Руслан Белов
Сердце Дьявола
3. У него все схвачено, за все заплачено...
Как только исчезла Вероника, Диана Львовна засучила рукава и пошла в милицию. И через день ей сообщили, что из Москвы исчезли также София Баламутова и Ольга Юдолина, и по факту каждого исчезновения заведены уголовные дела. После похищения дочерей Чернова, все дела были объединены в одно производство. Еще через несколько дней Диана Львовна узнала, что следы некоторых пропавших (Ольги и мужчин) обрываются в древнем городе Самарканде. И что все люди, которые с ними сталкивались, в настоящее время либо мертвы, либо помещены в психиатрические лечебницы в состоянии полной невменяемости.
Диана Львовна догадалась, что все эти исчезновения и умопомешательства – дело рук каким-то образом выжившего Худосокова. Она пыталась рассказать следователю о своих подозрениях, но тот, уставившись в ее бархатные тициановские груди, отмахивался – сгорел, мол, ваш Худосоков в своем доме на Клязьме. Отмахивался, пока у дверей одного из московских отделений милиции не был обнаружен дипломат с цветными фотографиями всех пропавших, включая и детей, убитых и изувеченных. На оборотной стороне каждой фотографии рукой Худосокова было выведено: "Мы квиты! Л. Худосоков" В том же дипломате находились вещи с многочисленными следами крови – блузки, платьица, купальники, колготки. Лабораторные анализы показали, что кровь на них по составу соответствует крови Леночки, Полины, Ольги и Софии. Тщательный анализ фотографий (их было около двух десятков) позволил сделать вывод, что некоторые из них были сделаны, скорее всего, близ небольшого кишлака, располагающегося между Самаркандом и Бухарой. Следственная бригада по соглашению с узбекскими властями выехала в этот измученный солнцем кишлак и скоро нашла двух чабанов, ставших невольными свидетелями расправы над похищенными.
Чабаны рассказали, что в начале июля, поздно вечером они искали близ кишлака потерявшихся баранов и в одном из распадков видели, как убили ножами трех мужчин среднего возраста, трех молодых женщин и двух маленьких девочек, все русские и все изможденные пытками. После казни трупы сфотографировали с разных сторон, затем покидали в бортовой уазик и увезли в пустыню. В милицию чабаны не пошли потому, что убийцы были в милицейской форме. Обследовав указанный им распадок, оперы нашли на камнях следы крови Софии и, с меньшей долей уверенности – Вероники. И дело было положено в дальний ящик.
4. Море шампанского. – Империя Добра, Империя Зла... – Сюрприз Дьявола.
Когда мы сдались (о, Господи, последнее время мы только и делаем, что сдаемся!), нас отвели в столовую и посадили за огромный стол, ломившийся от фруктов и разнообразнейших яств. Увидев его еще от двери, Бельмондо, забыл о разбитых губах и воскликнул:
– Вот это да!
– Англицкую королеву ждете? – спросил я у Шварцнеггера, сопровождавшего нас.
– Вам необходимо усиленное питание... – буркнул он, недовольный тем, что приходится говорить. Или тем, что пятнадцать минут назад мне удалось расквасить ему нос.
– Шампанского-то сколько! – воскликнула София, поглаживая глаз, обещавший к вечеру породниться с прекрасным синяком.
– Еще бы прислугу в ливреях... – изрекла Вероника, оторвав виноградинку от огромной кисти, томно разлегшейся на персиках, гранатах и грушах, отдыхавших на просторных серебряных блюдах перед неминуемой гибелью в наших желудках. Последних пятнадцать минут она была левшой – правая ее кисть была разбита скулой Шварцнеггера.
Не успела она поднести виноградинку ко рту, как за каждым из нас появилось по официантке в национальных таджикских платьях.
Не тратя время на формальности, мы выпили по фужеру шампанского. Оно было столь замечательным, что мысль о повторе показалась всем предельно очевидной.
– В него что-то подмешано... – удовлетворенно сказал Баламут, осушив второй свой фужер.
