Сергей Николаевич Прокопьев
Иго во благо
Батюшка потом рассказал, он в первый раз вошёл в палату, Анна светится счастьем.
– Батюшка, – пропела, – я Богородицу видела, мою душу на руках держала.
И спросила:
– Значит, я прощена?
Батюшка причастил Анну, пособоровал, а вскоре она мирно отошла ко Господу.
Такая печальная и светлая история.
…Батюшкины полдомика четыре года пустуют. Его сын говорит, что ему отцовский дом как таковой не нужен, продавать не лежит душа, не прилагает усилий.
Если проезжаю мимо, обязательно перекрещусь, попрошу батюшкиных молитв к Господу, его благословения.
Как-то, в небольшом кругу духовных чад отца Саввы, было это за год до его смерти, заговорили о последних временах, когда в соответствии с «Откровением Иоанна Богослова» зазвучит ересь с амвона. Батюшка сказал, что в Крестовоздвиженском соборе служил святой праведный Иоанн Кронштадтский, по его пророчеству стоять нашему храму до скончания века.
– Посему, – просил батюшка, – постарайтесь удержать порядок хотя бы в нашей церкви. Нужно притормаживать священников, которые далеко заходят, не давать в обиду тех батюшек, кто не поддаётся ересям и держится верного курса. Приход немалая сила, если каждый не сам по себе.
Недавно возник принципиальный разговор с товарищами по приходу. Поговорили на повышенных тонах. Гордыня, тщеславие, осуждение… Полный набор. После эмоциональной стычки едем с Андреем, тоже чадом батюшки Саввы. Он завёлся не на шутку. Обычно сдержанный, где-то тугодум, здесь искры во все стороны. Говорит-говорит.
Пытаюсь успокоить:
– Ты за рулём, не кипятись, смотри на дорогу.
Он не слушает, продолжает приводить новые и новые доводы нашей с ним правоты, оппоненты, само собой их не слышат, Андрею это не важно. Ладно, сидели бы на диване, а то едем по Орджоникидзе в сторону центра, подъезжаем к перекрёстку, наискосок от нас домик батюшки Саввы. Нам красный свет. Стоим.
Я посмотрел на батюшкин домик, попечалился про себя: как давно не проезжал мимо него, не кланялся святому для меня месту. Столько раз молился здесь вместе с батюшкой, просил у него совета, молитвенной поддержки, закрывал эти ставни, которые вот уже четыре года не открываются вообще.
Перекрестился, попросил про себя: батюшка, помоги.
У Андрея всё бушует внутри, никак не остановится. Я слушаю вполуха.
Машины перед нами по Седьмой Северной прошли, но зелёный на поворот Андрею ещё не вспыхнул. Стой, что называется, и не дёргайся, если жизнь дорога. Да Андрей, продолжая пребывать в возбуждённом состоянии, на светофор не смотрит и начинает делать поворот на Седьмую.
А по встречке из центра по Орджоникидзе прёт джип – «тойота ленд крузер».
Я кричу:
– Андрей, тормози!
Он ни раньше, ни позже, прямо на пути джипа останавливается как вкопанный. С запозданием отреагировал на мой предупреждающий вопль и перегородил улицу. Подставил в первую очередь меня (сидел с правой стороны) под этот японский танк на колёсах.
Получилось, что я просил батюшку Савву помочь раскол на приходе преодолеть, он нас с Андреем спас.
Мужик на «тойоте» в каком-то полуметре, не цепляя нас, делает поворот вправо и уходит от столкновения по Седьмой, чтобы затем вернуться назад и пойти своим курсом по Орджоникидзе. Мастерски от аварии ушёл. Андрей только и успел вскрикнуть:
– И-и-и!
Рельефно представил, чем всё могло закончиться.
Молится батюшка за своих чад, молится.
Глава тринадцатая
Паломничество с батюшкой
Было это по зиме. Заехал к батюшке, никого не было у него, заговорили о паломнических поездках. Я вспомнил, как ездил с семьёй. Батюшка – свои паломничества, он много где был, в Псково-Печерском монастыре, в Троице-Сергиевой лавре, в Киево-Печерской лавре, Почаеве… Рассказал о встрече со старцем Наумом (Байбородиным). В Троице-Сергиевой лавре хотел поговорить или со старцем Кириллом (Павловым), или с Наумом. С первым больше, тот тоже воевал, защищал Сталинград, но отца Кирилла не было на тот момент в монастыре, отец Наум принял. Батюшку томили сомнения – священник по канонам один раз женится, а у него было две жены.
