Сергей Юрьевич Катканов
Русский смысл
Александр Дугин высказывается ещё интереснее: «Демократические формы правления представляются для грядущей России оптимальными. Важно разделять западную либерал-демократическую систему, основанную на либерализме и чисто количественном подходе, и иные формы демократии. Евразийский проект противопоставляет концепцию качественной демократии, при которой во главе угла стоит принцип суверенности народа, как единого целого».
Вот я насчет «качественной демократии» очень заинтересовался. Как такое может быть, если смыслообразующим принципом демократии является подсчет именно количества голосов? Нафантазировать, конечно, можно что угодно, но тогда надо поделиться результатами своего творчества, а то совсем не ясно, что автор имел ввиду. Какие-такие «иные формы демократии»? Может быть, модели Сталина, Мао Цзе Дуна, Ким Ир Сена? Тут без примеров никак не обойтись. Но примеров Александр Гельевич не приводит. А потому совсем не понятно, что это за «принцип суверенности народа, как единого целого»? Как должны выглядеть те политические структуры, которые призваны осуществить этот принцип на практике? Либо это уже где-то было и тогда скажите где? Либо этого ни где не было, и тогда не соблаговолите ли описать своё изобретение хотя бы в общих чертах?
Боюсь, что мне понятна психологическая подоплека туманных рассуждений о такой-то другой, таинственной форме демократии. Мы видим, что демократия – это отвратительно. Но в нашем мире демократию принято любить и уважать. Что же нам делать? А давайте скажем, что демократия – это не демократия, а не демократия – это демократия. И это сразу понравиться всем, кто хочет «и душу спасти, и капитал приобрести».
К сожалению, этого соблазна не избежал и блестящий русский мыслитель Иван Ильин. Он писал: «Именно автономное правосознание составляет ту духовную сущность демократии, которая только и придает ей некий духовный смысл… В демократическом устройстве важна не система внешних действий, но внутренний уклад души, внутренний способ руководить своим поведением, мотивировать свои поступки, слагать своё воленаправление и поведение. И если этот способ внутренней жизни вырождается и исчезает, то демократия может оказаться худшим из политических режимов».
Это очень возвышенные мысли, но они не имеют ни какого отношения к реальности. «Этот способ внутренней жизни» не может «выродиться и исчезнуть», потому что он ни когда не был достоянием большинства. Ни когда большинство православных людей не станут святыми. Ни когда большинство спортсменов не побьют мировых рекордов. Ни когда большинство избирателей не достигнут того уровня правосознания, какой можно спрашивать лишь с правителя. Именно поэтому демократия была, есть и будет «худшим из политических режимов».
Иван Ильин считал, что необходимо «… Полное обновление демократического принципа в сторону отбора лучших и политического воспитания… Право голоса должно принадлежать верным гражданам, а не предателям, не черни, и не слепцам. Участие народа в государственном строительстве должно выражаться в отборе лучших».
Почему же на практике демократический отбор отправляет на верх не лучших, а худших? Потому что толстосумам лучшие не нужны. Толстосумам нужны хорошо управляемые холуи, без чести и совести, готовые провести в жизнь всё, что предначертано олигархией. Ошибка Ильина в том, что он воспринимает демократию именно как демократию, а это всегда плутократия. Иван Александрович был человеком с изумительно чистой душой, а такие люди часто принимают политические декларации за чистую монету, и выводы их порою отдают некоторой мечтательностью. Как он, к примеру, представлял себе лишение права голоса «предателей, черни и слепцов»? На практике ведь это совершенно невозможно, просто метода не отыщется. А рассуждения о «политическом воспитании» едва ли не равны ленинскому тезису о том, что каждая кухарка должна учиться управлять государством. Кухарка должна мыть кастрюли, ни какое «политическое воспитание» ей не нужно и не может быть ею воспринято в силу уровня развития. Если же кухарка вдруг неожиданно окажется надлежащим образом «политически воспитана», то она перестанет быть кухаркой, и тогда непонятно, кто будет мыть кастрюли? «Воспитать» всех граждан так, чтобы они относились к «отбору лучших» ответственно и компетентно, значит создать такую ситуацию, при которой в государстве вообще не будет необходимости. Это рай на земле. А он невозможен.