– Да... – согласилась с ним умиротворенная Вероника. – Не успела выпить, как никакой тревоги в душе не осталось... Одна благодать и никакого пьянства...
– Ну и замечательно! – улыбнулась Ольга. – Пойдем на свою Голгофу в хорошем настроении... – И принялась накладывать мне в тарелку закусок и делала эта со знанием моих вкусов...
– А вы заметили, как изменился Худосоков? – спросил я, указав прислуживавшей мне девице на свой пустой бокал. – Помните, каким он был в Приморье, на Шилинской шахте?
– Зверем тогда был... – покачала головой Ольга, намазывая на ломтик белого хлеба черной икры. Заметив, что я смотрю на ее творчество с глубоким интересом, отдала бутерброд мне. – Словарный запас – триста слов. Пантера, стреляющая с лета... И...
– Что "И..." – переспросила София игриво, догадавшись по интонации и блеску глаз Ольги, что речь идет ни о чем ином, как о мужских достоинствах Худосокова...
– Член у него знаменитый! – воскликнул Баламут, довольно благодушно посмотрев на свою жену-распутницу (сказались, видимо, два фужера с благодатью).
– А вы откуда знаете? – поинтересовалась явно заинтригованная София.
– Да на Шилинской шахте его одна буйная сумасшедшая, Юлька ее звали, в плен взяла, – улыбнулся я, воочию вспомнив, как застукал Юльку с Худосоковым в храме любви Инессы. – Так она, с ним поближе познакомившись, так его за членские взносы полюбила, что затрахала на всю оставшуюся жизнь. С тех пор Худосоков женщин, в общем-то, сторонится и использует их разве только для мужской презентабельности, ну, чтобы вопросов лишних окружающие не задавали... Потом, в Москве, он приходил к штатной любовнице и спать ложился, в сиську носом зарывшись...
– А ты откуда знаешь – удивилась Вероника.
– А я перед тем, как выкрасть его, несколько часов на антресолях с дырочкой в спальню прятался... – улыбнулся я, с удовольствием вспоминая зомберские страницы своей жизни.
– Да, изменился Ленчик, изменился... – недовольно покачал головой Бельмондо (недовольство его объяснялось тем, что правая рука Бориса, закинутая за спинку стула, безуспешно пыталась нащупать приятные места стоявшей у него за спиной официантки). – Совсем изменился... Бабами не интересуется, одной наукой... Эммануил Кант прямо...
– Спасибо, спасибо! – услышали мы от двери знакомый голос. – Благодаря вам я научился думать, А так как в детстве я не испытал лицемерного воспитания, ум мой вырос честным...
– Честным? – удивился я.
– Да, честным! – патетически воскликнул Худосоков. – Мой ум не обременен лицемерием так называемого "добра" и потому он свободен.
– Что-то знакомое... – стал я вспоминать, где же читал о чем-то подобном.
– Перед тем, как сообщить вам вашу великую участь, я хочу попытаться сделать вас сообщниками, – продолжил Худосоков, не обратив на меня ни малейшего внимания. – Я недавно знакомил вас со своими представлениями о добре и зле и мне остается только подчеркнуть кое-что. Понимаете, добро не продуктивно. Да, оно не продуктивно, коммунисты и фашисты поняли это первыми. Но у них ничего из этого понимания не получилось – ни коммунизма, ни тысячелетнего рейха. Не получилось, так как они, не в силах отказаться от ложной терминологии, продолжали лицемерить. Я же построю общество, основанное на совершенно новой системе ценностей. Я построю Империю Зла, в которой люди будут жить безо лжи и лицемерия, Империю, в которой люди будут понимать, что все основано на Зле. Десятки последних лет церковь, гуманисты, просвещенные правители и президенты пытались строить империи добра, но все они либо погибали, либо неминуемо погибнут в ближайшие десятилетия. Погибнут, так как построены на лжи и лицемерии... А империя Зла...
