Сергей Сиверс
Хроники Януса
– А ты думаешь, ему легко было это сделать? – возразил ему седовласый мужчина.
Таверна загудела как растревоженный улей…
Я сделал знак замолчать. Я бросил кость раздора, я же должен был это прекратить. То, что что было сказано мной толпе многие сенаторы назвали бы «неоправданным разглашением тайны». На это я бы ответил: это было бы меньшим злом, если б эта тайна всплыла из слухов, и её стали бы использовать проходимцы или, чего хуже, наши враги…
– Рассказ сенатора озадачил меня, – продолжил я. – Я одновременно осуждал и сочувствовал ему. Но я пришёл к нему, чтобы исполнить закон – и он знал это. Как знал и то, что после его ареста в сенате должны будут пройти прения. И если даже здесь, в этой таверне, наши мнения раскололись, они раскололись бы и в сенате. Они раскололись бы и в стране, и в армии. Наше единство бы ослабло. Этого ждут враги. Их флот наготове, чтобы высадиться на наших берегах…
Я прошелся взглядом. У всех были сосредоточенные лица.
– Так сейчас рассуждаю я, – продолжил я после паузы. – Но сенатор Цетег думал об этом ещё тогда. Он был мудрым человеком и решил по-своему. Перед тем как его увести, я отпустил его попрощаться с семьей. Назад он не вернулся. У него ещё оставались запасы «красной плети». Он умер быстро и без мук.
Я вздохнул.
– После этой истории я понял, что ошибся с бактрийцем, а настоящий карфагенянин был где-то рядом. Как я раньше сказал, здесь был и второй подозреваемый из Бактрии – торговец сукном. Но он никак не напоминал карфагенского диверсанта…
Я услышал вздохи разочарования. У центуриона и солдат вся их досада была написана на лицах.
Настало время развязки.
– Но он знал, что я ищу его, – сказал я, возвысив голос. – И он здесь. Он присутствует среди нас.
Послышался удивлённый ропот. Люди в толпе стали подозрительно озираться друг на друга.
– Он видит и слышит нас. Он хорошо замаскировался, думая, что я его не найду. Но он ошибся. Я нашёл его!
– Кто же это? – изумлённо полушёпотом спросил офицер.
Я развернулся.
– Он! – Я показал пальцем.
Услышав это, человек сидевший за низким столиком, в черной расшитой серебром одежде, поднял голову и удивлённо вскинул брови.
Это был один из дружков Ахаба. Большие карие глаза, подведённые черный краской на бактрийский манер глядели на меня в изумлении.
– Встать! – скомандовал офицер.
Бактриец повиновался. Качая головой укоризненно, он произнёс:
– Э, советник силна ошибс. Я не з Карфаген. Я бактри купец Эршег. Мой склад недалек от Ахаб. Ми прошта друзи з Ахаб. Зачем меня обижать? – продолжил бактриец и улыбнулся. – Рим много раз проверил ми. Эршег не делай Рим плохо!
– Сейчас мы это выясним, – сказал офицер. – Подними руки в стороны…
Бактриец послушался. Офицер кивнул.
Один легионер тут же отошёл от Марка Деция и, подойдя к бактрийцу, стал ощупывать его с головы до ног.
– Эршег знай закон, а Рим знай, что Эршег честный, – повторял он на корявой латыни, пока легионер охлопывал его и заставлял поворачиваться. – Я всегда говори мой народ: Рим друзи з Бактри.
Закончив, легионер покачал головой офицеру. Затем взял его сумку и вытряхнул. На стол полетел кошелек, туго набитый монетами, зеркало, орехи, безделушки, костяные фигурки восточных божеств. Легионер покачал головой.
Офицер повернулся ко мне.
– Он чист, советник. Он простой купец, – сказал он.
Бактриец усмехнулся.
Я нахмурился.
– Он не простой. И он не купец.
Подойдя к нему ближе, я пристально поглядел ему в глаза.
Он поднял подбородок.
Мы были одного роста, и почти что одного телосложения. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза не моргая. Мы изучали друг друга. Улыбка не сходила с его губ.
Наконец, я отвёл взгляд.
– Ты умён, – сказал я. – Но порой и ум играет злую шутку, если нет страха смерти. Тебя подвела твоя же игра. Тебе нравилось играть с жизнями других и собственной жизнью. Чувство опасности будоражит кровь как молодое вино. Тебе ли этого не знать?
