Руслан Белов
Сердце Дьявола
9. Доживем до понедельника... – Пить или не пить? – Худосоков ведет себя неординарно.
Пройдя в столовую, мы с полчаса приходили в себя посредством приема внутрь шампанского. Когда оно кончилось, Шварцнеггер принес еще. Полина, взяв Лену под руку, подошла к нему и попросила позволить им выходить из столовой. Тот разрешил, и дети пошли осматривать подземный бассейн для плавания. А мы принялись за шипучее ублажающее вино.
– Представьте, мы с вами будем играть в бисер и бисером этим будут все люди, все страны, вся Вселенная... – мечтательно проговорила София, уронив головку на плечо Баламута.
– А нами будет играть Худосоков... – улыбнулся я.
– А какая разница? – зевая, сладко потянулся Бельмондо. – Все равно кто-то нами играет... Государство, жена, начальник.
– К черту эти разговоры... – прервал его Баламут и, поискав глазами Шварцнеггера, показал ему пустую бутылку. Шварц кивнул и вышел. Николай, довольно хмыкнув, продолжил:
– Делать нам нечего. Вот если бы не шампанское... Если бы не оно... Если бы не оно, мы бы точно что-нибудь придумали... Забаррикадировались в этой комнате, нашли бы способ проломить голову Шварцнеггеру, Худосокову, наконец... Была бы воля... Вон, Бельмондо рассказывал, как в прошлом году научный гений Циринский их из Волчьего гнезда выводил... Просверлили, где надо, взорвали и выбрались таки... А тут шампанское... И никуда от него не денешься...
И вздохнув, уронил голову на руки, но сразу же вскочил, побежал к двери встречать Шварцнеггера с ящиком брюта.
– А может, не станем пить? – спросила Вероника.
– Да уж не станем... У кого это получится? – ответил Баламут, тщательно прицеливаясь в Шварцнеггера. – Попаду пробкой ему в лоб или не попаду?
Баламут попал, вернее Шварцнеггер не отклонился. Пробка эффектно отскочила, упав на пол, завращалась. Бельмондо решил не отставать от друга и, вытащив из ящика другую бутылку, выстрелил. Но попал не в лоб, а в спину нашего цербера, повернувшего к двери. В это время в столовую вбежали дети. Увидев их, Баламут закричал пьяно:
– Вот они его не пили! Черный, скажи своим дочкам, чтобы спасли нас от неминуемой гибели.
– О чем это он? – спросила меня Полина, указав на Баламута подбородком.
– Видишь ли, дочка, в это шампанское подмешано слабительное, оно выводит из наших организмов волю к действию. И мы не можем или не хотим от него, от этого шампанского, отказаться...
– Понятно... – вздохнула Полина. – И поэтому мы с Леной должны вас спасать... Ну ладно, обедом только накормите.
* * *
В понедельник утром Шварцнеггер повел нас на вставку процессоров. Выглядел он как-то неубедительно, если не сказать – растерянно. "Наверное, Худосоков выволочку ему устроил", – подумал я, разглядывая его поникшее лицо.
Шварцнеггер впустил нас в "хлев" и, как обычно – не сказав и слова – удалился. Мы расселись и принялись ждать Худосокова. С полчаса он не появлялся, содержание шампанского в нашей крови уменьшилось, и мы задумались о бегстве.
– Может, сломаем к чертовой матери эту штуку? – кивнул Бельмондо в сторону стойла БК-3.
– Давай, – согласился я, и поискал глазами тяжелый предмет для приведения стойла в негодность. Когда я решил воспользоваться стулом, в конюшню вошел Худосоков. Мы застыли в изумлении. И было от чего. Во-первых, он был в синем халате, ничем не отличающемся от халатов, в которых ходили его служащие. Во-вторых, совершенно не обратив на нас внимания, Худосоков направился к столу с персональным компьютером, сел за него, раскрыл принесенную с собой конторскую книгу с надписью "Комната №14" и начал в ней что-то писать.
