. Не было у России колоний, и не планировала она их иметь. Как и вообще не стремилась к власти над миром, будучи подлинной империей (а не колониальной), то есть такой, которая ищет и знает свои границы. Поэтому Венская система не регулировала колониальный вопрос. В котором по-прежнему царил произвол и исключительно самоприсвоенное право сильного, а не складывающееся международное право. И окончательно разрушит Венскую международную систему именно колониальный вопрос, он же в будущем – главная причина Первой мировой войны. Именно из колоний черпали «развитые» страны стартовый ресурс для опережающего – по отношению к России – экономического рывка, который на Западе принято объяснять исключительно той самой повышенной «цивилизованностью», едва ли не врождённым европейским «опережающим развитием».
Радикально демократическую (и по сегодняшним меркам) конституцию Швейцарской конфедерации пишет русский государь Александр I. Нейтральный статус Швейцарии утвержден на Венском конгрессе по нашей инициативе. Позитивному опыту Швейцарии, заданному русским подходом к её будущему и подтверждённому историей, после Второй мировой последуют Финляндия и Австрия. Их нейтралитет сыграет огромную позитивную роль и для них самих.
В XIX веке Россия de facto уже и сама становится федерацией. Царство Польское и княжество Финляндское – субъекты этой федерации со своими конституциями. Что и позволило сохранить и Польшу, и Финляндию как таковые. Интересно, что Польша, став независимой, объявила Россию врагом немедленно, а Финляндия – нет. Хотя последняя «персональная» война у Финляндии была с Россией в 1940-м, а у Польши – в 1920-м. Финны понимают, что это русские сделали из них государство после семи веков шведского владычества. Польша и сегодня видит только один смысл своего существования – вредить России. Там не забыли польскую оккупацию Москвы до 1612 года и собственные планы воевать с СССР на стороне Гитлера. Мечта быть империей «от моря до моря» и сегодня является польской геополитической манией. Польше пытаются подражать страны Прибалтики и сегодняшняя Украина. Может быть, потому что мы слишком по-дружески с ними обращались. Пока.
Начиная с правления Екатерины II Россия использует своё могущество не только в собственных интересах, но и часто в ущерб себе, в интересах человечества. Так было и по итогам войны 1812 года, и по итогам Второй мировой в 1945-м. И сейчас мы действуем так же, защищая почти полностью уничтоженное американцами международное право, которое мировому гегемону, каковым они себя считают, совсем не нужно. Это мы делаем не потому, что не понимаем, что происходит. Наоборот, очень хорошо понимаем. Можно ли было в XIX веке урегулировать все колониальные вопросы и споры путём развития венской системы «Европейского концерта»? Не исключено. Но мировая война (в двух актах) показалась более простым и быстрым способом решения этих проблем. Сегодня распределение ядерного оружия сдерживает такой подход, и это даёт маленький шанс на политическое развитие Ялтинско-Потсдамской системы, которого не было у системы Венской.
II.2.4. Формула «Православие. Самодержавие. Народность». Эксцесс русского славянофильства
Мы не можем пройти мимо формулы официальной имперской государственной идеологии «Православие. Самодержавие. Народность», введённой в правление государя Николая I. К середине XIX века эта идеология получила почти официальное название «официального народничества». Уваров, скорее всего, не был её автором (по крайней мере его очевидным предшественником был адмирал Шишков[28]). Но он был тем государственным деятелем, который придал ей завершенность и ввёл её в оборот, сначала в сфере образования и воспитания (возглавив Министерство просвещения), сделав её впоследствии обязательной для всего госаппарата и патриотических «партий», то есть чем-то почти само собой разумеющимся.
Формула сама по себе стала темой десятилетиями продолжавшегося верноподданнического словотворчества, «мыслей», которые издавались к государственным юбилеям и праздникам, включались в тексты разного рода заявлений, призывов, адресов.
Приведём примеры из типичного сочинения эпохи:
«Всмотритесь ближе в основной характер нашего народа при встрече Высочайших Особ: с каким восторгом обнаруживается эта радость, эта сыновняя, не имеющая границ почтительность»[29].