Бактриец сделал недоуменную мину.
– Ты привык быть на голову выше всех, – продолжил я. – Сначала в ордене Воины Решефа, куда тебя отдали ребёнком. В семь лет ты убил мальчика, своего друга. Вы боролись, и ты проиграл ему. Но он мог рассказать другим, что ты проиграл. Тогда ты просто толкнул его со скалы, а другим сказал, что он сам сорвался. И ты улыбался, видя как он падает. Ты не привык проигрывать и не привык оставлять свидетелей своих неудач…
Лицо бактрийца не изменилось.
– Между нами сохраняется хрупкий мир, – сказал я громко, чтобы слышали все. – Но в месяц Юноны семнадцатого дня недалеко от Сицилии затонул ваш корабль. К берегу прибило четырнадцать трупов с перерезанными глотками и вспоротыми животами, среди которых некоторые были знатными людьми. Среди них были сестра и сын Сахона, вашего военачальника. Над его сестрой надругались, прежде чем убить. А его сын был оскоплен и у него были выколоты глаза. У многих трупов было вырезано на спинах «spqr» – сокращение «сенат и народ Рима». С того корабля спаслось лишь трое. Это был ты и двое других. Затем из вас троих остался только один. Это был ты. Вскоре ты дал показания под присягой в Совете Ста Четырёх и в присутствии обоих суффетов. Вот что ты сказал. Шестнадцатого июня вы отплыли с острова Крит. Ваше судно село на мель и перевернулось. Вас было одиннадцать, но спаслось лишь шесть. Вы плыли в маленькой лодке пока вас не подобрал карфагенский корабль с грузом тканей и провизии, плывший из Антиохии. На рассвете в нарушение мира, вас атаковали два римских военных судна. Римские солдаты разграбили корабль и, после долгих издевательств, всех перебили и выбросили за борт. Ты же и двое других, с твоих слов, спали в трюме, но, заслышав шум и крики, спрятались в больших ящиках, покрытых канатами. Только это спасло вам жизнь. Римляне, сказал ты, забрали деньги и провизию. После этого они сделали пробоину в вашем корабле, а сами вернулись на свои суда. Видя, что корабль тонет, вы выскочили из убежищ, наспех соорудили плот и плыли пока вас не прибило к острову Мелит.
Я смотрел ему прямо в глаза.
– После твоего рассказа уже никто в Карфагене не хотел мира, и даже маленькие дети захотели мстить нам…
Я заметил, как зрачки бактрийца чуть расширились, хотя лицо его по-прежнему было непроницаемо.
– Теперь послушай мой рассказ, – сказал я одновременно ему и всем присутствующим. – Пятнадцатого июня на Крит из Карфагена были тайно переправлены шесть головорезов на совести которых не один десяток жизней. Их послал Аркуд – злой демон во плоти, правая рука Гамилькара Барки, который пышет ненавистью к Риму и хочет новой войны. Гамилькар наш враг. Но он враг, которые соблюдает правила. Как добиться войны, когда соблюдается мир? Как нарушить эти правила – сделать так, чтобы он изменил своё решение?
Я бросил короткий взгляд на бактрийца и продолжил:
– Для этого шестерым убийцам надлежало притвориться жертвами крушения, чтобы попасть к купцам, корабль которых будет проплывать днём позже. После этого перерезать под покровом ночи всех, оставив римскую метку на их спинах. Это и было сделано. В той ночной резне был случайно ранен один из убийц. Недолго думая, ты убил его и выбросил за борт. Вас стало пятеро. Теперь предстояло сделать так, чтобы убедить, что тела пунов прибило к берегу, ибо от корабля до берега было далеко, и тела непременно бы унесло бы в море, где бы их съели акулы. Для этой цели нужно подойти как можно ближе до мелководья. Ты приказал сделать плот из бочек и навалить на него тела, чтобы затем сбросить их там, где ветер наиболее силён. Двое твоих людей несколько раз делали это пока не сбросили все тела… Когда они вернулись, один из них обмолвился, что их заметили двое рыбаков – и тогда им пришлось убить этих рыбаков как ненужных свидетелей. Ты попросил подойти показать место. Когда они подошли к краю борта, ты выхватил кинжал и пронзил одному сердце, а другому шею, затем cбросил обоих в воду. Теперь вас было трое и вам нужно было добраться до Мелита. Вы использовали тот же плот из бочек. Ваш путь занял около двух дней. Наконец впереди показалась земля и плот упёрся в безлюдный берег. Потом ты послал одного поискать воды, и когда он вернулся ни с чем, то увидел, что его товарищ лежит на песке, распростершись, а ты вытираешь кровь с кинжала. Ты сказал, что его товарищ обезумел от жажды и набросился на тебя, стремясь забрать бурдюк с остатками воды. После этого тот, кому ты это сказал, понял, что живым до Карфагена ему не добраться. Он сбежал.