Первая, не иначе как Аннушкой звал её, рано умерла. Родила батюшке трёх сыновей, от второй детей не было. Аннушка, тридцати ещё не исполнилось, заболела. Поначалу крепилась, потом повёз её батюшка в Омск, в железнодорожную больницу. Врачи обещали – всё будет хорошо. Но как ни приедет проведать супругу, той хуже и хуже. В один день Аннушка звонит батюшке на работу, он связистом на почте служил: «Ваня, забери меня домой».
Середина пятидесятых годов, лето, дали лошадь, впряг её в телегу и рано-рано утром отправился за сорок пять километров в город. Жена была совсем слабой и попросила сначала в церковь отвезти, а уж потом домой. Недалеко от больницы был действующий Николо-Казанский храм, туда и отправились. В церковь зайти у Аннушки сил не было, батюшка попросил священника прямо на телеге причастить болящую. Тот вышел с дарохранительницей, поисповедовал, причастил.
«Август, небо затянуто тучками, день тихий, тёплый, – рассказывал батюшка. – Аннушка только и сказала: “Ваня, ангелы поют”, – и отошла ко Господу. И тут же дождик пошёл, реденький. Я глаза ей закрыл, капли дождя со щёк вытираю…»
Повёз жену домой. По дороге молился, псалмы читал, плакал. В один момент запел «Свете тихий». При жизни Аннушка, бывало, скажет: «Ваня, спой “Свете тихий”».
Знал он много песнопений, она особо любила «Свете тихий». Один раз, было это на покосе, сели под копну отдохнуть, он спел какую-то народную песню, а потом Аннушка попросила: «Ваня, “Свете тихий”».
И запел в высокое степное небо: «Свете Тихий святыя Славы Безсмертнаго Отца Небеснаго, Святаго Блаженнаго, Иисусе Христе, пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа Бога. Достоин еси во вся времена пет быти гласы преподобными, Сыне Божий, живот даяй, темже мир Тя славит».
«Была она хлопотуньей, – говорил про свою Аннушку, – вечно что-то делала, на ногу скорая и всё-то у неё получалось весело, как бы само собой. Не любила жаловаться. Бога почитала».
Машин в пятидесятые годы на дорогах было мало. Вёз батюшка жену по пустынному большаку. «Обернусь, посмотрю на неё, – рассказывал, – лицо не стал закрывать, будто спит, и пою».
Когда я с батюшкой познакомился, голос у него был уже старческий. Печалился: «Не тот у меня, Саша, голос, не тот». Кто слышал его раньше, говорили, тенор у батюшки был чистый, сильный – заслушаешься.
Со второй женой батюшка прожил больше, чем с первой, но если и вспоминал семейную жизнь, чаще с Аннушкой.
Похоронили батюшку рядом с ней.
Владыка в своё время объяснил, батюшке, тогда ещё мирянину, что в его случае можно рукополагаться только через монашество, постриг прежнюю жизнь отсекает, ты рождаешься заново.
Владыка сначала благословил на монашество, а потом и рукоположил в иереи, но сомнения у батюшки всё равно остались. Переживал по данному поводу.
Будучи в Троице-Сергиевой лавре, поделился терзающими сомнениями со старцем Наумом. Тот спросил: «Владыка благословил?» – «Благословил». Подумал несколько секунд, потом встал, перекрестил вопрошающего и твёрдо сказал: «И я тебя благословляю». Тем снял все сомнения.
Подводя итог той нашей беседе о паломничествах, батюшка произнёс:
– Ещё бы напоследок съездить. У Амвросия Оптинского так и не сподобился побывать.
Я подхватил эту мысль:
– Батюшка, так давайте вместе съездим!
Сразу подумал – с сыновьями надо ехать, две недели проведут рядом со старцем.
