Сергей Николаевич Прокопьев
Иго во благо
С ними познакомился следующим образом. Тороплюсь утром на работу, выскакиваю на улицу, перед домом стоит дивчина с косой едва не до пят и плачет горькими слезами. С мужем сняли комнату в нашей квартире, она как увидела «номер», так и в рёв. Муж куда-то убежал, Ленка слезами обливается. На Украине была экспертом по недвижимости, фирмочку свою открыла. Могла себе позволить ездить по Европам – Испания, Италия, Франция. Бандюки, как известно, не только по вокзалам облупливают, в кабинетах тоже сидят. Ленка взятку вовремя не дала, нагрянула прокурорская проверка и нарыла криминал. Не Бог весть какой, только умные люди посоветовали отсидеться заграницей. Выбирая место, остановились на Португалии, из глубокомысленных соображений: ещё не были в ней, мол, и поработаем и посмотрим. Разница небо и земля, если ты приезжаешь туристом «посмотреть» или предлагаешь себя наёмным работником.
Условия в нашем «отеле» были ещё те. Газовая плита допотопная, половина конфорок толком не работали. Газ в баллонах. Он даже в многоэтажных домах в баллонах. В тётки Розкиной пятиэтажке лифта не было, таскали баллоны на пятый этаж, пупы надрывая. Газовая колонка у нас работала так, что под душ встанешь, откроешь воду – холодная идёт, ждёшь-ждёшь, посинеешь весь, вдруг как хлынет голимый кипяток, и прыгаешь вокруг струи, вращая краны, стараясь, не ошпарившись, выставить подходящий температурный режим.
«Стиральная машина» в «отеле» – натуральное бетонное корыто, с бетонной стиральной доской и вода холодная. Ленка увидела ненавязчивый сервис и в слёзы.
Подхожу к ней плачущей, она, носом хлюпая, по-английски со мной здоровается.
– Не выпендривайся, – говорю, – свой я.
Узнал, что к чему, скомандовал слёзы не лить, завёл на кухню, открыл холодильник, показал, где моя еда.
– Бери, что хочешь, – говорю, – ешь без всяких стеснений. Еда успокаивает. Сейчас некогда, бегу на работу, вечером всё расскажу, введу в курс дела.
Объяснил, где ближайший магазин, спрашиваю:
– Язык какой-нибудь знаешь.
– Иняз, – говорит, – заканчивала, на английском свободно разговариваю.
– Значит, объяснишься без проблем.
Я настолько сблизился с Ленкой и Вовой, сколько раз созванивались после того, как я уехал из Португалии. Сначала в Португалию им звонил или они мне. Потом на Украину.
У Ленки волосы были уникальные – до пят. Заплетёт в косу покороче, а всё одно – ниже колен. Русая коса. Мыть такие волосы не так-то просто, одна не могла, Володя помогал. С таким богатством её хоть куда на работу брали. Португальцы теряли дар речи от её косы: «Кобелу! Кобелу!» Волосы, значит. Ленка сама эффектная – кровь с молоком, кожа белая, ещё и коса… Если ей в одном месте не нравилась работа, быстро находила в другом. Володя с нами на стройке работал. А в принципе, они не бедствовали, деньги заканчивались, им присылали. Ленка больше сидела дома.
Что касается меня, тоже не голодал, в нужный момент находилась работа. Не было такого, чтобы сидел без хлеба или на жильё деньги не находились. Койка стоила сто долларов в месяц. Случалось ели с помойки. Не в прямом нашем смысле, собирая объедки. Хохлы, те, что Витю кормили курицей, были в курсе португальских особенностей, скоренько определились с помойками и местных бомжей потеснили. Просроченные продукты на помойку выбрасывают – печенье, конфеты, всё в упаковке. У нас дату перебивают, а здесь вываливают в мусорные контейнеры. Однако дальнейшего утилизационного хода просроченным продуктам гасторбайтеры не давали, и в мусоросборщик они не попадали.
В принципе нормальный вкус, только однажды после печенья мой слабый желудок разнылся, видимо, маргарин был совсем старый.