Я подошёл вплотную и теперь слышал его дыхание.
– Ты искал его и теперь ищешь. Но тебе его не найти. Ты достаточно умён, чтобы с самого начала догадаться откуда я знаю всё это.
Бактриец прищурил левый глаз.
– Ты любишь опасность, не так ли? – продолжил я тише и ускорив речь. – Опасность возбуждает разум, будоражит кровь, и делает тебя её рабом. Ты уже не можешь жить без неё. Ведь, без чувства опасности для тебя нет чувства победы…
Я заговорил тихо:
– Ты изменил внешность и цвет глаз. Но решил, что должно остаться то, что выдает тебя – одно уязвимое место, о котором ты знаешь. Оно как родимое пятно. Этим ты возбуждаешь себя и дразнишь врага, который, как ты думаешь, настолько глуп, что ни за что об этом не догадается …
Он молчал.
– … Я не знаю почему ты так решил. Но я знаю, что ты нарочно сделал это, показывая что ты сильнее духом и не боишься, и что другой никогда не поймет что это. Но ты ошибся. Ты очень ошибся, пун.
Я быстро схватил его за кисть правой руки и, подняв вверх, развернул ладонь к толпе. Татуировка в виде полумесяца, заключённого в восьмиугольник, была отчетливо видна на его ладони.
Таверна ахнула…
– Воин Решефа! – громко произнёс я.
Я увидел как глаза его сузились, а губы вытянулись в презрительную улыбку. В следующее мгновение он стремительно вырвал своё запястье из моей руки, по-кошачьи отпрыгнул к легионеру и, едва тот успел опомниться – вытянул меч из его ножен. Он тут же бросился на меня. Я отступил назад, одновременно ища глазами, то что послужило бы мне защитой, на ходу вытягивая пергамский нож… Если бы только это было годы назад, и если бы он сам предложил мне честный поединок! Иначе его тщеславие разъело бы его изнутри за преимущество над безоружным. Но теперь у него всё было написано на лице. Теперь я точно знал, он хочет покончить со мной раз и навсегда.
Толпа испуганно подалась назад, опасаясь его меча….
Я отступал. Я умел уворачиваться, но он был силён и очень ловок. Я, также, видел как центурион и оба стража были наготове мне помочь, но… один из пьяных дружков Ахаба храпел сидя на скамье, прислонившись к стене и вытянув свои ноги. Пятясь, я запнулся о них и упал. Он воспользовался этим и тут же прыгнул на меня сверху, занося меч для фатального удара.
– Умри, римский пёс! – прошипел он.
Вдруг сверху раздался грохот. Лицо его перекосилось, глаза закатились. Рука, сжимавшая меч, ослабла и меч со звоном упал на пол.
Он свалился с меня как мешок с бактрийским тряпьём.
Глаза центуриона, обрушившего на его голову амфору, пылали ненавистью.
***
– … кто тебя послал?
Центурион плеснул воды.
Струи капали с волос пленника. Двое солдат, прежде державших Марка Деция, теперь держали его.
– Говори!
Карфагенянин молчал, опустив голову.
Центурион схватил его за волосы на затылке, поднял голову и сурово посмотрел ему в глаза. Тот ухмыльнулся, откинул голову – и с силой плюнул ему в лицо. Центурион поморщился. Вырвав большой клок из одежды пуны, он вытер слюну. Затем размахнулся и ударил карфагенянина в лицо. Струйка крови потекла из его носа. Но его голова едва покачнулась. Ни единый мускул не дрогнул на его лице.