Ещё Ильин писал: «Демократия ценна и допустима лишь постольку, поскольку она создает аристократическое осуществление государственной цели».
Мы могли бы на множестве примеров показать разницу между депутатом и князем. Демократия не может быть способом отбора аристократии, потому что аристократы являются носителями тех уникальных качеств, о которых «демократическая общественность» имеет самые смутные и, как правило, искаженные представления. Аристократия может быть только наследственной и возникает только как результат многовековой селекции.
У нас часто принимают за демократию любую коллегиальность. Но если крестьяне на сельском сходе выбирают волостного старосту – это не демократия, потому что крестьяне не выступают носителями верховной власти, а лишь по воле царя решают самостоятельно некоторые местные вопросы. И если генерал на военном совете спрашивает мнение всех офицеров, начиная с младших, это не демократия, а лишь разумная и адекватная реализация принципа единоначалия. И если церковный люд на Поместном Соборе избирает патриарха, это не демократия, потому что на Соборе только один Избиратель – Бог.
***
Мне скажут, что я «сгущаю краски»? Но я всего лишь стараюсь быть последовательным. Однажды приняв Истину, я теперь могу в любой сфере жизни принять только то, что является логическим выводом из Истины. Последовательность всегда производит впечатление некоторой радикальности, но это совсем не так. Последовательность – это когда все части мировоззрения человека находятся в органическом единстве, и человек ни в чем не перпендикулярен самому себе. Если, к примеру, православный человек является демократом, он непоследователен. А пример последовательности в этом случае дает нам митрополит Иоанн (Снычев): «Все идеи демократии замешаны на лжи… Ни в одной из стран, считающих себя демократическими, народ на деле не правит… Более того, человеческая история на всем своём протяжении не знала ни одного государства, где был бы на деле реализован принцип народоправства… Всеобщее прямое избирательное право – явление аморальное и разрушительное, ибо развивает политический цинизм до невероятных размеров, делает народ объектом бесчестных манипуляций…»
***
Итак, подведем итоги. Демократия это всегда плутократия, то есть не власть народа, а власть богатых. Демократия по своей сути атеистична, потому что предлагает следовать не воле Бога, а воле народа. Демократия есть попытка узурпации власти, принадлежащей Богу. Демократия по определению вненравственна, и как следствие – безнравственна, поскольку власть народа провозглашается не связанной ни какими моральными нормами. На практике демократия препятствует развитию личности, поскольку любая яркая личность препятствует реализации власти олигархата. Демократия – всегда хамократия, потому что развращает народ, стимулируя развитие гордыни и неадекватной самооценки. Демократия – последнее прибежище ничтожества.
Равенство
Идол равенства подчинен идолу демократии по субординации, но ни чуть не менее силен. Хоть кто-нибудь в наше время рискнет усомниться в том, что все люди равны от рождения и должны быть равны перед законом? Это принято считать такой же аксиомой, как и то, что у всех людей по две руки и две ноги. Вокруг идола равенства нет ограды, его не нужно защищать, на него ни кто не нападает.
Чем же это оборачивается на практике? Тем, о чем писал ещё барон Эвола: «Я ни чем не хуже тебя», – говорит тебе человек, который хуже тебя буквально всем». Порок и добродетель, низменность и возвышенность души, честность и подлость оказываются уравнены не только в правах, но и в общественном мнении. У всех вдруг неожиданно обнаруживаются законодательно за ним закрепленные «честь и достоинство», хотя на деле-то куда уж. Самый дрянной и никчемный человечишка преисполнен теперь невероятного самомнения, на защиту которого в случае чего тут же бросятся и общество, и государство. Бурлящая гниль всесмешения стала теперь средой нашего обитания.
На самом деле равенство – это удел массы рабов. Только рабы во всем равны между собой, а обществу свободных людей присуще естественное органическое неравенство. Апостол Павел говорил: «Звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор 15, 39 – 44). Русская поговорка гласит: «Бог и леса не выровнял».