– Да кстати, – перебил я, только лишь затем, чтобы позлить Худосокова. – А когда и как вам пришла в голову эта великолепная идея? Я имею в виду идея создать империю Зла? Не в 1513 году?
– Ты что имеешь в виду?
– Я имею в виду, не общался ли ты с Колинькой Макиавелли[42]?
– Нет, не общался, я им был, – улыбнулся Худосоков, пристально взглянув мне в глаза. – Но идея мне пришла в голову в прошлом году... Я приехал из Владика на Ярославский вокзал. И на площади перед ним увидел человека лет тридцати пяти – сорока. Он лежал на асфальте, – живой, мертвый, пьяный – не знаю. В распухшей его голове, на самой макушке, было два больших выеденных мухами гнойника. И мухи, большие и маленькие, залетали в них, сновали туда-сюда, как пчелы. Вокруг человека сновали озабоченные люди, некоторые из них были с детьми... Красномордый милиционер, оглядываясь, проверял документы у лица кавказской национальности... Чуть подальше сидел лотошник и от нечего делать смотрел портативный телевизор: показывали, как владелец Уралмаша обедает с известным своей прямотой и честностью тележурналистом. Фаршированные трюфелями филиппинские фазаны и тому подобное... И я решил, что ваше государство – это тот человек с выеденными гнойниками, а граждане его – мухи...
– Интересная мысль! – восхитился Баламут, выпив один за другим свой и Вероникин бокалы шампанского (в промежутке он шепнул жене: "Тебе вредно!"). – Но нас в данный момент как-то больше интересует не судьба государства, не судьба не нужных ему людей, а вполне шкурная судьба. Ваша философия, побудительные мотивы, несомненно, интересны. Но наша личная судьба что-то мне в последнее время не импонирует. Вы, похоже, решили всех нас запихать в биокомпьютер нового поколения, БК-3, кажется?
– Да... – недовольно бросил Худосоков, потеряв к нам интерес. Сегодня ему были нужны восхищенные слушатели и восторженные поклонники его философских экзерсисов, комплектующие к биокомпьютеру (то есть мы) у него уже были.
И, обдумывая новую речь, он заходил по комнате взад-вперед. Мы же, готовясь к этой речи, накинулись на "благодушное" шампанское. Ленчик заговорил, когда в наших желудках забулькало и трава была не расти и конь не валяйся.
– Весь этот маскарад с Сильвером и деревянным протезом я затеял не ради того, чтобы отомстить вам за разгром моего "Волчьего гнезда" и тем более не за свое телесное увечье. Месть, по-моему, дело пошлое, ей отдают себя люди закончившиеся... Вы мне понадобились для других целей...
Дело в том, что мой БК-2 посоветовал мне в следующем поколении биологических компьютеров использовать хорошо знающих друг друга людей, людей, испытывающих взаимную симпатию, и способных в реальной жизни действовать слаженно и во имя друг друга. И я вспомнил вас, Евгений Евгеньевич Чернов по прозвищу Черный, вас, Баламутов Николай Сергеевич, по прозвищу Баламут, и вас Бочкаренко Борис Иванович... Извините, что я так пространно – мне приятно не только видеть вас у себя, хм, в гостях, но и называть вас по имени-отчеству. Понимаете, вы для меня как драгоценные марки для законченного филателиста, марки, доставшиеся ему ценой неимоверных усилий и сладостных жертв... В общем, я вспомнил ваше зомберское прошлое, ваши симпатии, вашу дружбу, которой более тридцати лет, и понял, что вы станете для меня прекрасным материалом...
– Симпатии, дружбу... А драться в краале зачем заставлял? – простодушно спросил Баламут, вспомнив проигранную драку со мной и выигранный матч без правил. – Ведь не из-за того, чтобы просто поиздеваться, а?
– Поиздеваться – это не главное, хотя удовольствие я, конечно, получил и отменное удовольствие. Просто БК-2 настоятельно рекомендовал мне заставить вас подраться, – серьезно ответил Худосоков. – Друзья, между которыми были драки и примирения, – сказал он, – связаны наипрочнейшими узами... Но вы меня перебили на...