– Ты слаб, римлянин, – засмеялся он. – В Карфагене младенцы бьют сильнее.
Он повернул голову ко мне.
– У твоего напарника куриные мозги. Я свернул ему шею в Александрии и выбросил как щенка в колодец. Но я недооценил тебя. Когда я пришёл к тебе ночью в гостиницу, ты оставил куклу набитую соломой. Ты хитрый, но придёт и твой черёд, и вы все …
Он не договорил, потому, что офицер сжал кулак и ударил его в живот.
Карфагенянин закашлял.
– … вы все сдохнете, – прорычал он, осклабившись. – Гушам мер Ром гуддех! Смерть римским псам. Вас не должно быть. Наш священный пророк сказал: если вас не уничтожить, вы расползётесь по всей земле и подчините её себе. Я спасаю мир. Вы – пиявки. Вы – зараза. Вы лепра…
Офицер снова ударил его по лицу.
– Вы сгинете как пена, – усмехаясь продолжил карфагенянин, сплёвывая кровь. – Сгинете из-за неуёмной спеси. Наш пророк сказал: придут варвары. Много варваров с Севера. Они разграбят ваши города и разрушат ваши храмы. Они будут насиловать ваших жён и сделают рабами ваших сыновей. И вы предадите своих богов ради бога иудеев…
– Заткнись вонючий пун! – закричал офицер и снова замахнулся.
– Оставь его, – сказал я. – Во Вратах Цербера мысли о чужой спеси быстро закончатся мыслями о спеси собственной.
Всё это время люди в таверне стояли словно изваяния. Я вывел их из оцепенения:
– Есть среди вас крепкие? – обратился я к толпе.
Вышло сразу несколько мужчин.
– Помогите связать его.
– А есть ли тот, кто быстро бегает? – снова спросил я.
Вытянул руку, юноша стоявший у двери.
– Я выигрывал состязания. В моём квартале мне нет равных.
– Подойди ко мне.
Юноша вышел из толпы и подошёл.
– Ближе.
Он встал ближе.
– Слушай внимательно, – сказал я. – Беги к юго-западным воротам. Там ты найдешь старшего офицера по имени Тит Аренций. Ты узнаешь его по пластине на груди с изображением волчицы. Ты скажешь: «Луций просит передать: гуси спасают Рим». После чего скажешь, чтобы он брал солдат и спешил сюда, и ты покажешь ему путь. Ты сделаешь это?
– Я сочту это своим долгом.
– Поспеши. Расступитесь… – сказал я громко.
Юноша спешно развернулся, и пройдя через расступившихся, юркнул в дверь.
… Когда Тит Аренций пришёл с дюжиной солдат, карфагенянин был уже крепко связан. Он смотрел на меня исподлобья. Уходя, уводимый солдатами, он бросил со злобной насмешкой:
– Что, думаешь, ты победил? Ты думаешь, это всё правда? Ты думаешь, что всё так и должно быть… – и он засмеялся,– дурак, мы просто куклы в их игре.
– Чьей игре?
Он не ответил.
Разоблачение свершилось.
Я бросил взгляд на Ахаба.
Широко раскрыв глаза, набатеец был окончательно сбит с толку, едва понимая, что всё, что происходит – происходит с ним на самом деле, а не боги играют с его разумом.
Я начал:
– Свершилось. Теперь, когда злейший враг республики схвачен и понесёт наказание за свои злодейства, я хочу возблагодарить тех, кто помог мне в этом. Это мои верные друзья. Это наш префект. И это вы, граждане Рима, которые не теряют бдительности и служат отечеству по зову своего сердца…
Радостный гуд прокатился по таверне.
– …но, прежде всего, я хочу поблагодарить… вот этого человека, – я повернулся к набатейцу. – Я благодарен Ахабу за его помощь. Находясь бок о бок со злодеем, он подвергал себя опасности не меньше, чем кто-то из нас. Сказав это, я хочу отдать дань его скромности, ибо не каждый наделённый столь высокой миссией помогать тайной службе, справится с искушением не рассказать о ней другим. Если бы мне не он, мне никогда бы не удалось распознать врага.
И опять одобрительный гул прокатился по таверне.
