Юлиан Семенов
Экспансия – III
Гарантированная свобода личности (сорок седьмой)
1
«Л»16. – Мистер Краймер, я пригласил вас для того, чтобы задать ряд вопросов, связанных с вашей поездкой в Аргентину.
Краймер. – Во-первых, представьтесь, во-вторых, объясните, отчего я вызван в Центральную разведывательную группу, в-третьих, будет ли наше собеседование носить такой характер, что я должен пригласить сюда своего адвоката?
«Л». – Меня зовут Джозеф О'Брайен, я консультирую ЦРГ по вопросам Латинской Америки, где в равной мере опасны как бывшие нацисты, так и коминтерновские представители, готовящие путчи против законно избранных правительств. Это ответ на ваш первый вопрос. Соединенные Штаты не могут не проявлять оправданного беспокойства о своих южных соседях, – так было, есть, так будет. Поэтому ЦРГ внимательно наблюдает за происходящими в том регионе процессами. Это ответ на ваш второй вопрос. Полагаю, что приглашение вашего адвоката нецелесообразно, ибо против вас не выдвигают никаких обвинений, а хотят поговорить как с патриотом этой страны...
Краймер. – «Хотят»? В разговоре примет участие еще кто-нибудь?
«Л». – Как человек, получивший филологическое образование да еще работающий в рекламе, то есть постоянно соприкасающийся со словом, вы очень тщательно следите за фразой. А я говорю с вами совершенно открыто, не придавая, видимо, отдельным словам должного значения... Приношу извинение... Говорить с вами буду я. Один.
Краймер. – Это если я соглашусь разговаривать с вами один на один.
«Л». – Да, конечно, это ваше право, мистер Краймер. Вы можете пригласить адвоката... А можете и вовсе отказаться от собеседования, это право вам гарантирует конституция этой страны.
Краймер. – Все будет зависеть от того, как пойдет разговор... Я, знаете ли, читаю наши газеты, там печатают допросы, проводимые Комиссией по расследованию антиамериканской деятельности...
«Л». – Вы находите в них какие-то нарушения конституции?
Краймер. – А вы – нет?
«Л». – Бог с ней, с этой комиссией... Меня интересует другое... Во время поездки по Аргентине, финансировавшейся фирмой «Кук и сыновья», не приходилось ли вам встречаться с немцами или русскими? Случайно – в самолете, поезде, автобусе, отеле?
Краймер. – С немцами и австрийцами встречался... Кстати, австрийцы вас тоже интересуют? Я им не верю, как и немцам... Один язык, похожая природа, и не имели партизанских соединений...
«Л». – Да, австрийцы тоже меня интересуют, особенно те, которые были связаны с наци...
Краймер. – Таких в Барилоче полно.
«Л». – Барилоче? Что это? Город? Район?
Краймер. – Неужели не знаете?! Одно из чудес света! Прекрасные лыжные катания – с июня по октябрь... Это на границе с Чили, там невероятно красиво... В Барилоче много австрийцев... И немцев тоже...
«Л». – Фамилии не помните?
Краймер. – Нет... Они для меня все «фрицы».
«Л». – Странно, мы, американцы, называем немцев «Гансами»... Только русские называют их «фрицами».
Краймер. – Так это я у русских и научился! Наши полки встретились на Эльбе... Первыми...
«Л». – Хорошо отпраздновали встречу?
Краймер. – О! Первый и последний раз в жизни я позволил себе пить три дня подряд...
«Л». – С кем?
Краймер. – С русскими, с кем же еще?!
«Л». – Фамилии не помните?
Краймер. – Все фамилии зафиксированы вашими службами, мистер О'Брайен. Как и наши – русскими. Я воевал начиная с Африки, с сорок второго года, не надо говорить со мной, как с мальчишкой. Если же вас интересуют фамилии немцев и австрийцев в Барилоче, отправьте туда ваших людей, деньги вам на это отпущены... Я бы, на вашем месте, отправил.
«Л». – У вас есть подозрения против кого-нибудь?
Краймер. – Я же вам говорил: не верю ни одному «фрицу».
«Л». – Увы, должен согласиться с вами... Я ведь тоже во время войны был в Европе... Ненависть к немцам трудно вытравить, вы совершенно правы... Скажите, в той фирме, что вас принимала, были немцы?