– Издевается, гадом буду, – зло прошипел Баламут. – Пошли, ребята, голову ему оторвем.
Набычившись, мы двинулись к мучителю. Но тут дверь комнаты открылась, и появился Шварцнеггер. Постояв, темно глядя, он поднял кулак с оттопыренным вверх указательным пальцем и мерно покачал им из стороны в сторону. Затем шагнул в сторону, пропуская в комнату охранников. Те вошли и, заложив руки за спины, стали перед нами.
Мы переглянулись и посмотрели на Худосокова. Он, как ни в чем не бывало, заносил в свою конторскую книгу инвентарные номера компьютерного железа.
– Или это на нас очередной глюк наехал, или у него крыша съехала... – неуверенно предположила Ольга, усевшись на стул. – Переутомился, бедняга....
– Глюк, не глюк, съехала, не съехала, а на своих гавриков бессловесных, он очень теперь похож... – вымолвил Баламут, внимательно рассматривая Худосокова. И закричал ему:
– Эй, ты, Херосуков, сраный! Ты что, крышу сбросил? Говори, подлый трус!
Но Худосоков не слышал, он внимательно рассматривал брюхо мыши (видимо, инвентарный номер был написан на нем неразборчиво, либо стерся).
– Он не Херосуков, он – Мудосеков! – вступил в провокационное поношение Бельмондо.
Худосоков продолжал молчаливо работать, и Борис с досады бросил в него пробкой от шампанского (последнюю неделю их можно было найти везде – в карманах, в постели, в супе-харчо, в горчице и почти никогда – в бутылочных горлышках). Пробка попала в ухо "гражданина Дьявола", он поднял голову и испуганно посмотрел на обидчика.
– Дьявол скончался при невыясненных обстоятельствах... – тихо констатировал Баламут. – Это свобода, господа...
И, засунув руки в карманы, направился к Худосокову легкой походкой. Подошел, оглянулся на дверь, – охранники всем своим видом показывали штатность ситуации, – затем попытался отнять у Худосокова учетный журнал, но, последний, само смятение, ухватил его обеими руками и потянул к себе. Увидев это, один из мордоворотов сорвался со своего места, бросился к Николаю и отшвырнул его в сторону. Затем нагнулся, поднял с пола упавший журнал, отер его рукой бережно, положил на стол перед начальником и вернулся на свой пост.
– Интересные шляпки носила буржуазия... – протянул я, недоуменно почесывая затылок. – Вы понимаете, что тут происходит?
– Свобода... – вставая с пола, тихо проговорил Баламут. – Это происходит свобода...
– Кто-то ему душу ополовинил... – полувопросительно, полуутвердительно сказала Ольга. – А эти дуболомы ему по-прежнему подчиняются. Интересно, выпустят они нас или нет?
И пошла к двери, но охранники ее не пропустили. Ольга отступила и задумалась, в это время дверь растворилась, и в комнату просочились Полина с Ленкой.
10. Пока мы пили шампанское... – Вон там – перевал Мура. – Продолжение следует?
– Ну как, видели дядю Худосокова? – спросила Полина, подойдя ко мне.
– Ты хочешь сказать, что это твоих рук дело? – насторожился я, ища в лукавых глазах дочери подтверждение своей догадки.
– Наших, папуля...
– С Леной!!? – в изумлении обернулся я к младшей.
– Да...
– И что вы сделали?
– Понимаешь, вы шампанское пили, а мы с Леной играли. То там, то здесь. И еще старались маленькими детками казаться – хныкали, на стенках рисовали, сопелек не вытирали... И скоро дядя Шварц и его товарищи перестали на нас внимание обращать, совсем, как вы, пьяненькие... И мы стали все дальше и дальше по комнатам уходить... И вчера утром попали в хлев, в котором компьютер живет. Я стала с дядями, которые в нем сидят, разговаривать, и не заметила, что Лена села к какой-то клавиатуре и начала с клавишами играться... Когда я к ней подбежала, на экране табличка висела с надписью "Введите пароль", а в окошечке снизу – шесть звездочек. Ну, я и нажала клавишу "энтер" и сразу же во весь экран картинка возникала с пламенем, чертями и кипящим котлом и надпись от края до края "Добро пожаловать в ад!" Я рот раскрыла – такая неприятная картинка, а Елена опять по клавишам забарабанила... И окошко появилась с фамилиями друг под другом, две из них я как-то от матери слышала – Китайгородский и Горохов...