– Валяй, давай, не ломайся! – бросил я, отхлебнув глоток из фужера (больше не влезло).
– В общем, когда БК-2 поработал еще немного, он посоветовал ввести в новый компьютер и женскую душу...
– Сукин сын, – не очень зло выругался я.
– Спасибо, – благодарно улыбнулся Худосоков. – Женские души, – выдал БК-2на дисплей, – особенно родственные используемым мужским, окажутся весьма полезными для оптимизации мыслительных процессов, к тому же они будут способствовать сплочению мужских душ субсексуальными узами. И тогда я вспомнил вас, Ольга Игоревна Юдолина, вас София Васильевна в девичестве Благоволина и вас, Вероника Николаевна в девичестве Ланская. Еще, подумав, что кто-нибудь из вас может оказаться беременным, я набил "двушке" вопрос:
"А не повредит ли "трешке", если одна из женщин вдруг окажется беременной?"
"Отнюдь! – ответил мне компьютер. – Напротив, присутствие в БК-3 нерожденного ребенка будет иметь весьма положительный фильтрационный эффект". Он еще что-то об этом писал, но не все мне удалось понять: этот устаревший БК-2 иногда говорит совершенно непонятным языком будущего. Я лишь понял, что развитие плода, после внедрения в компьютер, остановится и что-то еще, но не стал углубляться в его разглагольствования и ввел следующий вопрос...
Худосоков зловеще замолчал, обошел стол так, чтобы встать лицом ко мне с Ольгой и вперил в нас свои глаза-кинжалы. Ольгино лицо сморщилось в начальной гримасе плача, моя рука потянулась к пустой бутылке из-под шампанского... Но ни поднять, ни бросить ее я не смог – отравленное шампанское надвинулось на мозг навязанным равнодушием, и я безвольно откинулся на спинку. А Ольга, уронив голову на стол, истерически засмеялась...
– Да, вы правильно догадались, – продолжил измываться Худосоков, – я ввел вопрос: "А дети комплектующих?". "Прекрасно! – ответил БК-2. – Это будет супер!"
И я понял его. В пояснение своего ответа он написал мне, что ввод в биокомпьютер всех вас с детьми, рожденными и нерожденными, будет в некотором роде равнозначно введению в него ячейки общества или даже куска цивилизации, что, несомненно, приведет к резкому увеличению качества принимаемых решений....
– А Полька с Ленкой-то смылись! – улыбнулся я, положив руку на плечи Ольги. – Ушли они через трещину. Промашка у вас вышла, гражданин Дьявол!
– "Гражданин Дьявол"? – озарился Худосоков. – Прекрасно! Я буду вам премного благодарен, если вы и впредь станете меня так называть. "Гражданин Дьявол"! Замечательно! Ну, можно еще "господином дьяволом" величать, тоже хорошо. А что касается ваших детей, гражданин Чернов и гражданка Юдолина, то в настоящий момент гражданин Шварцнеггер в соседней комнате кормит их манной кашкой с изюмом...
– Врешь, гад! – не поверил я.
– "Гад", – тоже хорошо, – поморщился Худосоков. – Но, знаете, звучит как-то неизобретательно и, я бы сказал – пошло...
И даванул кнопку на своем карманном пульте.
Примерно через минуту Шварцнеггер впихнул в столовую моих девочек.
5. Худосоков гарантирует историю. – Болтун – находка для шпиона. – Наоми, Наоми, где ты?
Ни я, ни Ольга, ни, тем более, наши друзья не узнали моих дочек. Да, это были мои с Ольгой дети, но глаза у них стали другими: они стали взрослыми, они говорили: Мы можем постоять за себя! Неделю назад девочки были чужими. Полина хоть и понимала, что Лена моя дочь, но между ними стояло все, что случилось между мной и матерью Полины Верой. Она, естественно, ревновала меня и к сводной сестре, и к Ольге и ей приходилось эту ревность сдерживать... А теперь они стали сестрами, с полуслова друг друга понимающими. "С полуслова? – взорвалось у меня в голове, когда я бежал к ним навстречу. – С полуслова? Значит Худосоков..."