И ведь при демократии равенства точно так же нет, как и самой демократии. Джордж Буш-младший не был равен своим согражданам по возможности стать президентом. Отпрыски Генри Форда не были равны прочим американцам по возможности быть богатыми. Человек с фамилией «Рокфеллер» совсем не то же самое, что представитель безликой массы Джонсонов и Джексонов. Не надо нам рассказывать про «общество равных возможностей». Зачем же отцам демократии потребовалось воздвигать идол равенства? Да затем, чтобы ни один человек не имел перед другими таких преимуществ, которые нельзя купить за деньги. В фильме про «королевского стрелка Шарпа» одна возвышенная барышня говорит американцу: «Как хорошо, что в вашей стране имеют значение только личные заслуги, а не происхождение», на что американец спокойно отвечает: «В нашей стране имеют значение только деньги».
Финансовая олигархия воздвигла идол равенства для того, чтобы власть приобрела полностью торгуемый характер, а не для того чтобы потешить самолюбие Пьеров и Жаков, хотя последние в смысле самолюбия тоже в накладе не остались. Теперь любой парижский сапожник мог подойти к принцу крови и сказать: «Я ни чем не хуже тебя». И этот кайф тоже кое-что стоит.
Иван Ильин писал: «Тяготение к равенству есть одна из основных человеческих слабостей, которая обнаруживалась ещё в древности и иногда при этом в самых острых и разрушительных формах». Так что идол равенства, можно сказать, воздвигали всем миром – олигархия совместно с чернью. Олигархия от этого получила власть, а чернь потешила своё самолюбие.
Иван Ильин так же писал: «Люди от природы и в душе не равны друг другу и уравнять их ни когда не удастся. Этому противоречит известный республиканский предрассудок, согласно которому люди родятся равными и от природы равноценными и равноправными существами. Напротив, монархическое правосознание склоняется к признанию того, что люди и перед лицом Божиим, и от природы разнокачественны, разноценны и потому естественно не равны в своих правах».
Константин Леонтьев недоумевал: «Как я, русский человек, могу понять, скажите, что сапожнику повиноваться легче, чем жрецу или воину, жрецом благословленному?.. Всеобщее равенство и всеобщая равноправность убийственны для разнообразного развития духа и свойств людских».
Итак, равноправие есть злейший враг развития личности. У нас для обоснования этого тезиса куда больше фактического материала, чем было у Леонтьева, который жил в сословном государстве и практического равноправия увидеть не успел. А уж мы-то знаем, что такое эгалитарное общество, когда все должны быть «одинакие» и ни кто не должен «высовываться», а тех, кто высовывается, безликая масса карает жестоко и беспощадно. Любое проявление таланта или интеллекта чернь воспринимает, как оскорбление. Общество уподобляется речному песку, где ни одна песчинка не отличается от другой. Любое творчество ставит человека вне толпы, а, следовательно, любое творчество наказуемо.
Леонтьев писал: «Сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов важнее для государства, чем монархия… Политическая неравноправность была в Англии противоядием, противовесом политической свободе, лишь благодаря долгой неравноправности Великобритания так долго, так успешно и поучительно переносила свободу».
Константин Николаевич помог мне разгадать одну загадку, казавшуюся неразрешимой. Великобритания, как государство, играла в новое время роль самого настоящего архидемона эпохи. Именно Британия стала тогда проводником всего того, что в конечном итоге приведет к власти антихриста. Морское могущество английских торгашей давило любой континентальный намек на то, на чем лежал хотя бы слабый отблеск духовности. Англия в очередной раз доказала, что торгаши и безбожники всегда образуют тесный союз (Об этом мы будем говорить подробнее, рассматривая концепцию «Континент и Океан»). И я ни как не мог понять, почему именно эта страна породила великую, в том числе и христианскую литературу – Честертон, Толкин, Льюис – христианские писатели, которых я называю великими британцами, выросли на почве, насквозь пронизанной духом торгашеского безбожия. Как такое могло произойти? За счет чего?