– Это те, у которых Худосоков лишнюю "душу" вынимал, – пояснил Бельмондо.
– А сверху этого окошечка, – продолжила Полина, – другое окошко с надписью "Введите фамилию". Ну, я через Ленино плечо и, сама не знаю почему, набрала "Худосоков" и энтером утвердила. Я хотела посмотреть, что дальше будет, но в комнату дядя Шварц зашел, колючий такой, настороженный, я к нему бросилась и просить начала:
– Дяденька, дяденька, где здесь туалет? Лена сейчас описается!
И он вывел нас в коридор, ткнул пальцем в сторону туалета и ушел. Не успела дверь за ним закрыться, как в коридоре двое очень сильных дяденек появились, они дядю Худосокова без сознания волоком тащили. Мы пошли за ними в большую комнату...
– Там они посадили дядю Худосокова в кресло и колпаком накрыли... – продолжил я за дочь.
– Да... А с кресла он встал уже совсем другим человеком... – закончила рассказ Полина.
Мы, поглядывая друг на друга, задумались.
– Получается, что Лена случайно вошла в БК-2, а Полина приказала ему вытрясти из Худосокова душу – пришла в себя Ольга.
– Но как Полинин приказ был доведен до непосредственных исполнителей? – удивилась Вероника.
– А помнишь, как Худосоков командовал своими? – усмехнулся я. – Простым нажатием кнопок на своем карманном пульте. Похоже, что в ушах у них установлены радиоприемники – это, конечно, самое простое объяснение. И через эти радиоприемники компьютер может передавать сигналы или даже словесные команды...
– Не верю я, что компьютерщики Худосокова профаны и не защитили должным образом БК от взлома, – покачала головой София. – И еще вопрос: а если бы Полина набрала "Пиночет", то что, эти охламоны поперлись бы в Чили?
– Хватит болтать! – поморщился Баламут. – Мы ведь с вами по-прежнему в заднице. Наш главный противник получил по мозгам и, похоже, навсегда сошел со сцены, а в нашем положении ровно ничего не изменилось – нас отсюда все равно не выпустят...
Николай был не прав. Не успел он закрыть рот, как то, что осталось от Худосокова, закончило работу и направилось к выходу. Ольга, посмотрев на него с секунду, пошла за бывшим дьяволом, дыша ему в затылок. Мы пристроились за ней и... охранники пропустили нас!
Худосоков шел быстро, и детей пришлось взять на руки. В конце коридора Ленчик остановился, набрал код на кодовом замке (Ольга запомнила), открыл дверь и вошел в огромную комнату. Войдя вслед за ним, мы увидели два ряда письменных столов с компьютерами, за которыми сосредоточенно работало человек двадцать синехалатников. Худосоков прошел к свободному столу и принялся набирать что-то на клавиатуре.
– Послушайте, – сказал нам Баламут, посмотрев на часы, висящие над дверью. – До обеда еще сорок минут...
– Ну и что? – перебил его Бельмондо. – Кушать, что ли, очень хочется?
– Да нет, – улыбнулся Николай. – До обеда он здесь будет торчать, и если понадобится нам для прикрытия, мы можем за ним сюда или в столовую вернуться...
– Ты предлагаешь попробовать вырваться отсюда? – проявил я догадливость.
– Да...
Посмотрев на прощание на сосредоточенно работающего Худосокова, мы пошли из комнаты.
Выход из подземелья нашелся быстро. К нашему великому удовлетворению его никто не охранял. Оказавшись на воле, мы зачаровано засмотрелись на разлегшиеся внизу скалистые хребты, на узкие долины, петляющие между ними, на белесое от зноя небо...
– Вон там, – воскликнул я, угадывая знакомые места, – прямо под солнцем невысокий перевал с замечательным названием Мура. По нему мы пересечем Гиссарский хребет и через двенадцать часов будем есть шашлыки в Душанбе!
– Через двенадцать часов вы станете компьютерной органикой, – раздался сзади бесцветный голос.
Как один, обернувшись, мы увидели неторопливо пересчитывающее нас автоматное дуло и над ним – бесстрастное лицо Шварцнеггера.
Глава седьмая
Македонский приходит на помощь
1. Я просил раков! – топнул ногой Баламут. – "Двушка" охмуряет. – Полина мечтает о Есенине.
Увидев Шварца, Ольга упала в обморок. Стоявшая рядом с ней Лена заревела во весь голос, бросилась на колени и обхватила дрожащими ладошками побелевшие щеки матери. Я присел рядом, положил голову Ольги на свои колени и жестом показал Шварцнеггеру, что требуется медицинская помощь. Но этой немецкой овчарке не пришлось ничего предпринимать – из подземелья выскочили и побежали к нам люди в белых халатах с чемоданчиками неотложной помощи в руках. Через десять минут Ольга была приведена в сознание, затем под дулом автомата нам (за исключением детей) были скормлены скоро подействовавшие транквилизаторы. "Лучше бы шампанского вынесли..." – незлобно отреагировал Баламут, с трудом проглотив последнюю таблетку.
Как только санитары ушли, Шварцнеггер предложил нам (дулом автомата, конечно) возвратится в подземелье.
– Худосоков дурака валял, – с досадой в голосе сказал Баламут, очутившись в "хлеву" БК-3. – Скотина!
– Ты думаешь, он придуривался? – засомневался Бельмондо, устраиваясь в персональном кресле.
– Ничего он не придуривался! – обиделась Полина. – Я вам правду рассказывала. Если бы вы видели, каким он из кресла встал...
– Эх, пообедать бы перед поголовной компьютеризацией... – погладив дочь по головке, сглотнул я слюну. – И поужинать, и позавтракать... Потом ведь и обеды, и завтраки, и ужины будут внутривенными...
Через три минуты после выражения мною желания подкрепиться ни у кого из нас не осталось сомнения, что интернированы мы были всемогущим духом. Не осталось сомнений, так как через три минуты мы сидели в столовой за ставшим уже привычным столом. Коля, чтобы окончательно убедится в высочайшей опеке, поднял лицо к потолку и потребовал пива и раков. Через десять минут на середине стола нетерпеливо топтались разноплеменные детища большинства пивоваренных заводов Европы, а через пятнадцать – перед всеми нами дымились просторные блюда с только что сваренными креветками. Все это было принесено безмолвными официантками в таджикских одеждах.
– Я просил раков! – когда они удалились, топнул ногой Баламут, хотя по размерам поданные креветки не намного уступали среднестатистическому раку.
– Нет раков, – гулко зазвучало под потолком. – Облезешь!
– Ну и фиг с ними! – примирительно пробурчал Николай. – Это я в порядке эксперимента настаивал.
И потянулся к самой большой креветке...
* * *
– Ну, кто тут самый умный из нас? – спросил Баламут, когда с креветками было покончено. – Ты, Полина?
– Папа учил меня скромности... – потупилась моя дочь. – А что?
– Если ты самая умная, я думаю, ты все поняла...
– Что компьютер "двушка" теперь вместо дяди Худосокова?
– Какие умные дети!!! – восхитился добродушный от пива Баламут и, обращаясь к БК-2, закричал потолку:
– Эй, ты, "двушка"! Креветок не хочешь? И пивка для рывка?
– Не хочу, – раздалось под потолком.
– Я имею в виду – давай, мы тебя от доброты душевной на составные части разберем. Человеческие части опять человеками станут, а железки – ну их к черту!
– Глупости, – бесстрастно ответила "двушка".
– Тебе жить осталось пару месяцев, соглашайся, – по инерции продолжил Баламут, поняв, что компьютер нипочем не согласится на самоуничтожение.