– Ахаб, сын Хатеша, – обратился я к нему, – я хочу тебе сказать что-то важное. Префект спрашивал о тебе. Сомнения тревожили меня, но теперь я знаю, что не ошибся. За помощь оказанную римскому закону, я рекомендую ему сделать тебя главой Коллегии Восточных Торговцев.
Ахаб был падок на лесть, даже если она была плодом несуществующих дел. Всё это время, по мере того как я говорил, его лицо преображалось. Вначале в его глазах было видно сомнение; затем надежда; затем заблестел хитрый огонь, а под конец моих слов он горделиво поднял подбородок и, покачивая головой, смотрел с прищуром на своих гостей, которые ещё до этого думали о нём лишь как о Мидасе, а теперь смотрели как на Одиссея, обманувшего Полифема.
– …когда же мы удалились для обсуждения обстоятельств тайны, связавшей нашу работу, – продолжил я, – почтенный Ахаб поведал мне одно своё желание, которое меня несказанно удивило. Будучи скромным по своей натуре, он никогда бы сам не сказал об этом. Я прошу его позволить раскрыть согражданам то, что он сказал мне, ибо это действительно важно, – добавил я, сделав вид, что мне, тайному римскому советнику, и впрямь нужно его соизволения.
И я вопросительно посмотрел на него под одобрительные возгласы. Набатеец в ответ бросив короткий настороженный взгляд, бегая глазами и не понимая что же я замыслил, закивал.
– Ахаб сказал мне следующее «я был скромным чужестранцем, когда приехал сюда, но Рим стал моим домом. Боги Рима стали моими богами, а люди Рима – моими согражданами. Сегодня священный день Сатурналий, когда все мы делаемся равны перед божественным роком. День равновесия в природе и в людских сердцах. Этот день не должен быть омрачён тяжбами и скорбью. В этот самый день я хочу принести жертву. Моя жертва будет такова, что я облегчу бремя вот этого славного солдата и патриота отечества, о делах которого я не ведал. Я уменьшу ему долг вдвое и продлю ещё на год».
Таверна взорвалась восторженными криками…
Я опять посмотрел на него.
– Да-да… именно так я и сказал, – поддакнул набатеец.
Марк Деций поднял голову, не веря тому, что он только что услышал.
– О, это речь достойная латинянина, – послышалась реплика из толпы.
– Милосердный Ахаб! – воскликнул один из его дружков.
– Благочестивый Ахаб! – поддакнул другой, зевая, разбуженный возгласом первого.
Люди подходили и похлопывали его по спине.
– Уж кто-кто, а я-то давно знал, что этот меняла не так прост, – гнусаво изрёк пожилой римлянин, прищурясь и потрясая перстом. – За маской простачка прятался мудрый лис. Клянусь Диоскурами, Риму нужны такие люди!
Послышались рукоплескания. Ахаба распирала гордость.
– Конечно, друзья мои, конечно… всё правда, я такой и есть… но не стоит благодарности! – бормотал он, рассеянно раскланивался с правдоподобной скромностью. Он мгновенно перевоплотился и теперь был подобен греческому актёру, чей образ по воле Мельпомены вдруг стал им самим – муза подменила его прежнее естество и отчасти повредила его разум. И даже ревнивая супруга смотрела теперь на Ахаба с восхищением и готова была простить ему всё, ибо после моего рассказа в её подведённых сурьмой глазах стал проглядывать огонёк гордости за неверного мужа и желание хоть быть как-то сопричастной к римской истории.
Я сделал знак успокоиться.
Толпа замолчала. Я повернулся к солдату.
– Марк Деций, – торжественно произнёс я. – За твои деяния на поле брани и в мирное время я буду ходатайствовать перед префектурой о справедливости. Тебе предоставят на выбор земельный надел за городом, либо жилье в Риме с правой отсрочки ренты на полгода. И да благословят тебя боги.
Оглушительные крики восторга сотрясли заведение Ахаба. В воздух полетели венки, маски и ленты. Марк Деций закрыл лицо руками. Софрония плакала навзрыд.
Так это закончилось. Так комедия стала трагедией, а трагедия – фарсом со счастливым концом. Все изменилось за короткий период времени как погода в Лигурии в мартовские календы, когда свозь хмурое небо вдруг быстро пробивает яркое солнце. Таков Рим – амальгама страстей, постоянная череда обстоятельств и превращение одного в свою противоположность, а затем наоборот…
Никто не узнает об этих людях, ибо историки напишут лишь о великих. Жизнь простых горожан растворится во времени как капля в море; их истории сольются и смешаются, сделавшись океаном Памяти – туманным как Стикс и мутным, как воды Тибра.