И, пораженный догадкой, я вместо того, чтобы вскинуть Полину на руки, обернулся к Худосокову. Он, поняв мой немой вопрос, снисходительно закивал головой.
– Да... – сказал он с мерзкой для меня жалостью в голосе. – Мои люди сразу же после "побега" обнаружили детей. Я пораскинул мозгами и решил оставить их на пленэре с недельку. "Побегают под небом природы, сроднятся... Чужие мне в компьютере не нужны..." – подумал я и отдал своим людям приказ не выпускать их из ущелья. Кстати, они спасли их от сбесившегося волкодава.
– Это в первую ночь? – деловито поинтересовалась Полина. – Визг мы ночью слышали?
– Да, девочка, да, – ласково ответил Худосоков. – Дядя Дьявол спас тебя, для себя спас!
Полина скептически на него посмотрела и, показав язык, подошла ко мне и полезла на руки.
– На шею хочешь? – спросил я, зная, что дочь с малолетства любит ездить у меня на плечах.
– Хочу! – честно ответила дочь. – Но сестренка заревнует. Посади лучше ее.
И я, взяв Лену из рук матери, посадил на шею и заходил взад-вперед.
– Красных флажков вам не принести? – исподлобья спросил "гражданин Дьявол". – С надписями золотой краской "Слава КПСС" и "Миру – мир"? Давай, принесу, парад устроите?
– А кто-то говорил, что ты не шутишь! – ответил я, изобразив улыбку. – Нет, дядя Худосоков, все-таки мы тебя сделаем по всем статьям... Ой, сделаем!
– Валяйте! – просто усмехнулся Худосоков. – Но имейте в виду, что на это у вас, – он посмотрел на часы, – пятнадцать часов. Завтра с утра буду из вас компьютер делать. В историю войдете, гарантирую.
– А ты не боишься, что мы в этом твоем компьютере взбунтуемся и... – я оглянулся на детей, – и в порошок тебя сотрем, предварительно руками Шварцнеггера кое-что оторвав?
Худосоков внимательно на меня посмотрел, насмотревшись, заходил взад-вперед по комнате.
– А ведь ты прав... – сказал он, пройдя около ста метров. – Я об этом как-то не подумал... О бунте... Надо будет с БК-2 посоветоваться... Он непременно что-нибудь до завтра придумает... Получше обесточивания или, наоборот, электротерапии высоким напряжением... Спасибо тебе, Чернов Евгений Евгеньевич...
– Болтуном ты был, болтуном и остался... – раздался от стола голос Баламута, талантливо оркестрованный звоном бокала и сердитым шипением шампанского.
– Не ссорьтесь! – попросил Худосоков. – Это вредно. Пейте лучше шампанское, сейчас еще принесут.
– А если и оно кончится? – поинтересовался Баламут.
– Не кончится... – заверил Худосоков и направился в двери.
– Послушайте, господин Дьявол! – остановила его София, пригубив шампанского. – А на кой вам этот компьютер? Это же железка, как ни крути... Как он вам Империю Зла сотворит?
– Хороший вопрос! – улыбнулся Ленчик, явно довольный "господином Дьяволом". – Я хотел как-то вам об этом рассказать, но меня бесцеремонно перебили.
– Рассказывай, давай! – зевнул Бельмондо. – Тебя разве только ломом перебьешь...
– Чернов вам, наверное, рассказывал об этом месте, о Чимтаргинском горном узле... Об аномалиях геофизических, ртутных испарениях, о кольце, которое из космоса видно...
– Рассказывал... – хмыкнул Баламут, целуя Софию в шею. – Он еще его Сердцем Дьявола назвал... Не знали мы тогда, что пальцем своим он в самую твою ж... попал...