Теперь я понял – за счет и доныне очень сильного в Англии неравноправия. Английская реальность – сложная и переплетенная. Это не только страна торгашей, это ещё и страна лордов. И в наше время Великобритания – единственная страна, где одна из палат парламента формируется по аристократическому принципу – палата лордов. Если в США общество делится на высший, средний и низший классы исключительно исходя из количества денег, то в Великобритании и доныне не так. Миллиардер может принадлежать к среднему классу, а к высшему обществу – весьма небогатый человек, благодаря своей принадлежности к древней аристократии. И вот эта-то сословность общества, где деньги решают не всё, способствует развитию творческого духа далеко не только в среде аристократической элиты. В стране, где до сих пор есть лорды, сам воздух другой. Если в обществе сохраняется аристократическое начало, пусть даже сильно замутненное и искаженное, творческий дух такого общества всегда будет выше, чем в обществе эгалитарном, которое всегда и везде враждебно творческому началу.
Иван Ильин писал: «Люди равенства (эгалитаристы) не любят и не терпят превосходства, они отворачиваются от него, стараются его не замечать, они всегда готовы подвергнуть его сомнению, закритиковать, осмеять… «Мы не терпим ни какого превосходства, – говорили мне дословно умные республиканцы одного из демократических государств, – всякому выдающемуся человеку мы сумеем затруднить и испортить жизнь, чтобы он не заносился, но если он, не смотря на это, чего-нибудь достигнет, то мы, пожалуй, поставим ему посмертный памятник». «У нас в школах, – рассказывает профессор из другого демократического государства, – планомерно заваливают учеников необъятными фактическими сведениями и гасят в душах всё, что связано с творческим воображением: добиваются равенства, трафаретного сходства и убивают индивидуальность»».
Финансово-безбожная олигархия, в самой себе задушив всякий намек на духовность, может опираться только на безликую, равномерно перемешанную массу рабов «без имени и в общем без судьбы». Именно демократия превращает людей в рабов, лишенных индивидуальности. Опорой трона могут быть только яркие самодостаточные личности. Монархия невозможна без аристократии. Ильин писал: «Признание ранга есть потребность искать и находить качественное преимущество …уступать ему жизненную дорогу». А когда ни за одним человеком не признают качественного преимущества, когда все равны и значение имеет только количество, это начало распада как общества в целом, так и каждой отдельной личности, о чем писал Константин Леонтьев: «Все идут к одному … – к господству какого-то среднего человека. Революция есть всеобщее стремление к смешению, к ассимиляции, к смерти».
Эгалитарное государство рубит сук на котором сидит. С одной стороны, финансовая олигархия может управлять только однородной массой, любая личность с выраженными индивидуальными чертами – это покушение на её власть, но с другой стороны такая власть не может быть прочной, потому что полное равенство возможно только в смерти. Когда внутри системы исчезает разница температур, разница давлений, когда исчезает иерархия, когда нет больше разнообразия – это прекращение всех жизненных процессов.
Леонтьев писал: «Если бессословность зашла уже слишком далеко, если привычка к ней вошла уже в кровь народа (а для этого гибельного баловства времени много не надо), если ни какая реакция в пользу сословности уже не выносится, то самодержавный монарх, как бы он силен с виду не казался, не придаст один и сам по себе долговечной прочности государственному строю. Этот строй будет слишком подвижен и зыбок … Наполеон I жаловался на то, что эгалитарная почва Франции – песок, на котором ни чего прочного построить невозможно».
Это очень важный для нас вывод: на эгалитарной почве ни чего прочного построить невозможно. Если общество бездуховно – оно бессмысленно, а потому приговорено к исчезновению. Но ни какая духовность невозможна без иерархии. Дух человека должен подчинять себе душу, душа должна подчинять себе тело. Эта внутренняя иерархия человека должна находить отражение в структуре общества, в этом смысл сословий. Если граждане уравнены в правах, значит уже запущен механизм общественного распада. Ни какая духовная задача не может быть не только реализована, но даже и поставлена, если ноги равноправны с головой, если желудок равноправен с сердцем.
Есть, однако, тот смысл, в котором люди равны. Все равны перед Богом, потому что Бог одинаково любит всех людей – и грешных, и праведных, и духовных, и бездуховных. Нам трудно это понять, но Бог одинаково любит и самых страшных злодеев, и самых великих святых. И мы должны, подражая Богу, одинаково любить всех людей. Это практически невозможно, но таков идеал, к которому мы должны стремиться. Исходя из этого идеала, ни кто ни на кого не имеет права смотреть свысока. И, утверждая социальное неравенство, мы должны помнить о духовном равенстве людей. Создавая сословия, мы не должны забывать, что нет сословий высоких и низких, восхваляемых и презираемых. Все сословия одинаково хороши, пока остаются в собственных рамках. У людей должны быть разные социальные права, но право на спасение души у всех одинаковое. И в этом смысле сапожник равен принцу. И если принц смотрит на сапожника с презрительным высокомерием, значит он плохой принц.