На этом история в таверне закончилась.
Но это ещё не конец всей истории.
***
Я вышел из заведения набатейца с чувством исполненного долга.
Моя речь и последующее разоблачение произвели сильное впечатление. Одна моя речь была вымыслом, а другая правдой. Мне удалось соединить обе воедино, как члены в теле химеры так, что никто не знал, где кончалось одно и начиналось другое и так, что ни у кого не возникло ни малейшего недоверия к моим словам.
… впрочем, были и те, кто догадывался что к чему. Они остановили меня недалеко от таверны. То был Марк Деций с женой и детьми.
– Назови своё имя, друг, – сказал он. – Назови своё имя, чтобы я знал для кого мне сделать жертву Юпитеру.
Я молчал. Мы смотрели друг на друга.
– Ты храбрый солдат, Марк, – произнес я. – А Валерий Марцелл был великим командиром.
– Назови своё имя, достойный человек, – сказала его жена. – Если в моем чреве снова зародится жизнь и это будет мальчик, мы хотим, чтобы он носил твоё имя.
Я коснулся её щеки. Она схватила мою ладонь и прижала сильнее.
– Ты славная, Софрония.
Я убрал руку, развернулся и пошёл прочь.
Они стояли и смотрели мне вслед.
Сделав шагов пятнадцать, я остановился и повернулся:
– Меня зовут Луций.
***
Я направлялся на Палатин, где начиналось основное торжество.
Когда я миновал святилище Кастора и Поллукса, то недалеко от переулка, ведущего на Викус Селена, я почувствовал, как сзади чья-то рука ухватила меня за правое плечо. Я замер. Моя левая рука потянулась под плащ, где на поясе висел кривой пергамский нож; его ковка способна крошить камень и пробивать металл. Моим учителем был перс Фарназ, он обучил меня искусству ножевого боя, которое выручало меня не раз, когда жизнь висела на волоске.
Я выхватил нож и резко развернулся, направив остриё к горлу того, кто меня остановил…
Я узнал его. Это был тот человек, который сверлил мне спину взглядом в таверне Ахаба. Он был худ и выше меня на полголовы. Он широко расставил руки, показывая, что невооружен и настроен дружелюбно. У него был вполне беззаботный вид.
– Луций Капитул? – произнёс он и широко улыбнулся.
Я убрал нож и вопросительно посмотрел на него.
– Кто ты такой?
– Меня зовут Гай Албин Феликс, – представился он.
– «Феликс» твоё прозвище?
– Нет, это часть моего имени.
– Я не знаю тебя.
– Это и неважно. Всё, что я видел сегодня, это…это было замечательно, Луций.
Я нашёл, что слово «замечательно» было, по меньшей мере, глупо с его стороны.
– Что тебе нужно? – спросил я.
– Ничего. Просто хочу предложить тебе свою дружбу. Я преклоняюсь перед тобой и готов предложить тебе дружбу всякий раз, когда она будет тебе нужна. А она будет тебе нужна в будущем.
– О каком будущем ты говоришь?
– Когда мы увидимся вновь, – сказал он и опять улыбнулся.
– Я не знаю тебя и не помню, что видел тебя хоть раз до этого дня.
– Это и неважно, это и неважно, что ты не помнишь, Луций. Наша память несовершенна и подводит нас. Тогда её восполняют другие. Я точно знаю, что увижу тебя.
– О чём ты?
– Ты встретишь меня в будущем. Но это будет в другом месте. И это будет другое время.
– О каком месте и времени ты говоришь?
– Когда мы будем плыть. Плыть на корабле с аскетами в поисках Гелиополя.
Я нахмурился.
– Сделай шаг ко мне, – приказал я.
Он послушался.
– Стой и не шевелись. Смотри мне в глаза.
… Наконец я выдохнул. Похоже, я ошибся, и его взгляд не говорил, что он вдыхал дым аккадской смолы, которая туманит разум.
– Ступай, Гай Феликс.
– Ты не ответил мне, – сказал он. – Согласен ли ты принять мою дружбу…
Смутная догадка мелькнула у меня в голове.