Краймер. – Да, был там один Ганс...
«Л». – Это надо понимать – «фриц»? Немец?
Краймер. – Нет, именно Ганс. Из Вены... Но нами занимался американец, Мэксим Брунн, прекрасный инструктор горнолыжного спорта.
«Л». – Он вам ничего не рассказывал о тамошних немцах с нацистским прошлым?
Краймер. – Нас с ним интересовали совершенно иные вопросы, Барилоче – поле для бизнеса.
«Л». – Какого?
Краймер. – Нашего, мистер О'Брайен, нашего с Брунном, проблема не имеет отношения к собеседованию, бизнес есть бизнес.
«Л». – Да, да, конечно, это свято... Но мистер Брунн там живет, значит, он много знает... Возможно, поделился чем-то с земляком?
Краймер. – Мы не земляки. Он из Нью-Йорка, а я южанин, из Нью-Орлеана...
«Л». – Местные власти не мешают вашему и мистера Брунна бизнесу?
Краймер. – Какой им смысл?! Они получают с нас хорошие деньги, тот дикий край заинтересован в валютных поступлениях...
«Л». – Вы оставили мистеру Брунну какие-то поручения?
Краймер. – Конечно. Когда начинаешь дело, партнер должен иметь право на свободу поступка.
«Л». – А что за поручения мистера Брунна вы взялись выполнить здесь, в Штатах?
Краймер. – Насколько я понимаю, Брунн – американец... А вас интересуют нацисты, немецкие нацисты.
«Л». – Для нас, Центральной разведывательной группы, факт проживания американца в тех районах, где, по вашим словам, много немцев, возможно, с нацистским прошлым, представляет немаловажный интерес...
Краймер. – Ну, в этом смысле вы, конечно, правы.
«Л». – Лишь поэтому я и спрашиваю: какие поручения мистера Брунна вы взялись выполнить дома?
Краймер. – Никаких. Конечно, надо кое-что вложить в рекламу, но это моя забота, а не его, напечатать проспекты, хотя, повторяю, это делаю я, он в этих вопросах некомпетентен, он замечательный инструктор, умеет вести себя с людьми, прекрасно катает, знает уникальные места в окрестностях... Славный парень, он понравится вашим людям. Можете им назвать меня, пусть передадут привет от компаньона, Брунн не откажется помочь.
«Л». – Вы не представляете себе, мистер Краймер, как мне важно это ваше предложение... А что вы можете сказать о Гансе? Мистер Брунн как-то характеризовал его?
Краймер. – По-моему, он относится к нему с юмором...
«Л». – С доброжелательным юмором?
Краймер. – Да, именно так. Но в горах отношения между людьми особые... Там важно, кто как катает со склонов. Мистер Брунн непревзойденный мастер... Этот Ганс сосунок в сравнении с мистером Брунном... И потом он племянник хозяина той фирмы, где служит Брунн...
«Л». – Кто хозяин?
Краймер. – Я с ним не встречался... Какой-то Вальтер... Отто Вальтер, австрийский социал-демократ, эмигрант... Брунн считает его порядочным человеком.
«Л». – Брунн симпатизирует социал-демократам?
Краймер. – Мистер О'Брайен, в Австрии можно симпатизировать или национал-социалистам, или социал-демократам. По-моему, американец обязан симпатизировать последним.
«Л». – Вы отвечаете, как режете, мистер Краймер... Все, у меня больше вопросов нет... Большое спасибо за ваше предложение отправить в Барилоче нашего человека к мистеру Брунну с приветом от вас, это очень важно... Как, кстати, там со связью? Мистеру Брунну легко до вас дозваниваться?
Краймер. – Легко, но дорого. Лучше телеграмма или письмо.
«Л». – Власти Перона не лезут в переписку? Может быть, вам стоило придумать какой-то примитивный шифр? Перон, знаете ли, есть Перон.
Краймер. – Нам нечего скрывать. Кроме добра себе, нашим клиентам и Аргентине мы ничего не делаем...
«Л». – Еще раз большое спасибо, мистер Краймер, извините, что я отнял у вас время.
2
Расшифровка беседы, проведенной с миссис Мэри Спидлэм осведомителем ФБР «Лиз»,
откомандированной в распоряжение м-ра Макайра (Центральная разведывательная группа).
«Лиз». – Боже, какой у тебя загар, подружка! Ты совершенно коричневая! Но не такая, как мы, валяющиеся летом на пляже. У тебя – совершенно особый...
Мэри. – Так я же вернулась из Аргентины... Вечно забываю название этого места в горах... Такая красота, Лиз, такое блаженство!
«Лиз». – В Аргентине? Ты сумасшедшая! Это же черт знает где?! Зачем тратить безумные деньги?! Или ты получила наследство?!
Мэри. – Наследство мы, увы, не получали... Просто Чарльз делает буклеты для фирмы «Кук», ну, те и предложили полет в четверть цены, это дешевле, чем отправиться на Майами.
«Лиз». – Не жалеешь, что съездила?
Мэри. – О, нет, что ты! Это незабываемо!
«Лиз». – Неужели встала на горные лыжи?
Мэри. – И еще как!
«Лиз». – Кто тебя учил? Какой-нибудь индеец в шляпе из перьев?
Мэри. – Меня учил Мэксим, подружка, американец, как мы с тобой...
«Лиз». – Ну-ка, ну-ка, погляди мне в глаза!
Мэри. – Нет, действительно, он поразительный тренер... Бородатый, крепкий... Настоящий мужик...
«Лиз». – Ну, и..?
Мэри. – О чем ты?
«Лиз». – Напиши ему записку, представь меня, я тоже полечу в Аргентину...
Мэри. – Нет.
«Лиз». – Ой, ты влюблена! Он пишет тебе письма, а ты отвечаешь ему стихами!
Мэри. – Между прочим, я бы с радостью стала писать ему письма... Но он какого-то особого кроя... Очень сдержан... Я таких мужчин раньше не встречала...
«Лиз». – Каких?
Мэри. – Ну, таких... Я даже не знаю, как объяснить... Если раньше действительно были рыцари, а их не придумал Айвенго, то он настоящий рыцарь...
«Лиз». – Рыцарей придумывал Вальтер Скотт, дорогая. Айвенго был шотландским разбойником... Ну, хорошо, а в чем же его рыцарство? Расскажи, страшно интересно!
Мэри. – Не знаю... Это трудно передать...
«Лиз». – Скажи честно, он волочился за тобой?
Мэри. – Говоря честно, я волочилась за ним...
«Лиз». – Ну и?
Мэри. – Видишь, вернулась. Живая и здоровая... И начала вести на календаре отсчет, когда я поеду в это самое... как его... Барилоче, вспомнила! Я мечтаю туда вернуться... Мечтаю, как девчонка.
«Лиз». – Он тебя ждет?
Мэри. – Я замужем, подружка, ты забыла?
«Лиз». – С каких пор это мешает чувству? Особенно, если оно такое чистое... По-моему, именно новое чувство укрепляет семью, дает импульс былому, возвращает тебя в юность, ты начинаешь по-иному оценивать мужа, видишь в нем что-то такое, чего раньше не замечала...
Мэри. – Ну, знаешь, это слишком сложная теория, такое не для меня... Представлять себе другого, когда спишь с мужем? Слишком утомительно, разрушает нервную систему... Я смотрю на мир проще...
«Лиз». – Это как?
Мэри. – Не знаю... Проще, и все тут...
«Лиз». – А у этого самого инструктора есть семья?
Мэри. – По-моему, нет.
«Лиз». – Но ты хоть адрес ему оставила?
Мэри. – Он не просил...
«Лиз». – Вообще ни о чем не просил?
Мэри. – Ни о чем.
«Лиз». – Он образован? Умеет рассказывать истории? Знает стихи?
Мэри. – Он молчаливый. По-моему, за ним – история, но он никому ее не открывает...
«Лиз». – Очень скрытный?
Мэри. – Да нет же... Он ничего не играет, понимаешь? Он сам по себе: «я вот такой, а никакой не другой, таким меня и принимайте, не хотите – не надо!»
«Лиз». – Ну, хорошо, ты хоть поняла, что он любит, что ненавидит?
Мэри. – Он очень любит горы... А ненавидит? Не знаю... Он про это не говорил...
«Лиз». – Он всю войну просидел в этих самых горах?
Мэри. – Кажется, он воевал... Да, да, он воевал, очень ненавидит нацистов, вот что он ненавидит по-настоящему. Он сказал Чарльзу: «Вы не знаете, что такое рейх, и молите бога, что вам этого не довелось узнать»...
«Лиз». – А почему он так грубо сказал? У него были основания?
Мэри. – Разве в этих словах есть бестактность? Я бы почувствовала, ты не права...
«Лиз». – А он и по-испански хорошо говорит?
Мэри. – Как по-английски... У него есть друг, хозяин бара Манолетте, тот уехал в Аргентину после того, как в Испании победил Франко, они вместе поют под гитару такие замечательные песни! Настоящие фламенко!
«Лиз». – А отчего Манолетте уехал из Испании? Он красный?
Мэри. – Откуда я знаю?! Он милый. Какое мне дело, красный он или нет! Он готовит замечательную парижжю... Знаешь, что это?
«Лиз». – Откуда мне...
Мэри. – Это когда на углях жарят мясо – печень барашка, почки, мозги, даже яички, это у них главный деликатес... Объедение!
«Лиз». – Наверняка у этого твоего тренера есть какая-нибудь аргентинка! Уверена в этом... Или индианка... Ты была у него дома?
Мэри. – Как я могла?! Он никого к себе не приглашал, он очень весел на склоне, а в баре сидит и молчит...
«Лиз». – И ты с ним...
Мэри. – Твой вопрос бестактен...
«Лиз». – А я бы на твоем месте сохранила память обо всем этом. И ничего в этом нет постыдного. Если мужчинам все можно, то почему нельзя нам?!
Мэри. – Между прочим, ты бы ему наверняка не понравилась...
«Лиз». – Сначала надо решить, понравится ли он мне... Наверное, он от вас вообще не отходил ни на шаг, что ты так к нему привязалась...
Мэри. – Да мы его упрашивали быть с нами! Мы! Я же говорю: он живет сам по себе! Ему интересно с самим собой и с его горами...
«Лиз». – А кто вас к нему привез?
Мэри. – Никто нас к нему не привозил. Он сам предложил свои услуги, там это у них принято...
«Лиз». – Наверняка он предложил услуги именно тебе!
Мэри. – Ничего подобного, Краймеру. Он наш руководитель, он все и решал.
«Лиз». – А откуда твой красавец знал, что Краймер руководитель?
Мэри. – Какая разница? Почему это должно меня интересовать? Просто я теперь отмечаю календарь каждый день, и это для меня счастье.
3
Г-ну Р. Макайру,
ЦРГ.
Уважаемый мистер Макайр!
Во время командировки в Барилоче с группой туристов фирмы «Кук и сыновья» я познакомилась с интересующим ЦРГ Мэксимом Брунном.
Произошло все в день прибытия, когда мы решали, где начать катания.
М-р Брунн сам предложил нам свои услуги, и все мы согласились с его предложением, что вызвало неудовольствие у его конкурента м-ра Роберта (Локо), но большую радость хозяина фирмы австрийца Ганса.
М-р Брунн более всего контактировал с м-ром Краймером и миссис Мэри Спидлэм; думаю, что между ними возникла близость, – так нежны были их отношения. Это возможно тем более и потому, что м-р Чарльз Спидлэм выключается после приема алкоголя, что позволяет его жене быть свободной всю ночь.
Я не заметила ничего, что могло бы хоть в какой-то мере скомпрометировать м-ра Брунна как лояльного американца.
В библиотеке Барилоче я поинтересовалась его формуляром. Беглое изучение показало, что м-р Брунн не заказывает левую литературу или журналистику, изучает в основном историю немецкого заселения Латинской Америки (Аргентина, Чили, Парагвай, Бразилия и Никарагуа), проявлял повышенный интерес к делу о похищении в 1931 году сына великого американского летчика Чарльза Линдберга, выписывал по этому вопросу газеты из Буэнос-Айреса на английском, немецком и испанском языках. С вопросом о деле летчика Чарльза Линдберга он также обращался в местную газету, но по какой причине – выяснить не удалось, поскольку тур был весьма кратковременным.
У меня наладились вполне добрые отношения с м-ром Брунном, и в случае, если Вы сочтете целесообразным, я готова отправиться в Барилоче для более тесной работы с этим джентльменом.
Ни с какими просьбами к членам нашей группы м-р Брунн не обращался, к вопросам политического или военного характера интереса не проявлял, его беседы с м-ром Краймером носили деловой характер и касались возможности создания в Барилоче филиала их фирмы.
О м-рах Брехте, П. Роумэне и Г. Спарке разговор ни с кем ни разу не поднимался. О работе Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности – тоже.
...В районе озера ведется активное строительство какого-то комплекса, но что это такое – никому не известно.
Хэлен Эрроу.
Резолюция Макайра: В архив. Командировка X. Эрроу в Барилоче нецелесообразна. Работу по «Брунну» ведут «Организация» и лично Верен.
Роумэн, Спарк (Лос-Анджелес, сорок седьмой)
Спарк позвонил к нему ночью, в половине первого:
– Я хочу, чтобы ты сейчас же, повторяю, сейчас же приехал к нам, Пол!
Тот вскинулся с тахты, чувствуя, как сердце враз сделалось «заячьим хвостиком»:
– Господи, что-нибудь с детьми?
– Нет, нет, с мальчиками все в порядке... Ты же выполнил условия договора... Я прошу тебя немедленно к нам приехать, речь идет о другом...
– А кто выручит мою шоферскую лицензию? – Роумэн хохотнул. – Я слегка поддал, Грегори. Я не хочу ездить пьяным, этого только и ждут пареньки, я чту законы страны проживания.
– Вызови такси, я оплачу, останешься у нас, здесь и поговорим.
– На подслухе у Макайра? – Роумэн снова хохотнул. – Ты хочешь порадовать начальника?
– Не сходи с ума, Пол. У тебя здесь нет больших друзей, чем Элизабет и я. Не сходи с ума. Мне нужно тебя увидеть.
– Ну так и приезжай в город. Пойдем в «Президент»... Там шлюхи съезжаются к полуночи, я покажу тебе самых роскошных потаскух... Там дорого, осведомители не пролезут, они же на бюджете, им нужно просить разрешения на траты, забыл, что ль? Там и поговорим, если тебе это так надо.
– Хорошо. Я выезжаю. Встретимся в «Президенте»? Или заехать за тобой?
– Нет, ко мне не надо, здесь все нашпиговано макайровскими штуками, я ж говорю, они записывают даже то, как я корчусь на унитазе после пьянки...
– Думаю, у них сейчас есть работа поважнее, чем фиксировать твои стоны на унитазе. Я выезжаю.
– Хорошо, я заказываю столик.
Роумэн положил трубку на рычаг осторожно, словно боялся ее сломать, потом резко поднялся, походил по квартире, которая после отъезда Кристы сделалась похожей на его мадридское обиталище в дни, когда не приходила убирать Мариан, такой кавардак: разбросанные по полу ботинки, висящие на спинках кресла рубашки, пыль на книжном столе, заваленном рукописями сценариев; истинно холостяцкое жилье; даже спать он теперь ложился – если возвращался домой – на тахте возле балконной, во всю стену, двери; на кровати, которую купила Криста, – книги; каждое воскресенье Роумэн отправлялся по книжным лавкам, скупал все, связанное с прошедшей войной, историей разведки, сексопатологией, помешательством, мафией и атомной бомбардировкой Хиросимы; книги по бизнесу складывал на полу, возле батарей отопления, особенно часто листал пособие для начинающих предпринимателей «Как стать миллионером»; потешаясь, делал выписки, прятал их в стол, пригодится на будущее; почему бы, действительно, не стать миллионером; тому, у кого баки на счету, не страшно и ФБР; воистину, танцует тот, кто заказывает музыку.
Роумэн снял рубашку, надел полосатую куртку и джинсы, бриться не стал, набрал номер «Президента», попросил забронировать столик на имя мистера Спарка: «Платить буду я, Пол Роумэн, да, да, не Раумэн, а Роумэн, это кто-то работает под меня, гоните его прочь, ах это тот самый Раумэн из Техаса, который держит скот? Очень хорошо, передайте ему привет, скажите, мы с ним братья, пусть подкинет пару сотен тысяч, я восславлю его в фильме, сниму верхом на жирафе с копьем в левой руке и в шляпе, формой похожей на древнеегипетское изображение фаллоса».
– Что это такое? – деловито поинтересовался метрдотель, принимавший заказ; Роумэн посмеялся: у этого ума хватит передать мое предложение мистеру Раумэну, будет очень смешно, наверняка намылит мне морду, они в Техасе прыткие.
– Про фаллос вы ему не говорите, не надо, а про жирафа можете, я буду через полчаса, до свиданья.
...Роумэн вышел на улицу, с океана задувал ветер; нет ничего прекрасней такой погоды, подумал он, все идет, как надо, сейчас меня хорошо проморозит, я буду готов к разговору, мы должны провести этот разговор, от него зависит все или почти все, это точно.
Город уснул, главная улица была пустынной, только в барах слышны голоса и костистые удары бильярдных шаров; именно в барах по ночам собираются либо счастливые люди, либо самые несчастные, которые бегут самих себя.
В шикарном «Президенте» было светло, как в операционной, и так же холодно; нет ничего отвратительнее огромных гостиниц, какой-то случной пункт, никакого уюта, сплошная показуха, отчего людей так тянет на показуху, будь мы все неладны?!
Войдя в бар, Роумэн спросил, не пришел ли мистер Спарк; мэтр ответил, что еще не появлялся, однако техасский Роумэн гуляет: «Я ему сказал про вас, он очень потешался, хотите познакомиться?»
Роумэн оказался крошечным человечком в ковбойской одежде; хлопнув Пола по плечу, предложил выпить «хайбол», спросил, откуда он родом: «Нет, увы, мы не братья, я бы мечтал найти брата, меня раздавило дело, будь оно неладно, нет свободной минуты...»
– Так остановитесь, – посоветовал Пол. – Набрали десяток миллионов баков – и хватит! Наслаждайтесь жизнью! Видите, сколько здесь прекрасных шлюх? Каждая стоит тысячу в месяц, – это если высшего класса. Сто тысяч за десять лет вперед – гроши. Я бы на вашем месте нанял тройку, завидую шейхам, нет ничего надежнее многоженства, жизнь в радость, никаких обязательств, одни наслаждения...
– Я смущаюсь называть вещи своими именами, – сказал коротышка Роумэн, – тем более, когда речь идет о женщинах.
– Наймите себе «паблик рилэйшенз офиссер»17... Возите его с собою, кивнете головой – «хочу вон ту девку», – он вам ее сразу же приволочет...
– Сколько хотите получать в неделю?
– Нет, я не пойду, – Роумэн покачал головой. – Я дорого беру, зачем вас разорять... Если хотите какую из здешних красоток, укажите пальцем, я и без денег все организую.
– Пальцем указывать некультурно, – сказал карлик назидательно, и Роумэн понял, что именно этим ограничивается его соприкосновение с культурой; хотя нет, наверняка он знает, что дичь можно есть руками, наверное, поэтому заказывает в ресторанах фазанов или куропаток, не надо мучиться с тремя вилками, все просто, а заодно соблюден престиж: дерьмовое крылышко птички в пять раз дороже самого прекрасного стэйка; ну и горазды люди на фетиши, выдумают блажь и поклоняются ей, врожденность закодированного рабства...
Спарк приехал через сорок минут, – спустило колесо.
– Знаешь, – усмехнулся он, когда они расположились за своим столиком, – я вожу машину с закрытыми глазами, прекрасно ее ощущаю, но, когда надо менять скат, ощущаю себя Робинзоном, путаюсь с ключами и очень боюсь заночевать на дороге...
– Вози с собой теплую куртку и виски, – посоветовал Роумэн. – Жахнешь от души, укутаешься, поспишь, а утром попросишь шоферов прислать тебе «автосос»18, двадцать баков – и никаких забот... Ну, что у тебя?
– Пол, мы получили письмо от Крис.
– Мне она тоже прислала телеграмму.
– Я хочу, чтобы ты прочитал ее письмо при мне.
– Слушай, Грегори, я чертовски не люблю сентиментальных сцен: добрый друг наставляет заблудшего, разговор по душам, глоток виски и сдержанное рыдание... Это все из штампов Голливуда...
– Ты можешь обижать меня, как тебе вздумается, Пол... Я все равно не обижусь, потому что люблю тебя... И знаю, что нет на земле лучшего человека, чем ты... Задирайся, валяй, все равно ты прочитаешь ее письмо при мне... Или, если хочешь, я его тебе прочту сам...
– Поскольку здесь им трудно оборудовать звукозапись, можешь читать.
– Что с тобой, Пол?
– Ровным счетом ничего. Просто я ощутил себя абсолютным, законченным, размазанным дерьмом. А поняв это, я стал отвратителен самому себе. Ясно? Я помог Крис уйти от меня. Я не хочу, чтобы она жила с дерьмом, понимаешь?
– Погоди. Сначала послушай, что она пишет...
– Я читал, что она написала перед тем, как уехать! Она сбежала! Она бросила меня! Да, да, да! Не делай печальное лицо! Мало ли, что я пару раз не приходил домой! Я всегда жил один, и я привык жить так, как считал нужным! Я тогда не мог ехать пьяным! Я звонил ей, но никто не брал трубку!
– Врешь.
– Если ты еще раз посмеешь сказать мне это слово, я уйду, Грегори, и мы больше никогда не увидимся.
– Хорошо. Прости. Послушай, что она пишет, – Спарк взял письмо в руку; Роумэн заметил, как тряслись его пальцы. – Вот, погоди, тут она рассказывает Элизабет про свое житье... Ага, вот эта часть... «Я не помню, у кого из европейцев я прочитала горькую, но изумительно верную фразу: „порою легче переспать с мужчиной, чем назвать его по имени“... Мне казалось, что Пола порою удивляло мое постоянное „ты“, я, действительно, очень не люблю никого называть по имени... Я назвала его „Полом“ в прощальной записке. Жест дарующий и жест принимающий дар имеет разъединяющий... Так и те дни, которые я провела с ним, – дни надежды, дни разлук, но более всего я боюсь, что он не узнает, какое это было для меня счастье, какая это была нежность, которую он так щедро подарил мне. Каждый должен во что-то верить: в бога, космос, сверхъестественные силы. Я верила в него. Он был моим богом, любовником, мужем, сыном, другом, он был моей жизнью... Я благодарна ему за каждую минуту, пока мы были вместе, я благодарна ему за то, что он был, есть и будет, пока есть и буду я... Больше всего мне страшно, когда, просыпаясь, я не вижу его глаз. Он говорил, что глаза нельзя целовать, это к расставанию, плохая примета... Нет, уходя, можно все, только нельзя остаться... Я теперь часто повторяю его имя, оно делается ощутимым, живым, существующим отдельно от него... Я села и написала: имя твое – поляна в лесу, имя твое – поцелуй в росу, имя твое – виноградинка в рот, имя твое скрипка поет, имя твое мне прибой назвал, тяжко разбившись о камни скал, имя твое – колокольный звон, имя твое – объятья стон, ну, а если на страшный суд, имя твое мои губы спасут...»
Спарк поднял глаза на Пола, в них были слезы.
Роумэн ударил сцепленными кулаками по столу, заревел медведем:
– Суки паршивые! Дерьмовые, долбанные суки! – он обернулся, крикнув через весь зал: – Да принесите же нам виски, черт возьми!
– Ты должен поехать к ней, Пол...
– Нет.
– Почему? Она любит тебя.
– Я сломан. В каждом человеке живет своя гордость. Я не могу, чтобы она была подле раздавленного, обгаженного, стареющего и спивающегося мужика. Это предательство. А я не из этой породы... Мы с тобою предали Брехта, и Ханса Эйслера тоже предали, их нет в этой стране, их оболгали, извозили мордой об дерьмо и выбросили, как нашкодивших котят... А ведь они не котята, а великие художники, которые будут определять память середины двадцатого века! А кто здесь понял это? Кто встал на их защиту?! Кто?! Ты? Я? Украли мальчиков, раздавили нас подошвой, как тараканов... Я не могу взять на душу грех приучать ее к тараканам... Не могу... Она их и так слишком много повидала в своей жизни... Словом, тут у меня наклевывается одна работенка, предстоит полет в Вашингтон, – оформлю там развод и пошлю ей все документы... У нее впереди жизнь, а мне осталось лишь одно – доживать.
– Как сердце?
– Прекрасно.
– Ты говоришь неправду, Пол. Ты ужасно выглядишь... Ты гробишь себя. Кого ты хочешь этим удивить? Надо выждать... Все изменится, поверь. Так долго продолжаться не может...
– «Изменится»? Да? Хм... А кто будет менять? Ты? Я? Стоит только прикрикнуть, как все уползают под лавку и оттуда шепчут, что «так долго продолжаться не может»... Кто ударит кулаком по столу? Я? Нет, я лишен такой привилегии, потому что мстить за это будут Элизабет и тебе, мальчики – в закладе... Должно родиться новое поколение, созреть иное качество мышления... А кто его будет создавать? Человечество несет в себе проклятие страха, согласись, именно рабовладение определяло мир с его основания до конца прошлого века, когда мы перестали продавать черных, а русские – белых.
Девушка в коротенькой юбочке принесла виски; Роумэн погладил ее по округлой попке:
– Крошка, принеси-ка нам сразу еще четыре порции. И соленых фисташков, о'кей?
– О'кей, – ответила та. – А вам записка.
– От кого?
– От скотовода, – девушка усмехнулась. – От гиганта из Техаса.
Роумэн прочитал вслух:
– «Братишка, если ты и впрямь можешь заклеить здесь любую красотку, то я бы просил тебя побеседовать с той, которая вся в белом». – Роумэн рассмеялся, пояснив: – Это гуляет крошечный ковбой, который стоит пятьдесят миллионов, Раумэн, видишь, вырядился в костюм первых поселенцев...
– Ты что, намерен быть его сводником? – спросил Спарк с нескрываемым презрением.
– А почему бы и нет? Во мне родился инстинкт иждивенца, я постоянно хочу к кому-то пристроиться, чтобы не думать о завтрашнем дне... Я же уволен, Грегори... Я не дослужил нужных лет до пенсии... Я в любую минуту могу оказаться безработным...
Он поднялся, сказал Спарку, что сейчас вернется, пусть пьет, стол оплачен, подошел к громадной корове в белом; странно, отчего карликов тянет на таких бабищ, он же с ней не справится; поклонился женщине и спросил разрешения присесть, ощущая на спине скрещивающиеся взгляды Спарка и скотовода.
– Что ж, подсаживайтесь, – голос у толстухи был низкий, хриплый, мужской. – Есть проблемы?
– Мой друг мечтал бы познакомиться с вами, красивая.
– Твой сосед, длинный красавчик?
– Нет, тот не знает никого, кроме жены, он священник...
– У священников нет жен...
– Бывший священник, – усмехнулся Пол. – У него были неприятности с Ватиканом, он вступил в коммунистическую партию, а попам это запрещено под страхом кастрации, вот епископ ему и предложил: либо я тебя кастрирую, либо уходи подобру-поздорову из лона святой церкви... Но у него жена поет в хоре, контральто...
– У тебя больные глаза, – заметила женщина. – Покажись врачам.
– Залеченный сифилис, – ответил Роумэн. – Я показывался. Поздно, ничего не попишешь, хирургия бессильна, а я верю только хирургам.
Женщина вздохнула:
– Пусть тот, больной, отрежут, а пришьют новый, сейчас делают чудеса... Так кто хочет меня пригласить?
– Вон тот гигант, – Роумэн показал глазами на карлика. – Он стоит полсотни миллионов.
– Я лучше с тобой пойду бесплатно, чем с ним пересплю за миллион. Я могу во сне раздавить его, как деревенская кормилица господского младенца.
– Устроим похороны, – Роумэн снова усмехнулся. – Напьемся от души.
– Ты – трезвый.
– Просто я пью хорошо.
– Ты – трезвый, – повторила женщина. – Валяй отсюда, я не пойду к карлику, у меня серьезная клиентура.
– А ко мне бесплатно пойдешь?
– Пойду.
– Давай усыновим карлика? А?
– Пусть уж он нас с тобой усыновит, – женщина осторожно поправила свою пышную прическу. – Я правду говорю... Если хочешь – едем ко мне, ты мне симпатичен.
– Тебя как зовут?
– Мари Флэр, – ответила женщина. – У меня красивое имя. Правда?
– Очень. Слушай, Мари Флэр, сделай милость, позволь все же этому маленькому придурку подойти к тебе, а? Ну что с тебя станет, если он угостит тебя шампанским?
– А ты?
– У меня нет денег на шампанское... Нет, вообще-то есть, но я очень скупой, берегу на черный день...
– Да я тебя сама угощу. У меня сегодня был клиент, я в порядке. А ты совсем отвалишь или потом вернешься?
– Вернусь, честное слово, приду...