Иван Ильин писал: «Каждый человек, кто бы он ни был, как бы ни был он ограничен в своих силах и способностях, имеет безусловное духовное достоинство и в этом своём человеческом достоинстве каждый человек равен другому… Справедливое право есть право, которое верно разрешает столкновение между естественным неравенством и духовным равенством людей».
Свобода
Идол свободы – особый. Он имеет своё материальное воплощение, то есть существует буквально – в виде известной американской статуи. Размеры статуи говорят о том, как много значит для современных людей свобода. Кто сейчас против свободы? Нет таких людей.
Ещё одна особенность этого идола в том, что «свобода» – понятие – перевертыш. На свободу начали молиться именно тогда, когда начали терять представления о том, что такое свобода, и вознесли этот идол до небес, когда большинство людей уже не имело ни малейшего представления о свободе. Свобода – ключевое понятие христианства, и вот мы видим, как это слово стало знаменем всех антихристианских сил.
Иногда люди как будто просыпаются, начиная догадываться, что свобода – это нечто совсем другое, а не то, о чем им говорят. В старом американском сериале о короле Артуре, довольно примитивном, есть один заслуживающий внимания эпизод. К юному Артуру подходит матерый воин и спрашивает:
– А ты за что сражаешься?
– За свободу! – патетически восклицает Артур.
– Тогда это не ко мне. Я уже свободен.
Понятно, что эти двое говорили о совершенно разных «свободах». Той свободы, которая действительно является таковой, невозможно требовать, за неё невозможно сражаться, точнее, сражаться за свободу можно исключительно с самим собой, но ни как не с внешними силами.
Современные «борцы за свободу» этого не понимают. Они думают, что когда добьются великого множества самых разнообразных гражданских прав, то станут свободными. А ни чего подобного. Если человеку с психологией раба дать много прав, он всё равно останется рабом. Какая польза от свободы слова тому, кто говорит только то, что принято говорить в его группе? Предположим, государство позволяет ему говорить всё, что он захочет. А у него ни одной своей мысли в голове. И он рабски воспроизводит лозунги «борцов за свободу». Неужели такой человек свободен? Он смертельно боится сказать что-нибудь такое, что не понравится жрецам его идолов. И что бы ни исходило от власти, он обязан это ругать. Похвалит – жрецы свободы не простят. Таковы рабы свободы.
Или, предположим, они добьются самых свободных на свете выборов. И будут голосовать не по указке власти, а за тех, в чью предвыборную кампанию вложено больше денег. Ведь за деньги можно хоть обезьяну раскрутить и выбрать президентом. И вот, голосуя за раскрученную обезьяну, они будут считать себя свободными людьми. Так же и со всеми другими «свободами». Что толку человеку от свободы передвижения, если он не знает, куда и зачем ему ехать и рабски воспроизводит в своём поведении рекламные слоганы турфирм?
Не бывает «свободы на баррикадах». Свобода – это внутреннее состояние человека. И бороться за свободу приходится не с «режимом», а с самим собой, то есть со своими страхами, со своими зависимостями, со своей ограниченностью – со всем тем, что мешает человеку быть самим собой.
Вот, например, получил человек хорошую работу, очень ею дорожит и ради её сохранения делает то, что не считает правильным. Это раб. Кто его освободит?
Или хочет человек сказать то, что думает, но не говорит, потому что в этом случае его товарищи перестанут ему руку подавать. Это раб. Кто его освободит?
Или алкоголик, который давно не хочет пить, мечтает о трезвой жизни, но всё равно пьет. Это раб. Кто его освободит?
Не бывает свободных стран. Бывают свободные люди. Эти люди останутся свободными в любой стране, при любом режиме, независимо от того, что написано в конституции, и соблюдает ли эту конституцию власть. Человек и в концлагере может быть свободным, а может и в президентском кресле оставаться рабом. Впрочем, президенты демократических стран – всегда рабы.