– Я муж и отец двух детей, – сказал я. – Если ты ищешь удовольствий, иди в Карнариум и предложи себя подобным тебе, чтобы разделить свою страсть.
Он засмеялся.
– Нет, ты меня не понял. Впрочем, неважно. Но знай, я – твой друг.
Мимо нас прошла распевающая и пританцовывающая процессия.
– Не забудь, меня зовут Гай Албин Феликс! – крикнул он убегая, присоединившись к праздной толпе.
Я продолжил свой путь.
Минуя длинные ряды торговцев благовониями, я случайно заметил надпись. На обломке доски было написано:
Маг, Предсказание Судьбы и Истолкование снов.
Я бросил более пристальный взгляд.
Это был человек в маске, которая полностью закрывала его лицо. Его одежда была явно не местная, а голову закрывал фиолетовый капюшон. На плече его сидел ворон.
Повернув голову, я на ходу с любопытством смотрел на него. Впрочем, как и он на меня.
Мы разглядывали друг друга, пока я удалялся.
… уже минуя его, что-то заставило меня вернуться.
Человек в маске словно поджидал меня.
– Это он, это он! – радостно воскликнул он, завидев меня и тотчас повернулся к ворону: – Я же говорил тебе, что он придёт, а ты мне не верил!
Его слова, обращённые к птице, и непонятная радость, словно он раньше ожидал меня увидеть, показались мне странными.
Ворон громко каркнул ему в ответ и, затем, что-то гортанно пробурчал.
Я подошёл к нему.
– Ты понимаешь язык ворона?
– Да.
Я был удивлён.
– И ты говоришь «это он» всякому проходящему мимо, чтобы заманить народ?
– Нет-нет. Я действительно ждал тебя, – был ответ.
– Гм… ты отнимаешь работу у наших оракулов, прорицатель. Наши жрецы обвинили бы тебя в нечестной игре.
– Я просто странник, пришедший на ваше торжество. Уже сегодня меня здесь не будет. Но я действительно ждал тебя, – повторил он.
Я усмехнулся:
– Я мог подойти. Но я мог бы и пройти мимо. Как ты мог это знать?
– Скажи, как я мог это знать? – переадресовал он вопрос ворону.
Ворон разразился гортанным бормотанием.
– Он говорит, что мы с ним видели уже всё наперед, так как побывали и в прошлом, и в будущем, – сказал прорицатель.
– И ты действительно можешь предсказать судьбу, маг? Ты вправду видишь будущее?
– Нет, я вспоминаю прошлое, будучи в будущем.
Я поднял брови, едва понимая его ответ.
– Проверь это сам, – сказал он, показывая рукой на блюдо, где лежали маленькие свитки обернутые нитью. – Попроси его сделать это. Выбери какой-то один, скажи ему номер…
Я посмотрел на ворона.
– Найди мне свиток номер… скажем… тридцать пять.
Прорицатель взял блюдо и поднес его к ворону.
Птица, порывшись клювом, вытащила свиток.
Я протянул руку – и ворон раскрыл клюв. Свиток упал прямо мне в ладонь.
Я разорвал нить. К моему удивлению, он был обозначен номером XXXV.
Вот что там было написано в стихах:
В Янусе храма есть тайная кладезь,
Кладезь не видная нашему глазу,
Слово секретное ей назови,
А если спросят, то имя скажи,
Там ты увидишь три старые книги,
Книги, в которых три прошлого нити,
Книги всем тем, ожидающим чуда,
Скажут кто ты, и зачем, и откуда
– Ха, думаю, в каждом из таких свитков написано что-то подобное… в Януса храме … или, может быть, в Юпитера или Минервы храме, а?… ну-ка признайся, маг, ведь это наши охочие до денег жрецы наняли тебя? – сказал я и засмеялся.
– Нет, это не так. И знай, всё что ты прочёл, сбудется. Ты сам в этом убедишься.
Я перестал смеяться и вздохнул.
– Хорошо, я приму во внимание твои слова.
Я собирался положить записку назад на блюдо.
Он выставил ладонь:
– Оставь её себе. Это тебе даст ответ, когда тебе будет нужен ответ.
Я пристально взглянул туда, откуда в маске были видны глаза.