Португалию, как и армию, с тёплым чувством вспоминаю. Компания в квартире подобралась отличная. Часто по вечерам на кухне собирались. Этакая кают-компания была. Негры тоже с нами. Понимали друг друга, что-то по-португальски, что-то по-английски.
Однажды на таких посиделках Ленка сообщила: встретилась с русскоговорящими, рассказали, что здесь неподалёку есть место под названием Фатима. Пользуется особым почитанием у католиков, там церковь, статуя Девы Марии. Папа Римский Павел II ежегодно приезжает туда молиться. Негр Эрик говорит:
– Вот дураки, памятнику молятся, а бог он везде, в дереве, в цветке.
Я давай нести какую-то чушь, тогда был невоцерковлён, что крест – это сброс энергии.
Посидели, поумничали, потом Ленке говорю:
– Лена, выясни поподробнее о Фатиме, не мешало бы съездить посмотреть.
Ленка всё разузнала, с ней вдвоём в воскресенье, Володя что-то не смог, отправились. Ехали сначала поездом, потом автобусом.
Огромная площадь, огромный храм, базилика по-католически, статуя Божьей Матери. Если в двух словах (это я уже позже прочитал), в 1917 году, начиная с тринадцатого мая, в течение полугода, каждый месяц тринадцатого числа детям являлась в одном и том же месте Пресвятая Богородица. Последний раз это случилось тринадцатого октября при огромном стечении народа (более семидесяти тысяч). Явление Богородицы сопровождалось чудом – солнце совершало самые невероятные движение, вращалось в обратную сторону, перемещалось сверху вниз. Пугая собравшихся, начинало падать на них. Богородица сказала детям, что война (имелась в виду Первая мировая) скоро закончится, но при следующем Папе Римском пройдёт более страшная. (Она и прошла – Вторая мировая). Пастушки две девочки и мальчик. Мальчику Богородица предсказала скорую смерть. Недолго прожила и вторая девочка, а третья, Лусия, стала монахиней, была ещё жива, когда мы с Ленкой ездили в Фатиму.
В Фатиме есть длинная высокая стена, исписанная словами из Евангелия на разных языках: «Тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь». На русском надпись прямо над проходом. Он узкий, сантиметров восемьдесят, а то и меньше. От него наискосок через огромную площадь перед базиликой тянется бетонная дорожка к стеклянной часовне, построенной на месте явления Богородицы Матери детям. Дорожка длиной метров триста-четыреста. Этот путь проходят на коленях до самой статуи Девы Марии, находящейся в часовне.
Когда обсуждали план поездки, Ленка спросила:
– На коленях пойдёшь?
Сказал, если сердце подскажет, пойду, нет – извините.
Сердце подсказало.
Подошли к дорожке, один за другим паломники на колени встают (мужчины, женщины, в возрасте, молодые) и лихо, как лыжники, пошли-пошли. Скоренько так. Пригляделся – всё просто, у них наколенники. Ленка говорит:
– Саша, я за ночь себе сшила, ты не просил, не знала – надо нет.
– Я вообще не в курсе, что наколенники нужны.
– Наверное, забыла сказать. Но вот прихватила для тебя перчатки и булавки. Давай приспособим. Всё лучше, чем ничего.
Перчатки рабочие, шов грубый. Булавки туда-сюда ходят при движении, швы давят. Я был в тонких джинсах. Кстати, по сей день целы, а прошло более пятнадцати лет. Ленка на колени встала, фьють, как лыжница, и улетела. Я сделал пару шагов в Ленкином ритме, и понял – сегодня не мой полётный день. Коленями чувствовал каждую песчинку. С виду, когда на ногах стоишь, кажется, дорожка безупречно ровная, миллионами паломников идеально отполированная. Метров через двадцать от старта мои колени были сбиты до кровотечения. Начал молиться. Молитв практически не знал. Просил: «Пресвятая Богородица, помоги». Всю дорогу твердил, чтобы помогла разрешить ситуацию, сохранить семью, вернуть любовь к жене. «Да, я накосячил, надурил, прости и помилуй». Пока молюсь, боль не чувствую, притупляется, стоит выпасть из молитвы – колени огнём горят.
Более часа черепахой двигался до часовни, в голове: через любую боль дойду, доползу, преодолею, тогда всё будет хорошо в семье. А Марина пусть найдёт свой путь.