Абсолютно свободных людей не бывает. Борьба за свободу – дело всей жизни. Дай Бог каждому человеку отвоевать для себя столько свободы, сколько он сможет, сколько ему будет по силам. За свободу порою приходиться жестоко платить, отказываясь от денег, от должностей, от положения в обществе. А порою ради свободы всё это приходится приобретать. И ни кто вам не скажет, что надо делать, если вы хотите быть свободным.
Либералы совершают подмену понятий, когда говорят, что борются за свободу. Они борются за то, чтобы государство им нечто предоставило. Но государство ни кого не может сделать свободным. Так за что же борются либералы, как в идеале выглядит их свобода? А это когда куклам в театре марионеток внушают, что ни кто их за ниточки не дергает, и ни каких ниточек вообще не существует, а это они сами так пляшут, потому что они свободные. Этим рабам свободы не надо даже платить (платят только кукловодам), их рабская зависимость от жрецов культа свободы делает их достаточно управляемыми. Им закачивают в головы 3 – 4 короткие мысли, которые они до бесконечности воспроизводят, при этом полагая, что они сами так думают. Хотя думать своей головой – это привилегия свободного человека, а таковых среди либералов отыскать затруднительно. Так «свободу», одну из величайших драгоценностей человеческого духа, превратили в инструмент манипулирования, в инструмент порабощения.
Почему так получилось? Кому, когда и зачем потребовалось извратить понятие свободы, изменив смысл этого слова на фактически противоположный? В связи с демократией мы уже говорили, что она стала политическим проявлением безбожия, а равенство и свобода – служебные идолы демократии. В демократическом мышлении свобода изначально была свободой от Церкви, от религии, от Бога. Церковь всегда что-то запрещала, но вот пришли «свободолюбцы» и всё это разрешили. «Свободные люди» не обязаны верить в то, чему учит Церковь. «Свободные люди» имеют право и на прелюбодейство, и на гомосексуализм, и на аборты. Долой все запреты, «свободный человек» имеет право на всё.
Всё, что начали разрешать себе и окружающим поборники свободы – это именно то, что запрещала Церковь. Но вот ведь какая штука – церковные запреты – это по сути правила техники безопасности. Церковь запрещает только то, что причиняет вред душе человека. Церковь предлагает жить в согласии с объективными законами бытия, игнорирование которых убийственно для человека. Если человеку известен закон всемирного тяготения, он не станет прыгать с крыши небоскреба, потому что знает, что убьется. Но вот приходят люди, которые говорят, что теперь свобода, и следовать закону всемирного тяготения больше не обязательно, и каждый свободный человек вправе прыгать с крыши, сколько хочет. И начали прыгать.
Последствия нарушения духовных законов не столь заметны, но столь же убийственны. Не Церковь придумала запрет на прелюбодейство и гомосексуализм, это Бог через Церковь предупредил людей, что такой тип поведения разрушителен, он сделает людей несчастными. Бог любит людей, желает им счастья и предупреждает, чего нельзя делать, если они хотят быть счастливыми. Так отец говорит ребенку, что нельзя совать гвозди в электророзетку. А ребенок хнычет: «Я хочу». Отец настаивает на своем запрете, а ребенок не может понять смысл запрета. Но вот приходит «добрый дядя» и говорит: «Пожалуйста, вот тебе гвозди, суй их в розетку сколько хочешь, твоему отцу лишь бы всё запрещать, а ты должен бороться за свою свободу».
На самом деле человек действительно свободен выбирать для себя любую модель поведения, в том числе и ту, которая его угробит. Но могут ли люди, которым известны объективные законы бытия, равнодушно наблюдать за тем, как «добрые дяди» совращают детей, не способных оценить последствия своих действий?
Иван Ильин писал: «Свобода не есть свобода духовного растления. Глазному врачу предоставляется свобода лечить глаза пациентов … но предоставляется ли ему свобода выкалывать глаза своим пациентам? Подобно этому всякая соблазнительная и разлагающая пропаганда безбожия есть не что иное, как систематическая работа над выкалыванием духовных очей у людей наивных и доверчивых».