– Да, Сердце Дьявола – это в самую точку... – скривился Худосоков, явно огорченный тем, что его опять перебивают. – Так вот, мои ученые геологи и геофизики посредством точных инструментальных исследований установили, что в районе озера Искандеркуль, а точнее близ устья нашей пещеры существует сверхглубинная зона проницаемости. Сквозь эту зону из земного ядра выбрасывается не только атомарная ртуть, но и разнообразные элементарные частицы, некоторые из которых, извините, еще не "открыты" либо предполагаются только теоретически. Диаметр зоны выброса составляет всего около пятидесяти метров, так что элементарные частицы уходят в околоземное пространство очень тонким шнуром. В околоземном пространстве они рассеиваются, образуя довольно мощный слой, который включает большую часть пространства, используемого орбитальными космическими аппаратами... И совершенно случайно – из-за элементарной технической оплошности лаборанта третьей категории – мы выяснили, что через этот шнур и связанный с ним слой элементарных частиц, мы можем внедряться, – не падайте, – в структуру космического вакуума...
– Вакуума!!? – воскликнула Ольга, вспомнив лекцию Судьи.
– Да вакуума! То есть в Вечность... Македонский не зря здесь торчал столько времени, он чувствовал, что истинное Величие, а, следовательно, Вечность, вовсе не в Индии или где-нибудь еще, а здесь, у этого горного озера... Но мы отвлеклись. Так вот, через этот шнур и связанный с ним слой элементарных частиц, мы можем внедряться в компьютеры спутников (связи, телевизионных, метеорологических, навигационных и, естественно, военных), а через эти компьютеры во все мировые компьютеры. Вернее, сможем внедряться, когда в нашем распоряжении будет БК-3... И тогда... Что будет тогда, определите вы сами, став неотъемлемой и самой драгоценной частью этого компьютера... Так что все остальное за вами, милостивые господа! Прощайте, мы с вами больше не увидимся...
И, не дожидаясь реакции на свои откровения, скрылся за дверью. Но тут же вернулся. "Вспомнил какую-то гадость", – подумал я, увидев его довольную рожу. И Худосоков действительно выдал гадость, да еще какую! В душу, можно сказать, плюнул...
– Да, кстати, о так называемой реинкарнации... – начал он, стараясь выглядеть простецким человеком, вернее, простецким дьяволом. – Крючья, козлы, подкладки, Гретхен Продай Яйцо и Морская роса... Забудьте. Это все вам привиделось – Волосы Медеи просто-напросто вызывают галлюцинации, в том числе и групповые... Я думаю, вам пора знать, что я с "двушкой" над вами опыты проводил... Опыты, необходимые для скрупулезного исследования так называемой души...
– Врешь! – воскликнул я, не желая для Наоми участи приведения. – Крючья я сам делал!
– Их местные кузнецы выковали в ближайшем кишлаке. И подкладку Наомину тоже я подложил... Изготовил ее при помощи одной своей чрезвычайно потливой работницы и подложил. А веревка трухлявая – из тайной сокровищницы Македонского. И козлов я сам к вам сбрасывал – их Шварцнеггер руками ловил... И Ваньку Савцилло, и Оторвилапко тоже я. Первый любопытством излишним провинился, а второй забыл, кто в хате хозяин... А со вторым, вернее третьим туром ваших путешествий просто хохма была! Ну вот, ты, Баламут, как мог поверить в то, что на самом деле был Аладдином? А ты, Черный? Неужели ты меня не знаешь? Ну, разве мог я позволить вам сначала сбежать из КПЗ? А потом как заяц бегать от тебя по горам? Нет, ребята, простые вы, как валенки! В следующий раз, если, конечно, он будет, одного из вас непременно сделаю Дедом Морозом, другого – осликом Иа-Иа, а третьего – Змеем Горынычем...