Ползу через боль, «лыжники» мимо пролетают. До часовни добрался, дальше по дуге идти к входу. Расстояние всего ничего, да сил не осталось, ещё с полчаса потратил, повторяя одно: «Пресвятая Богородица, помоги». Дохожу до дверей, их перед моим носом хлоп и закрыли. Случайностей не бывает, раз не перед кем-то, передо мной, значит, надо терпеть дальше.
Потом узнал, монахи начали службу в часовне. Упорно ждал часа полтора. Даже просто отстоять на коленях полтора часа мёдом не покажется, не зря раньше за провинность детей на колени ставили, здесь колени вдрызг стёртые. Места живого не осталось. Перенесу тяжесть на одно, давая отдохнуть другому, или сяду на пятки – всё равно не легче. Но я упёртый, решил стоять до победы. Ленка давно прошла, через стеклянные стены часовни вижу, на лавочке сидит, ждёт меня.
Наконец двери открылись. Пока я колени включал и ход набирал, «лыжников» пять обогнали меня и в часовню проскочили. Прохожу метра два, ещё столько же передо мной, затем поворот, а там и статуя Девы Марии. Рукой подать осталось и новая напасть – судорога. Не только ноги – спину и всё остальное свело. С детства знаю метод борьбы с судорогой: плывёшь, и если начинает сводить ногу, распрями в колене и тяни носок на себя. Мне куда распрямлять? Ноги, спину всё заколодило.
Паломники в часовне на скамьях сидят, на меня с удивлением уставились, что за корчи? Мария Египетская порог храма не могла переступить, назад грешницу отбрасывало, меня судорога не пускает. Можно было встать на ноги, нет – не мог слабину позволить и сдаться. Опираюсь на кулаки и всё своё скрюченное тулово тащу вперёд, врагу не сдаётся наш гордый «Варяг».
Два метра до поворота и столько же после протащил себя на кулаках, упал перед статуей, уткнулся лбом в землю: «Помоги, Богородица, помоги».
Не помню, сколько молился, времени не чувствовал. Потом резко встал на ноги и спокойно вышел из часовни. Коленки болели, но судорога прошла, спину отпустило.
У Ленки глаза круглые, она видела, как полз. Вдруг легко встал и вышел.
Была ли услышана моя молитва? Скорее – да. Хотя после Португалии ещё косячил и косячил, но в моей жизни появился батюшка Савва. Без него навряд ли семья сохранилась.
У Ленки с Володей семья тоже чуть было не развалилась. Ленка рассказывала, за полгода до Португалии она уехала к тётке в Николаев, Володя устроил мальчишник. Какой мальчишник без девчонок. Ленке доложили. Володя клялся и божился – не изменял ей. Она не верила, поставила вопрос ребром – расходимся. Никаких пауз брать не стала, тут же по интернету нашла себе мужичка в Англии и поехала знакомиться. В Соединённом Королевстве остыла, протрезвела, да и англичанин не пришёлся по вкусу. «Какой-то мухомор облезлый, да ещё с гонором, – рассказывала. – Я себя не в мусорном баке нашла, он думал, стелиться перед ним буду. Нос дерёт, как же – истинный британец! Так и хотелось сказать: да ты на себя в зеркало-то посмотри, чучело-чемучело! К нему такое богатство привалило, одна коса чего стоит, должен в лепёшку расшибиться от такой роскошной женщины!»
Вернулась домой, и тут начались проблемы, не до семейных разборок стало, не до выяснений, кто прав, а кто ещё правее, ноги в горсть и вместе с Володей сбежали в Португалию.
– Не ценишь, – говорил ей, – что тебе дали. Абсолютно не ценишь. Есть вещи, которые случайно могут произойти, надо включать терпение, смирение, понимание.
После Португалии она стала депутатом горсовета. Позвонила мне, мол, выиграла выборы.
– Тебе, – говорю, – надо дитё рожать, а ты полезла в политику. Ты слышишь меня, – повторил, – ро-жать!
– Да слышу, – смеётся, – не глухая.
Не знаю, меня ли послушалась, у самой ли дошло, но молодец, года через полтора родила, позвонила, Богданом назвали. Зови, говорю, на крестины.