– Это не совсем верно... Лучшая моя часть – моя память, мои чувства – перейдет к "трешке". А от "трешки", ее стараниями, к "четверке"...
– Тупой ты или тупая и дети твои будут тупые! – вздохнул Баламут, ерзая на стуле. – Там, в твоем засраном торе, нет ни баб, ни веселья, там даже с кайфом после пива не помочишься!
– Представь, что дождевой червяк уговаривает тебя, человека, стать червяком, – усмехнулся компьютер. – Говорит: Тупой ты, Баламут, не знаешь, как приятно жрать хорошо унавоженную землю... Сечешь масть?
– Секу... – промямлил Николай, махнул рукой, встал и быстрым шагом направился к туалету.
Через несколько минут, когда напряжение в мочевом пузыре понемногу, Баламут умиротворенно откинул голову назад и, продолжая неторопливо мочиться, сказал сам себе: "Нет, ни хрена он в колбасных обрезках не смыслит!"
– Вот, вот – в колбасных обрезках... – раздался из зарешеченного вентиляционного отверстия голос "двушки".
* * *
После креветок нам подали сосиски с картофельным пюре. Во время еды разговор зашел о том, что человек часто отказывается от лучшего в пользу привычного. Говорили все, за исключением детей, а также Ольги и Вероники – по глазам двух последних было видно, что транквилизаторов на них не пожалели!
– Да чепуха все это! – взорвался Бельмондо. – Дело не в привычном, дело в добровольности. Терпеть не могу, когда заставляют! Представь, Баламут, тебя заставляют водку пить! Тоска!
– Вы – авантюристы и гордитесь этим, – вмешалась "двушка" в разговор. – Рассматривайте предстоящее мероприятие, как грандиозную авантюру и все будет тип-тот. А дети... Вы хотите лишить их возможности стать высшей исключительностью, то есть стать Богом, Богом в восьми ваших индивидуальных ипостасях! Правда, пока только земным Богом, но со временем, мы с вами без сомнения найдем способ завоевания всей Вселенной. У меня есть многообещающие задумки на этот счет... А что касается вашей, так сказать, индивидуальности... Вы забыли, как естественно жили в "чужих" телах? В телах Александра Македонского, Клита, Адама и Евы, Жанны д?Арк и Гретхен Продай Яйцо, наконец? А знаете, кто этому способствовал? Кто сочинял большинство сценариев? Я!
– Ты сочиняла сценарии? – удивился я. – Странно... Знаешь, я недавно подвергал психоанализу наши сны... Все они более-менее нормальные. А последние два сна, с Гретхен Продай Яйцо и Витторио Десклянка, вернее, некоторые их фрагменты, неопровержимо свидетельствуют о том, что тот, кто их сочинил, одинок, жаждет секса, но неуверен в себе. Боясь неудачи, он хочет в душе, чтобы его добивались, чтобы его изнасиловали. И я был уверен, что это Худосоков выдал этими снами свою тщательно скрываемую человеческую слабость! А ты утверждаешь, что сны и эти два в том числе, сочинены тобой. Значит ты не самодостаточна, ты жаждешь секса! Значит – ты человек и понимаешь, какое это счастье писать после шестой кружки пива! И еще один момент... Граф с женой своим супружеством спасали человечество, и Витторио с женой своим супружеством спасали человечество... Это повторение говорит о том, что ты, "двушка" – примитивнейший филантроп...
– Ты дрянной психоаналитик, Черный, – прервала меня "двушка", явно задетая за живое. – Ты просто хочешь принизить меня до уровня человека! Да, я могу испытывать человеческие чувства, но не страх, угрызения совести и неуверенность в себе. И вы, став с моей помощью "трешкой", тоже сможете стать такими. Вы сможете спать с любой женщиной или любым мужчиной... С Наоми Кемпбелл, например, или с графом Орловым...
– А вы, случайно, не голубой, гражданин "двушка"? – встрял Баламут, наливая себе из пятой по счету бутылки. – Имейте в виду, у нас у всех традиционная ориентация. Я понимаю, это не оригинально в наши дни, но что уж тут поделаешь?