Воспоминания привели Худосокова в прекрасное расположение духа. Он расцвел, расправил плечи и, с превосходством оглянув нас, вальяжно продолжил:
– Но самым трудным было сделать так, чтобы вы, там под Кырк-Шайтаном, пилюли в дырявом кармане моего бушлата нашли... Пришлось страху на вас нагнать... Но получилось, даже очень получилось. Я чуть не рассмеялся, когда Бельмондо, меня, спящего, обыскивать начал... Вообще, все так занятно получилось... – продолжил Худосоков, вдруг лукаво заулыбавшись. – Знаете, я уже сам путаться начал, что было на самом деле, а что в галлюцинациях. Вот, к примеру, я твердо знаю, что наяву была либо раздача бумажек, ну, помните, с надписями "Пуля", "Четвертование" и так далее, либо ваши тренировки с Шварцнеггером... Хотя, если прикинуть по календарю, то две недели тренировок вряд ли бы в первую декаду июля вместились... А с другой стороны Полина с Леной никогда до Канчоча не добирались...
– А откуда вообще ты знаешь о наших "галлюцинациях"? – спросила Ольга, сверля Худосокова глазами. – Я имею в виду детали типа крючьев и подкладки и тому подобное?
– Сюжеты некоторых глюков я с "двушкой" вам внушал. А в других вы говорили... – усмехнулся Ленчик. – Комментировали, так сказать, каждое свое действие. А я слушал. Там, в вашем краале у меня везде были жучки, динамики, дистанционные микрофоны...
– А тебя самого кто в крааль столкнул? Когда мы в футбол играли? А тайник? – начал я спрашивать, цепляясь за соломинку. – Камень, его прикрывавший, так в землю врос...
– Чепуха! – поморщился господин Дьявол. – Ловкость рук и никакого мошенничества. Сам я землицей швы тайника обмазал, мхом прикрыл. Я все всегда делаю обстоятельно и со вкусом. А в крааль никто меня не сталкивал... Вот еще... Сам не удержался... Увлекся, понимаешь, вашей неподражаемой игрой, варежку разинул...
– А сокровища, которые я... которые Македонский... – волнуясь, начал конструировать вопрос Баламут.
– Которые Македонский, – недослушав, съехидничал Худосоков. – А ты, дорогой бывший совслужащий, глючил по моему сценарию. И вообще, забудь о переселениях душ, умоляю... Двадцатый век заканчивается, а он – реинкарнация, реинкарнация...
Воцарившаяся пауза была невыносимой. Каждый из моих друзей пытался найти слабое место в объяснениях Худосокова (я видел это по их глазам), но ничего у них не получалось.
– Ты все у нас отнял... – сказал я, вконец потерявшись. – Даже надежду.
– Наоми он у тебя отнял! – мстительно выдавила Ольга. – Из-за нее убиваешься, да?
– Ну ладно, вы тут разбирайтесь в своем кругу, а мне к БК-2 пора, консультироваться насчет вашего возможного в будущем компьютерного бунта. До завтра...
Он уже повернулся, чтобы уйти, но задержался и, гнусно улыбаясь, сказал:
– У меня идея. Вы, я вижу, не верите, что никакой реинкарнации наоборот не было... А я не люблю, когда мне не верят, и потому предлагаю вашему вниманию любопытный аттракцион. Ольга Игоревна, подойдите, пожалуйста, ко мне.
Ольга вопросительно посмотрела на меня. Я недоуменно пожал плечами, и она пошла к Худосокову, уже стоявшему в дальнем углу столовой у большого плюшевого кресла. Когда девушка приблизилась, он глазами попросил ее сесть. Ольга села, устроилась удобнее. Ленчик же, ехидно глядя мне в глаза, вынул из внутреннего кармана пиджака золотой портсигар, а из него – шарик в серебряной облатке размером с горошину. И, протянув его Ольге, сказал:
– Разверни и съешь!
– Не делай этого! – вскричал я, бросаясь к ним.
– Перестань, Чернов! – поморщился Худосоков. – Ты все портишь! – Если бы я хотел сделать какую-нибудь гадость, я не стал бы мудрить.
– Да, гадости он делает с открытым забралом... – проговорила Ольга, проглотила шарик и мгновенно заснула.