Получилось наполовину, Миша не смог. Отправились втроём – батюшка, я и Коля. По маршруту: Дивеево, Москва, Оптина пустынь. Это был год, когда исполнилось десять лет со дня ритуального убийства монахов в Оптиной пустыни. В пасхальную ночь – восемнадцатого апреля 1993 года – их убили. И ещё одна годовщина в тот год была: в Дивееве первого августа праздновали столетие со дня перенесения мощей преподобного Серафима Саровского в Дивеевскую обитель.
Поехали сначала в Дивеево, в Свято-Троицкий Серафимо-Дивеевский монастырь. Преподобный Серафим говорил: «Счастлив тот, кто пробудет у убогого Серафима в Дивееве от утра до утра. Ибо Матерь Божия каждые сутки посещает это место».
В Арзамасе нас встретил на машине Пётр. Повёз к себе домой. Первым делом подвёл к углу с иконами, месяц назад у него замироточила икона Серафима Саровского.
У Петра был хороший двухэтажный домик с уютным садом. Батюшке сад приглянулся. Ухоженный, уютный.
– У тебя, Петя, райское место да и только.
Свозил Пётр нас в храм, в котором был старостой. Старинный храм – семнадцатый век. На нём шли реставрационные работы. Деньги выделил один из десяти крупнейших олигархов России. Он восстанавливал несколько церквей Арзамаса, в том числе и эту.
Через два года после нашего приезда в Арзамас олигарх нагрянет туда с проверкой. Человек практичный, прекрасно знающий истину доверяй да почаще проверяй, приступил к выяснению, как расходуются кровные денюжки. Правильнее всего, как показала неожиданная ревизия, тратились на храм, в котором Петя отвечал за реставрационные работы.
Перед церковью развернулась следующая картина. Олигарх, выйдя из машины, начал отчитывать главу администрации города за нерациональное использование выделенных средств. Я вам, дескать, такие большие миллионы долларов отвалил, а где они, спрашивается? Куда ушли? На что потратить изволили? Глава что-то мямлил. Тут же стояли помощники олигарха, охрана и одно воздушное создание – племянница олигарха. Она по каким только диковинным заграницам не путешествовала в свои розовы годы, но в российской глубинке не доводилось побывать, вот и напросилась с дядей, захотела посмотреть, как живут соотечественники за пределами первопрестольной.
Петру наскучили разговоры о долларах и рублях, об освоенных средствах и нерадивых подрядчиках, он вдруг решительно шагнул к олигарху, даже охрана не успела отреагировать:
– Вы бы знали, – вдохновенно сказал миллиардеру, так может говорить только Пётр, – какая красота открывается с колокольни. Даю голову на отсечение – нигде такого не увидите. Предлагаю подняться и посмотреть!
Олигарх, само собой, каких только экзотик не лицезрел на своём олигархическом веку, и всё же наглость Петра его подкупила. Посмотрел ему в глаза и сказал:
– А пойдём, коль не шутишь!
Воздушное создание тоже увязалась за дядей полюбоваться обещанной красотой.
– Ты дерзкий парень, – сказал олигарх, поднимаясь по крутой лестнице на колокольню.
– Скажу честно, – Пётр тоже перешёл на «ты», – мне по барабану, что в Москве к тебе на косой козе не подъедешь, на танке не пробьёшься, по барабану, что наши перед тобой листом осиновым трясутся! Ты дал на восстановление церкви денег, сердечное спасибо! От всего прихода поклон до земли! Мы бы его ещё лет десять восстанавливали, если бы она не рухнул к тому времени! Колокольня наша вообще башня Пизанская была, наклонилась.
Не присочинил Пётр, нахваливая вид с колокольни. Он и вправду был величественным. Церковь стоит на возвышенности, рядом небольшое кладбище, а дальше бескрайняя зелёная долина с лентой речушки, сверкающей на солнце, купами деревьев, пологом неба… Ощущение полёта и вечности…
Из церкви Петя с олигархом вышли в обнимку. Олигарх пообещал выделить дополнительные деньги на золочение куполов церкви. И выполнил обещание.
Из Арзамаса Пётр привёз нас с батюшкой в Дивеевскую обитель.