В Португалии восемь месяцев пробыл, жил бы ещё, не собирался уезжать, да сыграли свою роль два обстоятельства. Первым по хронологии был разговор по телефону с Мариной. Из него понял, у неё появился другой. Мне бы радоваться, хлопать в ладоши, в пляс пуститься – свершилось! Пресвятая Богородица услышала, помогла. Сколько хотел, чтобы нашла мужчину с серьёзными намерениями, вышла замуж, навсегда исчезла с моего горизонта, обрубила все ниточки и канаты, больше ни звонков, ни встреч.
Две недели после звонка места себе не находил. Настолько переживал, Ленка за меня стала волноваться:
– Саша, нельзя так изводить себя!
А во мне всё клокочет! Спать не могу, аппетита нет. Не мальчишка. Ладно, в техникуме на вором курсе одна особа, в которую был по уши влюблён, категоричный отлуп дала, отповедь прочитала. Пришёл после этого домой, лёг спать – не могу. Вскочил, побежал за ворота. Ночь, я весь на взводе туда-сюда улицу шагами, близкими к бегу, измеряю. Мама вышла: «Сынок, что случилось?» Накричал: «Что ты за мной шпионишь?»
Пацан был, мальчишка. Тут мужику сороковник, хуже того студента. Отелло почище шекспировского.
Потом позвонила жена:
– Не могу справиться с сыновьями, мозги набекрень, не слушаются вообще. В школе с двойки на тройку, с улицы домой не загонишь.
Мише тринадцать, Коле четырнадцать, самый переходный возраст. Жена боялась, как бы не пошли по плохой дорожке. Коле нужны были деньги, унёс из дома мой новый отличный портфель, кожаную куртку на меху. Тащил исключительно мои вещи, думал, мать не заметит.
Одни словом, надо ехать. Когда уезжал, у Ленки слёзы навернулись:
– Ты как брат стал.
Володя подарил отличный нож.
Жалко, война сейчас на Украине, наша связь прервалась.
Глава девятая
Зов
Приехал из Португалии, и со страшной силой потянуло к тому, отчего бежал. Придумал для себя умную причину: надо ситуацию окончательно разрешить, дабы никаких неясностей не оставалось. Нашла себе мужчину – и хорошо. Тем не менее надо встретиться с Мариной и с глазу на глаз расставить все точки. Всё-таки не совсем чужие люди.
Связи с Мариной были утрачены. Имелась единственная зацепка найти её – телефон квартиры, в которой жила до моего отъезда. С квартиры давно съехала, да для нас разведчиков это не проблема: полюбезничал с хозяйкой и разузнал номер телефона магазина, где работала Марина. Наводка сработала отчасти. Марина успела уволиться из данной торговой точки. Женский голос, сообщивший данную информацию, не удалось сходу обаять и склонить к сотрудничеству на все сто процентов, лишь на пятьдесят – телефон Марины не получил, но было обещано передать ей о моём звонке.
Через час сердце оборвалось – услышал в трубке Марину. Сухо предложила вечером встретиться в кафе на Тарской. Пришла точно, пунктуальность была её коньком. Яркая, летняя. Новая причёска, незнакомые духи. Обычно я дарил, но выбирали вместе.
– Новые ароматы, – не смог удержаться от комментариев.
– Да! – прозвучал односложный ответ.
– Подарок от мужчины? – бес толкал меня на провокации.
– Да! – кивнула головой.
Меня охватило волнение от её близости, от возможности снова видеть её вот так вот рядом. Сколько раз представлял в Португалии нашу встречу.
Сели за столик. Попросила заказать кофе, мороженное. От вина отказалась.
Не откладывая в долгий ящик, сообщила, что у неё новый мужчина. Возможно, для этого и назначила встречу.
Подчеркнула:
– Отношения у нас самые серьёзные.
Информация резанула по сердцу. Знал ведь, да одно дело услышать от кого-то, совсем другое – вот так вот в лоб окончательно и бесповоротно.
Вида не подал и ничего глупее не придумал, как пожелать «самого-самого». Дескать, желаю вам счастья, радости и Ангела-хранителя.