Именно так – свобода в её современном понимании – это право духовно калечить людей. Нам говорят: «Не все думают так, как вы, люди имеют право думать иначе». Но, установленные Богом объективные законы будут действовать совершенно независимо от того, кто и что на сей счет думает. Если бы было достаточно не верить в ад, чтобы туда не попасть, так и правда – пусть бы люди верили, во что хотят. И если мы твердо знаем, что есть модели поведения губительные, так неужели мы должны равнодушно воспринимать пропаганду этих идей?
Разве не логично запрещать пропаганду того, что вредно? Сам по себе этот подход у поборников «свободы» сомнений не вызывает. Они умеют запрещать куда получше нас. Пропаганда нацизма, расизма, терроризма, наркотиков, суицида запрещены и ни кого это не смущает. Но пропаганда безбожия гораздо страшнее для человека, чем всё это зло вместе взятое. Все государства запрещают свободно убивать людей. Но ни одно демократическое государство не запрещает свободно убивать души людей. И вот тут становится окончательно понятно, что свобода им нужна только от Бога.
Но Бог – не враг свободы, Он создал людей потенциально свободными и Божьего дара свободы ни кто не может у человека отнять. Даже рабом, в том числе и рабом либерализма, человек может стать лишь по своей свободной воле. Без присущей людям свободы мир вообще теряет смысл. Этот мир и нужен лишь для того, чтобы человек сделал свободный выбор между добром и злом. Но, наблюдая, как люди делают выбор, ни кто не может сохранять нейтралитет. В этом случае нейтралитет оборачивается признанием равноправия добра и зла, а это само по себе уже зло. Именно к этому злу нас и подталкивают либералы.
Митрополит Иоанн (Снычев) писал: «Человеческая свобода, понимаемая, как свобода нравственного выбора – вот первопричина всех исторических хитросплетений. Драгоценнейшее свойство нашего духа, венчающее человеческое богоподобие… – свобода выбора между добром и злом определяла, определяет и до окончания века будет определять течение нашей жизни».
У Ивана Ильина есть замечательные слова: «Смысл жизни в том, чтобы любить, творить и молиться. И вот без свободы нельзя ни молиться, ни творить, ни любить … Свобода есть способ жизни, присущий любви … Без свободы гаснет дух, без духа вырождается и тонет свобода».
Итак, свобода – понятие духовное. Не развивая дух, невозможно реализовать богодарованную свободу. А дух – это то, что влечет нас к Богу. Значит, вне Бога и без Бога подлинная свобода невозможна. Без Бога человек становится рабом самых разрушительных страстей, и самых низменных вожделений, и тех сил, которые их воплощают. А либералы вместо этого подсовывают нам свободу жить без Бога, то есть предлагают рабство вместо свободы.
Ильин писал: «Политическая свобода сама по себе не облагораживает человека, а только развязывает его, выпускает его на волю таким, каков он есть со всеми его влечениями, интересами, страстями и пороками».
Иными словами, демократия – это кузница рабов – людей хронически зависимых от всего, что убивает подлинную свободу. А чтобы стать по-настоящему свободным, надо для начала сокрушить в своей душе идола «свободы», которого подсовывает нам современный мир.
Прислушаемся к Ильину: «Свободен не тот, кто ни кому и ни чему не подчиняясь, носится по прериям своей жизни, как сказочный всадник без головы, но тот, кто … свободно строит своё правовое подчинение добровольно признанному авторитету».
Человек не может быть существом абсолютно автономным и ни от кого независимым. Те, кто не хочет подчиняться царю, будут подчиняться финансовой олигархии. Те, кто не хочет подчиняться иерархии, будут рабски зависеть от толпы. Кто не хочет служить Богу, будет служить дьяволу. Кто не хочет зависеть от тех, кто его любит, будет зависеть от тех, кто его ненавидит. Ребенок, которому власть отца кажется слишком тягостной, попадает во власть уличной шпаны. Тот, кто думает, что Божьи заповеди сковывают его свободу, станет рабом собственных страстей. Отвергающий высшие истины, попадает в рабство к идолам общественного сознания. Нам остается лишь выбирать, от чего мы согласны зависеть, чем готовы себя ограничить – любовью или ненавистью.