Батюшку поселили на территории монастыря и нас как его сопровождающих. Разместили в одноэтажном здании, одна половина в нём предназначалась для священников, вторая для мирян. Нам с Колей выделили комнату на двоих, а батюшке отдельную.
В монастыре жили батюшкины чада – Тамара и Маша. Они за год до нашего паломничества приехали в Дивеево. Я даже какую-то сумму давал на проезд.
Мать у Маши – Наталья (родная сестра Тамары) – колдовала. На этой почве возник конфликт с Тамарой, та вынуждена была уйти на квартиру, а с ней ушла и Маша, что было шоком для её матери. Наталья начала строить козни против них, делать всякие пакости. Женщин стал донимать рогатый. Пережили не одну жуткую ночь.
На жизнь Тамара зарабатывала мелкой торговлей, Маша помогала. Тамара залезла в долги, дела пошли хуже и хуже, начали донимать кредиторы. Женщины оказались в положении: куда ни кинь – капкан.
Обе далёкие от церкви, но забрели со своей бедой в Крестовоздвиженский собор, им подсказали: идите к отцу Савве. Пришли, рассказали о своих бедах.
Батюшка оставил женщин у себя. Отошли душой, начали воцерковляться. Продолжительное время жили в вагончике, что стоял во дворе… Два топчана, окошечко – вот и вся обстановка, иконы по стенам. Отапливался электрообогревателями. Маше на то время было девятнадцать лет, Тамаре – чуть за сорок.
Ещё до встречи с батюшкой Тамаре приснился сон. Рассказала его, когда встретились в Дивеево, в монастыре.
Сидели вечером с Тамарой на лавочке у корпуса, в котором жили. Справа поодаль высилась лиственница цесаревича Алексея, посаженная царевнами в 1905 году в честь первой годовщины рождения брата. Со смолой цвета запёкшейся крови. У меня есть фотография: один сучок отпилен, срез у самого ствола, и на нём красная смола. Говорят, в природе ничего подобного неизвестно. К стволу прикреплён портрет цесаревича Алексея.
Тамара говорит:
– Видишь часть старой монастырской стены?
Лиственница была справа от нас, а стена слева.
Во сне увидела Тамара эту стену и монахиню, та строго спросила:
– Ты кто?
Тамара назвала себя.
– А я игуменья Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря, – представилась монахиня. – Вот мой крест, твой где?
Перед тем как заснуть, Тамару охватило отчаяние – в исступлении сорвала крест с шеи и бросила на пол.
После вопроса игуменьи Тамаре сделалось страшно стыдно за себя, начала оправдываться: крест есть, да ниточка буквально накануне оборвалась. Непременно вденет новую и впредь будет, не снимая, носить крест.
Утром проснулась с мыслью: надо записать название монастыря и спросить, где он находится.
Так Бог сподобил тёте с племянницей оказаться в Дивееве.
Батюшка, благословляя женщин на монастырь, написал поручительное письмо игуменье. Та прочитала и сказала: «Хороший у вас батюшка».
Несколько лет омички были послушницами. Тамара рассказывала, ей поручили окна красить в Троицком соборе. По преданию, по словам Серафима Саровского этот собор в конце времён будет взят на небо. Он был разрушен при советской власти, в новые времена восстановлен.
– Мне поручили окна в соборе красить, – рассказывала Тамара, – представляешь, собор вознесётся на небо, а там краска, которую я наносила. Будут ещё не один раз красить, но поверх моего слоя. Разве не чудо – моя работа будет рядом с Престолом Господа.
Поговорили с Тамарой, я на следующий день в Троицкий храм зашёл, в нём мощи святых Марфы, Александры и Елены. Приложился ко всем, помолился, светло на душе, благостно. Паломники зашли, приложились к мощам, вышли. Вспомнились слова Тамары о покраске окон. Подумалось, как бы хорошо, хоть капельку какую для храма сделать.
Откуда ни возьмись монахиня передо мной выросла, подаёт ведро:
– Брат, принеси воды, пол сейчас будем мыть.
Схватил ведро, побежал едва не вприпрыжку.
Почти мгновенно: вопрос – ответ.
Маша приняла постриг, стала инокиней. Каждый год на Пасху поздравительную открытку присылает. Тамара жила одно время в скиту. Недавно кто-то из батюшкиных чад сказал: Тамара ушла из монастыря, сошлась с мужчиной и вернулась в мир. Монастырь оказался не её путём.
У нас с батюшкой не было расписано и согласовано: в Дивеево поживём столько-то, в Москве – столько-то, на Оптину отводим столько-то времени. Билеты брали по ходу дела. В ту поездку узнал, батюшка долго не может на одном месте. Я-то думал, в Дивеево побудем подольше, походим на службы, помолимся, будем ездить на святые источники.
Батюшка, как приехали, первым делом в храм. Попросился на проскомидии частички из просфор вынимать.
Потом съездили в Цыгановку на источник. Вернулись оттуда, Тамара и Маша к нам пришли, сели чай пить, батюшка говорит:
– Завтра поедем в Москву.
Я чаем поперхнулся, как в Москву? Начал возражать: куда торопиться, завтра на раннюю службу пойдём, потом можно на Казанский источник сходить, там окунуться, а вечером – на всенощную. Время есть, успеем в Москву.
Нам предлагали остаться на столетие прославления Серафима Саровского. Дней пять было до первого августа, уже паломники начали подтягиваться к этому сроку. Батюшка сказал: «У раки Серафима Саровского помолился, попросил его благословения, мне достаточно». В последнее время сторонился мероприятий с многолюдьем, суетой.
Тамара в бок толкает меня, мол, что ты батюшке перечишь. Отец Савва настолько смиренный, слушает мои доводы, не перебивает, не настаивает на своём. А я разошёлся, будто ровня, планы обширные излагаю. Обронил мысль, мол, и на день памяти Серафима Саровского можно остаться, раз в сто лет такое событие, а время позволяет.
Наконец Тамарины толчки дошли до моих мозгов, понял свою оплошность, язык прикусил и прекратил самочинничать.
Так что поехали мы на следующий день в Арзамас на вокзал. Без труда купил я билеты на поезд. Смотрю, девчонка, худенькая, возрастом десятиклассницы, на прогулочной коляске девчушку везёт. Годик с небольшим ребёнку, упитанная, румянец на щеках и как обезьянка в коляске скачет. Не пристёгнутая, того и гляди вылетит и на бетонную плитку шмякнется.
Говорю юной мамаше, Лизой, как узнал потом, звали:
– Ребёнка держи, вылетит, не дай Бог!
Лиза гордо так:
– Она у меня сильная – не упадёт.
И продолжает:
– А я вас узнала. Вы были в Цыгановке на святом источнике, я там с кружкой стояла. Батюшка бросил денежку, и вы тоже бросили.
Я её не вспомнил.
Лиза из себя девчонка-школьница, но уже мама. История такая – забеременела в шестнадцать лет. Отец ребёнка как узнал о том, что папашей скоро станет, сразу на попятный – я не я, беременность не от меня. Лиза аборт делать не захотела, родила, а у девочки церебральный паралич.
Живут мама с дочкой на Северном Урале. Деревня большая, но всё одно – деревня. Больницы нет, денег нет, родители у Лизы на заработки уехали, редко когда позвонят, ещё реже денежку скромную пришлют, Лиза с бабушкой. И вот ДЦП у дочери. Кто-то подсказал – вези-ка ты ребёнка к Серафиму Саровскому в монастырь на источник. Лиза дочку в охапку и вперёд. Ни денег, ни каких-то знакомых в Дивееве. На перекладных, где автостопом, где на электричках добралась до места. И прибилась к летнему православному лагерю детдомовцев. Те в палатках жили. Сами кашеварили, сами себя обихаживали. Молодую маму приняли в свой сиротский коллектив, Лиза человек неприхотливый, крыша пусть палаточная, да есть над головой. Помогала детдомовцам, чем могла, в том числе с кружкой у источника Серафима Саровского стояла. Было такое благословение у детдомовцев – стояли с кружками.
Два месяца в лагере жила и ребёнок исцелился. Первое время обливала дочку целебной водичкой, потом начала окунать.
Ребенок, когда встретил их, был более чем нормальный – пышущая здоровьем толстушка, как ртуть подвижная, в коляску вцепилась ручонками, безостановочно прыгает. Близко не подумаешь, что ДЦП признавали.