И тут же, совершенно ни к селу ни к городу, вразрез с настроением Марины начал вспоминать курьёзный случай из португальской эпопеи.
Случай такой. Из соображения экономии финансовых средств, так как мужской куриный пол дешевле женского, для приготовления обеда купил я петуха. Супчика куриного захотелось. Загрузил птицу в кастрюлю, варю, заходит на кухню наша донна – тётка Розка.
– Что варишь? – спрашивает.
По-португальски, само собой изъясняемся.
Элементарный вопрос, да у меня на элементарный ответ начисто вылетело, как по-португальски петух будет звучать. Курица – голинья, прекрасно помню, петух, как ни морщу мозги, не идёт в голову.
Голь на выдумки хитра. Вывернулся обходным путём.
– Пай крианса голинья, – доложил хозяйке о содержимом кастрюли, стоящей на огне.
В переводе означает: папа детей курицы.
Донна Роза (женщина дородная, смуглая, губастая) какие-то секунды смотрела непонимающе, потом как зальётся смехом. Да взахлёб. Не удержался и я от заразительного португальского смеха. Хохочем вдвоём, не можем остановиться.
На наше веселье выглянула Ленка из своей комнаты. Тётка Розка давай ей рассказывать о папе детей курицы.
Недели на две получил я кличку «пай крианса голинья».
– Весело в Португалии было? – посмотрела мне в глаза Марина.
– Конечно! – по-пионерски ответил я, только что руку не вскинул в салюте.
– Что ж так быстро вернулся? Веселился бы дальше.
– Я соскучилась по тебе, Сарожа! – продолжил я дурашливый тон.
– Ну и зря!
– Понятно, что зря, да вот так запросто себя не переделаешь!
Выйдя из кафе, распрощались на крыльце, и каждый направился в свою сторону.
Был августовский вечер. Солнце пламенно окрасило небо за Иртышём. Никуда идти не хотелось. На месте Успенского собора бил фонтан. Только через пять лет начнут восстанавливать храм, и под фонтаном обнаружат мощи священномученика Сильвестра. Подошёл к фонтану, сел на лавочку. На душе было скверно. Убеждал себя – всё прекрасно. Мы с Мариной чужие люди, нашла мне замену и ладно. Были у меня деньги – был нужен, оказался на мели – прощай-прощай и ничего не обещай. Но как ни успокаивал себя, в груди кипела обида, страшная обида. Гордыня (мной пренебрегли, меня предпочли другому) рвала сердце.
Марина позвонила на следующий день, и закрутилось всё по новой.
Только что дорожка старая.
Жена месяца три пребывала в неведении, верила, я «переформатировался» в Португалии, вылечился. Я не то, что вылечился, рецидив начался – только держись.
С работой откровенно повезло, лучшего и желать не надо было. Позвонила будущая кума – Нина Березина. Через год стал крёстным её дочери Иринки. Ира зовёт меня папа Саша. С мужем у Нины не сложилось, разошлись, Иринке лет четырнадцать было, спрашивает:
– Можно буду звать вас папой Сашей?
– Я тебе крёстный отец, – говорю, зови.
Сейчас ей двадцать четыре года, так и зовёт.
Нина наткнулась в газете на объявление: салон элитных кухонь в Омске, филиал московской фирмы, ищет директора. Без особой надежды, да попытка не пытка, позвонил в кадровое агентство, оставил свои данные. Через пару дней получаю ответ: я один из претендентов на высокую должность. Надо слетать в Москву на собеседование с владельцем фирмы. В самолёте вычислил конкурента. Ира Морозова занималась финскими кухнями, была продажником – начальником отдела по продажам. Не сомневалась в своей победе, но когда поговорили с ней в электричке, по пути из аэропорта, скисла, поняла: вес у меня и производственный, и торговый солиднее.
Омский филиал начал быстро набирать обороты. Я подобрал хороших дизайнеров, мужиков-сборщиков. Кого-то подтянул, с кем работал по мягкой мебели. Дело пошло.
Позвонил в Португалию Ленке, сообщил, что теперь не абы как, а директор мебельного салона.
– Молодец! – порадовалась Ленка.
На следующий день сама позвонила, передала от всех приветы, отдельный от донны Розы. Тётка Розка на информацию о моём директорстве прореагировала:
– О-о-о! Пай крианса голинья – патрон!
Жизнь пошла в гору, открылись новые горизонты. Работал с удовольствием, в те времена любил решать масштабные задачи, чтобы вокруг меня всё крутилось, менялось, в голове роились новые идеи.
В первые полгода после возвращения из Португалии своей машины не было, уезжая в Португалию, оставил две жене, одну она продала («тойоту»), купила два контейнера на оптовке, на «хонде» ездила.
В тот день мне понадобилось помотаться по городу, попросил машину у брата. Под вечер позвонил Марине, подобрал её.
На светофоре, на пересечении Орджоникидзе и Фрунзе остановился и замечаю боковым зрением – подъезжает жена. Делаю вид, что не вижу – всё моё внимание сосредоточено на светофоре. Загорелся зелёный, с места взял в карьер.
Жене трудно было не заметить Марину, на протяжении полуминуты стояли на расстоянии вытянутой руки.
Высадил Марину, хотя собирался зайти к ней, сказал, что понадобилось срочно вернуться в салон.
Следом за мной к салону подъехала жена.
– Что опять? – сузила глаза.
Сказал, что случайно встретил Марину и подвёз.
Для жены встреча у светофора оказалась таким шоком, таким ударом, что у неё начались астматические приступы.
Глава десятая
Сергий Радонежский
В тридцать три года благодаря жене я крестился. Не предложи она, долго бы, наверное, ходил нехристем. И к отцу Савве привела жена, батюшке, который стал открытием моей жизни – духовным отцом, наставником, учителем. Он и сейчас, будучи в сонме ангелов небесных, молится за меня грешного.
Кто-то из знакомых посоветовал жене обратиться к старцу Савве. Жена была в таком состоянии, что не знала, что делать со своей жизнью. Я и дома, и нет меня. Не ухожу из семьи и лишь отчасти принадлежу ей. Парни, привыкшие с малых лет, что отец всегда рядом, всегда с ними, расценили моё отдаление, как предательство, начали отбиваться от рук. Жена стала искать выход из ситуации, тогда-то и подсказали, что есть иеромонах, служит в Крестовоздвиженском соборе, владыкой Феодосием благословлён на старчество. Пошла к нему. Как сама говорила, с первых минут общения почувствовала сердечную заинтересованность в её судьбе, искреннее желание помочь. «Во второй или третий раз, – рассказывала, – пришла к батюшке рано, никого ещё не было, разоткровенничалась, говорю-говорю, сама, плачу, потом голову понимаю, а у него в глазах слёзы».
Однажды батюшка сказал ей:
– Знаешь что, если не в силах больше мириться с таким мужем – разводись. Он несёт домой нечистоту, а у вас дети. Надо и о них думать.
Жена подала на развод.
Я был категорически против, просил потерпеть.
– Сколько прикажешь терпеть? – спросила. – Сколько? Месяц? Два? Год? Десять? Назови мне срок!
Не знал, что отвечать. И клятвенное обещание дать не мог.
Скажи кто тогда, что придётся ей терпеть ещё восемь лет, не поверил бы.
– Как ты не поймёшь, – говорила, – не могу жить в подвешенном состоянии! Ты и здесь, и тебя нет. Одной ногой дома, второй у неё. В конце концов, прибейся к какому-нибудь берегу.
– У меня есть берег.
– Болото у тебя, а не берег.
Развели по её заявлению.
Не считал, что в разводе. Всё оставалось по-прежнему. Жил дома, давал жене деньги, иногда отправлялись вместе в храм. Жена ходила всегда с дочерью, случалось, составлял им компанию. На большие праздники отдавал команду сыновьям – ехали на службу всей семьёй. Не сказать, парни с охотой брали под козырёк, но слушались.
Развестись мы развелись, но жена надежду не теряла на моё исправление, принося из церкви православные газеты, подкладывала мне. В одной встретил историю, вроде бы ничего особенного, такого рода не один рассказ прочитал, этот на меня подействовал.
В коротком пересказе звучит так. Москва, православная семья, две дочери, одной десять лет, другая взрослая. Младшая увидела на подружке золотые серёжки и потеряла покой. Невмоготу как захотела такие же.
Мама едва дар речи не потеряла:
– Ты представляешь, сколько эти цацки стоят?
Девочка ожидала мамину реакцию, приготовила контрдовод:
– Ты обещала мне новую шубку, не покупай, подошьешь старую, а на сэкономленные деньги можно купить серёжки.
– Да что за блажь такая?! Не выдумывай!
Девочка поняла – серёжек от мамы не видать, ни под каким предлогом.
На следующе утро сделала вид, что отправилась в школу, сама на электричку и к Сергию Радонежскому в Троице-Сергиеву лавру.
Перед ракой с мощами угодника стала просить золотые серёжки. У всех подружек есть, а у неё нет. Мама не купит, нет денег, а ей так хочется. Чем она хуже других?
«Ну что тебе стоит, батюшка Сергий, подари серёжки».
Такая вот молитва. Со слезами.
Блажь, казалось бы, элементарная блажь. Но ведь ни куда-нибудь, к святому ребёнок поехал. В электричке молилась, в монастыре. Обещала хорошо учиться, ходить в церковь без маминых упрашиваний.
Один раз съездила в лавру, второй. На третий столкнулась в монастыре с подругой старшей сестры. Понятно, что та доложила о встрече с юной паломницей её матери.
Девочка получила хорошую взбучку. Мало того, школу пропускает, ещё и в такую даль одна ездит.
Проходит два дня, мама встречается на улице со знакомой молодой женщиной, когда-то в одну церковь ходили, и рассказывает о младшей дочери, которая вбила себе в голову: купи ей золотые серёжки. Дошло до того, что поехала к Сергию Радонежскому: ты мне серёжки, а я буду хорошо учиться.
Поведала мама о семейной драме не без иронии.
На что знакомая вынула из ушей золотые серёжки и со словами: «Твоей Таньке от Сергия Радонежского», – вложила в руку рассказчице.
Девочка ездила в Троице-Сергиеву лавру просить серёжки, женщина просила приход мужу.
Тот окончил духовную академию, рукоположили, а прихода не дают. Месяц ждёт, второй, полгода. Дитё растёт, помощи со стороны никакой. Матушка собралась и поехала к Сергию Радонежскому. Взмолилась, так и так, бедствуем, помоги, нет у меня ничего, кроме серёжек, пожертвую тебе, только помоги.
Минует неделя, приходит разнарядка, и батюшку отправляют настоятелем в храм с хорошим приходом. Матушка не забыла свой обет, помчалась в лавру. Подошла к раке, сняла серёжки, а куда их положить не знает? Постояла-постояла, как неприкаянная, да и вышла из храма.
Нацепила серёжки и побрела на электричку. Вернулась в Москву и узнала, кому отдать серёжки.
Рассказ запал в мою душу. Обсуждал с женой, с Мариной. И та и другая воспринимали с долей сомнения, я сразу и безоговорочно поверил. Молилась девочка, молилась матушка. Ещё неизвестно, чья молитва была горячее, и кому в первую очередь помог святой Сергий.
Раньше для меня все иконы в Крестовоздвиженском соборе были одинаковы, после рассказа с серёжками образ Сергия Радонежского стал роднее. К примеру, ты знал в лицо соседа по подъезду не один год, здоровался с ним, потом до тебя доходит информация, он, когда жена тяжело заболела, бросил работу и всего себя посвятил ей. Человек оказался способным на подвиг самоотречения. После чего становится для тебя не просто соседом, а человеком вызывающим искреннее уважение, интерес.
В Крестовоздвиженском соборе большая икона Сергия Радонежского, с частицей мощей святого. Стал сугубо молиться перед этим образом. Просил святого устроить так, чтобы побывал у него в Троице-Сергиевой лавре.
По своей темноте считал – лавра находится в самой Москве. А где ей, рассуждал, быть такой знаменитой. Подкузьмила колокольня Новоспасского монастыря. Проезжал мимо и сделал для себя ложное открытие: вот он где монастырь, основанный Сергием Радонежским. Колокольню Троице-Сергиева монастыря видел на фото, самоуверенно решил, глядя на Новоспасский, вот же она. Подумал: когда-то монастырь был за городом, Москва, расширяясь, прибрала к своим рукам. Она всё, что получше, прибирает.
Посему, собираясь в очередную командировку в Москву, запланировал выкроить три-четыре часа для лавры.
Билеты брал, как и большинство наших директоров, кто летал на самолётах, сразу в оба конца с открытой датой на обратную дорогу. В те времена была такая услуга, удобно – можно всегда подстроиться, или раньше улететь, или, наоборот, если дела задерживали – позже, без всякой суеты с переносом даты вылета. В тот раз в первый день решали производственные вопросы, на второй был назначен семинар для директоров. Учредитель любил нам устраивать учёбы. Надо отдать должное, правильно делал, в основном толковые люди нас образовывали.
Отучились, в моём распоряжении осталось вполне достаточно времени для поездки к Сергию Радонежскому, улетал поздно вечером. После семинара зашёл в торговый комплекс, надо было что-нибудь купить дочери. Всегда с нетерпением ждала из командировок. Даже если среди ночи приезжал, обязательно выскочит с заспанными глазёнками в коридор: «Что привёз?»
Рассчитывал, куплю подарок и поеду в лавру.
На первом этаже торгового комплекса попалась на глаза церковная лавка с литературой. Не мог пройти мимо. Первое, что увидел – фотоальбом по Троице-Сергиевой лавре. Открываю, начинаю читать и понимаю, что никакой лавры не видать сегодня как своих ушей. Она не в двадцати минутах на метро, а в бывшем Загорске. Полтора часа на электричке.
Вернулся обратно на фабрику, там был офис головной фирмы. Туда же подошли директора новосибирского и самарского филиалов.
Я со всеми директорами был в хороших отношениях. С этими двумя сошёлся ближе всего. Вова Самарский… Фамилия у него была Светличный, да всех директоров он перекрестил на свой лад, я стал Сашей Омским, Максим Цаплин из Новосибирска – Максом Сибирским. Был ещё Толик Волгоградский, Гена Питерский… Одним словом, развлекался Вова…
– Ну а что, – говорил, – сразу имя и география. Удобно.
Мы его звали в его же формате – Вова Самарский.
Принадлежал он к той породе, кто отлично вписался в новые времена. Депутатом горсовета успел побывать, в мэрии работал. Связи имел от серьёзных чиновников до серьёзных братков. Во всяком случае, среду криминалитета знал и она его.
В прошлом спортсмен. В советское время входил в сборную России по вольной борьбе. Характер имел далеко не нордический – взрывной.
Рассказывал, криминальный авторитет средней руки занял у него денег. И решил не отдавать. Держал он кафе за городом. Вова подумал, что если гора не идёт к Магомету с долгом, надо самому съездить за своими кровными. Заходит в офис, телохранитель тут же сидит. Вова изложил своё пожелание-требование: пора должок вернуть. На что получает недвусмысленный ответ: какие деньги? Пошёл вон! Самарский не стал доказывать, что товарищ не прав. Но по дороге по указанному адресу начал зажигаться. Вышел из кафе, оно прилично за городом, газа нет, кочегарка на угле, у её стены короткая штыковая лопата. Вова берёт её, за спину прячет, спина такой площади, за ней экскаватор средних размеров укроется, и плечи у Вовы косая сажень.
Возвращается в офис. И без предупреждения плашмя лопатой должника по голове. Охранник не успел пистолет выхватить, как остриё лопаты упёрлось в горло с Вовиным предупреждением: дёрнешься – башка с плеч. Пистолет приказал бросить на пол. Подобрал огнестрельное оружие. В одной руке оно, в другой шанцевый инструмент. Должник, приголубленный лопатой, в себя пришёл. Вова к его горлу шанцевый инструмент приставил. Да с таким выражением лица, что должник залепетал: «Иваныч, да я пошутил, вон в барсетке деньги, тебе приготовил…»
Говоря о Вове Самарском, не могу не вспомнить случай, имевший место быть в Москве в 2007-м, как раз за год до знаменательной для меня поездки в Бари. О Бари расскажу отдельно, пока о том памятном происшествии. Учёбы, что нам в Москве устраивали, в разных местах проходили, в тот раз в гостинице «Космос».