Далее автор, разумеется, излагает подвиг Ивана Сусанина, отвратившего польских убийц от местонахождения юного Михаила Романова. Опера Глинки «Жизнь за царя» действительно станет основой «правительственных концертов» на длительное время.
Автор прославляет благотворительность дворянства в отношении нищих, убогих, больных. Это проявление любви к народу автор почитает достаточным[30].
Умиляется любви народа к церкви, формулировка при этом специфическая: «Повсеместная любовь нашего народа к благолепию храмов Божиих известна… На дороге, среди городов, сёл – увидев храм, часовню или крест, – всякий обнажает голову и знаменуется крестом».
Вопрос об отношении к церкви в тексте обходится дальним кругом. Слово «церковь» просто не употребляется. Разумеется, ничего не говорится о расколе, как и о каких-либо проблемах веры вообще.
То есть «мысли, обращённые к юношеству» (как характеризует жанр своего сочинения сам автор), заключаются в умилении и благоговении перед незыблемыми основами государства. То есть в манифестации веры в веру народа в царя, в православную веру и сложившийся порядок общественных отношений. Что-то вроде веры «в кубе». Восприятие формулы «ПСН» на низовом уровне не содержит никакого понимания того, как укреплять «П», «С» и в особенности «Н».
Рецепция формулы ПСН в кругах интеллигенции продолжалась до самого конца долгого петровского государства. Сын одного из основоположников славянофильства Алексея Степановича Хомякова – Дмитрий Алексеевич Хомяков посвятил проблеме формулы ПСН и связанной с ней идеологии серьёзное исследование, показав, как минимум, что саму формулу можно и понимать, и использовать очень по-разному. Его обстоятельный труд с соответствующим, повторяющим саму формулу названием полностью увидел свет только в 1906–1908 годы в периодическом издании, то есть уже в ходе волнений 1905–1907 годов, явно подвергающих формулу ПСН как минимум эмпирическому сомнению.
Поразмыслить, как оказалось, очень даже есть о чём:
«Д. А. Хомяков исходит из того, что славянофилы, уяснив настоящий смысл “Православия, Самодержавия и Народности” и не имея времени заниматься популяризацией самих себя, не дали “обиходного изложения” этой формулы. Автор показывает, что именно она есть “краеуголие русского просвещения” и девиз России-русской, но понималась эта формула совершенно по-разному. Для правительства Николая I главная часть программы – “Самодержавие” – “есть теоретически и практически абсолютизм”. В этом случае мысль формулы приобретает такой вид: “абсолютизм, освященный верою и утверждённый на слепом повиновении народа, верующего в его божественность”.
Для славянофилов в этой триаде, по Д.А. Хомякову, главным звеном было “Православие”, но не с догматической стороны, а с точки зрения его проявления в бытовой и культурной областях. Автор считает, что “вся суть реформы Петра сводится к одному – к замене русского Самодержавия – абсолютизмом”, с которым оно не имело ничего общего. “Абсолютизм”, внешним выражением которого стали чиновники, встал выше “народности” и “веры”. Созданный “бесконечно сложный государственный механизм под именем царя” и лозунгом самодержавия, разрастаясь, отделял народ от царя. Рассматривая понятие “народность”, Хомяков говорил о почти полной “утрате народного понимания” к началу XIX века и естественной реакции на это славянофилов.
Определив смысл начал “Православия, Самодержавия и Народности”, Хомяков приходит к выводу, что именно “они составляют формулу, в которой выразилось сознание русской исторической народности. Первые две части составляют её отличительную черту. Третья же – “Народность”, вставлена в неё для того, чтобы показать, что таковая вообще, не только как русская… признаётся основой всякого строя и всякой деятельности человеческой”. Эти и подобные им заключения Хомякова позволяют утверждать, что ограничивать историческое значение деятельности А.С. Хомякова и его немногочисленных единомышленников лишь борьбой с “западниками” в узких рамках середины XIX века значит лишать себя ясного понимания того, что в это время решалась судьба тысячелетней русской истории»[31].
Очень любопытно. «Народность», по Хомякову (сыну Хомякова) – самый проблемный элемент формулы. То ли то, что есть сумма первых двух элементов, связь с которыми утрачена государством, то ли нечто всеобщее, подразумеваемое, само собой разумеющееся, естественно данное.
А откуда вообще взялась сама формула ПСН? Несомненно, ей предшествовал лозунг русских военных, идущих в атаку «За веру и царя!», который в 1812 году был введён на знак Государственного ополчения Императора Александра I, то есть народного военного формирования, созываемого в случае высокой военной опасности. Ко времени Николая II на тот же знак вошло и уже и «Отечество», и формула стала полной: «За веру, царя и отечество!», что как минимум логично после Отечественной войны с французами, Крымской с англичанами, французами и турками и других судьбоносных для страны военных кампаний. А народ – это все, кто под этим лозунгом идут в атаку и жертвуют своей жизнью. Они не в формуле, они с формулой.
Перевод формулы духоподъёмной в верноподданническую сопровождается «объективацией народа». Сам народ при этом не спросили. Ещё более важно, что пользуется формулой теперь уже не народ, а правящий класс. Кого и в чём он хочет при этом убедить?
Нельзя не обратить внимания на специфически русское происхождение славянофильства. Все славянские народы, кроме русских, то есть не ставшие единым народом империи, никакого славянофильства, как идеологического явления, не создали.
Методологической и теоретической основой славянофильства стало вовсе не обращение к каким-то русским или славянским культурным корням – всё это выступало только как материал и средство. Славянофильство стало искусственной реализацией на нашей почве философии и поэтики немецкого романтизма, поэтому его противостояние «западничеству» по-своему является недоразумением. Вот как описывает эту ситуацию покойный профессор А.В. Пыжиков:
«Суть романтизма как самостоятельного течения общественной мысли – в противостоянии классицизму, пропитанному аристократическим духом и долгое время оставшемуся законодателем европейской моды в политике. Именно этот идейный источник дал жизнь новым научным школам, которые приступили к серьёзному изучению национальных историй, народных языков, традиций и т. д.
…Ряд германских государств, и в первую очередь Пруссия, взяв на вооружение взгляды романтизма, поставили в центр идеологической архитектуры идею нации, которая с помощью религии и церкви сплачивается вокруг монархов. Мысль выглядеть не просто правителем, а “отцом” народа не могла оставить равнодушным Николая I.
…Страстный почитатель всего немецкого, император решил апробировать новые форматы на российской почве. Тем более что главный идеолог той поры – министр просвещения граф С.С. Уваров – был большим поклонником немецкой романтической школы.
…Для цельности замысла требовалось подтянуть до надлежащего уровня третье звено – народ… На практике это вылилось в общественное и литературное лицемерие, так называемый “квасной” патриотизм – изъявление взаимной любви власти и мужика через православие… Поразительно, но творчество великого русского писателя (Пушкина. – Примеч. авт.) было признано вредным, не отвечающим народному духу. Авторы “Маяка” предостерегали общественность от чрезмерного увлечения поэтом, утверждая, что если бы в России появилось больше таких Пушкиных, то она попросту погибла бы…
…немецкий романтизм вдохновлял в ту пору не только государственные власти России. Он послужил основой для такого общественного движения как славянофильство. Его идеологи, А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, П.В. Киреевский, К.С. Аксаков и др. находились под влиянием романтической школы, усматривая в народе эстетический источник (не этику. – Примеч. авт.), а началом искусства считали веру и язык… Западных просветительских идей славянофилы не принимали, утверждая, что это не нужно российскому народу, который всегда был верен монархии. Тем не менее, Николай I, проводя политику официальной народности, не стал опираться на данную группу интеллектуалов, а предпочёл более управляемые бюрократические механизмы»[32].
Вот что получается: народность после Петра I реально была присуща только одному элементу русского государства – самому государю. Ни церковь, ни тем более государственный аппарат и дворянский правящий класс, вольный не служить, к народности никакого отношения не имели. Чиновники и помещики были скорее антинародны. И во всей государственной конструкции народность государя должна была компенсировать ненародность остальных государственных элементов. Это явная сверхэксплуатация роли государя, которая закончится падением престола. Термин «народность», поставленный в формуле ПСН в один ряд с «самодержавием» и «православием», обозначал не наличие, а отсутствие требуемого качества государства. Долгое государство Петра I его никогда не приобретёт. Государи будут опасаться даже и за отношение народа к самим себе. Им не хватит доверия к народу.
Николай I, скорее всего, понимал это обстоятельство. Вопрос впервые исследовался – чего не случалось ни до, ни после того. Исследователем, деятельность которого организовывал В. Даль, автор классического словаря народного русского языка и секретарь Министерства внутренних дел, был немец Август фон Гакстгаузен, выполнивший полевые социологические исследования[33] в 1843 году (в 1830–1838 годы он делал такую же работу для прусского законодателя). Результаты педантично изложены в его труде «Исследования народной жизни России»[34], увидевшем свет в 1847–1852 годы, и были доведены до сведения Николая I. Речь шла о проблеме куда более глубокой, нежели дворянский бунт 1825 года, с которого началось царствование. Вот некоторые заключения, к которым пришёл дотошный немецкий исследователь, объехавший русские земли:
«Доставши в Петербурге всё необходимое и приготовившись совсем к этому важному путешествию, автор выехал в путь из Москвы весною 1843 г. Прежде всего он отправился на север, осмотрел часть обширной лесной области; затем повернул к Волге, проехал на восток до Казани, потом на юг до Саратова, повернул в чернозёмную местность – в Пензенскую, Тамбовскую, Воронежскую, Харьковскую губернии; далее чрез Екатеринослав проехал в степныя пространства до Керчи в Крыму; из Керчи предпринял небольшое путешествие в южнокавказския земли, объехал Крым и берегом достиг Одессы. Из Одессы он отправился в Подолию и Волынию, доехал до Киева и через Чернигов, Орёл и Тулу вернулся в ноябре месяце в Москву…
…При этих изследованиях нужно иметь в виду тот принцип, что сельския учреждения, как в отношении к владению землёй, так и в отношении к правам лиц, зиждутся на основах, особенных у каждаго народа. Только совершенно ознакомившись с последними, можно верно понять первыя…
…Но как отличается старославянская или русская община от европейскаго понимания этого слова! Европейская община представляет искусственное собрание людей, предписанное сверху, – людей, случайно живущих вместе и совместная жизнь которых подчинена установленным правилам. В России община есть семейный организм; в первобытныя времена она составляла обширную патриархальную семью, да и теперь ещё, по крайней мере, отвлечённо она представляет одну семью, связанную общею собственностью, со старшиною во главе.
…В последние 140 лет в России сильно распространилась новейшая цивилизация. Высшие классы получают западноевропейское воспитание и образование; все государственныя учреждения заимствованы с Запада. Законодательство приняло не только характер, но и форму европейских законодательств; но всё это отразилось только на высших классах. Западная цивилизация не проникла в нижние слои русскаго народа, в его нравы и обычаи; его семейная и общинная жизнь, его земледелие и главным образом способ поземельнаго владения сохранились вне всякаго влияния иноземной культуры, законодательства и почти вне правительственного вмешательства[35].
…Автор этого сочинения пробыл в России с небольшим год и потому не хочет выдавать себя за человека, изучившего русский народный быт во всей его полноте. Но он может чистосердечно сознаться, что он приступил к своему труду без предубеждений, что он относился к нему с любовью, потому что он издавна привык относиться с глубочайшим благоговением и любовью ко всякой свежей, простой, неизвращённой жизни.
…Тогда как все страны Западной Европы должны быть по их историческому развитию причислены к феодальным государствам, Россия должна быть названа патриархальным государством.
Это обстоятельство вызывает неисчислимыя последствия и разъясняет существенныя стороны государственнаго и социальнаго состояния России.
Русская семья есть микрокосм русскаго государства. В русской семье господствует полное равенство прав; но, пока она не разделена, она подчинена отцу, а после его смерти – старшему брату, который один распоряжается неограниченно всем имуществом и даёт каждому члену семьи столько, сколько найдёт нужным. Та же семья, только в больших размерах, есть русская община. Вся земля принадлежит семье или общине. Отдельный член ея имеет только право пользования землёю и притом так, что каждый вновь родившийся член общины получает равныя права со всеми остальными членами.
Поэтому вся земля делится равномерно между всеми живыми членами общины для временнаго пользования ею, и дети не наследуют участка отца. Сыновья требуют себе участка земли (равнаго участкам других членов) не в силу права наследства, а в силу личных прав, как члены общины. Община также имеет своего отвлечённаго отца в старшине, которому она, безусловно, повинуется.
…По традиционному народному воззрению, Россия представляет одну большую семью с царём во главе, которому одному вручена власть надо всем и которому все, безусловно, повинуются. Ограничение царской власти совершенно немыслимо для русскаго народа. “Чем может быть ограничен отец, кроме божеских законов?” – говорит ещё до сих пор простой народ, так же как говорил при избрании Романовых 230 лет тому назад. Все тогдашния и позднейшия попытки ограничить царскую власть были безуспешны, потому что не согласовались с политической верой народа. Поэтому в отношении к простому народу русский царь занимает такое положение, какого не занимает ни один другой монарх, но положение его как императора русскаго государства ничем не разнится от положения других государей.
Так как каждый русский селянин принадлежит к какой-нибудь общине и как член общины имеет равномерный участок земли, то в России нет пролетариата.
Во всех государствах Западной Европы существуют предвестники социальной революции против богатства и собственности. Ея лозунг – уничтожение наследства и провозглашение прав каждаго на равный участок земли. В России такая революция невозможна, так как эти мечты европейских революционеров имеют уже своё реальное осуществление в русской народной жизни.
…заработная плата в России непомерно возросла; сравнительно со всеми остальными условиями она нигде так не высока, как в России. Цены на сырые земледельческия продукты стоят чрезвычайно низко внутри России в губерниях, отдалённых от европейских хлебных рынков и лишённых хороших путей сообщения.
Ясно, что при высоте заработной платы все земледельческия работы обходятся очень дорого, так что сельское хозяйство составляет промышленность наименее вознаграждающую. И в самом деле, если обрабатывать землю наймом, то выгоды никакой не будет. Вследствие этого, земледелие в России во всех своих отраслях идёт вяло и небрежно и не только не улучшается, но даже ухудшается. Оно ещё более ухудшилось бы, если бы не поддерживалось ещё барщинным хозяйством, крепостными людьми. Поэтому фабричная деятельность составляет одно из могущественнейших препятствий для освобождения крестьян, которое становится, однако, мало-помалу существенною необходимостью во всей России.
С первобытных времён во многих губерниях России существуют ремесленныя производства, которыя, опираясь на русскую общину, образуют нечто вроде фабричных артелей. Они, в действительности, представляют то, что сенсимонистския теории выставляли за образец для Европы. Правительство из пристрастия к новым фабрикам слишком мало обращало до сих пор внимания на эти народныя ремесленные артели.
…Обширная Россия, не уступающая в величине всей остальной Европе, лежащая между четырёх морей, заселена совершенно однородным, здоровым и сильным народом.
Русские разделяются на два племени – на великороссов и малороссов, но языки их менее отличаются друг от друга, чем нижнегерманский от верхнегерманскаго языка. Тридцать четыре миллиона великороссов образуют самую многочисленную и самую однородную народную массу в Европе. В русском народе нет никаких задатков к распадению, сепаратизму, напротив, в нём развито общее чувство единства народа и Церкви, как ни в каком другом. Только в малороссах, богаче одарённых умственными силами, заметно лёгкое стремление к отделению и некоторое нерасположение к великороссам, но и те крепко держатся единства русской державы. Верхние слои этого народа в течение столетия получили европейское образование, но не национальное, не вытекающее из развития своего народа. По отношению к образованию в России находятся как бы два различных народа. Но в настоящее время и низшие классы при непомерном развитии промышленности получили также большое стремление к интеллектуальному развитию, и величайшей задачей правительства будет дать правильное направление этому стремлению и потребности. Этим направлением может только руководить духовенство, но оно само нуждается предварительно в более практическом образовании».
Можно утверждать жёстко: царь в России всегда оставался народным – пока существовал. А вот государственный аппарат и правящий класс, которые вместе с царём составляли государство в целом, народными не были. И не могли быть в долгом государстве Петра. Тем самым закладывался конфликт между монархом и его собственным государственным аппаратом, а также и дворянством, а не только между государством и народом. Дворянство и аппарат, при направляющей и организующей роли купцов и промышленников (и за бюджетные деньги), в следующем веке добились отстранения Николая II от самодержавной власти.