Лиза счастливая, так всё хорошо получилось в Дивееве.
Домой возвращалась тоже на перекладных. Нисколько не переживала из-за отсутствия денег.
– Доеду, куда денусь, – засмеялась на мой вопрос.
Я попросил благословение дать Лизе на проезд.
Протянул деньги, она «спасибо-спасибо» и нырнула рукой в свою дорожную сумку, вытащила литровую стеклянную банку с земляникой:
– Сама брала, возьмите, пожалуйста.
Начал отказываться, мол, ты с ребенком, тебе нужнее.
Весело так говорит:
– Нет-нет, мне наоборот лучше, сумка вон какая тяжеленая! Батюшка пусть поест лесной ягоды. Очень вкусная.
Заставила взять землянику.
Мы с батюшкой и Колей тоже окунулись в источнике. Деревня Цыгановка в пятнадцати километрах от монастыря. В Дивееве много святых источников, в Цыгановке один из самых известных – Серафима Саровского.
Когда Саров стал закрытым городом, чудотворный источник преподобного Серафима был засыпан. По преданию, однажды охранники увидела вблизи границы запретной зоны старичка в белом балахончике. Спросили странного визитёра, что ему надобно вблизи секретного объекта? В ответ старичок ударил посохом в землю – забила вода. Вскоре источник приобрёл славу целебного. Его хотели засыпать, как же рядом с закрытым городом нездоровая суета, люди какие-то приезжают за водой, будто её в других местах нет. Однако попытки погасить источник не увенчались успехом, в конце концов власти махнули рукой. Образовалось озерко. В советское время оно никак не было оборудовано, в девяностые годы прошлого века на берегу возвели бревенчатую часовню, три купальни, лестницы для спуска к воде.
В часовне у источника есть фотографии, человеческий глаз не видит, а фотоаппарат зафиксировал чудесные явления: священник стоит в озере, молебен служит, а от поручей исходит огненная дуга над водой… На другом фото огненное облако охватывает часть озера и часть людей, находящихся в воде, но не всех…
Побаивался я за батюшку на источнике. Всё-таки восемьдесят лет, вода, как в горной речке, ледяная – градуса четыре-пять. Подстраховывал, но это было излишним. Три раза, как положено, погрузился с головой. Спокойно вышел. Воин.
Когда я с семьёй за год до этого был на источнике, семь раз заходил погружаться. Зайду три раза окунусь, выйду, а потом даже проплыл.
Из Арзамаса на поезде мы отправились в Москву. Приезжали в столицу рано утром, с вокзала запланировали ехать к Матронушке Московской.
В купе оказались вчетвером, кроме нас ещё мужчина. Я пошёл к проводнице, рассказал, что еду со старцем, попросил по возможности найти свободное купе, минут хотя бы на сорок – помолиться. Проводница отнеслась с пониманием, нашла купе в соседнем вагоне. Коля нам компанию не составил. Сказал, что завалиться спать, однако нашёл себе друзей в нашем же вагоне.
Мы с батюшкой помолились, вернулись в купе и легли отдыхать.
Поезд прибывал в Москву в начале шестого утра. Коля проскользнул на своё место минут за тридцать до Москвы. Нюх у меня острый, сразу почувствовал, сын не газировку пил.
На подъезде к Москве начал будить сынулю, не встаёт. Перегар от него благоухал не от одной бутылки пива. Тогда ещё и курил. Кое-как растолкал. Как говорится, поднять – подняли, разбудить не разбудили. Смурной, бурчит что-то под нос в ответ на мои претензии.
Метро в шесть открылось, доехали до «Марксистской», пешочком прошлись до Покровского монастыря. Открывается в семь, на полчаса раньше прибыли. Хвост приличной очереди уже тянулся от ворот обители. Батюшку сразу пропустили, он приложился к мощам, и отправился в храм помогать священникам литургию служить. Как всегда попросился поминать о здравии и упокоении, частички из просфор вынимать.
Очередь длинная, но двигалась быстро. Не было, кто-то один пораньше пришёл, а потом к нему целая рота пристроилась.
Стою, свежее июльское утро, хорошо. В один момент Коля мой исчез. Только что рядом стоял, глядь – нет парня. Я подумал, отошёл. При людях не ругал, да он прекрасно чувствовал, отец не доволен его поведением.
Ладно, думаю, восемнадцать парню, не потеряется.
На стене Покровского храма установлен большой чудотворный образ блаженной Матронушки. Нижняя часть иконы завешана пожертвованиями – кольцами, крестиками… Очередь сначала двигалась к иконе, паломники прикладывались к ней, потом шли в храм. Стою, по сторонам посматриваю, где мой Коля? Начинаю беспокоиться и, что там говорить, нервничать: за две тысячи километров приехать и не поклониться Матроне. Подошла моя очередь, приложился к мощам, помолился, попросил молитв блаженной к Господу за семью, себя.
Выйдя из храма, снова пооглядывался, поискал глазами, куда сын мой, поросёнок такой, запропастился?
Нашёл, наконец, пропажу.
Сквер на территории монастыря, ряд скамеек. Все заняты, народу в час открытия было много, утро разгорелось, стало в разы больше. На всех скамьях паломники, лишь одна пустая, если не считать моего Николая. Подхожу, а у него слёзы на глазах. Весь взъерошенный…
– Папа, что это было?
– Ты о чём? – спрашиваю.
– Я подошёл к раке, начал прикладываться к мощам, вдруг хлопок…
Оказывается, почему я его потерял? Он тихонько улизнул от меня, мимо очереди прямиком к раке прошагал. Решил, зачем страдать-мучиться стоять со всеми, без того голова после пива тяжёлая, лучше быстренько пройти, а потом отдохнуть на свежем воздухе…
Никто не остановил наглеца.
– Вдруг хлопок, – рассказывает с испуганными глазами, – и я не знаю, как на этой скамейке оказался.
Не понял, не помнит, как выбросило из храма.
– Папа, что со мной было?
– Точно не скажу, – говорю, – могу предположить: пьющие, курящие и наглые сочувствия у Матронушки не вызывают. Делай отсюда выводы.
– Я перекрестился, начал нагибаться, вдруг хлопок и меня вышвырнуло…
После Матронушки мы отправились в Храм Христа Спасителя. Службы не было. В верхнем приделе шёл ремонт, мы в нижнем помолились. Потом встретились у храма с духовным чадом отца Саввы – Антониной. Та привезла батюшке облачение, которое сама сшила. По её просьбе месяца за два до этого я обмерил батюшку со всех сторон гибким портняжным метром, а результаты передал Антонине, будучи в Москве в командировке.
На этом наша московская программа паломничества окончилась, отправились на автовокзал ехать дальше – в Оптину пустынь. На автовокзале нас никто не ждал – билетов до Козельска в кассах не было. Зато таксисты готовы вести хоть на край света. Узнал цену услуги. Приличная, там километров двести семьдесят ехать, но деньги у меня имелись. Попросил у батюшки благословение взять такси.
Сели в машину, смотрю, женщина суетится, явно уехать не может. Её ещё у касс приметил. Хорошо пенсионного возраста, одета по православному – длинная юбка, платок. Под вид монастырской послушницы.
Дверь такси открываю:
– Вам куда? – окликнул.
Она с надеждой в голосе:
– В Шамордино.
– Мы-то, – говорю с сожалением, – в Оптину. Извините.
Для меня тогда Шамордино ничего не говорило.
– Так это по дороге, – обрадовалась женщина. – Не возьмёте с собой?
Таксист был не против. Сказал, сколько будет стоить дополнительный пассажир. Собственно, я потом и заплатил за матушку Сергию.
Женщина оказалась монахиней, да не простой – расшивала облачения патриарху Алексию. Жила не в монастыре, в Москве. Но часто ездила в Шамордино.
Села в машину. Увидела батюшку, обрадовалась, взяла благословение, успокоилась.
– Слава Богу за всё, – повторяла. – Не чаяла уже сегодня уехать. А меня ждут, я ведь позвонила в монастырь, сказала, что обязательно буду. Не зря молилась Пресвятой Богородице. Услыхала Царица Небесная.
Батюшка сидел впереди, рядом с водителем, матушку я посадил между мной и сыном.
Спросила, откуда мы, сказал, что сопровождаем старца, батюшку Савву.
Коля полусонный, носом клюёт, сказывается бессонная ночь в поезде.
Уточнила, кивая на Колю:
– Сын?
– Старший, – говорю.
– Тоже Коля.
Почему, думаю, «тоже».
– У меня сына звали Колей, – пояснила.
Матушка стала рассказывать о себе. За три часа всю жизнь доверила. После смерти мужа, протоиерея Сергия, приняла постриг с именем Сергия. Муж был настоятелем храма в Москве, сын помогал восстанавливать церковь и пономарил. Это начало девяностых. Сын с отцом поехали на такси к благотворителю за деньгами. Тот дал крупную сумму на новый иконостас. Тогда исключительно наличка имела хождение. Таксист узнал о деньгах и стукнул братве. По дороге остановили ребята в кожаных куртках, таксиста вытащили, тот, якобы, вырвался и убежал.
На беду сын матушки серьёзно занимался каратэ, да братва тоже не простая попалась. Отметила и протоиерея, и сына. Деньги отобрали. У сына после этого случилась онкология мошонки.
Помыкался по нашим врачам, медицина, как и вся страна, в очередной раз переживала трудные времена, ничего утешительного доктора не обещали, только и всего – давали советы ехать лечиться заграницу. Парню подвернулась возможность отправиться с группой студентов на учёбу в США. Тот самый благотворитель (деньги которого забрали братки-грабители) отцовского храма посодействовал, в надежде, что парень сможет пройти нормальное обследование и прооперироваться при надобности.
Матушка Сергия с такой болью рассказывала. С сыном часто созванивались, только он не хотел печалить родителей, сообщать, что дела очень плохи. Говорил обратное. Радовались за Колю, жили верой – вернётся здоровым, вдруг звонок – умер.
Тело без ведома родителей кремировали.
– Вернулся домой в коробочке, – вытирая слёзы, сказала матушка. – Не по православному похоронили мы Колю.
Детство матушки прошло в Белоруссии. Интересный факт, немецкий офицер приютил пятерых сельских детей, в том числе и матушку, которые оказались без родителей. Нормально к ним относился, кормил, опекал. Матушка рассказывала, что налетела наша авиация, начала бомбить расположения немцев за селом. Она была во дворе, схватив ягнёнка, побежала прятаться в сарай. Вдруг взрыв, убило девочку, что рядом была, и ягнёнка, которого прижимала к себе. Не она спасла животинку, та её.
– Плачу над ягнёнком, – рассказывала. – Подружка рядом убитая лежит, я не по ней, по ягнёнку слезами заливаюсь.
Потом оказалась в партизанском отряде. Партизаны выкрали у немецкого офицера детей, под сеном вывезли.
Такси домчало нас до Шамардино, матушка Сергия пригласила посмотреть обитель. Таксист дал полчаса на всё про всё. За дорогу батюшка устал, но пошёл.
Красивейший монастырь. Во многих приходилось бывать, от Шамордино неизгладимое впечатление. Всё благоухает, клумбы – цветочек к цветочку, монастырский огород тоже диво дивное. Ухоженный, красивый. Поразили кочаны капусты – неправдоподобно огромные. У меня вырвалось:
– Неужели такое может быть?!
Вокруг Шамардино деревеньки убитые, бедненькие, а здесь рай.
Зашли в храм, монахини радостно встретили матушку Сергию. Она принялась знакомить их с отцом Саввой, со мной. Была уже в монашеском одеянии. Как только на территорию обители зашли, сказала:
– Вы посмотрите пока, я сейчас.
Минут через десять подошла в монашеском облачении.
Настолько тепло было с ней, настолько близкий по духу человек, что казалось – наше знакомство обязательно должно продолжиться… Узнала, что езжу в Москву, пригласила:
– Обязательно заходите ко мне, буду очень рада.
Распрощались как самые родные люди. Дала телефон московской квартиры, договорились созвониться…
Но понятие «созвонимся» растяжимое, конкретности не прозвучало. Как позже понял, матушка подразумевала, не буду далеко откладывать. Сказала: в монастыре пробудет максимум до конца августа. Наверное, считала, в сентябре позвоню.