– Почему бы тебе не снять маску? – спросил я.
– Я всегда ношу маску, когда что-то предсказываю. Черты лица говорят о том, что это принадлежит смертному человеку. Я не хочу, чтобы мои предсказания были связаны со мной. Они идут не от меня, а от того, что свыше. Я говорю не от себя, а просто читаю то, что вижу.
Я задумался.
Ворон рассматривал меня одним глазом, повернув голову набок.
– Ладно, – сказал я, – тогда ответь мне на один вопрос. Я хорошо заплачу тебе.
– Я не возьму денег.
– Почему?
– Потому, что ты только что сделал то, что ты сделал. То, что ты сделал, наказало одного и обезопасило многих.
– Как ты узнал об этом… ах, да, – спохватился я, – ведь ты же прорицатель. Но, я, признаюсь, удивлён. Тут полным-полно мошенников. Видно, боги из твоей страны впрямь наделили тебя даром. Ладно, скажи мне одну вещь, если ты видишь прошлое. Тот человек, которого я поймал, произнёс мне очень странную фразу про куклы и про игру. Ты знаешь о ком я. Скажи, что он имел в виду?
– Ты не поймешь моего ответа.
– Почему?
– Чтобы его понять, тебе нужно через многое пройти, и ещё больше увидеть. Слова тут бесполезны.
– То есть… ты отказываешься ответить мне?
– Мой ответ ничего не изменит. Всё будет так, как должно быть. Ты уже знаешь как поступишь. Мы оба это знаем.
… До этого я стоял вполне спокоен и умиротворён. Но две его последние фразы были подобны жалу осы. Подобны бронзовому колокольчику в мёртвой тишине некрополя. Подобны монете медленно падающей из рук на каменный пол в храме Януса, звон которой был оглушительным. Его ответ звенел в моих ушах. Что-то давнее, яркое, как вспышка молнии или зверь, ревущий после спячки, проснулось во мне… Я стоял как громом поражённый.
– Постой… мне кажется, я где-то слышал эти слова, – пробормотал я, – да-да… я это уже слышал. И мне знаком твой голос. Скажи, кто ты?
Он не ответил.
– Назови своё имя, – настоял я.
– Я не знаю своего имени. Я забыл его. Наверное, оно такое же, как и у тебя, – произнёс он.
Я был удивлён ещё больше.
– Ты говоришь неправду.
– Я просто говорю то, что думаю.
– Ты лжёшь. Я знаю всех одноимёнцев в городе и за его пределами. Они все из рода Ветуриев. Ты не один из них. – Я раскрыл плащ и показал знак советника. – Именем префекта, я приказываю тебе снять маску.
Он молчал.
– Ты снимешь маску, жалкий колдун, или это место будет последнее, что ты видишь…
Он никак не реагировал.
Его неповиновение разозлило меня.
Я схватил его за маску правой рукой – и с силой сорвав с его лица, бросил на земь.
Он не сопротивлялся.
Я увидел лицо старого человека с короткой седой бородой.
Моя работа на благо Рима требовала усердия. И она требовала хорошей памяти. С юности я тренировал память под руководством математика Менандра с помощью упражнений, которые усилили её до предела. Ни одна деталь, ни одна мелочь не ускользала от меня. Однако тут был словно невидимый барьер. Мне показалось, что я знал это лицо; да-да, я определённо где-то видел его… но вот когда и где это было, этого я не мог вспомнить. При всём том, странно, я смутно помнил само событие…
– Я знаю кто ты, – вдруг неуверенно пробормотал я, – я не помню когда и где… но, да, там был ты… ты лежал на дороге…
Старик загадочно улыбнулся.
Я вздрогнул, как бы очнувшись от видений. Я отошел на два шага и повернулся, ища глазами патруль. Шагов в тридцати от меня я заметил трёх всадников в багряных плащах. Вытащив из сумки глиняный свисток, я три раза громко дунул в него, и вытянув руку вверх, помахал. Меня заметили и повернули лошадей. Толпа нехотя расступилась, словно река, рассеченная кораблём, затем снова слилась, продолжая предаваться веселью.
Старший спешился.
– Советник!
– Этот колдун не говорит своё имя, – сказал я и указал за спину. – Немедленно арестуйте его!
Старший перевел взгляд. Затем удивлённо поднял брови: