Сергей Николаевич Прокопьев
Иго во благо
Глава пятнадцатая
Матушка Анна
К матушке Анне впервые попал, когда учился в духовном училище. Если с батюшкой Саввой познакомила жена, к матушке я всех своих – жену, детей, сестёр – привёл.
После паломнической поездки с семьёй к Сергию Радонежскому и Серафиму Саровскому на глаза попалось объявление о приёме в духовное епархиальное училище. Разузнал подробнее и подумал: надо поступать. Рукополагаться в священники не собирался, считал, совершенно не моё, зато училище поможет обрести духовные знания. Самоучкой можно долго блукать, а возраст не юношеский и время летит. Как раз открыли вечернее отделение, посчитал, вариант самый что ни на есть подходящий. Два года между делом похожу, умных людей послушаю и пройду с их помощью катехизацию.
Училище находилось у Крестовоздвиженского собора, вблизи от нашего салона. В то время, шёл 2002 год, чувствовал я себя более чем уверенно, готов был горы свернуть. Дела на работе складывались отлично, финансово ни от кого не зависел, поэтому не сомневался – на всё меня хватит.
Но через год вечернее отделение закрыли. Батюшкам-преподавателям было неудобно – многие служили на приходах, а получалось, мало того, что днём надо читать лекции, ещё и вечера заняты. Тогда я пошёл на дневное отделение, и снова на первый курс, программа отличалась от вечерников. Думаю, ладно, даже если что-то второй раз послушаю, не вредно для пользы дела, а торопиться мне некуда – не для карьеры поступал. Нельзя сказать, что график учёбы отличался большой плотностью, я как начальник мог планировать свой рабочий день, не составляло труда и не вредило производственному процессу, если на какое-то время исчезал. Сотовая связь стала повсеместным явлением, в любой момент меня могли найти.
В училище узнал о матушке Анне. Удивительной судьбы человек. В тридцать с небольшим лет она заболела, да так, что врачи отказались, умирала. Тогда и попало ей на глаза житие Ксении Петербуржской. Что уже само по себе чудо, в советское время вдруг житие святой. Невоцерковлённая Вера, такое мирское имя носила матушка, стала слёзно молить блаженную Ксению о выздоровлении. И вскоре почувствовала облегчение. Всё у неё до этого внутри болело – желудок, кишечник, почки, печень, уже и вставать не могла. А тут начала пить бульон, понемногу передвигаться по комнате. Ещё и ноги не совсем окрепли, и сил было немного, отправилась одна в Ленинград к матушке Ксении. Хотела поклониться святой, поблагодарить. Дорога далась непросто, тот случай, когда человека ветром шатает. Но пришла на Смоленское кладбище, зашла в часовню, на месте захоронения блаженной, вдруг видит рядом с собой седого старца, он говорит ей ласковым голосом: «Ты болеешь, но долго жить будешь и храм построишь». Она глаза отвела на секунду, глядь, а его нет.
Вера решила, что если исцелится окончательно, храм обязательно построит. Дала такой обет. Выздоровела. Снова стала работать, да жизни радоваться. Обет сам собою забылся, как это нередко у нас бывает. По истечении нескольких лет начался рецидив болезни, опять к блаженной Ксении поехала. Там случилось то, о чём матушка рассказывать не любит. Точнее – не всё говорит. К Ксении она вошла, что там произошло, умалчивает, во всяком случае, мне не рассказывала, но не успела пяти минут побыть в часовне, как вылетела оттуда. Надо понимать, матушка Ксения Петербуржская напомнила о данном обете построить храм.
После чего всё бросила, дети уже выросли, муж умер рано, и в окрестностях станции Татьяновка решила строить храм. Было это во второй половине восьмидесятых годов. Сначала землянку вырыла…
Моё сердце, когда температура зимой опускается под тридцать, непременно ёкнет: как матушка в такие морозы жила одна-одинёшенька. Волосы, рассказывала, к стене примерзали. Причём, всё делала на свой страх и риск. У Бога попросила благословение, а так ни епархию, ни власти (коммунистически-атеистические ещё были) не оповещала о своём решении строить в лесу часовню в честь блаженной Ксении. Конечно, без Божьей помощи ничего бы не получилось. Больная, тяжёлое таскать ничего не могла, понемногу-понемногу из жердей, брёвен, обмазанных глиной, часовенку построила. В чём-то дети помогали. Какой-то местный пытался выжить, как он считал, бродяжку. Через него враг действовал, не мог он равнодушным остаться к созданию святого места. Всё матушка выдержала, всё перенесла.
Это уже потом узнал о пустыннице митрополит Феодосий, постриг в монахи, и место получило официальный статус обители – Свято-Серафимовский женский монастырь. Нашлись благодетели вплоть до губернатора. Паломники потянулись, послушницы появились, а потом и монахини. Был построен большой храм в честь Серафима Саровского.
Я к матушке Анне с третьей попытки попал. В первый раз приехал – нету, во второй – аналогичная картина. Лишь в третий приезд удалось поговорить. Сейчас матушка знает мою жену, детей, моих сестёр. Младшая, Таня, была настолько привязана к маме, что после её похорон несколько месяцев плакала, не могла остановиться. Глаза постоянно держались на мокром месте. А то и рыдать начнёт. Придёшь к ней, обнимет:
– Саша, нет нашей мамы! Как жить без неё?
И давай реветь.
Со старшей сестрой повезли к матушке. Таня с глазу на глаз побеседовала, выходит, лицом светится и говорит с удивлением:
– А матушка, как мама.
С такими людьми на самом деле впервые начинаешь разговаривать, а через несколько минут понимаешь, перед тобой родной, бесконечно близкий человек. Будто всю жизнь знал его. А он всем сердцем болеет за тебя. Такая матушка Анна.
У моего знакомого, Жени Перова, умерла жена. Сорок лет мужчине, двое ребятишек, старшему двенадцать, и вдовец. Прошло какое-то время после смерти жены, стихла боль, Женя начал просить Господа Бога: если суждено жениться, пусть жена будет верующей. И вообще как быть-поступить – жениться или вдовцом оставаться?
С этими мыслями приехал к матушке Анне. Поделился с ней сомнениями.
Она говорит:
– Думаю, найдёшь ты себе жену, только не торопись.
В тот свой приезд Женя пошёл помолиться в главный храм обители. Попросил у Серафима Саровского помощи в поисках жены. И дал обет, если женится, родится ребёнок, назовёт его Серафимом.
Проходит время, знакомится с молодой женщиной, была она крещена в православии и далека от церкви. Пригласил в кафе. Сделал заказ, стол накрыли, Женя перекрестился перед началом трапезы. Женщина удивлённо брови вскинула:
– Зачем так делаешь?
Мол, это ведь не церковь, общественное место.
– Ты ведь сказала, что православная, – Женя ей, – а это элементарные вещи.
Женщина не обиделась. Женя предложил ходить с ним на службы по воскресеньям. Согласилась.
И всё же мучили Женю, человека конкретного, сомнения: его эта половинка, продолжать знакомство или нет? Если «нет», то женщину не обнадёживать, самому не тратить время. Хотел ясности. Повёз избранницу к матушке Анне.
Матушка посмотрела и говорит:
– Что вам сказать? Подружите для начала, а там посмотрим.
Матушка как бы подтвердила колебания Жени. Не дала чёткого ответа.
Месяца два проходит. Женя из тех людей, для которых неразрешённые вопросы – тяжкое бремя, не умеет мириться с ними, спокойно носить в себе, авось само образумится. Снова едет с женщиной к матушке Анне.
Та выходит к ним:
– Вы ещё не обвенчались? – спрашивает.
– Вы же сами сказали – подружить, – вырвалось у Жени.
– Всё, венчаться! – категорично заявила матушка.
Близился Рождественский пост, поэтому Женя тянуть не стал с исполнением матушкиного наказа, вскоре обвенчался с избранницей, а на следующий год первого августа, ни раньше ни позже, в день памяти Серафима Саровского, у них родилась Серафима.
Четыре года назад у моего старшего сына Коли начался разлад в семье, звонит:
– Пап, давай к матушке Анне съездим.
Про то, как помогла ему матушка, когда он в КПЗ угодил и грозил конкретный срок, поведаю отдельно, это целая история с криминалистикой, для начала о том, как мы с Колей вдвоём ездили. Зима, свою машину накануне в сервис загнал, поехали на электричке. Было это накануне Варвариного дня. На Варвару всегда к матушке владыка Феодосий приезжал. Я тоже старался в этот день побывать в монастыре. В тот раз пришлось раньше поехать. Коля хотел с матушкой поговорить в спокойной обстановке, в праздник, когда масса паломников в обители, не получилось бы.
С электрички выходим, снега в тот год навалило, да ещё накануне нашей поездки буран крутил. День солнечный, морозный, белоснежные поля сверкают. Одно удовольствие от такой погоды.
Матушка радушно встретила. Говорю:
– Матушка, Коля с вами поговорить хочет.
– С хорошим человеком всегда готова! – заулыбалась матушка.
Оставил их вдвоём, сам в уголке устроился.
Они минут двадцать побеседовали, потом матушка нас накормила и говорит:
– Мне вас прямо Бог послал. Завтра владыченька приезжает, а у меня дорога не чищена.
Что такое поработать у матушки, хорошо знаю.
Трудники, точнее, трудницы всю ночь убирали на территории снег, нам осталось дорогу к воротам, где-то метров двести, прочистить. Снег плотный, бураном спрессованный, дней за несколько до этого оттепель имела место быть, поэтому снизу лёд, сверху наст. Взял штыковую лопату, копьём швырнул в наст, она вместо того, чтобы воткнуться, отлетела – до того плотный снег.
Начал долбить и не получается с одного раза воткнуть лопату – лёд. По первым метрам понял, за три часа, что нам осталось до последней электрички, двести метров физически пройти невозможно. Даже для нас с сыном, не слабых представителей мужского пола.
Коля окинул взглядом фронт работ, вздохнул:
– Раньше последней электрички не получится уехать.
– Да уж, – говорю, – придётся поработать во славу Божью.
Но не посвящаю Колю в одну монастырскую тонкость, хотя Коля её должен был помнить…
Едва не первый раз приехали тогда к матушке Анне всей семьёй, только что без дочери: жена, я и Коля с Мишей. Май, посадка картошки. Поговорили с матушкой, она зовёт:
– Пойдёмте.
Приводит на поле. Вот семена, вот лопаты, с Богом.
Сажаем. Солнышко поднялось, парит, парней моих жажда одолела.
– Попить бы, – канючат.
– Не благословлено, – говорю, – сажаем.
Они за своё:
– Ну, пить же хочется.
Изнылись. Я им объясняю, что мы в монастыре, здесь всё делается исключительно по благословению игуменьи.
Матушка будто услышала нас: вдруг появляется с прохладным квасом. Не кого-нибудь из монахинь или послушниц отправила, сама принесла.
Был случай, приехал к матушке с женой и обеими сёстрами. Все по отдельности поговорили с матушкой, покормила нас после бесед.
– А теперь, – говорит, – поработать надо.
Зима стояла, имелась та же проблема – снег. В большом количестве. Долбить его не надо было, поэтому матушка на так сказать лёгкий труд, грузить снег на волокуши и таскать за ворота, отправила женщин, мужчинам другое послушание определила: в корпусе, в котором находились монашеские кельи и помещение для паломников, разбирать перегородки и ставить на новом месте. Мужчин раз-два и обчёлся, я, моего возраста товарищ с сыном, парнишка лет семнадцати, студент. Он приехал с отцом и матерью. Какие вопросы привели их к матушке, не знаю, но парнишка торопился на свидание в Омск. Был ещё молчаливый мужчина, лет пятидесяти. Я взял на себя роль бригадира, опыт в таких перестройках имелся. Мужчина безропотно выполнял все мои указания.
Объём работ маленьким не назовёшь. Дощатые перегородки, обшитые вагонкой из ДВП, во-первых, надо разобрать, да не по принципу – ломать не строить, так как на втором этапе предстояло как раз строить из этого материала.
Приступили к делу после обеденной трапезы, парнишка натуральным образом извёлся, уже через полчаса начал донимать отца:
– Когда уже поедем?
В ответ звучало:
– Когда благословят, тогда и двинемся.
Работаем, время идёт, срок последней электрички миновал, парень дёргается:
– Когда уже?
Понять торопыгу можно, сердце разрывается – девушка в Омске ждёт, готов хоть пешком к возлюбленной бежать да отец одно и то же повторяет:
– Сказала матушка работать, значит, работать, благословит – поедем.
Приходит матушка, зовёт на ужин.
Плотно нас покормила. Я сам был не прочь услышать благословение на отъезд. Как-то не лежала больше душа к молотку и гвоздодёру. Тем более к электричке не был привязан – на машине. Заводи и через час дома.
Но фронт работ, что у нас, что у женщин не закрыт.
Потрапезничали и двинули на передовую.
Десять вечера стрелки часов обозначили, конца края по-прежнему не видать. Матушка тут же с нами в корпусе. Под руку с указаниями не лезет, молча поодаль ходит – молится.
Парень канючить прекратил. Потерял последнюю надежду на встречу с любимой.
Закончили мы в четвёртом часу утра. Всё это время матушка не отходила от нас, рядом была.
Как забили последний гвоздь, подвела черту:
– Вот и слава Богу. Пойдёмте чайку попьём, поспите и поедете.
Вот когда благословила.
Был такой памятный опыт.
Рубим с Колей снег. Прекрасно понимаю, за три часа никак не перелопатить такой объём. Уж что-то, а снега в детстве и юности, мама дорогая, сколько перекидал. Двор у родителей отличался полномасштабным размером, лопатой машешь-машешь, семь потов сойдёт.
Долбим, кидаем, матушка позади нас ходит и молится.
Безостановочно молча рубим снег со льдом и матушка ни слова не говорит.
Физически невозможно было двоим столько снега убрать. С молитвой матушки успели до последней электрички. Даже осталось время чаю попить.
Что тут сказать можно: не одни мы с Колей дорогу в тот день для митрополита расчищали. Явно не одни.
Не могу не рассказать следующий случай. Однажды у матушки Анны познакомился с её духовными чадами. Муж с женой, предприниматели, имеют магазинчик, как сами смеялись над своей торговой точкой – «тысяча мелочей из посудной мелочёвки».
Я был без машины, матушка благословила своих чад забрать меня в Омск. По дороге рассказали, как однажды приключился с ними на трассе казус, да такой, что оказались в шаге от трагедии – уснули. Ехали из Сургута зимой, дорога отличная, никаких колдобин, ям, подъёмов и спусков – ровная, как стол. Машина отличная, двигатель ровно урчит. И убаюкал.
Жена первая провалилась в сон. Муж перед этим несколько раз повторял: «Разговаривай со мной, не умолкай, иначе засну». Накануне тоже ночь толком не спали… Нет бы остановиться, съехать на обочину да подремать… Наша вечная спешка.
Жена заснула, муж пожалел будить благоверную, пусть, мол, поспит.
Едут, она во сне слышит голос: «А ты-то чё спишь?»
И тут же сотовый затрезвонил. Сунула руку в карман, достала телефон, а там голос матушки: «Ну, ты-то чё спишь?»
Машина неуправляемо мчалась по встречной полосе, муж, скованный сном, сидел, склонив тяжёлую голову к рулю.
У супруги хватило ума не заблажить во всё горло: «Просыпайся! Убьёмся!» Не напугала мужа истошным воплем. Тихонько тронула за локоть: «Петя». Он вскинул голову, мгновенно оценил ситуацию, плавно повернул руль, направил машину на свою полосу, а потом съехал на обочину. Мимо пронеслась многотонная фура.
Оба синхронно перекрестились.
Несколько раз возил отца Савву к матушке Анне. Он любил к ней первого августа, на Серафима Саровского, приезжать. В обители всё в цвету, день, как правило, солнечный с огромным небом. Ветер в березняках гуляет, птицы щебечут, пчёлки летают. Всегда хорошо. Владыка Феодосий со своей свитой приедет, автобус с паломниками, духовные матушкины чада из Омска, Новосибирска, кто на машине, кто на электричке.
Ачаирский монастырь хорош тем, что там простор во все стороны, здесь – всё камерное, почти домашнее.
Года два прошло после смерти отца Саввы, у матушки Анны за трапезой зашёл разговор о нём, я рядом с ней сидел, они тихонько, можно сказать, на ушко мне говорит:
– Это мой друг хороший. Он сейчас в раю.
А лицо светится.
К матушке я приехал, когда встал вопрос о моём рукоположении в священники. Понадобился её совет. Батюшка, безусловно, знал, что учусь в училище. Но почему-то своему духовному отцу сразу не сказал (наверное, он был в отъезде), что владыка предложил рукополагаться. Решил для начала узнать мнение духовной мамы.
В училище по большому счёту теоретической подготовки по минимуму было, в основном готовили священников на практике. Я хоть и не собирался в иереи, но не отказывался с владыкой Феодосием на службы ездить. Владыка – это своя школа, которая, стоила любого училища. С ним всегда было интересно, сам по себе неуёмный, хотя в те годы ему под восемьдесят подходило. Дедушка, но энергии на троих. Каждый день расписан, в десять мест надо успеть – в детдом, в воинскую часть, к губернатору, какие-то конференции, встречи… И службы, службы, службы…. На праздник начнёт в одном храме, продолжит в другом, закончит в третьем… Молодые батюшки рядом с ним с ног валились от такого ритма… Он мало того, что весь день в делах, ещё назначит одному да второму явиться вечером в епархиальное управление на трапезу, вопросы порешать, что днём не успели. Службы наизусть знал. Память отменная.
Я третий год учился, владыка вызывает меня и в присутствии благочинного отца Михаила говорит, мол, хватит тебе орлецы таскать, взрослый дядька, давай будем тебя рукополагать.
– Владыка, – говорю, – не смогу вытянуть семью, у меня трое детей.
– Почему не сможешь? – спрашивает.
– Кредитов набрал. Старшему сыну квартиру купил.
– Решай свои вопросы, – говорит, – и пора рукополагаться.
И предложил компромиссный вариант, сначала в дьяконы, но продолжать работать директором, улаживать финансовые вопросы, а потом рукополагаться в священники.
– Как решишь все свои проблемы, подойдёшь к нему, – владыка кивнул на благочинного, – он тебя подготовит.
Вот тогда я поехал к матушке за советом: как быть? Сам владыка предлагает, не отмахнёшься.
Она в своей манере, без обиняков:
– Саша, да какой из тебя священник?!
Я успокоился, на душе легко стало. Ведь сам прекрасно знал, какой из меня грешника иерей.
В результате залез в гораздо больше долги.
Честно сказать, одно время тянуло в священники. Хотелось создавать свой приход. Обустраивать храм. Были опасения, получится ли? Но подмывало рискнуть. Видел, всякие есть иереи, и в училище по знаниям был не слабее тех, кто рукополагался. Работать с людьми я умел, и с подчинёнными, и с начальниками самых высоких уровней. Любил заниматься организацией. Не знаю, какой бы получился из меня пастырь, что касается церковного хозяйства, уверен на все сто, – повёл бы его в должном виде.
Но всё правильно сделал, не жалею. Бог уберёг, чтобы ещё больше не осквернить душу.
Правда, месяца через два приехал к матушке, она мне:
– Ты почему всё ещё не священник?
Огорошила, ничего не скажешь…
На наши православные выставки-ярмарки матушка Анна всегда с венцом терновым приезжает. Есть у неё искусной работы из дерева с острыми шипами. Подойдёшь за благословением, она возложит на голову, мол, не забывай, как страдал за нас Спаситель – таким венцом Его терзали перед крестными муками.
Выставка. О которой рассказ, была одной из первых. Десятка два мощевиков с частицами святых мощей из разных монастырей привезли, старинные намоленные иконы, священники, монахи. Атмосфера благодатного храма. Каждый день старался вырваться с работы и хотя бы на часик приехать. У одной иконы постою, помолюсь, у другой. Народу много, но не раздражало. Радостно, светло. Часик побудешь, и такой подъём на душе.
В тот день приехал, к экспозиции матушкиного монастыря подошёл, она благословила терновым венцом. Всё как положено, пару конфеток вручила. Тоже обязательный атрибут благословения.
После этого ночью снится сон.
Деревянная изба, печь. А печь, как в доме у деда. Он сложил собственной конструкции, с двумя топками с разных концов, лежанкой из кирпичей. Невысокая, чуть пониже уровня обычной кровати, её кирпичи долго тепло держали. Бабуля моя – бабушка Августина – бросит на лежанку тонкий матрасик, ляжет или сядет, а я маленький к ней. Бабуля в 1970 году умерла, года два не вставала перед смертью.
Во сне точно на такой лежанке полусидит старушка. Укрыта тёмно-коричневой шалью (у бабушки была такая) в большую клетку с длинной бахромой. Синяя кофта на ней в белый горошек. На голове белый платочек. Бабушка носила и кофту подобную и платочек похожий. И всё в этой бревенчатой избе соответствуют духу моего детства, шестидесятых годов.
Напротив старушки на лавке сидит матушка Анна, я тоже присутствую, разместился на другой лавке, сбоку. Матушка со старушкой беседу ведут, причём, матушка Анна с большим почтением относится к собеседнице. Казалось бы, игуменья, всеми уважаемый человек, перед ней всего-то простая бабушка. Но нет, матушка обращается к старушке, как к старшей, и не только по возрасту.
Я не статистом сижу. В один момент старушка повернула голову ко мне и начала отчитывать за грехи. Несколькими фразами крепко припечатала за блуд. Потом снова вернулась к разговору с матушкой Анной.
День был постный, сей факт сидел в моей голове, тем не менее мы с Мариной договорились встретиться вечером. И контрольное время приближалось. Я заторопился идти, начал прощаться.
– Куда это ты собрался? – спрашивает старушка.
Начал бодро врать, мол, дела зовут. Матушка Анна резко перебила:
– Грешить он собрался! Блудить!
На этом сон прервался.
На следующий день после обеда приезжаю на православную выставку. Считал, ей работать ещё два дня, а приехал к шапочному разбору. Половины выставки нет – разъехалась. Был последний день. Что самое печальное: нет ни экспозиции матушкиного монастыря, ни её самой.
Постоял в растерянности около матушкиного места, поворачиваюсь уходить, а напротив в павильоне развёрнута экспозиция Минской епархии. Скользнул глазами по иконам, взгляд как магнитом притянуло к иконке незнакомой святой. И сразу мысль: её видел во сне с матушкой.
Подхожу и спрашиваю хозяйку экспозиции:
– Что за святая?
– Наша, – с гордостью ответила женщина, – блаженная Валентина Минская.
– Она когда умерла?
– В 1966 году. Прославлена в 2006 году.
– Я её знаю, – говорю, – сегодня видел во сне с матушкой Анной. Знаете матушку Анну?
– Конечно, – заулыбалась женщина, – напротив сидела.
Купил иконку блаженной, книжку про неё.
Так в моём домашнем иконостасике появилась икона блаженной Валентины Минской.
Отец у неё был священником. Мать из духовного сословия. Две родные сестры состояли замужем за священниками. Муж Валентины из священнического рода. Советская власть, само собой, не могла мимо этих фактов спокойно пройти. Прошлась калёным железом. Арестовывала родственников матушки, ссылала, расстреливала. Погиб муж, мужья сестёр, отобрали родительский дом, отняли здоровье у Валентины.
Однажды ей во сне явилась блаженная Ксения Петербуржская и благословила нести вдовий крест и крест юродства.
В отроческом возрасте Валентина сподобилась беседовать со святым праведным Иоанном Кронштадтским. А родственники по матери были в переписке с ним.
На тридцать с лишним лет приковала болезнь матушку к постели. И все эти годы, до самой смерти, шли к ней люди. Утешала, укрепляла в вере, исцеляла, помогала переносить тяготы жизни. И молилась, молилась, молилась.
В том числе за не рождённых детей. Оплакивала убитых в материнском чреве и обличала несостоявшихся мамочек.
Был такой случай, к матушке пришла молодая женщина, рта не успела раскрыть, блаженная говорит: «Что же это делается, единственный сынок так просил: “Мамочка, не отдавай меня волкам!” Да мамочка не послушалась, открыла печку и бросила сыночка на съедение».
Женщина горько заплакала.
Забеременела она без мужа. Боясь, что с ребёнком жизнь ни за что не устроит, надумала поехать к бабке-повитухе в деревню и избавиться от плода. Перед отъездом видит сон, как тёмной ночью ведёт вдоль деревни за ручку сыночка. Вдруг появляется стая волков. Мальчишка ну слёзно просить: «Мамочка, не отдавай меня волкам!» Она ребёнка в охапку, заскочила в пустой дом. Зверей это не остановило, принялись злобно грызть стены. Женщина открыла заслонку русской печи и обнаружила дыру на улицу. Вытолкнула в неё ребёнка, волки тут же растерзали его.
Сон не остановил, всё равно сделала аборт.
Полгода назад группа духовных чад батюшки Ионы подключилась к сбору подписей под обращением к президенту с требованием запретить убийства детей до рождения. Страшно от статистики: полтора миллиона абортов в год по России. Мусульманская женщина рожает по шесть-восемь детей, русская – один-два, остальных «волкам». Меня назначили координатором по сбору подписей. Молюсь блаженной Валентине, прошу её помощи.
Вплотную занимаясь темой абортов, сколько случаев чудесных и жутких узнал.
Следователь дежурил в новогоднюю ночь, под утро стук в дверь. Открывает, на пороге бомж стоит. Картина не для слабонервных – по пояс голый, половины зубов нет, куртку к себе прижимает: «Брат, – просит сиплым голосом, – помоги». Замёрз весь.
Следователь сжалился, впустил. Поздний или сильно ранний визитёр аккуратно куртку на стол положил, развернул, а внутри дитё совсем грудное, в распашонке.
Бомж на мусорку заглянул поесть поискать и обнаружил крохотку.
Выжил парнишка.
Приходилось читать, как кошка не дала ребёнку замёрзнуть на улице, грела его, как своих котят.
Кстати, о кошках. Отец мой был временами жестоким, а иногда тёплым-тёплым. Как-то взялся ремонтировать крышу, надо было поменять пару листов шифера. Полез на чердак, глядь, а там гнездо воробьиное с птенцами. Курей родители всегда по многу держали, воробьи это прекрасно знали. Стоит курочкам насыпать зерна, тут как тут стайка воришек пикирует на дармовщинку. Отец сгрёб гнездо и кошке на растерзание:
«Кис-кис-кис, Муся».
Муся подбежала и давай по-матерински лизать птенцов, а потом грудь им, так сказать, подставила. Мол, подкрепитесь молочком. У неё как раз котята были. Отец, рассказывая, сокрушался: «Надо же, до такого возраста дожил, а кошка умнее оказалась».
Обычно, прочитав утреннее правило, прошу благословение на день грядущий сначала у отца Саввы, потом у мамы, отца, деда по маме, который погиб в войну, у бабушки Августины. Не знаю почему, но считаю, они перед престолом у Господа Бога. Потом прошу благословение у своего рода. Затем обращаюсь к святым. Из женщин это блаженные Матрона Московская, Ксения Петербуржская и Валентина Минская…
У блаженной Валентины прошу поддержки в акции по запрету абортов. Не согласных с нашей позицией очень много. Имеются и в среде священников. Недавно один протоиерей взялся меня, как дитё неразумное, учить уму-разуму в жёсткой форме, дескать, лезу с мелочами. Я не мог такое смиренно спустить. Поговорили на повышенных тонах. Разошлись оба в гневе.
Что интересно, уходя, я обернулся, и вижу – он меня крестит на дорогу. Может, дошло до сердца, что не прав. Дай-то Бог.
Хотя не исключаю, крестил во исправление «неразумного чада»…