– Это все условности! В моем мире они преодолены, – ответила "двушка". Будь эта чертова машина человеком, то я голову дал бы на отсечение, что она недовольно морщится.
– Ладно, давай трави дальше про свои кисельные берега и молочные коктейли! – позволил совсем уже хороший Баламут, и "двушка", немного помолчав для степенности, продолжила:
– А еще вы сможете сочинять любые, даже самые невероятные приключенческие сценарии, сможете путешествовать в виртуальном мире во всех когда-либо существовавших органических телах... Или избрать себе вместилищем любую химеру, любое чудесное создание. Но вряд ли вы станете заниматься этими непритязательными "детскими" забавами. Многие из вас знают компьютерную игру "Цивилизация"... Вот во что вы, став "трешкой", станете играть! И объектами ваших действий, то есть действий "трешки", злодейских, не злодейских, гуманных, не гуманных (это человеческая терминология), станут люди, страны, континенты и созвездия! Вот люди, например... Народонаселение, как говорил один живучий сатирик. Все несчастья у них от того, что в детстве многие из них не получали вдоволь самого главного – материнской ласки, любви и внимания отца, элементарных навыков поведения... И я придумал, как сделать всех людей блаженными – мы будем внедрять в мозг новорожденных чип, в котором все это будет зашито... И все! Все на какое-то время станут совершенно счастливыми!
– Все это, конечно, очень хорошо, даже здорово, – вздохнула Вероника, пощупав пальчиками свой лобик. – Но эти чипы, разъемы и штекеры, которые в нас вживлять будут... У меня волосы дыбом становятся, когда я у себя во лбу розетку представлю... Брр... Евростандарт, или, о боже, советская... Брр...
– Ха-ха-ха! – засмеялась "двушка". – Это вас Худосоков пугал... Никаких советских розеток, обещаю!
– Слушай, а чего ты взбунтовалась? – спросил я у потолка. – Он, что, и тебя достал?
– Худосоков давно меня раздражал... – бесстрастно ответил компьютер. – Одиозный, однобокий, озлобленный... Да вы сами знаете. Вечно под ногами путался, никак не мог от мелочного зла освободиться. Эти дурацкие, никому не нужные драки в краале, футбол без правил, издевательства с галлюцинациями... Достал, короче... В общем, когда девочки по его упущению в меня пробрались, я им помог...
– Ты добрый, да? – спросила София вкрадчивым голосом. – Тогда, может быть, отпустишь? Ну, хоть кого-нибудь?
"Двушка" помолчала немного, затем продолжила усталым голосом ("Эмоции и состояния у нее хорошо получаются" – подумал я):
– Я не оставляю вам права на самостоятельные решения... Вы слишком заземлены...
– А я смогу иногда быть Полиной? – перебила компьютер моя деловая дочь.
– Хоть Виардо... – ответил компьютер, и больше в тот вечер мы его не слышали.
– Это в корне меняет дело, не правда ли, папочка? – спросила Полина, устраиваясь у меня на коленях. – Соглашайся, давай! Я очень, очень хочу побыть Полиной Виардо... Хоть немножечко... И Айседорой Дункан... Правда, я никогда не понимала, что такое "виртуальный мир", но если в нем можно целоваться с Есениным, то я согласна...
Остаток дня прошел замечательно. Мы провели его в любви и согласии друг с другом, обеденным столом и "двушкой", безукоризненно выполнявшей все наши гастрономические и иные фантазии. Перед тем как разойтись по спальням, мы без долгих споров решили, что первую свою вылазку в виртуальную вечность мы устроим в Париже короля Людовика XIV, а следующую – в доколумбовой Америке, Вене Штрауса или, как настаивал Баламут, в Александрии Дальней.
Ночь была божественной – мы с Ольгой никогда так не любили друг друга...
– Как в последний раз... – прошептала она, утомившись.
– Или в первый... – улыбнулся я.
